Такой же как и все

                "...Да разве сердце позабудет,
                Того, кто хочет нам добра..."   
                Из некогда популярной песни.
                Всем тем, кто научил чему-то других, с уважением.
                Автор.


                Рассказ.
      
             - Ну что, будущие классики, что наваяли за целый год?
       Мы сидели на добротной, сделанной еще в Советском Союзе скамейке из кедра в тенистом сквере напротив «Дома искусств»- так и горожане, и многие приезжие называли грандиозное трехэтажное здание, построенное еще до 1917 г. иркутским купцом Второвым- в котором, кроме многочисленных  современных магазинов, располагались почти все творческие организации нашего областного центра. Мы – это человек в пятнадцать группка молодых людей, прибывшая из разных частей нашей обширной области на областной семинар молодых литераторов. Условно мы все делились на поэтов, прозаиков, драматургов, критиков, литературоведов, детских авторов,  таковыми по сути, естественно, еще не являясь. Все мы едва-едва начали торить дороги в мире русской словесности, пытаясь найти свою. О ее длине и сложностях, поджидающих нас на пути, никто из нас не имел ни малейшего представления.  Мы были молоды, самоуверенны, амбициозны, и весь мир лежал у наших ног. Дело было за малым - осталось его всего лишь взять в свои руки.  Мы по очереди отметились в канцелярии Союза писателей, узнали расписание начинающегося завтра мероприятия и теперь отдыхали на похожих на небольшой танк массивных скамейках, расположенных квадратом вокруг довольно большой клумбы, цветастой и пахучей. Областной десант молодых и начинающих на кедровой броне. Каждый вел себя так, как был горазд, совсем почти как в стихотворении из детства: «…Толя пел, Борис молчал, Николай ногой качал…». Почти все ( кроме меня и еще одного товарища в окладистой бороде) курили – кто привычные глазу сигареты, кто - новомодные пластиковые штучки, а один участник с жидкой, но вошедшей опять в моду, бородкой демонстрировал всем трубку, по-видимому, довольно дорогую, потому что с ней он обращался весьма бережно. Присутствующие здесь же дамы курили все.
     Мы галдели, словно цыгане, пытающиеся охмурить перспективного  клиента на рыночной площади. Каждый, видимо, считая собственные впечатления от того, что его «заметили» и пригласили сюда важнее, чем подобные у соседа, пытался рассказать об этом первый, поэтому друг друга никто не слушал и не слышал. У каждого из нас внутри уже был надут пузырь самомнения, и все старались как-то намекнуть на свою «особость», значимость, непохожесть и самобытность.
                Услышав все-таки эту сказанную кем-то в стороне фразу, мы враз замолчали и посмотрели на сказавшего ее человека. Это был высокий парень лет 25, в современной модной одежде, которая смотрелась на нем яркими, вроде бы не сочетаемыми цветными пятнами, обе его руки были иссиня-черными от татуировок, и даже шея его была обвита цветами и листьями, словно дикий виноград полз по ней, как по столбу или колонне, вверх, к Солнцу. Столь экзотическое зрелище дополняла серьга в ухе, называемая как-раз «цыганской», и проколотая серебряным колечком правая бровь.
                Мы познакомились, назвался он Сержем, хотя был банальным Сергеем.  Из его разговоров с несколькими будущими участниками завтрашнего действа я понял, что и он, и они не новички в таком деле и уже принимали участие в нем по крайней мере в прошлом году . На правах более опытных они с видимым удовольствием отвечали на наши вопросы,непроизвольно для себя принимая видимость людей, уже кое-что познавших и даже успевших от этого знания немного утомиться.
      Серж окончил несколько лет назад местный универ по какой-то мудреной компьютерной специальности, успел поработать МНС в СО Академии наук, постажироваться во Франции, разочароваться во французах и  прочих итальянцах и в Болонской системе заодно, поработать в Аварийном центре МЧС. Он вел себя  скромно, значимость этой скромности должна была чувствоваться – так он хотел считать. Я в своих оценках людей часто ошибаюсь, выдавая желаемое за действительное, но так мне подумалось, глядя на него.
   - А ты много нового написал?- спросила его на правах знакомой девушка в больших роговых очках. Она тоже вела себя как «бывалая» и щеголяла лите-ратуроведческими терминами, фамилиями вроде бы как знакомых писатетелей и очень хотела поделиться личным опытом от общения с таковыми.
   - Да есть кое-что,- похлопал Серж по модному швейцарскому рюкзаку, и обвел торжествующим взглядом всех нас с видом, вдруг ставшим заговорщицким, словно намекая, что у него хранится там бомба, и она завтра  взорвется. Те из нас, кто был «первоходом», немного поникли внутри себя, по крайней мере я, не почувствовав в себе подобной уверенности.
    - А кто будет «прозу» вести? – деловито поинтересовался в воздух Серж, ни к кому конкретно не обращаясь.
  - Да новенький какой-то,- отозвалась девушка в роговых очках и назвала совсем не знакомую мне фамилию. А я-то наивно думал, что знаю всех местных писателей хотя бы по фамилиям.
- Должен был вести,- и тут она назвала того, чьи книги я читал с большим интересом,- но он заболел буквально вчера и поставили этого,- продолжала демонстрировать знание местной литературной  «кухни» и персоналий девушка.
 - А откуда он взялся?- даже удивился Серж. – Приехал откуда-то? Я вроде бы всех наших знаю,- по-свойски закончил он.
 - Да, приезжий, откуда-то из глубинки прибыл. Его совсем недавно в Союз только приняли.
 - Молодой, значит,- со знанием дела бросил реплику Серж. – Что ж, посмотрим, чему он нас учить будет,- из его уст это прозвучало весьма многозначительно, почти как угроза.
 - Да нет, за пятьдесят ему уже. У него всего одна книжка вышла, вторая на выходе. А знаете, кто ему рекомендации давал?–упивалась своей информированностью девушка в очках. И она назвала фамилии, магия звучания которых повергла всех нас в небольшую прострацию. Я вдруг почувствовал себя лишним на этом «празднике жизни» и как бы отторгаемым из ее среды.
- Да ну? – очухался первым Серж. Он очень хотел быть в центре внимания, поэтому считал, что первым должен на все реагировать.
- А что ты о нем еще знаешь?
Девушка, оказавшаяся местной и коренной жительницей города, поведала нам много интересного о человеке, от которого, возможно, в наших молодых и амбициозных жизнях уже начинало  кое-что зависеть.
- Повесть у него есть неплохая, по ней даже сериал небольшой сняли, ну типа «Осени в Нью-Йорке», фильм такой был американский с Ричардом Гиром и Вайноной Райдер лет 25 назад,  только у него все по-другому повернуто, про нашу российскую жизнь. Сериал этот тоже недавно вышел…- сказала она таким тоном, словно ждала, что ее кто-то из нас начнет расспрашивать об этом сериале. И я решил не разочаровывать ее и спросил:
- Ну и как сериал?
