И. М. Снегирев. О художествах в России в 17 в

И.М. Снегирев

О ХУДОЖЕСТВАХ В РОССИИ В КОНЦЕ XVII-го ВЕКА


Очерк внешнего состояния Москвы XVII века, имеющего отношение и к внутреннему, ведет нас к обозрению художеств, художников и художественных памятников сего Царского периода, в коем искусства являются нам средствами к развитию городской и государственной жизни; имея предметом более пользу, чем изящество, они собственно составляли еще ремесла. К распространению их способствовали многие внешние обстоятельства, между прочим сближение с Западом, торговля и промышленность, наконец внутренние потребности государства.
Возрождение столицы из пепла и развалин после Литовско-Польского разгрома требовало помощи Зодчества, которое применялось к климату, образу жизни и назначению зданий. Хотя Русские, как нами замечено, и предпочитали каменным палатам свои деревянные хоромы и брусяные избы с обширными сенями и подклетами, однако ж для прочности, безопасности и красивости строили кирпичные домы со сводами на дворах своих. Когда истощенная казна наполнилась и когда мирными трактатами с Польшею и Швециею отдалилась опасность от столицы, тогда приступлено было к сооружению памятников церковной и гражданской архитектуры. По недостатку отечественных зодчих вызваны иностранные, из которых известны в царствование Михаила: палатный мастер Джалтор, часовщик и каменных дел мастер Галовей, Швед Иоанн Кристлер, Датчанин Петр Марселис. При царе Алексии Михайловиче был Немец Вильм Шарф, который с Петром Марселисом строил не только в Москве домы, но в Архангельске и на Двинском берегу крепости; наконец Егор Вильм Дигенин. В 1627 году выписаны были из Волоколамска, а в 1642 и 1646 годах из Кирилло-Белозерского монастыря хорошие каменные мастера и кирпичники для церковного, дворцового и городового дела. Как в предыдущих двух веках Итальянские зодчие распространили в Московском государстве свой стиль, составлявший смесь Византийского с Ломбардским, так упомянутые нами зодчие в XVII веке перенесли к нам Гото-Мавританский, или Немецкий, который получил в Москве особое видоизменение, потому что Москвитяне того века обыкновенно подчиняли чужестранное своему отечественному. Отсюда образовался особенный стиль, коим ознаменованы церкви XVII века.
Главным предметом Зодчества и вместилищем художественных произведений были храмы. Дух веры, который переживает дух общественный, один может служить основою памятникам, кои, озаряя для нас эпоху свою, выражают религиозную жизнь народа, ибо последний подвержен переменам, а первый остается неизменным сам по себе. - В сооружении храмов достойны замечания не только побуждения, но даже материялы и стиль, которыми объясняется предмет, или определяется век. В XVII столетии на строение их употреблялся более кирпич, хорошо обожженный, твердый и веский, нежели белый камень. В стиле церквей, Византико-Русском, хотя и удерживалась первоначальная символика, но появилось более вычурности и выисканности во внешних украшениях, кои составляли купы глухих пилястр по углам, валики, мешени, сухарики, рустики на стенах и шеях куполов, распещренных узорочными кафлями.
Тогда вошли в употребление своды стрельчатые, котловые и коробовые, в коих делаемы были голосники; верхи их, особливо с начала и до половины XVII века, сводились в три яруса полукруглыми теремами и закомарами, кои осенялись одною, иногда и пятью главами. Татищев утверждает, будто в старину в Москве все церкви были одноглавые, а Никон патриарх велел делать на каждой церкви по пяти глав, в ознаменование среднею И. Христа, а четырьмя боковыми четырех Евангелистов, но будто, в самом деле, под среднею разумел Патриарха Московского, а под остальными Патриархов Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. Несправедливость такого мнения обличает то, что задолго до Никона и после него в Киеве, Новгороде, Пскове, Чернигове и Москве были церкви о пяти главах, как выше замечено, но только в Патриаршеский период умножились в Москве пятиглавые храмы. Верхи и кровли церквей крыты были чешуйчатым гонтом, черепицею, белым железом и позолоченою медью, так что от «златоверхих» храмов и Москва получила название златоглавой. «Нельзя выразить, - замечает Адольф Лизек в 1676 г., -  какая великолепная картина представляется, когда посмотришь на сии блестящие главы, возносящиеся к небесам!». К трем входам в церковь, а чаще с одного только западного, пристраивались крыльца и ходовые паперти, которые имели особенное назначение по церковному чиноположению. К западной части приделывались и трапезы. К северной стене трапезы бывали двери для крестных хождений. В тот век появляются двухъярусные церкви, из коих одна называлась верхнею, а другая нижнею, исподнею; последняя бывала теплою, зимнею, а первая холодною, летнею. Внутренность храма не столько освещалась стенными, выше роста человеческого окнами, длинными, узкими, с слюдяными рамами в железных переплетах, как и в предыдущем веке, сколько свечами и лампадами; сей полусвет придавал святилищу какую-то таинственность и вселял в предстоящих благоговение, ничем не развлекаемое. К окнам, для безопасности от пожаров и от святотатцев, приделываемы были железные решетки, затворы. В церквах начала XVII века не видно уже полатей, или хоров, какие бывали в храмах XIV и XV столетий. Иконостасы в них украшались искусною и затейливою на дереве резьбою, в роде нынешнего рококо, вычурными прилепами, подзорами и фризами, кои иногда покрываемы были накладными на расцвеченную слюду литыми оловянными и медными узорами и цветами; иногда состояли иконостасы из деревянных раскрашенных тябл, на коих размещались деисус и праздники, почему тябла сии, или пояса, назывались праотеческими, пророческими, апостольскими и праздничными, деисусом и местными образами на поклоне. В сих изображениях проявлялся союз Ветхозаконной церкви с Новозаветною. На трех внутренних стенах и сводах храма стенопись в фресках изображала притчи евангельские в лицах, семь вселенских соборов или деяния святых, так что она заменяла для неграмотных грамоту, а для грамотных служила поучительным напоминанием. В устроении алтаря удерживаемо было троечастное его деление полукруглыми выступами на восток. К главному алтарю, отделявшемуся от средины храма каменным простенком, или средостением, пристраивались приделы в застенках, а иногда помещались в предалтариях и трапезах; по малости своей, они заслуживали названия церквиц. - Деревянные церкви строились также о пяти верхах с тремя алтарями прирубными, выводными, круглыми; в главном бывало по три окна, а в меньших по одному, с папертью перед западными дверьми; приделы сооружаемы были на отводных папертях за церковною стеною. В описи дворов Белого и Земляного городов около половины XVII века упоминаются теплые деревянные храмы. Как внешность, так и внутренность их украшалась вычурною, искусною резьбою в Русском вкусе; главы их покрывала деревянная чешуя, а кровли тес.
