Полански и его романцы

Однажды, не далее как сегодня, я гулял в Парке Печальных Критиков (сокр. ППК, не путать с Парком Пасхальных Кроликов), живших и подвешенных на дубах собственного высокомерия. Смотрелись они вполне реально, если не считать того, что это были не критики, а самые настоящие топовые альпинисты синематографа, которые продолжали падать с безмерных скал собственного величия. Среди них и прочих попадались вполне зрелые и фантастичные плоды самопознания, такие как Роман Полански, Полан Романски и, да пребудет его имя в нем самом же, прелат макулатурной бухолатуры Чарльз Буковски. И даже если вам кажется, что это ничтожно малое количество плодов, ниспадающих с ветвей неусыхающего древа творчества, то могу лишь сообщить, что вы глубоко ошибаетесь. Одно имя здесь может означать тысячи ипостасей, как утонувших в пене прошлого величия, так и еще не ставших замыслом архитектора разбитого параличом сценария. В сущности, одно лишь имя Поланского вмещает в себя половину благославенного мироздания, в то время как вторая его половина, находится где-то сзади, а точнее - в подсознании, и ее, соответственно, не видит никто, включая самого Поланского (да светится имя его пламенем вечно огненных Девятых врат).
Здесь я не могу не забыть вспомнить про Big Lebowski, который сейчас более похож на пана Полански, одновременно пребывающего в двух измерениях вымышленной селфреальности. Связи между ними, как ни странно, никакой, однако она есть и вполне ощутима. Сестры Вачовски тому подтверждение (да светится их имя братским мужеподобием). Тоже, кстати, гениальные альпинисты матричной  реальности. Или альпинистки-скалолазки? Не суть. До Поланского им всем - как до Уругвая на повозках салазных. Мэтр неотразим, невообразим, остер и точен, неуязвим и порочен, как лезвие перочинного ножа, разрезающее реальность, как андалузский скальпель швейцарский сыр. Дали с Бунюэлем не дадут соврать. Хичкок подвердит. Позже мастер мистики изогнутых пространств, Д. Линч, хитро прищурив внутреннее зрение, найдет в этом потоке имен свою Лору Палмер (да пребудет с ней огонь, идущий рядом и повсюду).

А что же там с Полански, спросит латентно стыдливый почитатель его скромного таланта. А все в порядке: Полански все так же восхитительно гениален, завуален и зазеркален, каким был еще на заре возникновения человечества и квартирного синематографа. Это я говорю не потому, что другие режиссеры абсолютно убоги и бездарны (хотя такое можно видеть сплошь и рядом), а потому что он, пан Полански, заметно уникален в своей манере. Которая, как ни странно, умещает в себе сэмплы, образцы и паттерны всего лучшего, что было в кино до него (да светится его имя невидимым фосфором начальных титров). Про таких еще говорят: если бы не было Поланского, то зритель все равно ходил бы в кино на Поланского. Если не на Поланского, то на какого-нибудь Лебовского. Или Вачовского. Но Полански есть и будет, ибо он флагман подсознательных мистерий, рожденных в голове зрителя, видел тот картины Поланского или нет. Невероятно, но знала ли об этом Розмари, когда носила в чреве ребенка, чьим рождением обязана мэтру? Конечно, нет. И только ближе к финальной развязке она поняла и полюбила свое адское отродье. Такова селяви, сказал бы Мопассан или Оноре, если бы писал портрет Поланского.

Но достаточно лирики, перейдем к патетике. Т.н. Квартирная трилогия Поланского началась с "Отвращения" и явилась зрителю в 1965 году, где Катрин Денев сыграла добродушную, но не без странностей, шизофреничку в период острого душевного криза. Очень достойное кино, если не упоминать тэги, говорящие сами за себя: психопатия, подавленность, фобия, отчуждение, патология, шизофрения, мания, депрессия, убийство. Но портрет, надо отметить, получился очень убедительный, и не по годам мастерский.
Вторая и третья часть трилогии  "Ребенок Розмари" и "Жилец". Тут все ясно: нестареющая классика синематографа, ставшая краеугольным камнем в непробиваемой стене жанра психо-триллер.
На этом пока все, смотрите нас на афишах кино и на всех книжных полках страны. Аве, мистер Полански!