- Мне понравился очень…Грустно так, правдиво, как в жизни…- не дождавшись еще вопросов, она, немного помолчав, продолжила:
- Я плакала…- и со смущенной улыбкой обвела нас взглядом.
- Так он что, женский? – баритоном спросил парень с окладистой бородой.
- Да нет, просто про жизнь как она есть, как бывает иногда,- с ноткой мечта-тельности в голосе ответила девушка.
- Посмотрите. Не пожалеете, - уверенно пообещала она. – Ну и рассказы он довольно интересные пишет, сочетания в них у него не совсем привычные бывают. Но подумать заставляет,- с видом уверенного в собственном мнении критика закончила она.
  Мы поговорили еще о том о сем и понемногу разошлись, кто по гостиницам,кто по домам. Завтрашний день обещал быть интересным и занимательным.  Для меня уж точно.
               
                2.
Он вошел в кабинет, выделенный нам, «прозаикам», под учебную аудиторию, по-школьному постучав в дверь, и кто-то  из нас на этот стук машинально ответил «Войдите». В сопровождении ответ.секретаря, уже знакомого нам, появился мужчина «за пятьдесят», с короткими, «бобриком», седыми волосами, спортивного вида, широкоплечий, подтянутый, можно было бы сказать, с «офицерской выправкой», одетый с той простотой и якобы небрежностью, за которыми угадывался хороший вкус и стиль. На писателя в том понимании, каким его представляли мы, он похож не был, максимум на журналиста не крупного издания. Можно даже было сказать, что он такой же, как все, один из многих граждан нашей страны,  с мало-мальски приличным достатком, о котором говорил трикотажный пиджак не дешевой фирмы. В уголке его лацкана пускало «зайчики» перо со значка члена писательского Союза. Звали его Сергей Григорьевич. Ответ.секретарь представил его нам, рассказал вкратце то, о чем нам вчера уже поведала всезнающая девушка в роговых очках, кроме, конечно, того, кто давал ему рекомендации для вступления в Союз, и оставил нас, пожелав плодотворной работы.
- Ну что, ребятки, давайте  и я с вами познакомлюсь,- как-то по – свойски, по-домашнему начал Сергей Григорьевич. – Давайте я буду вас называть по фамилиям, а вы вставать и представляться так, как бы вы хотели, чтобы я к вам обращался.
    Никто не захотел, чтобы его называли по фамилии или с употреблением отчества, и он сделал в своей тетради пометки.
 - Ну что, поехали, как говаривал Юрий Алексеевич, - начал он. И это был не ход опытного лектора, а, скорее всего, просто привычная для него манера общения.
 - Сразу хочу оговориться, что меня попросили вести наш семинар вместо,- и он назвал приболевшего коллегу по цеху. – По правде говоря, меня самого надо учить и учить, а я должен делать это с вами. Ладно, попробую быть для вас полезным и интересным собеседником…- начало было, надо сказать, не совсем обычным.
  - Участвовал ли кто-нибудь из вас ранее в подобных семинарах?- спросил он и оглядел аудиторию. Отметив тех, кто уже имел подобный опыт, он продолжил:
  - На предыдущих семинарах вы работали так: читали свои произведения и разбирали их? – обратился он к «опытным».
 - Да, именно так,- веско ответил Серж.
 - Мы, конечно, тоже будем заниматься разборами, а пока давайте начнем со следующего: вот вам бумага ( он раздал нам по листочку формата А4) и по возможности быстро и кратко ответьте на несколько вопросов,- внимательно и спокойно он оглядывал нас.
- Для чего или кого я пишу? С какой целью я приехал на этот семинар? Что хочу понять для себя после его окончания? Записали? Отвечайте. И постарайтесь не юлить и не врать себе. Мне интересны не витиеватость вашего слога и красивые слова, а голая суть, если, конечно, она может быть голой.
            Такое неожиданное начало и кажущаяся простота вопросов и легкость ответов на них озадачили меня.  Я посмотрел на моих «коллег». Все, похоже, испытывали такие же сложности с быстрым и четким ответом, как и я.
  Сергей Григорьевич не торопил нас, а когда последний участник дописал свою мини-анкету, он собрал листки и сложил у себя на столе.
  - В конце семинара почитаем их вместе и сравним с тем, какими вы станете через пару дней, посмотрим, что в вас изменится, - слегка улыбнувшись сказал он. – А  что-то в вас изменится, уверяю вас, ребятки.
 - Ну а теперь давайте будем раскрывать свой несомненно богатый внутренний мир. Предлагаю вам сделать следующее: все мы живем в современном мире и сотовые имеют все, и у всех есть функция диктофона, так вот, предлагаю вам включить этот режим и мы начнем. Я сделаю так же.
            Он достал из кармана кардигана  обычный, без «наворотов» смартфон, нажал в нем необходимые кнопки и положил его перед собой на стол.
  - Некоторые из вас работают журналистами и это дело им хорошо знакомо,- оглядел он нас.
           - Все готовы? Поехали. Давайте каждый из вас  расскажет о себе то, что сочтет нужным. Всякие личные, стыдные и интимные подробности можно опустить, старайтесь рассказать о важном и значимом в вашей жизни. О том, что повлияло на вас как на человека, личность, что заставило задуматься о себе и своем месте в этом мире. О людях, оказавших на вас влияние, чем-то запомнившихся вам. Я понимаю, что для кого-то это может оказаться непривычным, не каждый может быть настолько открытым, если кто-то не готов к этому пока, ход свой можно пропустить и рассказать о чем-то потом, позже. Да, можно дополнять уже сказанное. Ну, кто начнет?- он с интересом пробежал глазами по аудитории.
 После небольшой заминки начал не Серж, а парень с окладистой бородой, Владимир. Жизнь у него оказалась колоритная – родители-пьяницы, детский дом, ПТУ, армия, работа на Нефтехимическом комбинате, поиски смысла жизни и, как их результат, приход к вере в Бога. А слова благодарности он адресовал скромному соседу-дедушке, тщедушному и высохшему, как травинка в гербарии, который стал для него примером стойкости и твердости убеждений, отсидевшему при коммунистах десять лет за веру. Владимир был одним из руководителей ребцентра при местной церкви, спасал алкоголиков, наркоманов, проституток, уголовников и многих других оступившихся в жизни людей. Закончил он рассказ о себе и о своей жизни  с просветленным лицом.