Как деревянные, так и каменные колокольни обыкновенно пристраивались к церкви на запад, весьма редко на восток (как напр. колокольня Гребневския Богоматери в Белом городе). Колокольницы, состоявшие из каменной щипцовой стенки, с пролетами для колоколов, нередко приделывались к северной стене храма, как то было при церкви св. Иоанна Предтечи в Кремле. Колокольни в XVII веке ставились отдельно от храма, у западных его врат, с верхом, похожим на царскую корону большого выхода, и со многими отверстиями для звука. Такие уцелели от времен царей Михаила, Алексия и Феодора, как равно и от тройственного царствования, ознаменованного сооружением в Москве стольких памятников церковного и гражданского зодчества. К Ивановской колокольне пристроена была другая под именем Филаретовской.
После Московского разорения, в начале XVII века открылось широкое поприще деятельности церковного зодчества, потому что многие церкви в Москве были сожжены, разорены и поруганы. Благочестивое попечение Царя обращено было на возобновление и устроение храмов Господних, кои служили средоточиями населения. Как прежде, так и тогда, сими священными памятниками увековечивались важнейшие события, или свидетельствовалась благодарность Богу за исполнение прошений. Так в воспоминание двукратного изгнания Поляко-Литовцев из Москвы созданы князем Дмитpиeм Пожарским в Китае-городе церковь Казанския Богоматери, князем Дмитрием Трубецким на Арбате церковь Знамения Богородицы, а в дворцовом селе Рубцове царем Михаилом Феодоровичем храм в честь Покрова Божия матери, от коего и село получило название Покровского. Уничтоженная после 1812 года на Тверской церковь св. пророка Елисея сооружена Царем на память возвращения из Польши в Москву родителя его, митрополита Филарета, 14-го июня 1619 года; даже старый двор Романовых на Варварке обращен был в Знаменский монастырь. Царь Алексий Михайлович вступление свое на престол, сентября 29-го 1645 года, ознаменовал сооружением в Огородной слободе церкви св. Харитония, прежде известной под именем Владимирския Богоматери, а бракосочетание с Марьею Ильиничною Милославскою храмом св. Петра Вериг на Покровке. Война и мир, завоевания и присоединения к Московскому государству новых городов и областей, рождения и бракосочетания особ царствующего дома, принесения св. икон и мощей в столицу служили благочестивыми побуждениями к созиданию обетных церквей, о коих мы скажем особо в их частном описании. Сколько ни упразднено и ни перестроено на новый стиль церквей того века, но еще уцелели до нашего столетия некоторые храмы, носящие на себе печать господствовавших в то время стиля Византико-Русского зодчества и нового, замечательного по своей оригинальности, вычурности и преизбытку архитектурных украшений. Таковы напр. церкви: в Кремле Спаса за Золотою Решеткою, в Китае Грузинския Богоматери, в Белом городе Николая в Столпах, или на Столпе, а в последнем стиле довольно указать здесь на церкви: Николы Большого Креста, строение гостя Филатьева, 1680 г.; соборный храм в Богоявленском монастыре; в Белом городе сооруженный гостем Сверчковым велелепный храм Успения на Покровке, которому удивлялся наш зодчий Баженов и который сберегал от пожара Наполеон, и многие другие, воздвигнутые в тройственное царствование и достойные всецелого сохранения как памятники Зодчества, благочестия и событий XVII века. Тогда являются в Москве монастыри: Моисеевский девичий у Житной Решетки, Воскресенский высокий на Тверской улице, против Саввинского подворья, Страстной у стены Белого города, Феодоровский, патриарший домовый, у Смоленских ворот, Воздвиженский на убогих домах за Сретенскими воротами, Покровский, Божедомский, Андреевский в Пленицах, к коему до 1678 г. приписан был Донской монастырь, и Марчуковская Зосимо-Савватиевская пустынь у Красного холма.
Между тем, как гражданское зодчество, под руководством чужестранных зодчих и каменных мастеров, оказало некоторые успехи в каменном строении, народное зодчество удерживалось в деревянных строениях. Русские, по свидетельству Рейтенфельса, столь «красиво строили деревянные домы, что они могли спорить в красоте и отделке с каменными». Иоанн Стрюйс находил в Москве столь искусных плотников, что «они обыденкою страивали дом, и стройку их называл он удобною, легкою и дешевою». Способы строения деревянных домов были: в обло, в лапу, или в замок, сковородником, в присек, или в крюк, в охряпку, или скобой. Крыши на два ската, свойственные климату, назывались двускатными, а на все стороны скатом, шатровыми, или епанчею; они крыты были тесом и гонтом, иногда даже дерном. Шпилевые и купольные кровли, четырех, шести и восьмигранные, в зодчестве того века известны были под названием царских, потому, вероятно, что употреблялись в строении царских дворцов. Расположение деревянных домов, по-прежнему, было единообразно: светлица отделялась от теплой избы сенями. В каждом доме, между волоковыми окнами, было одно красное, косящетое. Как в деревянных, так и в каменных домах, состоявших из четырех каменных стен, внутри делались перегородки. Во всех почти Московских домах, как замечал Алепский архидиакон Павел, бывший в Москве в 1655 году, стены (и углы стен) связаны были внутри и снаружи большими железными скобами; двери и окна весьма искусно делались из блестящего железа. Лестницы обыкновенно помещались в круглой башне и поддерживались четырьмя столбами с четырьмя сводами. Дворцы Московские, по большей части, были из кирпича и камня, новой постройки, которой Москвитяне научились у Немцев. Стены внутренние и внешние покрывались многоразличными масляными красками, так что можно было подумать, будто они составлены из разноцветного мрамора или из цветных мозаик. Кирпич был весьма красив и гладок. Печи в избах и домах делались глиняные на обрубах и ценинные, или изращатые живописные, с прилепами, валиками и шкафными столбами.
