Какой курьёз!

                Мужчины умеют ненавидеть, женщины -
                только испытывать отвращение.
                Последнее гораздо страшнее.
                А.Ренье


     Егор Столбов, начинающий драматург, скромно одетый, с отросшими, чуть-чуть подёрнутыми сединой волосами – а ему было чуть-чуть за сорок – вскочил в отходящий трамвай в последний момент. Бежал к остановке он издалека, поэтому, когда встал в салоне, еле отдышался. Хорошо ещё, что он не был тучным, а вполне в форме для своего возраста.
    Проехав остановки три, он спрыгнул и тут же наткнулся на своего старого приятеля Олега, который с безучастным видом рассматривал афиши. Олег был театралом. Когда-то он работал статистом в театре, но когда женился в 37 лет, из театра ушёл: надо было кормить семью – жену и двоих детишек. Поэтому работал он теперь на стройке, от халтур тоже не отказывался, так что на жизнь хватало.
    - Егор, вот так встреча! Давненько не пивали мы с тобой пивка. Может, зайдём? – и он махнул рукой в сторону бара неподалёку.
    - Ни-ни! – запротестовал Егор, - как-нибудь в другой раз: спешу.
    - Куда, если не секрет, к даме?
    - К ней, но по важному делу, - ответил Егор и, извинившись, побежал к гостинице, где, как ему сказали, жила известная актриса Антонина Збежинская, у которой должна была быть распечатка текста его последней пьесы. Дежурный вахтёр, видный мужчина во фраке, с недоумением посмотрел на плюгавенького мужчину, когда тот доложил о цели своего визита.
   «Что может быть общего между такой шикарной женщиной, как Антонина, и этим человечком?» - подумал он, но вслух ничего не сказал. Он позвонил в номер актрисы, затем с нарисованной дежурной улыбку на устах, широким жестом показал на дверь, ведущую в номера, и, деликатно поклонившись, сказал:
    - Прошу вас, господин драматург. Её номер триста пятый. Имеется лифт.
    Но этого Егор уже не слышал. Перепрыгивая через ступени, он мчался к нужному номеру. Вот и он. Егор постучал в дверь. Ему открыла сама Збежинская, высокая черноволосая дама, идеал актрисы для Егора. Тонкий запах духов кружил ему голову. Она была в вечернем платье с глубоким декольте, так что, будучи ниже её ростом, а актриса к тому же была на высоких каблуках, Егор упирался взглядом в два роскошных грудных бугра. Он видел Збежинскую и на сцене, и в кино, но чтобы вот так, рядом, - никогда. О, с каким вожделением он стиснул бы её в своих объятьях!.. Но это было невозможно. Кто он – начинающий писака.
А она – божественная актриса, снимавшаяся у многих известных режиссёров. Её знал весь театральный мир. Правда, почему-то в последнее время он не видел её имени ни на театральных афишах, ни в титрах свежих фильмов. Возможно, где-то задержалась на длительной антрепризе. А может быть, в её жизни появился новый мужчина, и она сменила свой семейный статус. Всё может быть.
    - Проходите, прошу вас. – И она жестом указала ему на кресло, а сама удобно расположилась на диване среди многочисленных подушек.
    Свои прекрасные очи она направила на него совершенно бесстрастно. Так смотрят на вещь, на картину, особенно если в ней ничего не смыслят, да и мало ли на что ещё. Казалось, жалкий вид Егора совершенно не смущал её. Он просто был для неё невесть откуда свалившейся вещью, а поскольку она давно привыкла никому и ничему не удивляться, а как-то выходить из создаваемых жизнью время от времени положений, она проговорила нараспев своим прелестным с бархатцей голосом:
    - Знаете ли, Егор Столбов, – мне правильно доложили о вас? – вы как-то не похожи на драматурга.
    - Я это знаю, - смело ответил он, - но что поделаешь – нетипичный, нетипичный… - и он развёл руками.
    - А что, собственно, привело вас ко мне?
    - Моя пьеса. Мне сказали, что один экземпляр моей пьесы, в которой вам отведена роль, лежит у вас. К сожалению, у меня не сохранилось последнего исправленного текста, утверждённого к постановке, а у вас он находится уже два месяца. Кроме вас, никто мне не может его дать, а я собираюсь продвигать своё детище.


                ***


    Актриса откинулась на спинку дивана и засмеялась.
    - Дорогой мой, никакой пьесы у меня нет. Мне действительно несколько недель назад предлагали роль в какой-то новой пьесе, название не помню, но я через пару дней вернула распечатку завлиту. Кстати, как называется эта ваша пьеса?
    - «Дом терпимости», - промолвил Егор.
   - Да-а, интригующее название. И какую же роль я должна была взять в этой пьесе?
    - Вы должны были сыграть ключевую роль хозяйки борделя, прошедшей огонь, воду и медные трубы, а нынче издевающейся над молодыми женщинами, по воле судьбы попавшими к ней.
    При его последних словах Антонина побагровела, выкатила на него глаза и заорала:
    - Да кто вам дал право на такое предложение? Кто дал право предлагать мне играть какие-то сомнительные роли? Мне нет ещё пятидесяти! Я молодая женщина!
    - Но вы же играли старух! – и он перечислил несколько названий пьес и фильмов.
    По мере этого перечисления лицо её из багрового становилось синим. Она уже задыхалась от гнева и злости.
    - Вон, немедленно выметайтесь отсюда, плюгавый репортёришка!
   - Простите, но я не репортёр. Я – драматург, - пытался он сказать что-то в своё оправдание. Но она уже ничего не слышала, крича в трубку, чтобы в номер прислали охранника. Тот явился довольно скоро.
    - В чём дело, мадам?
    - Немедленно уберите это!
    - Что «это», мадам?
    - Эту вещь, - показала она на Егора, - она отвратительна!
    Охранник взял Егора под руку и аккуратно подтолкнул его к выходу. Уходя, он слышал сдавленные рыдания, перемежающиеся с криками:
    - Отвратительно, отвратительно! Кто принёс?
   В номере некогда великой актрисы что-то грохотало, летало и падало. Она была в истерике.
    «Что я такого сделал?» - мысли в голове Егора крутились с бешеной скоростью. Он понял только одно: актриса безнадёжно больна, уже стара и мучительно больно переживает то, что она невостребованна. «Да, но почему тогда она так болезненно восприняла предложение главной роли в моей пьесе?»