       Семинаристы оживились, стали посмелее, и истории их жизней, рас-сказываемые ими, стали более подробными, открытыми и откровенными, пусть, может, и болезненными для них. Сквозь «татухи» Сержа стал проглядывать робкий мальчишка, стесняющийся своей робости и ставший просто Сергеем, а девушка-"все-знайка" предстала закомплексованной девчонкой, не верящей, что ее могут любить просто за сам факт существования и поэтому старающейся доказать всем окружающим свою полезность и нужность. Я увидел в себе мнительность и неуверенность, которые часто пытался скрыть за желанием и умением пошутить и посмеяться, тоненькая девушка, вся затянутая в джинсу, краснея и стесняясь, поведала нам о том, что с детства и до сих пор мечтает о принце и уже близка к отчаянию от того, что он все не приходит за ней. И все рассказчики вспоминали о переломных моментах в своей жизни и о людях, подтолкнувших их к переосмыслению  и к каким-то важным поступкам, причем многие рассказывали об этом с умилением и радостью, как о чем-то давно забытом и вдруг вспомнившемся.
   Я смотрел на изменившиеся лица семинаристов, с которых ушли напускная важность и серьезность, ставшие обычными, человеческими, в чем-то даже простыми и незамысловатыми, открытыми, и видел людей, у которых есть чувства, эмоции, как говорили раньше – «есть сердце», которые, пусть и на время, перестали скрывать за различными масками свою человеческую суть, и какое-то время не мог понять, что послужило «спусковым» крючком к таким переменам. Неужели такие обыденные и простые вопросы смогли дать такой результат?
     Сергей Григорьевич слушал наши рассказы и делал какие-то пометки в свою тетрадь. Он изредка задавал  наводящие вопросы, кивал головой в знак согласия с чем-то, поддерживая рассказчика гримасами, движением бровей, глаз, словно бы участвовал в рассказе. Он оказался хорошим слушателем и собеседником, и ему хотелось рассказывать о себе еще и еще. Некоторые семинаристы с трудом смогли остановиться.
 Перерыв в наших занятиях он не объявлял, и так вот спокойно, без напряга, интересно и незаметно прошло почти три часа.  К нам в дверь начали заглядывать участники других секций, кто-то из писателей, видимо, обеспокоенные тем, куда это пропали «прозаики». Сергей Григорьевич объявил перерыв на обед, и мы нехотя – говорю это строго за себя – вышли из аудитории. У меня было ощущение, что мы сроднились, стали ближе и понятнее друг другу, хотя говорят, что люди творческие как раз не подвержены подобным слабостям. Но мы-то были просто молодыми людьми, решившими вдруг, что водить ручкой по бумаге, сочиняя истории, и есть наш смысл в жизни.
    После обеда Сергей Григорьевич обещал практическое занятие. Не знаю как другие семинаристы, но я чувствовал себя словно в школе, и меня одновременно и гнула необходимость выполнять «школьные» задания – и было интересно и в кайф делать это так, как просил Сергей Григорьевич. Он никого не принуждал  ни отвечать на вопросы, ни рассказывать подробности и даже секреты своей жизни, но почему-то хотелось сделать это, и увидеть одобрение в его взгляде. Мы все стали немного походить на маленьких щенят, выискивающих внимание и ласку у строгого, но доброго хозяина. Не боюсь ошибиться, но каждый из нас хотел бы оказаться рядом с ним за обеденным столом, чтобы хоть так обозначить причастность к нему. Еще несколько часов назад мы не знали об этом человеке почти ничего…
        После обеда мы занимались по обычной схеме: каждый читал либо свой рассказ, либо главу из более крупного произведения (романистов в наших рядах еще не было) и мы по очереди высказывали свое мнение. И надо сказать, что утренняя установка на искренность и честность в рассказе о себе сработала и здесь: мы старались быть к вещам друг друга объективными и не упали в однобокость,  находя только недочеты( все ведь конкуренты друг другу!) или видя только положительные стороны из-за возникшей симпатии.
       Сергей Григорьевич подсказывал нам неудачные, на его взгляд, места, выделял то, что казалось ему важным и значительным и усиливало произведение или, наоборот, размывало его суть, говорил о мотивации и о том, что должен был испытывать и чувствовать автор при написании той или иной сцены или монолога, замечания его были короткими и четкими. И удивительное дело, он предлагал спорить с ним, доказывать и отстаивать свою точку зрения. Некоторые из нас, уже имеющие опыт общения с редакторами и рецензентами и привыкшие, что те говорят безаппеляционно и их надо слушать и склоняться перед их мнением, от подобной вольницы даже растерялись. Член писательского Союза, автор двух книг, написавший сценарий, по которому сняли четырехсерийный сериал, да и просто человек более чем вдвое старше нас по возрасту, имеющий и жизненный, и, теперь уже безусловно, литературный  опыт предлагает тебе, почти сопливому пацану или молодой девушке, спорить с собой и отстаивать свою точку зрения, и даже может принять твои доводы и согласиться с тем, что прав ты, а не он, имеющий, опытный и т.д.? Воистину, удивительный день задался  у нас с самого утра.
    А еще удивительнее оказалось окончание этого дня. Сначала Сергей Григорьевич прочитал нам небольшую лекцию о сюжете, бессюжетном произведении, и с пониманием принял наши признания в том, что так тяжело найти вокруг достойный сюжет. А потом сразил нас заявлением о том, что сюжеты валяются у нас под ногами, и многие авторы ходят и о них буквально спотыкаются, и что достойным или не достойным может быть только сам пишущий и его отношение к изображаемому. И самый «цимус» ждал нас в конце, и заключался он в том, что Сергей Григорьевич предложил нам подойти к огромному окну бывшей гостиницы «Европа» и несколько минут полюбоваться открывающимися из него видами на город. А потом написать что-то типа коротенького изложения. Как мы все делали это в школе. Сам он также,  как и мы, посмотрев в окно, сел за стол и начал что-то записывать на листке.
     Площадь имени знаменитого декабриста во дворе под окнами, в одно из которых глазели мы, жила своей обычной размеренной жизнью. Люди садились в подъехавший трамвай и выходили из него, переходили улицу, шли в магазины, здоровались и разговаривали. К подъезду жилого дома напротив, включив сирену и мигая «люстрой», подскочила «Скорая», подпрыгнув на бордюре. Из нее, стараясь делать это быстро, выскочили медики  с носилками и забежали в подъезд, который, вначале открыв массивную старинную дверь, окованную металлическими цветами, словно рот, потом с шумом захлопнулся за ними, словно проглотив. Кто-то из семинаристов разбавил и украсил эту обыденность тучками в небе, похожими на стадо барашков,да гудком парохода, идущего по виднеющейся  вдали синей ленте реки. Писать про серый монолит бетонных коробок «новодела», словно окруживших площадь, было мало кому интересно.
        Поразбирали и эти наши «миниатюры». Сергей Григорьевич поблагодарил всех нас и мы простились до завтра. Он аккуратно подравнял наши рукописи, которые взял на дом для ознакомления, и ушел. Нам расходиться не хотелось. Мы словно ус-пели прикипеть друг к другу за этот день, полный неожиданностей.  Решили пойти в кафе на площади.