Со вступлением своим на престол царь Михаил Феодорович обратил особенное внимание на укрепления города, частью разрушенные, частью поврежденные во время осадного сиденья Поляко-Литовцев. Городские стены, башни и вороты требовали починки или перестройки. Из расходной книги 1626 г. видно, что Христофор Галовей делал башню над Фроловскими воротами Кремля. В том же и в 1635 и 1636 годах перестроены были разрушенные прясла стен и некоторые башни Кремля и Китая-города. Память, данная 1685 года февраля 18, на имя ближнего боярина князя В.В. Голицына, свидетельствует о возобновлении городских стен, довершенном в 1686 году ноября 8. Строение Каменного моста через Москву-реку, начатое в 1643 году Иоанном Кристлером, остановилось вместе с смертью строителя; потом возобновлено по содействию князя В.В. Голицына и окончено было в пять лет каким-то монахом в 1692 году.
В 1635 и 1636 г. построены в Кремле новые каменные хоромы государевы над Мастерскою Палатою, а в 1636 г., для царевичей Ивана и Алексия Михаиловичей, верхний терем, названный в надписи хоромами и покрытый вызолоченною медью. Он возвышается над так называемым Теремным дворцом, который должен быть Мастерскою Палатою. Теремный дворец Иоаннов, вероятно, занимал пространство между Спасоборским и бывшим Сретенским соборами, как означили фундамент и подвалы, открытые в 1840 г., при строении нового дворца.
К царствованию Алексия Михайловича относятся построения в Кремле: Крестовой палаты патриаршего дома 1655 г., к коему приделаны были глухою стеною деревянные покои царевны Марфы Алексеевны; набережных хором иконного терема; Потешного дворца, где были первые опыты театрального искусства и находился дом тестя царского, боярина Ильи Милославского, с церковью Похвалы Богородицы; царской Оружейной Палаты у Благовещенских ворот; Аргамачьих конюшень у Боровицких ворот; Сытного близ Ольгиной палаты, и Хлебенного дворцов, и других зданий, коих ныне нет и следов.
Самая Грановитая Палата в 1685 г. была возобновлена и перестроена князем В.В. Голицыным. Над Красным крыльцом сделал он медную кровлю, на железных связях, и построил в Кремле палаты для Посольского Приказа, который стоял на площади близ других Приказов, тогда как приказы Тайных дел, Большого дворца, Мастерской Палаты, Аптекарский, Оружейный, Монастырский помещались на царском дворе.
Украшение Кремля и других частей Москвы великолепными по тогдашнему веку зданиями, при царе Алексии Михайловиче, в тройственное и двойственное царствование, принадлежит по большей части ближним боярам Артемону Матвееву и князю Василию Голицыну, который, подобно царевне Софии, любил изящное зодчество и покровительствовал, как мы увидим, и другим искусствам.
После Китайского пожара 1626 г., царь Михаил и отец его патриарх Филарет указали князю Григорию Волконскому, с дьяком Волковым, устроить на Гостином дворе разного звания ряды; в 1641 г. кончен был строением старый гостиный двор, как показывала и самая надпись его. В 1677 году, в Китае, на месте старого построен новый гостиный двор трудами тяглеца Больших Лужников Панкратия Яцкого, которому дана за то царем Алексием Михайловичем жалованная грамата. Боярин Матвеев был строителем Посольского и Греческого дворов и каменных лавок.
В Китае, средоточии Московской торговли и богатстве, находились ряды Суровские, Папские, Фряжские и Веницейские, доныне напоминающие нам о древних сношениях России с востоком, западом и югом, откуда привозимы были в нее Цареградские узорочья, ткани, вины, бакалия, хрусталь и фарфор. Казна взимала тогда пошлину со всего, что продавалось и покупалось; местами сбора ее были Старый мытный двор и Мытная изба. Источники просвещения в тот век имели свои памятники: в 1645 году на Печатном дворе сооружена была каменная палата для типографии, а в Спасском училищном монастыре в 1685 г. каменное здание для школ, кои перемешены были туда из Богоявленского монастыря. По прошению прихожан церкви св. Иоанна Богослова и по благословению Вселенских патриархов, осудивших Московского патриарха Никона, основана была новая Греко-Российская школа. Кроме вышеупомянутых боярских домов в Китае, у Ильинских ворот доктор Дий, лейб-медик царя Алексия Михайловича, имел каменный дом, длиною в 60 сажен и шириною 32 саж., который продал он Английскому агенту Симону Дигби; в приходе Введения у гостиного двора находился кирпичный дом самозванца Льва Шляковского, который явился в 1643 году к царю Михаилу, под именем королевского Датского дворянина, графа Матиаса Шлякова. В Белом городе в XVII веке построены были, не только государевою казною, но иждивением монастырским и частных людей, на дворах и подворьях каменные здания, из коих особенно замечательны: дом Рязанского архиерея за Никольскими воротами, в 1654 году, где впоследствии помещалась Тайная Канцелярия; дом Стрешнева у церкви св. Евпла, ныне застроенный; некоторые каменные богадельни при церквах и другие здания. Но из всех достопамятнейший и единственный в России был каменный дом боярина Артемона Сергеевича Матвеева, сооруженный ему Стрельцами в Столповском переулке, из камней, взятых ими с отцовских и дедовских могил. Любовью к зодчеству из вельмож того века, как мы заметили, отличались ближний боярин Артемон Матвеев и князь Василий Голицын, Московский дом которого, с медною крышею, был предметом удивления и своим убранством не уступал лучшим дворцам в Европе. Столица обязана была сему любимцу Софии многими памятниками гражданской и церковной архитектуры. Подражая его примеру, бояре и гости украсили Москву, как говорят, почти тремя тысячами каменных домов.