    Со словами «Ну, ничего, ничего не понятно» он подходил к дому режиссёра Игоря Донцова, у которого, как он только что узнал от главлита театра, должна была дома находиться искомая рукопись.


                ***


    В кабинете, куда его провели, за столом, заваленным рукописями и книгами, сидел Игорь Донцов, вальяжный мужчина лет шестидесяти, и читал какое-то письмо. Когда Егор зашёл, Донцов быстрым движением руки спрятал лист под другие бумаги.
    «Неужели любовное письмо? Реакция какая-то странная, - подумал Егор, - а впрочем, ничего удивительного, он ещё хорош собой. Густые волосы, немного курчавые, большие выразительные глаза, ещё свежий цвет лица».
    Режиссёр исподлобья посмотрел на небрежно одетого Егора, чуть заметно сморщил нос, но привстал и подал руку.
    - Рад знакомству с начинающим автором. Я прочёл вашу пьесу и, право, удивлён: вы довольно молодой человек, откуда у вас такое знание женской психологии? Особенно психологии немолодых и даже пожилых женщин.
    Не дожидаясь ответа, он протянул Егору рукопись. Потом быстро что-то написал на чистом листе бумаги.
   - Это моя рекомендация к режиссёру Строганову. Мой репертуар, к сожалению, расписан надолго вперёд, а он возьмёт, будет ставить, я не сомневаюсь.
    В благодарном порыве Столбов долго тряс руку мэтра.
    - Большое спасибо, очень вам благодарен! – и, увидев, что немного перебарщивает, стал пятиться к выходу.
    - Постойте! – остановил его Донцов властным голосом. – А что у вас там произошло с актрисой Антониной Збежинской? Должно быть, вы проявили какую-то нетактичность по отношению к ней?
Когда-то, - он откинулся в кресле и взял сигару, - она была звездой сцены, красивой и очень талантливой. В неё влюблялись. Признаться, и я лет пятнадцать тому назад, предлагал ей руку и сердце, хотя сам убеждённый холостяк. Но она сказала, что ей рано об этом думать, а ведь ей было уже за сорок…  Но она была ещё необыкновенно хороша. Но потом у неё был какой-то роман, подорвавший её душевные силы, и после пятидесяти она стала болеть и стареть. Этим, естественно, воспользовались, конкурентки, чтобы свалить её с пьедестала. Медленно, но неуклонно закатывалась её звезда. Сейчас она уже ничего не может, хотя всё ещё мечтает о «звёздной» роли. Но кто даст такую роль женщине за пятьдесят? И она страдает и мучается от невостребованности. Так что же такого вы сделали, что, позвонив мне, она буквально билась в истерике?
    - Ничего. Я просто предложил ей роль в своей пьесе.
    - Это в какой же, не в той ли, что держите сейчас в руках?
    - Да, в ней.
    - И кого же она могла в ней сыграть, по вашему мнению?
    - Я сказал ей, что она могла бы сыграть роль хозяйки борделя, пожилой, умудрённой жизненным опытом женщины крутого нрава.
    - Как вы могли так унизить её? – закричал режиссёр. – Какое вы вообще имеете право предлагать играть? Вы же автор! Распределением ролей в пьесе занимается режиссёр. Только ему известно, кто и на что способен. И потом, предложить звезде, хотя и бывшей, роль старой хозяйки притона!? Да вы с ума сошли! Вы же могли довести её до инфаркта!
    Егор наконец понял свою ошибку и схватился за голову.
    - Простите, - прошептал он.
    - Вы не у меня – у неё просите прощения.
    - Она меня выгнала, вызвав охранника.
    - А что она могла бы сделать, будучи в таком состоянии? Вы убили, ненароком, правда, её мечту. Да, об извинении, похоже, здесь речь идти не может. Прощайте. У меня ещё много дел. И пусть это послужит вам уроком.


                ***
   
    Трясущийся, с побледневшими губами, Егор спускался по лестнице подъезда, забыв, что сюда ехал на лифте.
    - Какой курьёз, какой курьёз! – бормотал он, разводя руками.
    Добредя до ближайшего бара, он выпил сто грамм и поплёлся дальше. Ветер с реки и выпитая водка немного освежили его и придали энергии. Он встрепенулся и, вытащив из внутреннего кармана пиджака рукопись, ускорил шаг. Он двинулся по направлению к тому театру, куда порекомендовал ему обратиться Донцов. Поближе узнав этого человека, он был почти уверен, что его записка сыграет свою роль. Человек, давший её, был личностью неординарной. Пьеса пойдёт. Егор был в этом уверен. А что до старых звёзд, то все они, к сожалению, гаснут. И против этого не попрёшь!