 Там Серж-Сергей неожиданно для всех и, видимо, для себя тоже, заказал несколько бутылок шампанского, шоколад и фрукты. Девушка-всезнайка, помнившая его с прошлого семинара, удивленно приподняла бровь.
  - Однако ты удивляешь, Сережа,- мелодично пропела она и пошла «припудрить» носик.
  Первый тост был «За нас». Коротко и емко. Потом «всезнайка» достала из сумочки сложенные вчетверо листки бумаги и, озорно блестя глазами и оглядывая нас с видом победительницы, спросила загадочным голосом:
 - А знаете ли вы, что это у меня в руках??
 - Давай Тань, не томи,- на правах банкующего выразил общее мнение Серж.
- Это то, что увидел за окном и написал Сергей Григорьевич,- торжествующе пропела прямо Таня. – Я подошла к нему и попросила почитать то, что написал он, и он любезно сделал мне ксерокопию.
 И нам всем тут же захотелось увидеть, прочитать или услышать это. Читала Таня, пытаясь делать это с выражением.


       ...  Мы сидели молча, переваривая только что услышанное, принимая его в себя, примеряя на себя, как одежду. И одежда эта была всем нам велика, мы еще не доросли до нее. Понимание такой простой истины словно омыло что-то внутри меня, очистило от наслоений юношеского оптимизма, я почувствовал себя так, словно кто-то взял меня за «шкирку», хорошенько встряхнул и бережно, именно бережно, поставил на место. Было спокойно и почему-то обидно. Так обидно бывает в детстве, когда ты идешь с другом по улице, а он вдруг находит монетку в десять рублей, спрятавшуюся среди лежащих на асфальте желтых осенних листьев. Находит рядом с твоей ногой, и тебе не понятно, почему заметил денежку, которая для тебя, десятилетнего, имела тогда значимость, именно он, а не ты? И тебе почему-то хочется плакать…
             - Смотрели, значит, в окошко мы все, а увидел все это только он один, - то ли рассуждая вслух, то ли утверждая это для себя и всех нас проговорила «окладистая борода».
         - Да почему, я на все это тоже внимание обратил,- задиристо попытался возразить «худосочный». – И на трамвай, и на мужчину со старушкой, и на мальчика с собакой, и на голубей,- он заерзал на стуле под нашими ироничными взглядами.
 - И парня в инвалидной коляске в доме напротив засек?- с ехидцей в голосе спросила его Таня.
- Нет, его я не заметил,- после раздумья(признаться- не признаться?) честно ответил «худосочный» и пристыженно смолк. Потом вдруг в нем что-то произошло и он преувеличенно бодро ляпнул:
- Но я ведь не знал, что об этом надо писать!?- и опять обвел взглядом всех нас, словно ища поддержки.
    - Да нет, Эдик, писать об этом никто ни тебя, ни нас не заставлял, ты просто эту жизнь не почувствовал, так же, как и мы, веско начал говорить Сергей.       - Смотрите, как он (и мы все поняли, кого он так назвал) увидел ситуацию за окном: мальчика, гуляющего с собакой, на собаке намордник и поводок, а мальчик убирает в пакет то, что собака оставила на газоне. О чем это может сказать? – обратился он вроде бы к нам, но не стал томить и ответил сам:        - О том, что мальчик из приличной семьи и его правильно воспитали – он старается не доставлять окружающим дискомфорта; И заметьте: он об этом ни слова не написал, а характеристика и мальчику, и его семье дана. Далее ( он заглянул в листок) : мужчина помог старушке спуститься с высоких ступенек трамвая, подав ей руку, потом-перейти пути, подняться на крыльцо книжного магазина и пропустил ее внутрь, открыв и придержав тяжелую дверь. Что она тяжелая - видно по тому, с каким усилием она открывается. И ушел по своим делам. Значит, он ей не родня, максимум просто знакомый, сделавший доброе дело и ушедший, - закончил он мысль.  Теперь дальше: мама с  дочерью кормят батоном голубей позади остановочного павильона. Голуби кружатся вокруг и пытаются сесть на них, девочка немного боится и втягивает голову в плечи. С крыльца магазина на это смотрит вышедшая из него пожилая( судя по стариковскому, давно вышедшему из моды, покрою плаща), женщина. Она, держа в руках только что купленный для такой же цели пакет с крупой, пытается открыть его и направляется к женщине с девочкой. На нее с высокомерной улыбкой, искривившей губы, смотрит мужчина в модном плаще, шляпе и очках, по виду – просто типичный интеллигент. Но улыбка эта, больше похожая на гримасу, портит это ощущение.  И хочется назвать этого человека «гнилым». Знавал я подобных людей, один из них сказал мне как-то, видимо, ища во мне поддержки, так же вот неодобрительно кивая головой и показывая взглядом на старушку, аккуратно высыпающей из пакета крупу для птиц:
 - Самой жрать нечего, а голубей кормит! А потом пишут, что на пенсию прожить нельзя… - Сергей закончил читать с листочка, взятого у «всезнающей», и оглядел нас. Мы молчали, думая каждый о своем.
   - И, наконец, кульминация момента: смотрите, как он описал эту вот сцену, с парнем в инвалидной коляске: ,,… парень лет 16, навалившись грудью на металлические перила балкона, свесился с них и вроде бы как пытался разглядеть что-то внизу.  Сквозь металлические прутья ограждения было видно, что для этого ему пришлось привстать с инвалидного кресла-коляски, на котором он выехал на балкон. Из комнаты, что-то громко крича и плача одновременно, к нему кинулась, вытянув вперед руки,женщина в домашнем линялом халате, с поблекшими цветами, когда-то яркими и красивыми. Это была мать парня. Видимо, ей показалось, что сын, проявив неосторожность, вот-вот может выпасть из балкона, и не очень хочется думать, что он намеренно, таким вот диким способом, на глазах у матери решил покончить со своей жизнью, сбросившись с третьего этажа вниз, от отчаяния или эгоизма посчитав ее бессмысленной.  Женщина крепко обхватила его руками, начала гладить, прижимать к себе и целовать. Конечно же это была мама. Она усадила сына в кресло и увезла в комнату, закрыв балконную дверь».
         Сергей замолчал, словно разглядывая внутри себя эту картину. Молчали  и мы.
