Заморский страус

               
Россия, которой никогда не было

Окурок папиросы описал пологую дугу и скрылся в глубине урны. И только он скрылся с глаз, как
- Блям! – прозвучал вокзальный колокол.
Поэт краем рта улыбнулся совпадению, но улыбка тут же сползла с его лица. Редкой стайкой провожающие принялись покидать вагоны.
Внешне спокойный, он глядел на здание вокзала, на паровоз, уже стоящий под парами, на последних пассажиров, на толпу провожающих и не замечал их. Что творилось в его душе? Полнейшие разброд и сумятица.
Хотелось остаться. Хотелось ехать домой.
Дом… А есть ли он, дом?.. С Лилей они уже чужие и живут  по привычке. Она вроде бы приветствует его романы. Но именно «вроде бы». Если те не заходят, по ее мнению, слишком далеко. Как, например, с Наташей Брюханенко.
Дом… Что делается в этом доме?.. Арестовывают друзей, а некоторые гибнут при непонятных обстоятельствах. Заставили его снять все упоминания Троцкого, иначе книга не выйдет.
Дом… А где он – этот дом?.. Там, где мама и сестры? Или здесь? А если здесь, то где? У Татьяны? Или у Лизы?
Что делать, если влюблен сразу в двоих? Да еще у одной из них твоя дочь?
Он достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, точно раскрыл на нужной странице. Все в порядке: адрес записан. И фотография на месте.       
Элли-младшая на ней рыдает навзрыд; испугалась фотоаппарата.
- Девочки мои… - улыбнулся он, уже теплее, чем в первый раз. Два дня, что провел он в Ницце с обоими Элли, казались маленьким раем, но пролетели, как два мига.
- Блям! Блям! – снова колокол. Уже последние провожающие покидают вагоны, а он все стоит и не знает, что делать. И только билет, зажатый в руке, чуть-чуть подрагивает. Некоторые из провожающих, проходя мимо, бросали на него взгляды. Кто из-за роста, но кое-кто, наверно, узнавал поэта из загадочной Советской России.
На перрон выбежала женщина с девочкой на руках и бросилась в сторону, противоположную той, где стоял он. Но девочка, сидевшая лицом назад, тут же заметила его.
- Паппи!!! – зазвенел над перроном звонкий детский голосок, и невольно все головы повернулись к нему.
Женщина остановилась и, резко повернувшись, бросилась в его сторону.
Еще оставалось несколько метров, а он уже явственно видел слезы, ручьями текущие из ее прекрасных глаз. Глаз-молний, какими он нарисовал их на шутливой картинке.
Еще оставалось несколько метров, и тут…
- Блям! Блям! Блям!
- Ту-у-у-у! – ответил колоколу паровоз, и поезд, дребезжа сцепками, медленно пополз вдоль перрона.
- Володя!!! – крикнула женщина.
- Паппи!!! – вторя ей, крикнула девочка.
Поезд шел медленно, и так же медленно шел он возле своего вагона. Женщина с девочкой были уже рядом, когда поезд решительно прибавил ход.
И тогда… и тогда он резко махнул сверху вниз рукой, и билет, вылетевший из пальцев, затрепетал, закружился в маленьком смерчике, образовавшемся от движения поезда. А сам он остановился и провожал взглядом поезд, пока тот не исчез из глаз.
Женщина с девочкой приблизились, и она, тяжело дыша, уткнулась ему в грудь. Он же, аккуратно взяв девочку из ее рук, посадил к себе на шею. Та, крепко обхватив ее, весело заговорила что-то на непонятном детском языке.
Отдышавшись, женщина взяла его под руку, и они вышли на площадь, где стояло ее такси. Когда все устроились удобно, она назвала адрес, и машина, мягко шурша шинами по слегка спрыснутому дождиком асфальту, влилась в поток таких же парижских такси.