В Земляном городе, хотя по большей части были деревянные строения, однако ж находились уже некоторые и каменные, принадлежавшие исчисленным выше фамилиям.
К произведениям зодчества присоединим и памятники изящного Садоводства, кои появились в XVII веке. Покровителями его были Афанасий Ордын-Нащокин и князь Василий Голицын. Сами цари Михаил, Алексий, Феодор и царевна София любили сады аптекарские и во вкусе Европейских, которые разведены были не только в окрестностях столицы, но и в самом Кремле и около стен его. Мы прежде сказали о верхнем и нижнем набережных садах, на высоком здании со сводами, по скату Кремлевской горы, где были пруды, выложенные свинцовыми досками, водометы и оранжереи с редкими иностранными растениями и плодовитыми деревьями. Царский терем украшался комнатным садом близ верховой церкви Успения Богоматери. На Болгородках у Боровицких ворот, на Неглинной, в плодовитом саду с цветниками и оранжереями, росли виноградные кусты, лимонные, лавровые и фиговые деревья; другой сад был на Царицынском лугу. В делах придворного архива упоминаются государевы сады, плодовитые и аптекарские, у Мясницких ворот, близ Немецкой слободы и в дворцовом селе Измайлове.
С церковным зодчеством тесно соединены были иконопись и стенопись, как необходимые принадлежности храма и богопочтения. Иконописание отличалось от живописи, хотя иконописцы и назывались зоографами и изографами, ибо предметы первого были священные, а формы и стиль подчинялись древним Византийским образцам и подлинникам, освященным давностью и правоверием. По различию делопроизводства в иконописи мастера разделялись на знаменщиков, лицевщиков и доличных; одни были рисовщики, другие писали лица, третьи одежду. Наводившие левкас и золото именовались левкащиками и златописцами; терщики терли краски.
Добрые цветные краски покупались, по большей части, в Астрахани, как значится из дел архива придворного, именно: бакан Веницейский, блягиль, киноварь, голубец, ярь Веницейская, ярь медянка, белилы Немецкие. При поновлении в Успенском соборе стенного и иконного письма, в 1642 и 1643 годах, употребляемы были: вохра Немецкая, вохра слизуха, празелень и червлень Немецкие, багр Немецкий, сурик, вохра и празелень Греческие и белилы Кашинские. Письмо разделялось на крупное и мелочное, собственно иконное, стенное и травное; последнее состояло в расписании стен травами и цветами по грунту. Кроме живописи на сырой штукатурке (al fresco), тогда вошла в употребление живопись на сухой штукатурке масляными, или клеевыми красками (al secco). Образа писались на красках, кои называемы были вапами и шарами, на празелени и на золоте. По числу листов накладываемого на дску золота, иконы именовались пятницами, или пятилистовыми, шестилистовыми, восьмилистовыми.
Руководством в писании икон разного содержания служили подлинники, о коих сказано нами выше, в прориси, или эскизы. В XVII веке появляются многие такие сборники, где показаны приметы лиц, их одежды, положения и атрибуты, с какими предписывалось изображать святых всего церковного круга; самые краски, где какие налагать, назначены были сими подлинниками. Подобно иконописцам, подлинники различались и по месту, на Киевские, Новгородские, Устюжские, Московские, в коих встречаются местные прибавления и отмены, замечательные в художественном и историческом отношении. Соборными деяниями, бывшими в Москве в 1667 г. определено: на деисусе, вместо Господа Саваофа, ставить распятие Господне. С Никона патриарха переменены символы Евангелистов: вместо льва, Иоанну присвоен орел, а лев Марку; при св. Луке и Матфее оставлены прежние знамения тельца и человека, и пр. Отделка частей не менее занимала иконописцев, как и отработка целого; в лицах отживка, или блики, на высоких местах подпробелки, заменявшие прежнюю костоватость, в отделах волос подрусинки и просединки, в доличном, или в драпировке, гвенты, иногда с золотою иконопотью; наконец, с половины XVII века на иконах появляется затинка, соответствующая светотени. Лица писали, по большей части, прямолично, т.е. без профиля; в группировке недоставало перспективы, так что отдаленные предметы представлялись в увеличенном, а ближайшие в уменьшенном виде; рисунок был неправилен и груб, но тверд и силен, колорит сух, без рельефа и темен, но резок и подчинен высшим целям. Дух преобладал в сих изображениях, и истина и предание предпочитались изяществу, а потому лики на иконах не всегда соединяли в себе чувственную лепоту с духовным выражением. Но в сих произведениях иконописного искусства, которое в царский и патриарший период было в цветущем состоянии, заметны важность и выразительность, так что и при недостатках искусства они возбуждают предчувствие божественного и высшего существа, внушая невольное благоговение.
В XVII веке царские и патриаршие иконописцы составляли род академии иконописи, из коей вышли отличные мастера по бойкости кисти, отменной тщательности в отделке и выдержке характера лиц. Хотя они отчасти и держались прежних образцов, однако ж умели сообщать изображениям более жизни и выражения, так что некоторые из них приближаются к живописи и не чужды изящества.
Тогда для усовершенствования отечественной иконописи вызываемы были из чужих краев следующие мастера: из Афин Гречанин Апостол Юрьев, из Армении Богдан Салтанов, из Австрии Данило Вухтер и Иван Детерс, из Швеции живописец Дерсон, из Польши Станислав Лопуцкий. У царевны Софии находился перспективного дела мастер Петр Диглес.