  - Смотрите,- заговорил он опять.- Он рассказал здесь о нескольких историях:
О мальчике с собакой и его семье; Об одинокой старушке, приехавшей на трамвае именно в этот книжный магазин,  где есть букинистический отдел.   А где у нас трамвайное кольцо находится мы все знаем. Про мужчину этого, который ей помог и ушел. Ну «Скорую», я думаю, все заметили, и про все, что присуще таким визитам, тоже подумали. Про женщину и ее дочь, кормящих птиц. Про старушку с пачкой крупы для птиц, купленную на небольшую, скорее всего, пенсию. Про «гнилого» интеллигента. Ну и главное, я думаю, это трагедия семьи с сыном в инвалидном кресле. И нет ведь ни намека, ни одного слова про то, что пенсионерки эти страдают от одиночества, а мужчина, помогающий бескорыстно, достоин всяческого уважения, что мальчику с собакой родители подают правильный пример в жизни,  а мама показывает дочери, что значит забота о тех, кто меньше тебя, беззащитнее и слабее на деле, и отношение неравнодушного человека к тем, кто не имеет этого в сердце, и жизнь женщины, у которой сын- инвалид-колясочник. И ее жертвенность и безусловная любовь… Ну и еще как виньетка на этом портрете дня – провода линии электропередач, расчертившие небо, словно оно- нотная тетрадь, а птицы, сидящие на них – нотные знаки, подающие свои голоса…Но ты прочитал про это, и картинка эта стоит перед глазами, и ты вроде бы как сам у себя в голове домысливаешь и дописываешь не сказанное, и грустно так, и хочется сделать что-то хорошее… И все эти истории жизней поместились на двух страничках…  - Сергей замолчал.
- А как он подвел нас к этому главному событию,- не удержался я, чтобы не вставить и свои «три копейки».
  - Нам на криминалистике «препод» рассказывал, что на месте происшествия надо так и двигаться, по порядку, слева направо, и тогда ничего не должен пропустить и выйти на главное, на центр, на место происшествия…- я сконфузился и замолчал, не поняв, к месту пришлось мое высказывание или нет.
            - Теперь ты понимаешь, Сережа, почему он член Союза, у него выходят книги, а по его сценарию снят неплохой сериал? И почему он ведет наш семинар? - тихо подвела итог нашим размышлениям «всезнающая», словно гвоздь загнала в крышку каждому из нас.
    - Какой он классный…- громким шепотом проговорила наша «мечтательница» и затихла, покраснев под взглядами остальных.Конечно же, примерно так же думали о Сергее Григорьевиче все мы.
 - Ну поплыла наша девка,- немного грубовато откликнулась «всезнающая».
-Влюбилась уже. Он, конечно, для кого-то он и принц, но не для тебя. У него и жена есть и дети. Да и в отцы всем нам годится. Такие мужчины редко бывают одинокими,- задумчиво, словно со знанием дела, проговорила она.
- А жаль…- вздохнула она и озорно улыбнулась.
- Да причем здесь возраст?- заспорила «мечтательница»,- я ведь так, в общем…
       Расходились мы молча, скупо переговариваясь о чем-то незначительном. Каждому, наверное, поскорее хотелось остаться со своими мыслями с глазу на глаз.
               
                3.
        На следующее утро Сергей Григорьевич, такой же подтянутый и бодрый, как и накануне, едва войдя в аудиторию, быстро оглядев нас и поприветствовав, определил с ходу:
  - Ребятки,  вы чем-то  озадачены?
 -  А как вы догадались?- тявкнул я с места, не вставая.
- Да больно вид у вас замысловатый и задумчивый. Могу чем-то помочь?
Мы промолчали, не зная, что и как ответить. Попробовать отшутиться – так все знали заранее, что шутки у нас будут натужные и неестественные, попробовать ответить серьезно – а кто из нас был готов к такому ответу?,- а сказать что-то лишь бы сказать- никто в глазах других не хотел выставлять себя «пустобрехом».
    - У нас просто «рабочий» вид, Сергей Григорьевич,- на правах негласного старосты группы встал Сергей.
  - Чем мы сегодня будем заниматься?
           - Сегодня у нас будет весьма интересное занятие – вы будете писать рецензии друг на друга. Я думаю, вы уже успели перезнакомиться друг с другом, узнали поближе, начали испытывать симпатии-антипатии, перешли ту черту, за которой из вовсе незнакомых друг другу людей, конкурентов, можно сказать, вы стали ближе, и сегодня вам будет труднее говорить друг другу неприятные слова. А придется, милые мои ребятушки, потому как надо, хочешь-не хочешь – а обидишь другого обязательно. Возраст у вас для этого, я имею ввиду – сказать в глаза правду, не отводя взгляда, принять ее к осмыслению, самому найти нужные слова и так же произнести их- подходящий.  А жалеючи вы это будете делать или на полную катушку – это зависит от того, что у вас внутри есть… Вот мы это все и увидим. Ну а я посмотрю со стороны, как вы из этой ситуации выбираться будете.
                Он оглядел нас, притихших, похожих на стайку понурых воробьев, и усмехнулся:
  - Да не хороните вы себя раньше времени.Почитал я ваши работы, все вы не бесталанны, и у каждого есть что сказать. Работать будем так: автор читает свое произведение, а вы по очереди высказываете мнение об услышанном. Заметьте-об услышанном, в авторском чтении важны и интонация, и мимика, и жесты. А я в конце выскажу свое мнение.
           И началось. Мы читали свои опусы, волнуясь, потея от этого, руки у нас дрожали, мы роняли листки с рассказами себе под ноги, они планировали и пытались улететь от нас, голоса наши сбивались, пропадали, становились такими незнакомыми и противными, школьные навыки читать «с чувством, толком и расстановкой» куда-то улетучились, и не было в тот момент ничего лучше, как закончить чтение и с облегчением бухнуться на стул, переводя дух. И пусть теперь ругают, снимают голову, стружку или еще что.
        Я, отчитав свой рассказ, который считал самым удачным из написанного мной, с удовольствием откинулся на спинку венского стула. Он был мягким, с удобными подлокотниками. Я утирал платком со лба и шеи неизвестно откуда  появившийся пот и вполуха слушал то, что говорили по очереди ребята. Потом до меня дошло, что говорят-то они обо мне. Я стал слушать внимательно и, как говорится, « узнал о себе много интересного».
     О недочетах друг друга мы говорили, заставляя себя не отводить взгляд от рецензируемого, и испытывали от этого неловкость, о найденных в произведении достоинствах говорили так, словно пели гимн, преувеличенно бойко и, наверное, излишне много и бодро.Мы ведь были просто молодыми людьми, сблизившимися за предыдущий день, проведенный вместе, весьма для нас насыщенный. Сергей Григорьевич оказался прав: говорить малоприятные слова знакомым людям было непростым делом.
  Когда эта, ставшая вдруг для нас мучительной, привычная вроде бы уже для всех ( а все мы имели опыт общения в различных ЛИТО) процедура к нашему удовольствию закончилась, слова взял Сергей Григорьевич.
                Анализировал он рассказы из числа тех, которые брал с собой для ознакомления. Делал это четко, внятно и понятно. И хотя критических слов он наговорил нам значительно больше, чем ожидал каждый из авторов, но умудрялся как-то подбирать  такие, которые, при всей своей однозначности и серьезности, не оскорбляли нас, не стирали в пыль, указывая на нашу бесперспективность и никчемность, а поддерживали в нас понимание того, что мы идем все-таки вперед, что мы работаем, не стоим на месте. Они были как клинок острой сабли, отсекающей лишнее.
