Два портрета. Отец Афанасий

    (Прод.)

    Маленькая Евгения час как заснула, и Ева на цыпочках вышла к входной двери.
    - Егор, боже мой, живой, - она впустила и обняла его. - Ты возмужал и преобразился, а глаза те же.
    - А ты вовсе не изменилась - такая же красавица, - сказал он также вполголоса.
    - Да, рассказывай, третий ребёнок уже. Дочка, Женечка, два годика с небольшим, еле уложила, непоседа, вся в Бориса по характеру, - говорила она, провожая его на кухню и ставя самовар. - Серафим в рейсе заканчивает навигацию и  вернётся через два-три дня, а я работаю в библиотеке и сижу с малышкой. Ты говори, ведь почти двадцать лет не виделись, с самого начала.
    - У вас всё нормально? - тревожно спросил он.
    - Нормально. Я потом доскажу...

    История Егора

    - Когда мы захватили казармы и оружие, нам показалось, что победа близка, и мы ринулись на захват училища. Не успел я вскочить, как меня ранило в бедро. Оказывается, я плохо переношу боль, но в бессознательном состоянии заполз во двор, где меня две девушки, Людмила и Валентина, перетащили в старый сенник, прикрыв соломой. Они же вечером извлекли пулю (Храню с крестиком нательным, смотри, - показал он) и перевязали меня., а потом кормили и выхаживали.
    На другой день матросы ходили с облавами и прочёсывали дома. Чудом не проткнули меня штыком, проверяя подворья. Девушки поведали, что допрашивали их зверски и что в больницу мне нельзя, а надо до холодов вылечиться и покинуть город. Хорошо, что было жаркое лето и рана быстро затянулась и подсохла. В середине сентября ночью я ушёл околотками к Юге в Дорофеевский монастырь. Настоятель, отец Игнатий, игумен монастыря, выслушав мою историю, приютил и определил в послушники. На следующий год посвятили меня в монахи с именем Афанасий, там я молился за нас за всех и жил.
    - Я же недалеко от тебя была до 1927 года, в женском Афанасьевском монастыре, пока его не ликвидировали, а нас не выгнали. После вашего восстания папу и Бориса Серафим тайно вывез в Кострому, а пока его не было, арестовали меня, били и допытывались, где вы. Когда  в ночь отпустили к детям, я договорилась с Алёной и Алиной, что скроюсь в монастыре под Мологой и напишу записку, мол ушла топиться в Волге. ОГПУ перестали меня искать, тем более, ты, папа и Борис исчезли бесследно. Серафим за меня отомстил карателям, а я, как и ты, молилась за спасение наших душ...
    - В монастыре мы мало что слышали, но вдруг пришло распоряжение властей об очередном изъятии ценностей и выселении из-за строительства гидросооружений и последующего затопления местности. Чтобы не "светиться", я тайно покинул келию и решил идти в Сергиев Посад.
    - Лучше бы тебе выбраться заграницу, но я не знаю как, ведь пять лет назад меня с Серафимом снова арестовали, как родственников контрреволюции, переломали руки, рёбра, били на уничтожение. Отпустили нас чудом - лоцманов и капитанов по Волге до сих пор не хватает, а с меня взять нечего, да и не знаю я ничего.
    - Испытания шлют нам Силы Небесные. Отцу Игнатию видение было - война страшная впереди, кровавая и Отечественная. Выстоять надобно, оттого и не убегаю за кардон. Я хотел бы перед уходом увидеть сестёр наших младших и детей твоих...
    - Григорий учится в политехе, перевёлся туда в прошлом году из университета, младшая, Евгения, спит, пойдём-посмотришь. Девочек сейчас разбужу, а, может, они и не спят.
    Они прошли в спальню Евы и Серафима. Егор мечтательно сел у кроватки племянницы, а Ева ушла в другую комнату, где девчонки действительно болтали о чём-то девичьем. Мама предупредила их, чтобы не шумели и одели халатики.
    Встреча родственников, конечно, должна быть не такой: поздоровались, поморгали, неловко улыбнулись и разошлись, но никуда не денешься, наступило время шпиономании и поиска скрытых врагов партии власти.
    - Красивые у меня племянницы, старшая так совсем невеста.
    - Рано пока. Пусть закончит институт, а там никто не неволит. Собралась в Москву, в литературный.
    - В тебя пошла, - улыбнулся, как в детстве, Егор, - А где Алина и Алёна?
    - Алина умерла в начале 19-го года от туберкулёза, ты помнишь, а Алёна, когда я была в монастыре, жила с Серафимом, поднимала наших детей и зародила Антошку. Роды были тяжёлые, и она скончалась. Серафим похоронил их на Семёновском кладбище рядом с мамой... Так что у меня сейчас один сын и три дочери. А у тебя никто не появился?
    - Перед уходом из Рыбинска я отблагодарил девушек, как мог. Они признавались, что счастливы. Как сложилась их судьба и возможных детей, мне не известно.
    -...В 1922 году нам инкогнито принесли письмо от Бориса. Он сообщал, что похоронил отца после его ранения и болезни в Астрахани, а сам сражался в рядах Колчака. С атаманом Семёновым он ушёл в Китай. Раушенбахи и Глеб, видимо, боятся писать нам, чтобы не навредить - они успели вырваться во Францию. Больше мы ничего не знаем. Как я рада, братишка, что ты жив и здоров!
    - Я тоже почти счастлив, - сказал он, намереваясь уходить.
    - Подожди, я тебе соберу что-нибудь в дорогу и без разговоров, - скомандовала Ева, быстро приготовив узелок со съестным домашним.
    - Дай знать о себе, если сможешь, отец Афанасий.
 Они поцеловались, присели на дорожку, и Егор ушёл. Ева всплакнула, глянула на спящую дочь и пошла наверх к Ирине, про которую забыла сказать брату.

    (Прод. след.)