Не кто-то там ещё...

Не желай себе чужих забот,
разберись сперва со своими
Автор


   Заплетённые косичкой витые провода в тряпичной оплётке опоясывают комнату, не касаясь стен, от шайбы выключателя у двери до точно такого же, выпачканного цветной побелкой, с другой её стороны. Мне непонятно, зачем одной лампочке нужно сразу два выключателя, хотя от второго вниз, почти до пола, спускается косица, на конце которой томится бездельем вросшая в стену розетка. Впалые её глаза вызывают одновременно жалость и желание наполнить манящие к себе пустоты хотя бы чем: шпилькой, спичкой, гвоздиком...
   Да-да, я уже пробовал. В прошлый раз выбило пробки, погас свет и бабушке выпало забираться на табурет в коридоре, чтобы вкрутить их обратно, а мне - держать свечу. Я тогда не хныкал, молча терпел стекающие на руку расплавленные капли воска, а так - ерунда, ничего интересного.

   Вздыхая, я рассматриваю выключатель. Ребристый его носик мне можно трогать  только один раз - вечером, когда за окном уже вовсе становится невозможно угадать очертаний дома напротив. Бабушка привыкла экономить, тянет до последнего, пока, загородившись от любопытных занавесками, позволит зажечь свет. Я забираюсь в кресло и всякий раз норовлю покачать рычажок выключателя, прежде, чем даю ему прищемить палец.
   Выключатели - оба!- довольно щурятся на лампочку под потолком, ну и я тоже радуюсь вместе с ними, поглядывая сверху вниз на розетку.  Вероятно, она - их сестра, им без неё было бы скучно и неуютно в комнате. Другого объяснения я не нахожу.

- Хватит уже, слезай с кресла, а то упадёшь! - Требует бабушка, и я послушно сползаю, но по дороге успеваю провести пальцем по каждой из фарфоровых пешек, что поддерживают провода на своих плечах.
- Ну, вот, выпачкал руки. Иди вымой! - Сердится бабушка, и я иду в кухню мыть руки и воображать про те самые фарфоровые фигурки. Я знаю их правильное название, но отчего-то причисляю именно к пешкам, сбежавшим некогда с шахматной доски под кровать, а после - по стенам под провода. Этого, разумеется, никак не сделать в полной темноте. То, верно,  луна подсобила им, и раздвинув шторы длинным белым пальчиком света, позволила каждой фигурке отыскать своё укромное место.

- Думают, что спрятались! - Смеюсь я чуть не в голос. - Как тараканы!
- Где?! - Немедленно отзывается бабушка и бежит в кухню, но, как на грех, именно теперь там ни единого таракана на виду.
- Ну, и зачем ты сочиняешь?! - Поднимает брови бабушка, и слегка обиженная возвращается в комнату. Она занята, опять кому-то что-то шьёт, на круглом столе лежит отрез материи.

   В узком длинном ящике швейной машинки у бабушки хранятся всякие интересные штучки: иголки, кнопки, мелки, кусочки мыла, дамские пуговки и предмет моего вожделения - запасная пуговица от кителя деда. Среди этих сокровищ не нашлось места только огромным чугунным портняжным ножницам и сантиметру. Но если ножницы никогда не лежат без дела, то туго скрученная лента сантиметра, похоже, уже не в состоянии принять первозданный вид, ибо бабушка никогда не смущает своих заказчиц обмером. Глянет исподлобья, расправит ткань на столе, и, закусив нижнюю губу, принимается кроить. Тяжеленные ножницы скользят в её руке, как по маслу, - любо-дорого! И ведь ни разочек не промазала, не отстригла лишнего лоскута.

   Если стол застелен скатертью с бахромой, а не отрезом на платье, и из кухни не доносится вкусный запах котлет, да пирожков, значит бабушки нет дома. Ну как тут удержаться от того, чтобы не подёргать выключатель за нос. Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк! - И лампочка чуть заметно звенит, моргая спросонок.

   Едва заслышав под окном бабушкино вежливое «Благодарю!» в ответ на пожелание доброго здоровья от соседа, я тушу свет, спрыгиваю с кресла, и делаю вид, что по всё это время читал календарь. Однако бабушку не проведёшь.   
- Опять баловался с выключателем. - Укоряет она меня, и идёт в кухню, разбирать сумки.

   Надо признаться, мне ни разу не стыдно, но ...откуда она может знать?! Впрочем, разве может быть иначе, она же бабушка, а не кто-то там ещё...