  А достоинств у нас оказалось тоже неожиданно много для каждого. И все они были важными.
  И еще он  сказал нам удивительные слова:
 - Ребятки, вы сейчас на том отрезке своего пути, на котором вам придется решать: идти ли по нему дальше, в неизвестность, или остановиться или даже свернуть в другую сторону. Для многих начинающих лучшим вариантом иногда бывает такой, когда он оставляет это нравящееся ему занятие, на время или даже навсегда. Поверьте, достойнее быть хорошим, вдумчивым читателем чем никаким писателем, пусть и издающимся. Сколько их коптит небо, отравляя жизнь другим, вводя людей в заблуждение. Готовы ли вы взвалить на себя эту ношу? Чувствуете ли вы в себе силы для этого?
   Конечно же, мы все были готовы сделать это.
   Как нам позже рассказали старожилы подобных мероприятий, ни на одном из них никто не говорил им подобных слов, не советовал «оставить это занятие» ни на время, ни насовсем.
             А потом, после обеда, у нас было что-то похожее на вечер вопросов и ответов. Понятное дело, у всех нас диктофоны были включены, и записи эти живы до сих пор. А многое я помню и сейчас. Например, разговор о стиле:
«… Стиль – это визитная карточка любого человека, не только пишущего. Вы все смотрели сериал о «Трех мушкетерах» и помните в лицо или даже по фамилиям актеров, сыгравших там, но кто вам помнится больше всего? Я думаю, как и мне – Д, Артаньян. А визитная карточка актера М.Боярского какая? Правильно, широкополая мушкетерская шляпа. Можно забыть его лицо, но стоит увидеть шляпу – и память дает подсказку. Шляпа стала его стилем, по ней его узнавала вся страна. Кстати, кто автор мушкетерской песни, помните:
         « Пора-пора-порадуемся на своем веку…» Этот человек когда-то давно написал рецензию на мои стихи, я их рискнул послать в «Юность». Получается, я имею своеобразную связь с этим фильмом и даже с Боярским…
Так вот. О стиле. Все мы вольно-невольно подражаем кому-то, и ничего с этим не поделаешь. Во времена моей молодости многие подражали Хемингуэю, и я в том числе. Попробуйте для себя такое занятие: напишите что-то в стиле другого автора, а потом еще и еще, и отложите написанное в дальний ящик стола,  и когда вам станет казаться, что ваша индивидуальность погребена под его авторитетом – достаньте написанное, перечитайте и перепишите. Почему-то мне кажется, что напишете вы уже по-другому, в своем стиле. Вы увидите, как он, словно росток из семечка, проклевывается сквозь наслоение написанных вами ранее слов. Вы не только «набили» руку, вы подготовили свое сердце к тому, чтобы сказать недавнему кумиру «До свидания». Хотя он для вас и остался кумиром и образцом для подражания. Но вы стали свободны.
…Можно овладеть стилями различных авторов. Кому-то для этого нужен «чугунный» зад, кому-то – ловкость и умение, кто-то пускает на это дело свой талант. Можно, наверное, писать как Пушкин или Гоголь, или придумывать миры, похожие на те, что создавали Стругацкие, но у них всех было личное отношение к написанному, они пережили это внутри себя, пропустили через сердце, это стало частью их жизни, а ты – просто овладел их стилем, манерой. Ты копиист. Пусть и мастерски владеющий ремеслом. Но ты не художник и при ближайшем рассмотрении это будет видно. А многие всю жизнь живут с этим, понимая все и не находя в себе сил в этом признаться.
... Не надо все мои слова принимать на веру, я говорю вам вот так, а кто-то скажет по-другому - потому что он другой и думает не так, как я. Кто-то, возмож-но, считает, что правильнее пользоваться совсем другим арсеналом средств, доступных пишущему человеку- более яркими сравнениями, смелыми новаторскими идеями и т.д. А вы попробуйте и то и другое, и третье и четвертое, вы будете радоваться своим находкам на этом пути и испытывать разочарования, но только так вы сможете понять, что же из этого ваше, с чем согласно ваше сердце и куда устремлен ваш взгляд.
...Можно попытаться "сделать" произведение, используя известные методы и приемы, "сконструировать" его, "поверить гармонию алгеброй", но при всей своей "правильности" будет ли оно настоящим, т.е. взбудоражит ли кого-то, зацепит, заставит о чем-то подумать, будет ли в нем дыхание жизни или ледяная, не согревающая красота Замка Снежной королевы? Можно ведь смотреть на картины Ван Гога и видеть в них мазню из желтых пятен подсолнухов, а можно смотреть на груду камней и видеть в них храм.Все внутри вас, ребятки,конфликты, борьба, эпитеты и метафоры, а то, что выходит оттуда, зависит от того, что живет в вашем сердце. Что вы туда впустите - то и выйдет оттуда.
… Талантливые люди, конечно же, особенные. Но особенность и талантливость некоторых из них играет иногда с ними злую шутку: они начинают думать, что им позволено все. Я читал где-то,  что один наш знаменитый физик-ядерщик, молодой доктор наук, всячески обласканный властями, жутко засекреченный, перешел грань, отделяющую человека от жлоба, и в открытую начал домогаться жен и дочерей своих сотрудников. Отказов он не терпел. Униженные им мужья и отцы не могли слова ему сказать из боязни репрессий, а он так и жил, видимо, убежденный в своей неотразимости. На мой взгляд, талант  наделяет человека, награжденного им, огромным чувством ответственности. И нельзя его расходовать на житейские мелочи, на то, чтобы повыгоднее устроиться в жизни. Его нельзя использовать для получе-ния выгоды. Никакой, ни материальной, ни духовной. Только для служения людям.
   «  Кумирам многое прощается, и жизнь в быту, и поведение, но бумеранги возвращаются и попадают даже в гениев. К ним – отношение особое, и хочется им или не хочется, но коль дано им в жизни многое – за многое у них и спросится.» Как то вот так.