Иконописцы, состоявшие в ведении Оружейной Серебряной Палаты иконного воображения, были трех статей: большой, средней и меньшой; одни из них были кормовые, другие жалованные. Первые получали все содержание от казны, а других, смотря по заслугам и достоинствам, Царь жаловал суконными, камчатными и атласными кафтанами, собольими шапками, сафьянными сапогами, пустопорожними и выморочными землями в городе и денежными окладами. В 1669 г. царь Алексий дал иконописателям Московским жалованную грамату, коею «тщаливии и честные икон святых писатели, яко истинные церковницы, церковного благолепия художницы», поставлены выше всех прочих художников.
Мастера имели преимущество пред прочими иконописцами, так, как жалованные, или пожалованные, пред кормовыми, а Московские пред городовыми. Как художники входят в состав истории художеств в России и объясняют нам памятники, то мы и повторим здесь имела их от начала до конца XVII века, сколько могли их найти в делах Патриаршего и Монастырского Приказов, Придворного Архива и в надписях на образах: Иван и Борис Паисены, или Поисеины, Назар Истомин, Сидор Поспеев, Бажен Савин, Марк Матвеев, Феодор Козел, Кондрат Иевлев, Григортй Зотиков Ярославец, Егор Зиновьев, Богдан Тонков, Феодор Напин, Наум Андроников, Леонтий Тимофеев, Насон Лазарев, царский изограф Симон Ушаков, Иван Лебтуров, Василий Феодоров, Федот Тимофеев; Мокей Никитин, Феодор Гаврилов, Афанасий Федоров, Семен Павлов, Стефан Рязанец, Григорий Иванов, Иван Кириллов, Филипп Павлов, Стефан Вавилов, Андрей Голицын, Севастиан Дмитриев, Василш Ананьин, Прокопий Семенов, Федор Карпов, Феодор Саввин, Семен Иванов, Филипп Иванов, Родион Козьмин, Тимофей Степанов, Григорий Мартьянов, Гурий Никитин, Флор Леонтьев, Феодор Григорьев, Андрей Тарасов, Ириней Дели, Иван Словен, Фока Протопопов, Иван Арсеньев, Семен Федоров, Василий Яковлев, Янко Марков, Семен Болховитинов, Стефан Ошурин, Феодор Козлов, Семен Степанов, Иван Козлов, Феодор Евстафьев, Никита Павловцов, Сергей Рожков, Иван Леонтьев, Иван Филатов, Феодор Матвеев, Мирон Кирилов, Никифор Вовыкин, Леонтий Степанов, Спиридон Григорьев, Тимофей Рязанец, Филипп и Семен Павловы, Иван Володимеров, Меркурий Яковлев, Кирилл Яковлев, Кирилл Обросимов, Юрий Иванов, Иван Володимеров меньшой, Иван Федоров, Любим Иванов, Андрей Юрьев, Семен Константинов, Иван Александров, Андрей Моховиков, Алексей Гаврилов, Герасим Ильин, Козьма Константинов, Любим Нефедьев, Михайло Милютин, Дорофей Ермолаев, Феодор Зубов, Феодор Анкудинов, Григорий Никитин, Феодор Рожнов. В числе их находились трое жалованных иконописцев, имена и отечество которых встречаются на Каппониановых картинах: Андрей Ильин (1668 г.), Сергей Васильев (1667 г.) и Никита Иванов Пикторов (1689 г.), и они служат доказательством, что сии картины, коими славится Ватикан, писаны в Москве в XVII веке. Царские иконописцы составляли между собою товарищества и писали по указу иконы и фрески на стенах церквей.
При возобновлении многих церквей после Московского разорения, когда недоставало Московских иконописцев для государева дела, требовались они за поруками в Оружейный Приказ из других городов, Ростова, Ярославля, Костромы, Устюга, Новгорода, Пскова и Нижнего Новгорода. По указу царя Алексия Михайловича, в 1670 году, присланы из Троицко-Сергиевого монастыря 12 икопописцев для государевых дел.
Из дел Патриаршего Приказа, 1640-1672 г., видно, что при патриаршем дворе находились собственные его домовые иконописцы, из коих упомянуты: Алексей Андреев, Степан Панкратьев, Степан Зубчанин, Леонтий Астафьев, Леонтий Черный, Гаврила Кондратьев, Дмитрий Львов, Феодор Елизаров, Козьма Феодоров.
На некоторых иконах, писанных или возобновленных царскими зоографами, означены имена Симона Ушакова, Георгия Зиновьева, Леонтия Стефанова. В 1628 году написан Московскими иконописцами образ Собора Святых, который хранится ныне в Ватиканской библиотеке под именем Болландианских картин. При царе Михаиле Феодоровиче 91 иконописец в два года расписали стены и иконостас Успенского собора, а при царе Алексии Михайловиче занимались 15 иконописцев стенным и травным письмом в Архангельском и Благовещенском соборах.
Строгановская иконописная школа отличалась тогда твердостию рисунка, искусством отживки, заменявшей прежнюю костоватость, яркостью колорита и богатою золотою иконопотью. В половине XVII века заметно в произведениях ее более уклонения к Фряжскому стилю. Тогда уже некоторые из Московских иконописцев, руководствуясь чужестранными живописцами и подражая стилю западного искусства, отваживались нарушать древние, строгие и освященные давностию формы Греческого стиля, кои стесняли искусство; но они покушались вводить новые формы, не усвоенные Восточною церковью, как свидетельствуют нам дело князя Хворостинина о Латинских образах и следующие слова Алепского архидиакона Павла, который говорит, что «в Москве многие иконописцы переняли живописать образа на манер Франков и Поляков. Вельможи покупали образа новой живописи. Патриарх Никон, узнав о том, за год до чумы, отобрал их и издал указ, что кто впредь будет живописать их, тот подвергнется строжайшему наказанию. Такие образа, собранные по повелению царя Алексия Михайловича, зарыты были в землю, а пишущие в духе новой школы преданы анафеме патриархами Никоном и Макарием».
