Мир Пепела

Это были земли, лишённые света и надежды. Когда-то здесь могли цвести сады, но теперь лишь пепельные бури и гниющая чума властвовали над пространством, стирая всякое воспоминание о красоте. Зной пронизывал кости, а седая пыль, непрестанно сыпавшаяся с небес, покрыла всё — дома, тела, мысли. Казалось, что сам воздух, пропитанный смертью, стал вязкой субстанцией, а дыхание — мучением.

И всё же люди, прикованные к этому месту, продолжали своё существование. Их судьба была смутна и бессмысленна, как сон, из которого невозможно пробудиться. Но даже в этих условиях они обрели утешение — в поклонении исполинскому монументу, что возвышался над городом подобно окаменевшему богу. Его серые стены, укрытые слоями спёкшегося пепла, нависали над ветхими жилищами, как угрюмый свидетель иных эпох.

Монумент, с высеченной на вершине пастью крокодила, был не просто камнем. Он был живым присутствием — символом силы и одновременно напоминанием о чём-то древнем, пришедшем из глубин времени. Жители верили, что эта громадина оберегает их от бед, и ради её благосклонности они совершали кровавые обряды. Они рисовали на коже знаки, покрывали алтари жертвенной кровью, и всё это — лишь для того, чтобы сохранить зыбкую связь с этим безмолвным исполином.

Но вера их была не светлой. Она рождалась из ужаса и тоски. Они знали — мир их опустошён, и пепельная буря не имеет конца. Потому в их сердцах не было места надежде, лишь покорность и ожидание. Лишь в лице монумента они искали защиту.

Они называли его Человеком-Крокодилом, богом-губернатором, правителем, который не был человеком и не был зверем. В их преданиях он являлся существом из иного мира: высокий, покрытый чешуёй, что сверкала, как драгоценный камень, с глазами золотыми, прожигающими душу насквозь. Его голос, подобный удару грома, властвовал над ними, а длинный хвост качался, словно маятник вечности. На его голове покоился каменный колпак, усыпанный драгоценностями, будто корона, явленная в издевательской пародии на царскую власть.

Но когда я увидел его сам, он уже не был тем, кем его описывали легенды. Передо мной предстал дряхлый, иссохший идол. Чешуя его потускнела, золотые глаза стали тусклыми и мёртвыми, хвост висел безжизненно. И всё же в его облике ещё оставалось нечто страшное: величие, не уступающее тлению. Я ощутил, что он жив — не плотью, но той самой чуждой вечностью, в которой время не властно.

Люди продолжали приносить ему жертвы, ибо их мир был наполнен ужасами. Каждую ночь из пепла рождались твари — чёрные, иссохшие, с пастями до ушей, глазами раскалёнными, как уголья. Они рыскали по улицам, пожирая тех, кто не успел спрятаться, и лишь с рассветом вновь растворялись в пепле. Но люди знали: и стены домов не защитят их. Чудовища врывались внутрь, и крики умирающих смешивались с завываниями ветра.

Потому они верили: когда Человек-Крокодил умрёт, он не исчезнет, но возродится в новой форме — юного зверя, чья сила обратится против самого пепла. Тогда он восстанет, уничтожит чудовищ и вступит в последнюю схватку с вулканом, что угрожает их миру. Они звали вулкан воином-поэтом в красном колпаке и верили, что сражение этих двух станет концом эпох.

А в пророчестве говорилось: Человек-Крокодил возьмёт в руки лопату и уберёт весь пепел с земли. Но в голосах тех, кто рассказывал мне это, я слышал дрожь: они не знали, будет ли эта очистка спасением… или окончательным забвением.