  Многие люди ошибочно считают, что страх – самое сильное, что способно удержать других людей возле тебя. Страх лишиться чего-то, потерять что-то важное и ценное. Страх почувствовать боль, например.  Да, он действительно держит крепко. На страхе лишиться жизни завязано «кодирование» людей от приема спиртного и алкоголизма, это я по себе знаю, пробовал. Об этом я вам сейчас рассказывать не буду, как-нибудь потом, может быть. Но подумайте про человека, сумевшего преодолеть этот страх, и сказавшего годами «гнобившему» его начальнику-деспоту – да пошел ты … далеко и еще подальше, или сумевшая собраться с силами и подать на развод женщина , которую  бил и унижал муж. Они стали свободными от страха, он их уже не держит. А сильнее всего, прямо намертво, держать может только любовь. Лучше, конечно, взаимная. Оставит ли вас искренне любящий человек? Бросит ли в беде? Ответ даже для вас, молодых и зеленых, думаю, ясен. Кто еще показывал примеры самоотречения и самопожертвования? Только любящие люди. Если они любят родителей, жену, детей, Родину. Бог любил сына своего, Иисуса, а через него – всех нас. Без всяких условий. Да так, что отдал Сына своего единственного за наши грехи. Так что знайте, ребятки : Бог любит вас и никогда не оставит, если Он совершил такую жертву…
 …   В мире есть много людей, которые, как говорится, «сделали сами себя». Их можно безмерно уважать, потому что есть за что. Из более близких для вас материй: я знаю одного очень мной уважаемого автора, который безо всякого «блата» - это слово еще не забыли?-, без высоких покровителей, имея, как говорили в то советское время, «не титульную» фамилию, а только упорство, переходящее в упрямство и желание стать писателем, в неимоверно трудных условиях прошел путь от «никого» - просто любителя русской словесности – до писателя, к чьему мнению сейчас прислушиваются признанные авторитеты. Он читает лекции по русской литературе в известнейших университетах мира, книги его издаются огромными тиражами и не по одной в год, его приглашают на телевидение и радио. Путь от «никого» до первой публикации в серьезном издании занял у него 16 лет. Как вы считаете: прошедшие в борьбе годы были находкой для него или потерей?  Конечно,  время тогда было другое, но подумайте: вы готовы к такому самоотре-чению? Хватит ли у вас мужества и терпения пройти этот путь до конца, не превратитесь ли вы по пути в нытика и алкоголика, винящего всех вокруг в своих бедах? Ведь как и у любой палки и у этого пути тоже два конца: или ты бьешься до упора и чего-то добиваешься, или сходишь с дистанции.  Я не говорю про третий вариант: болтаться как кое-что в проруби. Есть еще много различных крайностей в подобном способе самореализации: например, из желания доказать им, недостойным халтурщикам, что ты пишешь лучше могут вырасти ослиные уши болезненного самомнения Да, ты действительно стал лучше их, некоторых, пусть даже многих, пусть всех, но высокомерие твое и разговоры через губу не красят тебя, ставшего мастером вопреки им. Ты можешь подвести итоги, сказать во всеуслышание, что ты – лучший, а они, извините – дерьмо, но итоги эти будут предварительными,  а ненависть, выросшая в тебе за годы вынужденного молчания, к ним,  порожденным  ненавистной  тебе Системой, и на саму Систему не даст войти в твое сердце люб-ви.  Ведь только сделанное  из любви и с любовью может быть по-настоящему прекрасным. Согласны  со мной? Вижу, что согласны.  Вот и старайтесь жить и писать так, чтобы людям, читающим ваши опусы, да и просто живущим рядом, было тепло рядом с вами, и их сердец касалась не холодная сталь безжалостного клинка, а тепло вашего сердца. Хотя иногда клинок – более подходящий для понимания и осознания инструмент.  И давайте им надежду и веру, пусть они понимают, что не  бывает  потеряно все и навсегда, что у них всегда есть шанс.
И еще один совет: относитесь к себе с иронией. Помните – вы такой же, как и все, хотя и особенный. Учитесь примирять в себе этих двух индивидуумов. И каких бы успехов вы в своем деле не достигли, как бы вас не поцеловал в макушку сам Господь Бог – не забывайте об этом. Понимание этого убережет вас от крайностей, от которых будет весьма болезненно избавляться. Пишите так, чтобы у читающего было ощущение, что вы видели это лично, что нектар имеет именно этот вкус, а волосы любимой женщины пахнут именно так. Это вызовет доверие к вашим словам. Найдите такие слова для описания того, как болит переломанная нога, чтобы читающий почувствовал эту боль в своей, не сломанной ноге. Пишите твердой рукой, не давая усомниться в том, о чем вы пишете. А если вам нужно, чтобы возникло такое сомнение-найдите слова и для этого. Вы должны вести читателя к тем мыслям, которыми хотите с ним поделиться, но вести так, чтобы у него была полная уверен-ность в том, что он сам прошел этот путь. Это вовсе не манипуляция, это умаление своего, авторского «Я», растворение его, убирание из-под ног, чтобы не мешало думать читателю, чтобы он не спотыкался за него. Но надо уметь чувствовать момент, когда вы должны показать это «Я» твердо и непреклонно. Цените мнение других, но не «сюсюкайте» с ними, и будьте тверды и непреклонны в том, в чем уверены. Есть «базовые» понятия, не приемлющие абсолютно никакого двойного понимания, например, любовь к матери или к Родине, верность в дружбе и забота о близких, вера в Бога. Разве можно сказать: « Я вроде бы уверовал?» Тут или «да» или «нет».  Здесь компромиссы неуместны. Но они неизбежны в отношениях между людьми. Людей не надо ломать через колено, заставляя принимать вашу точку зрения как единственно возможную и  правильную, их надо убеждать в этом и не бояться из голого упрямства уступить и согласиться с правильностью мнения другого. Не бойтесь спорить с человеком, которого вы боитесь расстроить или обидеть своим не согласием, но здесь нужны факты и искренность. И уважение к собеседнику. Люди нуждаются в уважительном к себе отношении,они хотят его и ждут,будьте искренни в этом, и вы обретете друга. Кого я имею ввиду?  Да это и не секрет вовсе,- и он назвал фамилию автора, при произнесении которой мои глаза полезли на лоб.
            -  Да, мы с ним познакомились случайно,  несколько раз встречались и беседовали, и даже спорили почти до ссоры.  Он мне все свои вышедшие книги дарит с дарственной надписью. Мы по интернету чаще общаемся.- И все. И ни слова о том, что именно этот автор дал ему рекомендацию при приеме в Союз. Нам бы таких знакомых.
     Много еще важных для нас  разговоров осталось на наших диктофонах. Эти два дня наполнили нас чем-то особенным, какой-то дух поселился в нас и не покидал. Оказалось, что писать – это очень интересно, и хотелось делать это и делать, и помогать людям, и радоваться их благодарным улыбкам.
     Вечером было официальное закрытие, фуршет и прощание. Грустно было думать, что мы разъедемся с ребятами по нашей области, и не сможем общаться с глазу на глаз и делиться своими успехами и сомнениями. Что долгое время, скорее всего, не увидимся с Сергеем Григорьевичем.
     Руководитель нашего семинара был, конечно, крут, для нас он был круче, чем вареное яйцо. Он скромно стоял в кучке местных литераторов и  ничем не выделялся среди них, такой обыкновенный дяденька, простой, как все. Но да простят меня ( и всех нас, его семинаристов) эти опытные писатели, имеющие за плечами по десятку изданных книг, но мы знали его истинную цену. Или по наивности думали, что знаем. Нам так казалось. Влюбленные люди вообще склонны к преувеличениям.