Не взирая на запрещение, домовые церкви у боярина Матвеева и князя В.В. Голицына расписаны были Итальянскими и Немецкими художниками в новом стиле. Адольф Лизек видел у Матвеева в покоях изображения святых Немецкой живописи.
Когда неприметно сближалась иконопись с живописью и стиль Византико-Русский с Фряжским, в простом народе укоренилось так называемое Суздальское письмо, которое отличается от Греческого большею неправильностью и нетвердостью рисунка, чрезмерною угловатостью и короткостью фигур, без пропорций, и наконец пестротою колорита.
В числе царских иконописцев были и живописцы, которые преимущественно занимались хоромным живописным делом Великого Государя. В делах Патриаршего Приказа и Придворного Архива упоминаются: Лазарь Иванов, Василий Познанский, Киприан Умбрановский, Иван Безмин, Дорофей Ермолаев, Иван Вартар, Герасим Костоусов, Василий Гаврилов, Тихон Филатьев, стряпчий Иван Неустроев, подключник Петр Брюхов, Леонтий Чулков, арап Ян Тютекурин.
Дела Придворного Архива показывают, что в 1662 г. 30 живописцев и иконописцев Оружейной Палаты расписывали Набережную палату. Из памяти 1684 г. мая 20 видно, что, по царскому указу, первый из них Лазарь Иванов написал в государственном Посольском Приказе на потолках светилы небесные. Вместе с иностранными живописцами, выше замеченными, они, вероятно, в том веке распространили и портретную живопись, которая, подражая западному обычаю, украшала царскими и святительскими портретами не только палаты и келлии, но и самые храмы. По свидетельству Рейтенфельса, в Московском государстве «в знак особенной милости царя позволялось некоторым вельможам иметь в домах портрет государев». Портреты, писанные алфреско на стенах и масляными красками на холсте, назывались парсунами и персонами. Такие фрески покрывают стены Архангельского и Благовещенского соборов и Новоспасского монастыря, где изображены лики государей Российских, которые написаны были в XVII веке; в конце XVIII века они изглажены на паперти Крутицкого собора. В переписной книге Оружейной Палаты 1686 года показаны: «Парсуна Великого Государя и царя Михаила Феодоровича, длиною 1 аршин 10 вершк., шириною 1 аршин 1 ; вершка; парсуна Великого Государя царя Алексия Михайловича, писана по полотну, длиною 3 аршина с 2 вершками, шириною 2 арш. 1 вершок; парсуна по преставлении Великого Государя царя Алексия Михайловича, писана по полотну, в черных рамах, длиною 2 арш. без вершка, шириною 1 арш. 11 вершков; парсуна Киевского митрополита Петра Могилы, длиною 3 арш. без четверти, шириною 1 арш. с вершком». В монастырях доныне еще уцелели некоторые старинные портреты государей и святителей, достойные исследования.
Как в предыдущем, так и в XVII веке особенно занимались украшением рукописей миниатюрами, писанными на Александрийской бумаге корпусными красками и растворенным золотом; многие из них отличаются правильностью рисунка, красивостью отделки, важностью и блеском колорита. Тогда, так же, как и предшествовавшие века, писание и украшение церковных книг, подобно вышиванию шелками пелен и покровов, совершаемо было по обещанию и вменялось в подвиг благочестия. Царевна Татьяна Михайловна славилась миниатюрною живописью.
Некоторые рукописи в Патриаршей и Синодальной типографической, Ново-Иерусалимской, Эрмитажной библиотеках и Главном Московском Архиве Министерства иностранных дел украшены миниатюрными портретами царей Михаила и Алексия.
По следам за иконописью и живописью шло гравирование на дереве и меди, которое в союзе было с типографским искусством. Предметами для гравирования избирались сперва события из церковной, а потом из гражданской истории, священные притчи, легенды и народные сказки. Церковные книги украшались эстампами, кои напоследок печатались и отдельно от книг. По образцу Библий для бедных (Bibles des pauvres), какие издавались в западной Европе, Московский гравер Мартын Нехорошевский издал в 1645 году, в 16, книжку с гравированными картинками и стихами, а в 1697 г. Василий Корень выгравировал Лицевые изображения из книги Бытия; в 1656-60 г. иерей Прокопий вырезал на дереве и напечатал Апокалипсис толковый, в лицах, в 4. Комидия притча о блудном сыне выгравирована на дереве, книжкою, в Москве, 1685 г., в 12. - Кроме означенных граверов XVII века, в столице тогда занимались гравированием: царский жалованный иконописец Симон Ушаков и Фряжских резных дел мастер Василий Андреев; вероятно, и другие царские иконописцы. В то же время отделилась от гравирования особенная ветвь, привившаяся к народности: резание обронно на деревянных досках так называемых лубочных картинок, кои составляют простонародную письменность и картинную галерею, а потому в них изображение соединено с летописью и сказанием. Такими-то печатными листами, по свидетельству патриарха Иоакима, «украшались в Москве храмины, клети и сени, где дотоле стояли одни св. иконы». Но как гравирование, перешедшее к нам от запада, служило проводником новых мнений, не во всем согласных с православием, то патриарх Иоаким окружною граматою 1674 года запретил печатать и продавать «по крестцам и в рядах на бумажных листах св. иконы на подобие лиц Немецких и в своестранных одеждах»; потому что «еретики святых икон не почитают, и ругаяся, развращенно печатают на посмех христианом, и таковыми листами иконы святые на дсках небрежно чинятся, и ради бумажных листов иконное писание презирается, а церковию и отеческим преданием иконное поклонение и почитание издревле заповедано и утверждено, и писати на дсках, а не на листах велено».
