Волны старости продолжение 5

     А под горой жила одна супружеская пара художник Оружейников Михаил Васильевич и его жена, Мария Васильевна. Мой брат Юрка ходил к Михаилу Васильевичу заниматься живописью.Он иногда брал меня с собой. Я рисовать никогда не умела, но с удовольствием смотрела настоящие картины, не репродукции в журнале "Огонёк".Правда, мне за это приходилось слушать стихи Марьи Васильевны; ну да ладно... Мало ли на свете людей, которые пишут плохие стихи, а сами очень даже хорошие люди...
     Эта волна старушек была, по моей памяти, мощнее и шире, чем предыдущая. Могу вспомнить двух, даже трёх, очень хорошо знакомых мне, почти родных старушек в станице Ленинградской. Я там училась на педкурсах. Их звали баба Ксеня, баба Мотя и баба Миля. Мы с подругами снимали у них квартиру. То есть не то, чтобы квартиру, а "углы" - на квартиру курсанткам где денег взять?.. Мы с Ларкой жили у бабы Ксени и бабы Моти, а Валя с Алкой - через дорогу, у их невестки бабы Мили. Баба Ксеня и баба Мотя были у них как бы главные, а баба Миля, в качестве вдовы их покойного брата, как бы их подчинённая. Потому что золовки считались главнее невестки. Собственно, бабу Милю я знала не очень хорошо; а вот две главные бабушки и сами ко мне относились, как к своей, и я их своими считала.
     У бабы Ксени характер был удалой, настоящий казачий. Она в детстве, говорят, верхом скакала не хуже мальчишки. У них тогда были свои лошади - тогда разрешалось. Это потом лошадей отобрали, как частное имущество. Кстати, их лошадей, да и чужих, их собственный брат и отбирал. Он у них был очень сознательный. Потому его и убили в Отечественную войну свои же казаки, которые к немцам перекинулись. Но это другая история, и бабушки её рассказывать мне не любили.
     Обе бабушки были очень грамотные, с семилетним образованием. Младшая, баба Мотя, до сих пор любила покрываться красной косынкой. Соседи называли её "делегаткой". И читала она много. У них в комнате стояла целая этажерка с классической литературой; и баба Мотя всю её прочла. А вот баба Ксеня - нет, не интересовалась. У неё вообще судьба сложилась довольно печально. Она даже
"сидела".  Потому что из-за своего, по тем временам довольно высокого, образования согласилась пойти в продавщицы, а торговать не умела. Все у неё всё брали в долг, и она не могла отказывать станичникам. В результате у неё оказалась недостача, и её посадили. Все её жалели, но помочь ничем не могли...
     "Ох," - говорила она. - " Чего-чего я там не насмотрелась!" - И, понизив голос: - "Там женщины с женщинами жили, как с мужчинами..."
Ларка спрашивала: "Да как это возможно? Технически?.." - (Ларка уже знала, как это возможно технически с мужчинами; а я знала, откуда она это знает). Но баба Ксеня ей ответила только: "Много будешь знать, скоро состаришься..."
     Вообще баба Ксеня рассказывала больше, чем баба Мотя. Она, например, рассказала мне как-то (к какому-то слову пришлось), как во-он тот каменный дом казаки в Гражданскую штурмом взяли. В нём жила офицерша и её шестнадцатилетний сын и они отстреливались до последнего патрона, пока обоих не убили. Их бросили на улице, и чужие собаки объедали их тела...
     "И вам не жалко было?" - спросила я.
     "Н-нет," - с остановкой ответила баба Ксеня. - "Они же сами сколько народа положили! Из пулемёта строчили!"
     "И мальчика не жалко?"
     "Какой там мальчик - шестнадцать лет! Он сам уже почти законченным офицером был. В военном училище учился"...
     А мне самой было шестнадцать, и я жалела мальчика. Он мне даже снился...
     Вообще-то баба Ксеня была - ух, боевая!.. Я помню, сосед один, здоровый мужик, бил по пьяни на улице свою жену. Она такая маленькая, худенькая... Все жалели, но никто не смел к нему подступиться; издали только уговаривали... А баба Ксеня выдернула дрын из плетня - и на него: "Я ж тебя, собачья душа! А ну, марш в куток! И спать мне!.." Он как увидел бабу Ксеню с этим дрыном, сразу даже протрезвел. Пятится задом и бормочет: "Баба Ксеня, баба Ксеня, не надо! Я ушёл, я уже ушёл!" - и вправду ушёл спать...
     Зимой у неё сильно болела спина. Она лежала на печке, охала, причитала; и очень любила в такие дни о своих похоронах говорить. А баба Мотя ласково её утешала. Она вообще была очень добра к сестре, баба Мотя. Да и ко всем добра... Не любила только, когда мы с Ларкой поздно засиживались и жгли керосин. В те времена, в самом начале шестидесятых, свет в станице был до пол-одиннадцатого,  потом его вырубали. А за керосином ходить далеко. Да и дороговато...
     Помню. уезжала я на первомайские праздники домой. Вернулась - станицу не узнать: вся в цветущей сирени.  На лавочках сидят бабушки в платочках, семечки горстями грызут, шелуху выплёвывают. Семечки так и летят, а шелуха выплывает сплошной лентой. Как они это умели делать!.. Я очень этой их способности завидовала. Сама я так и не научилась. Я, если семечки грызу, так по одной штучке - разгрызаю, а потом очищаю с помощью пальцев. А они - как машина лузгательная!..
И все мои три бабушки на лавочке рядком. И сирень цветёт над ними... Очень мне эта картинка запомнилась...