                Во время заключительных речей вдруг проявила себя наша «мечтательница» - она неожиданно для всех вышла к микрофону и без всяких предисловий начала благодарить оргкомитет и особенно Сергея Григорьевича за удивительно организованный и построенный семинар. Наш руководитель смущенно заоглядывался и слегка сконфузился, он явно не ожидал, что слава придет к нему такими звенящими медью метафорами и преувеличенными степенями. Он, смущаясь, пытался что-то сказать в ответ, но наша «мечтательница» вдруг рванулась к нему и неожиданно для всех громко чмокнула его в щеку. Сергей Григорьевич стал пунцовым, как известное всем речное создание, а «мечтательница», с таким же пунцовым лицом,  скромно и с достоинством удалилась на свое место. Сбылась ее мечта – настолько близко к своему кумиру она не смогла бы приблизиться уже никогда.  А то, что он стал таковым – сомнений у нас не было. А наши оглушительные аплодисменты заставили его растерянно встать и поклониться, как актеры кланяются благодарной публике. Не хватало только букетов с цветами. По примеру нашей девушки и остальные участники стали тоже благодарить организаторов. Но мы в этом деле оказались первыми, хотя никакого сценария не было.
           Сергей Григорьевич не ловил рыбу за нас, он дал нам удочку, леску, поплавок и крючок, а уж найти подходящую наживку и научиться забрасывать удочку, подсекать и вытаскивать рыбу должны были мы сами. И сами же должны приготовить из нее то, за что нам не было бы стыдно.               
  И мы разъехались по своим весям, увозя с собой багаж, веса которого еще не чувствовали и не осознавали. И нам было грустно, как бывает, когда расстаешься с близкими людьми…
            Мы, конечно же, обменялись адресами и явками, конечно же, обещали друг другу писать, не пропадать из поля зрения, и на удивление и посрамление скептиков, да и самих себя,  таки не пропали. Мы помним друг о друге до сих пор, поздравляем с днями рождения, ездим на свадьбы друг к другу, собираем и шлем посылки, кто с кедровым орехом, кто с вяленой рыбой, кто с клюквой да брусникой,  помогаем, если в этом возникает необходимость. Мы стали какими-то «неправильными» конкурентами: живем в одной области, толчемся на узком пятачке возможностей местных издательств, но при этом умудряемся не делать друг другу силовых приемов и, не дай Бог, подножек.. Стыдно нам пакостить друг другу…
               
                4.
  А время, как ему и положено, шло и проходило.И вскоре нас, семинаристов, обрадовали и обнадежили старшие товарищи: было принято решение о публикации сборника с нашими произведениями. Название у него уже было: «Молодая проза Сибири». Мы воодушевились и жили в возбужденном состоянии несколько месяцев, пока дописывали-переписывали свои опусы, работали с редакторами и художниками. Мы так сильно хотели этого, что составлять сборник и писать к нему предисловие доверили Сергею Григорьевичу. И вскоре книга вышла, на хорошей бумаге, с цветной графикой, неплохим тиражом. И в конце ее, самым последним, словно вишенка на торте, был тот рассказ, который оглушил нас когда-то своей простотой, емкостью  и насыщенностью наполнявшей его жизни, расположенной всего на двух страничках, про вид из окна на площадь имени знаменитого декабриста. Напечатан он был под не знакомым нам псевдонимом.
       Мы не забываем Сергея Григорьевича, пишем ему по-современному – в интернете, рассказываем о житье-бытье. Мы знаем, что больше не встретимся с ним на семинаре – а многим из нас так хочется побывать на нем хотя бы еще разок!- мы уже авторы, имеющие публикации, и дальше должны дозревать самостоятельно. Но я всегда, когда собираюсь в областной центр из своей «тьмутаракани» по делам, пишу или звоню ему, и мы встречаемся, и долго, иногда до утра, разговариваем за крепким чаем у него в квартире, в которой гостям всегда рады и не отпустят из своих ласковых объятий, пока не накормят, не напоят и не обогреют. Мы разговариваем обо всем подряд, темы у нас находятся, и мне даже помолчать с ним рядом интересно. И вот какую особенность я заметил: мы начинаем с ним разговоры "за жизнь"- и разговариваем о литературе; начинаем разговаривать о литературе - и говорим о жизни. И получается в наших разговорах, что два эти понятия - словно содержимое двух соединенных между собой сосудов, по которым они, эти понятия, плавно перетекают из одного в другой...
Если я когда-нибудь стану настоящим писателем, из тех, у которых берут интервью журналисты, то на вопрос о своем Учителе я без малейших раздумий назову фамилию этого человека. Он не учил нас структуре предложения, не говорил о сверхзадаче и скрытом смысле, о важности и нетривиальности сюжета, о тех или иных приемах, о приемлемости или ненужности глагольных рифм, он вообще, как нам казалось, не пытался нас чему-то научить, да и времени-то у него было на все про все всего два дня – но благодаря ему в наши сердца вошло что-то, что сделало их мягче и ближе к людям, а взгляд – более зорким. Я не хочу называть это каким-то эпитетом – у каждого из нас это свое, отличное от других, сугубо личное. Но все мы изменились и стали другими.Посеянное им зерно упало на им же подготовленную благодатную почву, прижилось там и теперь прорастает. А Учитель – это ведь не тот человек, который тебя чему-то учит, а тот, у которого учишься ты.
       А чудеса в нашей жизни продолжались. Сборник с нашими произведениями вдруг оказался на Книжной ярмарке в Таллине, и некоторых издателей так подкупила самобытность описанной нами жизни в Сибири, что его захотели издать в нескольких странах.
        Сергей Григорьевич оказался многосторонним человеком – у него вышла вторая книга и по его сценарию, написанному в соавторстве с человеком, фамилия которого опять повергла нас в невольный шок, запустили еще один сериал. И еще у него вышла книжка стихов. И при всем нашем хорошем к нему отношении нам все же было завидно.Ну, немножко, самую малость.И зависть наша была со вкусом уважения,любви и благодарности...

Мой мир. Одновременно и простой и сложный,
То легче бабочки, то тяжелей слона.
Ужасный и прекрасно-невозможный,
Мое болото и моя страна.
Моя надежда и моя опора,
Моя любовь и ненависть моя,
Предмет моих незавершенных споров,
И угли от потухшего огня.
Я в нем живу и в нем я существую,
Грешу и каюсь, каюсь и грешу.
Я душу поместил в него живую,
И то найду ее, то в нем опять ищу.
Я плачу в нем и слезы утираю,
Смеюсь. Сверкаю, как начищенный пятак.
Лиши меня его - смысл жизни потеряю,
Затихну и засохну. Как-то так.
А нам всем оставалось найти свой мир, выстроить его в нас и себя в нем. А как еще по другому?..
 

15.05.23  02.45