Между тем, как в Киеве и Новгороде издавна существовали произведения мозаики, кои украшали соборы Софийские и Золото-верхо-Михайловского монастыря, Ростовский и Суздальский соборы вымощены были красным разноличным мрамором. В Москве почти неизвестно было употребление мусии: других памятников сего искусства нет, кроме наборного пола (lithostroton) из агатовидных яшм, весьма разнообразных по цветорасписанию. Сей пол, по преданию, перенесен патриархом Филаретом из Ростовского собора в Московский Благовещенский, где ныне находится. В замене мозаики, в XVII веке Москвичи употребляли ценину, или цветные кафели, кои, по замечанию академика Солнцева, не встречаются ни в Новгороде, ни в Пскове, но составляют одно из главных украшений зодчества в Мавританском стиле. Из таких-то ценин составлялись не только архитектурные украшения, но и рельефно целые образа святых, кои доныне видны на шеях глав и на стенах некоторых церквей в Москве.
При недостатке металлов, цари Михаил и Алексий обращали особенное внимание на отечественное рудокопство. В делах их царствования упоминаются вызванные из чужих краев рудознатцы, золотознатцы, лозоходцы и рудокопцы. В 1618-22 годах Англичанин Джон Ватер, а в 1626 г. Фрич и Геролд, Англичане, отправлены были в Пермь с дворянином Загряжским для отыскивания руд. В 1634 г., когда уже учреждены были некоторые фабрики, устроены мельницы и стеклянные заводы в Москве и ее окрестностях, открыты в Сибири медные рудники, для разработки коих Царь выписал из Саксонии рудопромышленников. В 1636 году, гость Надей Светешников отыскал на Каме медную руду. Такие открытия доставляли материялы для литья колоколов и пушек, чекана монеты и других произведений обронного искусства.
Литейные мастера были тогда уже более Русские, нежели иностранные, как видно из следующего их исчисления: 1606 года, Проня Федоров; 1621 г. Игнатий Максимов; 1622 г. Андрей Данилов и Алексей Якимов; 1626 г. Кондратий Михайлов; 1627 г. Богдан Васильев; 1628 г. Григорий Наумов мастер, и Фальк; 1648 г. Петр и Тимофей ученики ; 1650 г. Евсей Данилов, Тимофей Воин, Федор Аникин, мастер; 1652 г. Емельян Данилов; 1661 г. Андрей Нейгарт; 1665 г. Александр Григорьев; 1668 г. Харитон Иванов, мастер, Мартьян Осипов, мастер, и Яков Дубина, или Дубинин, ученик; 1672 г. Яким Никифоров; 1673 г. Андрей Якимов и Яким Гаврилов; 1674 г. Пантелей Яковлев; 1679 г. Осип Иванов, Василий и Яков Леонтьевы, Феодор Маторин; 1680 г. Евсевий Данилов, и пр.
Огромные колокола, удивлявшие иностранцев, вылиты были при царях Михаиле и Алексии: 1622 г. Реут Андреем Чоховым, весом около 2 т. пуд.; 1654 г. Царь-колокол в 7 т. пудов, после перелитой и повешенный на двух каменных столбах у церкви Рождества Христова в Кремле. Замечательная по своей величине и красивости медная пушка 1617 г., Царь Ахиллес, весом в 220 пудов, была вылита Андреем Чоховым. При царе Алексии Михайловиче пушечный мастер Мартьян Осипов, в 1670 г., вылил единорог в 779 пудов, а другие мастера пушки меньшего калибра. Из огромных орудий вылиты: при царе Феодоре Алексеевиче Волк, Яковом Дубиною, в 151 пуд, а в тройственное царствование Троил, в 402 пуда, в 1685 году; Новый Перс в 1686 г., и Орел в 220 пудов.
Котельного дела староста Дмитрий Сверчков, в 1627 г., сделал медный шатер для ризы Господней в Успенский собор и позолотил главу Ивановской колокольни.
В XVII веке распространилось в России употребление часов, не только воротных, но и столовых и зепных, т.е. карманных, и в ведомстве Мастерской Палаты и Посольского Приказа состояли многие часовщики иностранные и отечественные, а в приходе церкви Николы в Мясниках (на Мясницкой) находился часовой двор. По делам Придворного и Оружейного Архивов и Патриаршего Приказа известны часовщики: Христофор Головей, Гиберт фан Пилан, Яков Рубко, Самуил Плюмент, Индрих Вихманн, Андрей Рамздес, Анцекезель, Петр Яковлев (Jean Lefebure), Петр Высоцкий, Яков Гасениус, Яким Горнель (Garnault), Карл Терие, Жан Мартен, Томас Авдуд, Яков Фриз, Генрих Риф, Генрих Сифрет, Иван Боларт, Павел Бернер, Григорий Алексеев, Моисей Терентьев, Михайло Феодоров, Василий Чермнов, Семен Родионов Суздалец, верховый часовщик Димитрий Люнесев, Петр Андреянов, Михайло Осипов. При Троицких, Спасских и Всесвятских воротах были особые часовники, которые заводили и чинили стоявшие там часы.
Городские часы, расположенные по солнечному годовому кругу, сделаны и поставлены в 1626 году Англичанином Хр. Головеем на Спасской башне; их видел в Москве 1661 г. посол Римского Императора Леопольда I, барон Майерберг, который пишет, что «кроме их есть в Кремлевском замке, по другую сторону, другие часы, громко бьющие». Спасской башни часовник Андрей Данилов в 1687 году сделал новые часы на Троицкую башню, с коей старые отданы были в Данилов монастырь. Для царя Алексия Михайловича часовых дел мастер Лев Никитин устроил столовые часы медные, золоченые, с травами и с медным к ним мужичком. В Патриаршей ризнице доныне хранятся зепные часы патриарха Филарета, с изображением на одной стороне патриаршей печати и монограммы: Ч. П. Ф., т.е. часы патриарха Филарета, а на другой одноглавого орла. Адольф Лизек в 1676 г. описывает нам виденные им в доме у боярина Матвеева различные часы: «Одни из них показывали часы астрономического дня, начиная с полудня, как употребляется в Германии; на других означались  часы от заката солнца, по счету Итальянскому и Чешскому; иные показывали время от восхода солнца, по счислению Вавилонскому; другие по Иудейскому; иные наконец начинали день с полуночи, как принято Латинскою Церковью».
Еще прежде замечено нами, что издревле резьба на дереве была любимым и подручным искусством у Русских. Рейтенфельс свидетельствует в 1670 г., что «Русские выделывают из дерева весьма искусно разные вещи». В резном искусстве упражнялись не только монахи в монастырях, по примеру и образцу Афонских и Киевских, но и простые поселяне. Липа, кипарис, бук, клен и кость служили материялами для резьбы. Об успехах в резьбе на дереве свидетельствуют нам узорочные царские двери и иконостасы в церквах, кресты и образа, на коих вырезаны многие лица, и наконец домашние утвари. В числе разных мастеров при Оружейной Палате находились резного, токарного и столярного дела мастера, а также резцы каменных дел.
Несмотря на запрещение Кормчей и Стоглава, влиянием запада в Московском государстве распространилось употребление ваяния. В церквах и часовнях стояли изваянные и резные изображения Распятия И. Христа, его темницы, св. Николая, св. великомученика Георгия, св. Параскевии Пятницы и других святых. По сказанию Пясецкого, в Москве в 1611 году между царскими сокровищами находилось изваяние И. Христа из чистого золота, в меру возраста совершенного человека, весом в 350 фунтов; сие драгоценное изваяние Поляко-Лптовцы, разрубив на части, разделили между собою. По недостатку в деньгах царь Василий Шуйский обратил в монету вылитых из золота 12-ть апостолов. Изваяниями цветов, трав, зверей, птиц и Российских гербов украшаемы были здания того века; такие доныне видимы на парапетах и над окнами теремов царских и Грановитой палаты в Кремле. Кроме золотой и серебряной посуды, убранство торжественных царских столов составляли сделанные из сахара фигуры. Так, на столе по случаю рождения Петра I стояли из сахара устроенные: герб Московского государства и город Кремль, с людьми конными и пешими, башни, и пр.
Обронная и сканная работа, замечательная по своему искусству, особенно посвящаема была на украшение св. икон, церковных и царских утварей. При патриаршем и государевом дворах в Серебряной и Золотой Палатах находились серебряных, золотых и сканного дел мастера и басемщики, из которых упоминаются в делах XVII века : сканного дела мастер, Англичанин, Фридрих Маружин, серебряник Яков Рамздес, золотых дел мастер Яков Сифрет и другие Немецкие художники, которые в 1626 и 27 годах сделали корону для царя Михаила Феодоровича, два брата Кисели, Гавриил Евдокимов, Иван Попов, Кирило Пестриков, Феодор Исаков и Кирило Федулов.
Обронная работа литая, известная под именем вольячной, т.е. массивной, противополагалась дутой, или тощей, истуканной и выбойчатой, или басменной, которая называлась и басмою, как видно из описи Московск. Успенского собора 1627 г. Серебряные и золотые оклады, венцы, гривны витые, тонна, вольячные и басменные, цаты, дробницы, репьи и трубы на иконах, как равно кресты, панагии и складни, обнаруживают замысловатость и искусство мастеров, которые наводили на них прочную чернь и финифть.
По свидетельству Олеария, для царя Михаила Феодоровича Ниренбергским художником сделан был богатейший трон, на который употреблено было 800 фунтов серебра и 1100 червонцев. Боярин Морозов в 1660 г. приложил в Успенский собор чудесное паникадило о шести ярусах, в 113 пуд. и 1 фунт чистого серебра, употребив на позолоту его 2000 червонцев и столько же заплатив за работу иностранному мастеру. В Оружейной Палате серебряные блюды, стопы, братины, кубки, ковши, кружки, и прочая посуда, составлявшая блистательное убранство парадных столов царей Михаила, Алексия и Феодора, отличаются чеканенными на них прекрасными рисунками в роде Челлини.
Между художествами резьба на драгоценных камнях вглубь (intaglio, gemma) и выпукло (cameo), находила себе в Москве поприще для деятельности. Материялами ее были драгоценные камни, на коих вырезываемы были Русскими и чужестранными мастерами гербы и лики святых, первые для царских и боярских перстней и печатей, а другие для украшения св. икон, утварей и даже святительских панагий, митр и облачений. Такими геммами и камеями покрыто драгоценное евангелие царицы Наталии Кириловны в Успенском соборе; прекрасно вырезанная в глубь на синем яхонте печать гербовая царя Феодора Алексеевича украшает золотую звезду над дискосом в Чудове монастыре. Из гранильщиков XVII века известен Ивап Лент.
Монетное дело достопримечательно тем, что при царе Михаиле Феодоровиче, кроме серебряных и медных копеек, сделан опыт чеканить золотые червонцы по образцу чужестранных, а при сыне его Алексии первые серебряные рубли, полтинники серебряные и медные и полуполтинники, или четвертаки. В чекане заметно уже более правильности и искусства, нежели в прежних монетах. «Денежный двор, - как свидетельствует боярин Артемон Матвеев, - пятнадцать лет стоял пуст; пуда серебра в заводе на дело не было, а он завел делать на том дворе деньги, и от того дела непрестанная была прибыль в государскую казну.»
Так постепенно водворялись и совершенствовались художества и распространялись их памятники в Московском государстве, и особенно в столице его, покровительствуемые царским и патриаршим Дворами. Москва была тогда средоточием Русской образованности, доступной тому веку. Искусство, подчиненное целям и условиям внешней жизни, не могло еще сделаться самобытным проявлением внутренних требований духа человеческого, но некоторые из памятников художеств ознаменованы замысловатостью, искусством и редкою тщательностию отечественных мастеров, которые не только умели усваивать себе чужеземные художества, но и сами изобретать и творить так, что заслуживали удивление самих иностранцев, которые признавали их превосходство. Такие значительные предначинания в образовании народном века царского и патриаршеского, когда Москва сделалась главою и сердцем Великой, Малой и Белой России, предшествовали периоду внешнего и внутреннего преобразования.

И. СНЕГИРЕВ.

(Русский Вестник. 1841. Т. 4. С. 44 - 73).

Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой