Русские на рубеже эпох Отрывок из 2 части романа

  Мальчик лет шести сидел на корточках на обочине грунтовой дороги и строил запруду из песка. Друзья сегодня сидели по домам, поэтому Дима строил один. Недавно прошёл дождь, и бурные ручейки неслись по старой каменистой дороге под уклон. Свежо. Но вот появилось солнце. Лужи и ручейки изменили цвет, а искорки света на листьях яблонь обнадёживали, что дальнейший день будет непременно хорош. Запруду строить не сложно. Нужно просто огородить земляным валом участок обочины по обеим сторонам основного потока. Возводить вал надо полукругом, чтобы стены вырастали против течения. А в конце работы важно замкнуть дамбу мощным, немного влажным комом грунта или плоским камнем прямо посредине потока. И тут же, без промедления быстро-быстро замазывать щели, нанося дополнительные слои грунта. Чем толще и выше стены, тем лучше! Ну вот, теперь можно наблюдать, как дождевая вода скапливается и образует море местного масштаба. После плотины ручеёк иссыхает, обнажая небольшие, умытые дождём булыжники, оставшиеся в этих местах ещё со времён ледника. В это море-озеро неплохо запустить лодочку. Как правило, Дима вырезал лодочку из коры дерева, ставил веточку или проволочку мачты, прикреплял парус из бумаги. На глади запруды лодочка ходила хорошо, но стоило спустить самодельное море, как кораблик опрокидывался бурными потоками воды уже через несколько метров, или терпел крушение позже, на миниатюрных порогах, образованных камнями или корнями деревьев.
   Бабушка позвала обедать, и Дима, ещё некоторое время понаблюдав за своим корабликом, вытащил его из воды и побежал домой. Он знал, что запруду рано или поздно прорвёт вода, растопчет стадо коров или овец. Дима мечтал о том, что отец привезёт ему фабричный корабль, с килем, с электрическим моторчиком, с несколькими мачтами, и они поедут запускать его на озеро.
   С тех прошло без малого сорок лет. Сейчас самое начало лета 2013 года.
   Димитрий Георгиевич Ксенофонтов помассировал виски, подался вперёд, выпрямился, тронул клавиатуру. Ранее на мониторе появились бы таблицы и диаграммы, отражающие состояние дел предприятия, директором по развитию которого он имел честь когда-то состоять. Теперь это были перечни вакансий кадровых агентств, в последнее время сокращающиеся каждый месяц. Димитрия, в общем-то, тоже сократили. Собственник поблагодарил за годы сотрудничества, оценил вклад Ксенофонтова в свой бизнес и намекнул, что нужны новые силы для решения предстоящих амбициозных задач. Договорились, конечно, мирно. Ксенофонтов написал заявление.
Кресло пришло в движение и приняло максимально удобное для спины положение. Детские воспоминания согревали, отвлекали от нынешней незавидной ситуации. Светлые, ничем не омрачённые, они лежали в памяти обособленно. События, которые он сейчас вспоминал, происходили в деревне Ольховке, затерявшейся в лесах и болотах Псковской области. Именно здесь он проводил летние месяцы с бабушкой Женей и дедушкой Андреем.
А сейчас Димитрию срочно нужна работа. Деньги тают. Ксенофонтов с каждым последующим днём чувствует себя всё более неуютно.
Вот на электронный ящик пришло письмо. Поступило предложение принять участие в конкурсе на замещение вакантной должности руководителя проекта по восстановлению какой-то усадьбы в Псковской области. Димитрий, вроде, и не откликался на такую вакансию. Ехать в другой регион. Зачем? Ксенофонтов вчитался в текст. Усадьба помещика Рощина на озере Чёрном недалеко от села Долгого. Писала некая Елена Коновницына, представитель компании «Наследие». Якобы, из большого числа анкет они выбрали несколько, и среди них оказалось резюме Ксенофонтова. Димитрий заёрзал на кресле, чуть не опрокинул чашку с кофе. Ситуация при ближайшем рассмотрении оказалось крайне интересной и неожиданной. Долгое лежит в трёх километрах от Ольховки. Это же те самые места, которые он только что вспоминал. Димитрий долго перепроверял информацию по карте, ошибки не было.
После тягучих месяцев безуспешных поисков работы это неплохой шанс, тем более, проезд до места собеседования, в Санкт Петербург и обратно, а также ночь проживания в гостинице уровня «три звезды» оплачивались принимающей стороной. Димитрий рассудил, что даже если его не возьмут на должность, то он вполне может себе позволить доехать до Ольховки и несколько дней побродить по местам детства. В конце концов, он всю жизнь работал, и какие-то скромные сбережения ещё остались. «Решено. Еду» – Димитрий подвёл итог размышлениям и стал готовиться в дорогу.
                ***
   – Мариночка, что ты надумала? Едешь со мной?
   – А ты уже за себя решил? – супруга посмотрела на Виктора испытующе.
   – Думаю, нам надо вместе ехать!
   – В такую-то глухомань?
   – Зато воздух замечательный, и денег сэкономим. Денис из армии придёт – надо одеть, обуть. Светочку с собой возьмём!
   – А куда и кто зовёт? Напомни-ка.
   – Зовёт мой товарищ по университету, Колька Панин. Село Долгое, 200 км от Санкт Петербурга. Он там дачу построил.
   – Надолго?
   – Да хоть до конца лета. У тебя же отпуск длинный!
   – Длинный. Но в деревне на пару недель останусь, не больше. А потом мы со Светочкой на море поедем!
   – А я как же?
   – А как хочешь! Можешь с нами, можешь остаться.
Виктор Сергеевич Разумов только что вышел в отставку с должности следователя по особо важным делам Прокуратуры РФ. Двадцать пять лет безупречной службы давали право на хорошую пенсию. А так как ему не было ещё и пятидесяти лет, то он планировал реализовать себя и на гражданском поприще, устроившись, например, юрисконсультом. По силам и по адвокатской стезе пойти. Иногда ему даже приходила в голову мысль заняться частным сыском. Но когда он делился этими планами с женой, то голубоглазая, темноволосая Марина демонстрировала мужу, сколь язвительной может быть даже любящая жена. Она вообще считала, что он рано закончил карьеру прокурорского работника, и ещё имел все шансы подняться по служебной лестнице. Так или иначе, но вновь испечённый пенсионер решил посвятить предстоящее лето отдыху. Виктор Сергеевич так давно мечтал о роскоши беззаботного времяпрепровождения!
   – Тогда поеду за билетами, – Виктор накинул куртку и пересчитал деньги в бумажнике.
   – Папа, можно и по интернету заказать! – подала голос Светланочка, которая не прочь была съездить и в деревню, и на море.
   – Так надёжнее, – голос отца раздавался уже с лестничной клетки.
                ***
   Димитрий решил отправиться в поездку на автомобиле. Конечно, до Питера удобнее добраться поездом, но ему предстояло путешествовать и по псковским лесам. А этим лучше заняться на купленном несколько лет назад кроссовере «Судзуки». На досрочное погашение кредита за машину ушло почти всё выходное пособие.
   Выехав на заре, уже к десяти вечера Ксенофонтов был в пригороде Санкт Петербурга. Остановился в отеле в районе Средней рогатки. Димитрий успел отлично отдохнуть перед собеседованием. В офис, располагавшийся на тихой улочке на Петроградской стороне, добрался на метро.
   Кованая решётка забора, в глубине двухэтажный особнячок. Димитрий позвонил. Дверь тут же открылась. Вахтёр, узнав, что Ксенофонтов пришёл на собеседование, проводил его на второй этаж и передал невысокой, элегантно одетой девушке с еле заметными веснушками. Оказалось, что это и есть Елена Коновницына. Они устроились в переговорной, стилизованной под старину, с овальным столом. Елена прошлась по всем пунктам резюме, попросила Димитрия Георгиевича рассказать о себе, что-то добавить к информации, изложенной в анкете. Димитрий, который сам неоднократно проводил подобные собеседования, принимая на работу новых сотрудников, отметил, что интервью молодая женщина ведёт очень профессионально, и ей не двадцать с небольшим, как он подумал вначале, а за тридцать. В середине разговора принесли кофе. Ближе к концу дверь в переговорную отворилась, и вошёл пожилой, полный мужчина. Он представился князем Андреем Андреевичем Вяземским, и повёл дальнейший разговор. Вопросы с профессиональных тем перешли на семью Димитрия. Андрей Андреевич задавал их мягко, неторопливо. Он, наверное, из чувства деликатности опасался обидеть Димитрия излишним любопытством. Кто были родители, кем работали? А дедушки, а прадедушки? Что Димитрий читает на досуге, чем интересуется помимо работы? Вяземский совершенно седой – и густые ещё волосы, и бородка. В руках трость.
   Собеседование заняло часа три, что достаточно долго по меркам современной деловой практики. Димитрию выплатили обещанные деньги за расходы, а узнав, что он собирается в Долгое и Ольховку, добавили на бензин туда и обратно. Елена в конце разговора сообщила, что конкурс продлится ещё около двух недель, а потом она обязательно позвонит ему или пришлёт электронное письмо.
   Ксенофонтов решил остаться в Питере на ночь, погулять по музею под открытым небом. А завтра рано утром запланировал выехать к местам детства.
Невского проспекта оказалось вполне достаточно, чтобы ощутить приятную усталость в ногах, провести остаток дня и побеседовать в мыслях с близкими и не очень людьми, с которыми связывал его этот город. Он шёл и вспоминал, как ещё совсем маленького, дедушка Андрей и бабушка Женя водили его по этим улицам за руки. Вернее, он видел это на редких фотографиях и слушал в рассказах в более взрослом возрасте. Они, родившиеся здесь, приучали внука к культуре. Музеи и архитектуру города ему потом пришлось открывать для себя заново, потому что детский ум и память не могли ещё вполне понять и запомнить полученную информацию. Воспоминания, в основном, сохранились очень расплывчатые. А вот смутная близость с городом существовала. В душе жило какое-то чувство свежести, новизны, приятного путешествия, которое всегда тянуло его сюда вновь и вновь. Димитрий смотрел в воду канала, вспоминал, заново переживал ушедшие в прошлое события. Ощущал себя внутренне, в принципе, молодым. Но снующие рядом студенты быстро вернули его в трезвое состояние оценки своего возраста. Какой молодой? Пятый десяток! И детей пока нет. Хорошо, что ещё жива мама.
                ***
   Князь Николай Ильич Трубецкой сидел на лавочке недалеко от Эйфелевой башни и размышлял. В первую очередь, он размышлял о том, а не слишком ли много он думает? На эту простую мысль натолкнула его недавно матушка, княгиня Лариса Леонидовна, урождённая графиня Шереметьева. Она заметила, что, мол, размышляют они, размышляют, а толку маловато. Князь думал о далёком Отечестве, о России. Был там пару раз в Москве и в Санкт Петербурге. С батюшкой, князем Ильёй Петровичем, они пытались организовать поставки электроники, но предприятие не состоялось. Теперь предстоит новое дело, получится ли оно? Николай Ильич отхлебнул из пластиковой бутылочки минеральной воды, протёр солнцезащитные очки. Ему исполнилось тридцать. Друзья и жена, Анн-Мари, звали его, преимущественно, Николя. Дети только планировались. Трубецкой разглядывал туристов, высматривал среди них соотечественников, радовался, что понимает долетавшие обрывки русской речи. В их трёхкомнатной парижской квартире интерьер, по вкусу Анн-Мари, был выполнен в ультрасовременном направлении, название которого Николай Ильич забыл. У родителей же двухкомнатная квартира обставлена в русском стиле. Кожаные и гобеленовые диваны и кресла. Дубовые столы с резными ножками. С зелёным сукном для кабинета отца и овальный, полированный для гостиной. Почти вся мебель куплена на аукционе. А вот несколько фамильных портретов из дореволюционных фотоателье вывезены из России в гражданскую войну. Когда-то они висели в просторных гостиных и кабинетах предков. Когда Николай бывал у родителей, как будто переносился в патриархальный мир царской России, в интеллигентную, высокообразованную аристократическую среду. Но не чопорную и надменную, а тихую, размышляющую, понимающую искусство и науки, желающую России истинного процветания. Родители сейчас довольны своим положением. Годы унижений и вынужденного смирения сразу после иммиграции, которые выпали на долю их предков, прошли. С течением времени появился достаток на уровне среднего француза. Сын выучен и при деле, женат.
   Сам Николай Ильич, конечно, ощущал себя европейцем. Не то что именно французом, а и англичанином, итальянцем, словом, современным человеком из наиболее развитого и преуспевающего слоя, который разделяет некие общечеловеческие ценности. Княжеский титул, который современное европейское общество признавало и делало где-то необходимой, а где-то лишь формальной приставкой к имени при обращении, служил, скорее, неким обстоятельством повышенного интереса к его личности, но не отдания должного заслугам его предков, всего их славного для России рода. Вот и для Анн-Мари его титул и происхождение служили приятной темой при гостях или для невинной шутки. Николай и не требовал к себе особого отношения. Но среди занимавших его мыслей всё чаще возникал помысел разобраться в перипетиях истории своего рода. «Как же так, – думал он, – Шереметьевы, Трубецкие, Голицыны, представители многих других славных фамилий так много сделали для развития России, служили Отечеству, воевали, состояли на дипломатической службе. Практически во всех направлениях жизни страны сыграли положительную роль. И оказались изгнаны из Отечества. Конечно, для многих стран характерен был переход от аристократического правления к демократическому, но нигде, кроме русской нации, не существует такого рассеяния элиты по миру. Причём, изгнанной элиты. Вот французы почитают своего Наполеона, хотя он и проиграл войну. А что же дальше? Последнее время всё чаще поднимаются вопросы об участии Дома Романовых в управлении Россией, о реституции. Получат ли ход такие планы, и что будет, если получат? Дух захватывает». Князь поймал себя на мысли, что отнёс свою персону к элите. Смутился.   
        – Молодой человек, месье, не могли бы вы нас сфотографировать? – женщина лет пятидесяти пяти, перемежая русские и французские слова, обратилась к князю.
         – Мама, твой французский не поймёшь, – шептала ей, оглядываясь, женщина помоложе, примерно одного возраста с князем. Она держала за руку, наверное, сына. Рядом стоял мужчина с животиком, в шортах и с бутылкой пива в руке.
        – Покажите, куда нажимать, – ответил по-русски князь, легко поднявшись с лавочки.
        – О, наши в городе! – оживился, вступив в диалог, чуть хмельной мужичок.
        – Мы из Костромы, а вы откуда? – спросила старшая в компании.
        – А я, наверное, теперь уже местный. Князь Трубецкой Николай Ильич, –  отрекомендовался парижанин.
        –  Эмигрант, что ли? – мужчина подтянул шорты.
        – Да, в третьем поколении.
        – Не слабо!
        Он хотел ещё что-то сказать, и даже, может быть, похлопать князя по плечу, но молодая женщина окоротила его, настойчиво пошептав на ухо.      
         – Вот как! Простите. Неожиданно. Даже и не знаю теперь, как к вам обращаться? – глаза старшей в компании выражали неподдельный интерес и смущение. Умное, интеллигентное лицо, как заметил князь, вглядевшись.
         – Да запросто. Зовите Николаем, – улыбнулся он.
         – Елизавета Петровна, учительница русского и литературы. Моя дочь Людмила, её муж Вячеслав и Костя, сын и внук соответственно.
         Оказалось, что семья первый раз за рубежом. Всё им здесь очень нравится.  Впечатления, буквально, переполняют. Только кучу денег потратили. О чём-то посовещавшись, они попросили князя сфотографироваться вместе. Трубецкой согласился. Соотечественники ему понравились.
         Когда возвращался домой вдоль берега Сены, Николай Ильич подумал, что, может быть, это потомки крепостных его прадедов. Но это сейчас почти уже и не имело значения... 
                ***
        Псковские дороги заметно уступали Ленинградскому шоссе по качеству, зато здесь гораздо реже встречались видеокамеры и радары. Регулярно натыкаясь новенькими покрышками на ухабы и рытвины с острыми асфальтовыми краями, Димитрий приближался к цели. Он любовался окружающей природой и вспоминал, как выглядит заветный поворот на Ольховку. Раньше они всегда приезжали сюда на автобусе от Ленинграда, а до Ленинграда добирались поездом. Остановка располагалась у поворота, там же должен лежать основательный валун. Мимо валуна грунтовка как раз до деревни, всего около километра. Внутри уже давно сладко и тревожно ныло. Первое, что бросилось в глаза, это новенькая табличка с обозначением поворота на Ольховку. Остановка, выполненная из камня, стояла на своём месте, совсем не изменившись. Крыша только подкрашена недавно. А про валун Димитрий забыл, хотя всю дорогу мечтал обследовать его как некий артефакт. Дорогу до деревни заасфальтировали, и Ксенофонтов, снизив скорость до предельно малой, впивался взглядом в дома по обеим сторонам. Многие из них остались с прежних времён, некоторые построены совсем недавно, наряжены в сайдинг всех цветов. Изрядное число строений – с прогнившими крышами, разбитыми стёклами и покосившимися стенами. В деревне также асфальт, нет уже той грунтовки, на которой Дима строил запруды. Доехал до последнего дома. Дорога резко оборвалась. Дальше тракторная колея. А где же дом детства? Неужели это тот заросший бурьяном старичок, мимо которого он проехал, даже не остановившись. Димитрий напряг память, ещё раз просчитал расположение соседских домов, которое помнил отчётливо, и окончательно, к стыду своему, признал, что предмет воспоминаний и давнишних устремлений, был им просто не определён. Он развернул машину и через две минуты припарковался на обочине, около поросшей мхом, чуть живой калиточки. Точно, вон в двух шагах и колодец, из которого они брали воду. Диме разрешали зачерпывать и одному, только чтоб не перегибался через край сруба.
        Димитрий остановился около калитки, не смея её тронуть, вгляделся. Некогда казавшийся большим, обыкновенный русский рубленый пятистенок стоял уже, наверное, около ста лет. Сильных наклонов стен, битых окон не видно. И крыша целая. Покрыта шифером. Местами подновлённая. В детстве Ксенофонтов любил закидывать на крышу маленький резиновый мячик, а потом ловить его, скатывавшегося по бороздкам. Весь огород зарос бурьяном, отдельные сухие зонтики растений доходили почти до крыши. Ни тропинки, ни выкошенных мест. Димитрий тронул забор из жердей и осторожно приоткрыл калитку. На вид они были такими ветхими, что грозили рассыпаться от малейшего прикосновения. Но по периметру забор стоял целым, не упал. Калитка также выдержала, правда, её пришлось просто переставить по земле. Чтобы пройти к крыльцу, Димитрию случилось, наконец, применить специальный туристический нож, который он купил уже давно, но без дела возил в машине. Забавная это была картина: по пояс голый лысый мужик в джинсах, размахивая длиннющим ножом, прорубает себе тропку в зарослях среднерусской растительности. Поминутно он вскрикивает: «Да откуда же вас столько!» и ещё: «Твари!» Хлопает себя по спине, лысине, животу руками. Приплясывает. Наконец, Димитрий додумался, одел предусмотрительно купленный туристический костюм, включающий защитного цвета, похожее на армейское, «хэбэ», высокие ботинки и шляпу с москитной сеткой. Он обдал себя струёй спрея из баллончика, на котором нарисован многократно увеличенный кровососущий обидчик, зачёркнутый красным, и продолжил дело уже более спокойно и методично.
        На входной двери – ржавый замок. Без особой надежды Ксенофонтов пошарил рукой в отверстии под крышей крыльца, куда бабушка клала ключи, уходя из дома. К великому удивлению, связка, уложенная в современный целлофановый пакетик с рекламой лекарств, оказалась на месте. Замок, очевидно, кем-то смазанный, открылся легко. Ксенофонтов шагнул на крыльцо, по полу которого бегал ещё мальчишкой. Прошёл в сени. С замиранием сердца открыл дверь в комнату.
        Всё было на своих местах, как он помнил, только пыльное. И запах другой. Раньше их встречал особый запах деревенского дома, аромат дерева, простой снеди, молока, протопленной печи. Сейчас пахло сыростью, заметно тянуло гнилью и, всегда присутствовавшая, кислинка усилилась до неприятных ощущений. Но ощущения мерзости запустения не было, может быть и потому, что это родной дом!
        Димитрий присел на, сколоченную из досок, кровать, на которой когда-то лежал набитый соломой самодельный матрац. Матрац, наверное, совсем сгнил и его кто-то выкинул. Доски ещё крепкие. Видимо, хорошо проветривались и значительно отстояли от пола. А вот железная бабушкина кровать совсем проржавела. Сетка во многих местах порвалась. Кто же посещал этот дом во время их отсутствия? 
     Ксенофонтов прошёл во вторую комнату, присел на древнюю табуретку, провёл ладонью по столу, коснулся матерчатого полуистлевшего абажура.   
        Время, между тем, клонилось к вечеру. Солнце садилось за горизонт оранжевым шаром. В воздухе растеклась прохлада, насыщенная запахом свежесрезанной травы. Димитрий дошёл до машины, достал рюкзак с припасами, походный примус, туристический коврик и спальный мешок. Ночевать он будет, конечно, в доме, поэтому, предусмотрительно купленная, палатка пока не понадобится. 
                ***
        Село Долгое потому так и называется, что раскинулось привольно вдоль большой дороги на старинный русский город Гдов. Это основная ось села, вдоль которой тянется главная улица Патриотов Отечества. Вторая важная ось расположена перпендикулярно ей, но значительно короче по длине. Она пролегает по реке Чёрной, вытекающей из озера с одноимённым названием. Название улицы, соответственно, Береговая. Через Чёрную недавно построили, взамен прежнего, ветхого, очень красивый мостик, предусмотрев даже велосипедные дорожки. От Береговой и Патриотов Отечества ответвляется ещё несколько улиц. В селе есть средняя школа, библиотека, медицинский пункт с несколькими стационарными койками для госпитализации, пожарная часть. Рядом с Долгим организована база отдыха «Псковитянка», в которой имеются конюшни и аэроклуб. Есть планы организовать техникум железнодорожного транспорта. Дороги в Долгом заасфальтированы, причём, качественно и совсем недавно. Конечно, восстановлен и храм, освящённый во имя Входа Господня в Иерусалим.   
        Примерно так рассказывал о Долгом семье Разумовых Николай Андреевич Панин, хозяин недавно построенного добротного дома по улице Патриотов Отечества. Разумовы только что помылись в баньке, и теперь хозяин потчевал их ужином.
        – Неужели и аэроклуб есть? – опрокинув стопку водки, удивился раскрасневшийся Разумов.
        – Есть, – не отставал от него Панин.
        – И покататься можно? – Светланочка гладила огромного полосатого кота, сразу запрыгнувшего ей на колени. Пищу кот, правда, не клянчил. Лежал себе и всё.
        – Конечно! – сын Паниных, Никита, заинтересованно разглядывал Светланочку и давно хотел поговорить с ней.
        – И с парашютом?
        – И с парашютом!
        – Смелая какая! – похвалил Панин, рассмеявшись, – вся в отца. И лицом похожа, и волосы такие же рыжие!
        – А фигуркой на маму похожа, такая же стройненькая! – проявила женскую солидарность супруга Николая Андреевича, Елизавета Прокофьевна.
     Елизавета Панина – женщина видная. Дородная, высокая, с густыми, длинными пшеничными волосами. А её муж, Николай, наоборот, – поджарый, среднего роста, энергичный брюнет.
        Светланочка, довольная похвалой, сидела смущённая, гладила кота и поглядывала на мать. Марина Дмитриевна в разговор почти не вступала, присматривалась. В принципе, компания ей нравилась. Она попивала сухое белое вино и рассматривала гостиную. Особенно ей нравился камин. А также то обстоятельство, что им со Светланочкой отвели отдельную комнату на втором этаже, рядом со спальней Паниных. Она, исходя из своих прежних представлений о деревенском доме, предположила, что спать ей придётся за занавеской у печки. Или в аналогичном оригинальном месте. Но всё меняется, в том числе и деревенский быт людей, имеющих некоторые заслуги перед обществом.
        – А начались у нас эти благоприятные, и, я бы даже сказал, удивительные изменения, когда переехала сюда жить барыня наша, Екатерина Игоревна Собашникова, – Панин, уже сытый, всё-таки под очередную рюмку зацепил вилкой осетровый балычок.   
        – Прямо-таки и барыня? – Разумов, значительно полнее Панина и выше ростом, хмелел медленнее. На его высоком, с обширными залысинами лбу выступали время от времени капли пота, которые он деликатно убирал салфеткой.
        – Барыня! И повадкой барыня, и по происхождению, говорят, дворянка. Состоятельная, даже богатая. Это ведь почему у нас аэроклуб организовался? А потому, что для Екатерины Игоревны, заброшенную со времён войны, взлётно-посадочную полосу расчистили, чтобы могли к ней самолётики с солидными людьми прилетать.   
        – А конный клуб, чтобы солидные люди потом могли на лошадках покататься?
        – И для этого тоже. Но, надо отдать должное, что развивается село так, как ни одно другое в области. Работа у местных всегда есть. И из города специалисты приезжают – врачи, учителя. Им дома строят. Предоставляют автомобиль, правда, отечественный. Льготную ссуду. А они обязуются здесь десять лет отработать. Последнее время иностранцы стали приезжать. Отдыхают, деловые встречи проводят.
        – Прямо идиллия какая-то!
        – Ну, а почему мы в России привыкли, что у нас всё хуже, чем за бугром? В такой-то богатой стране? Стоит только взяться за дело с умом, вложиться трудом и деньгами, и получится!
        – Интересно было бы взглянуть!
        – На барыню-то? – подмигнул Панин.
        – Светланочка, пойдём спать, поздно уже, – позвала Марина дочку.
        – Ну-у… Вообще, – смешался Разумов.
        – А ты погуляй по селу, посмотри. Самый красивый дом её, стоит в конце Береговой улицы, если идти вниз по течению Чёрной. А если заметишь даму в широкополой шляпе с зонтиком, или в коляске с тройкой лошадей, так это Собашникова. У нас никто так больше не появляется на публике.
                ***
        Димитрий проживал в доме своего детства уже третий день. Когда он стирал пыль, передвигал какой-либо предмет, то вспоминал прошлое так ярко и отчётливо, что поневоле замедлял движение, а иногда и вовсе останавливался. Не то что его движения, само время как будто замедлялось, становилось гуще. Вот-вот из него материализуются бабушка, дед, молодые родители. Но этого, конечно, не происходило. Зато он смог уложить последние события своей жизни в один логический ряд с событиями детства. Конечно, пока ещё не разложить осмысленно и красиво, как мозаику, а лишь найти к этому подходы. Раньше и этого не получалось, как Димитрий ни пытался. Не мудрено, что за всё время пребывания он только и успел освободить от травы посреди огорода немного места, сделать тропинку до калитки, крыльца и туалета, а также протереть от пыли старую божницу, обеденный стол и деревянную кровать. Пытался заделать трещину в печи, но правильно сделать глиняный раствор не смог. Не стал рисковать, чтоб не отравиться угарным газом. До комода, нехитрой посуды, фотографий пока не добрался. Не спешил намеренно, так как проникшие в Ксенофонтова впечатления успокоили его, подарили радость, наполнили душу с избытком, даже как бы придавили, оторвали от действительности и сделали эту действительность маловажной. Значительно ценнее сейчас память. На выстриженном пространстве огорода он выложил из найденных булыжников очаг и каждый вечер разжигал костёр.
        – Вечер добрый! – около калитки стояла худощавая фигура в выцветшем камуфляже. На вид бородачу лет семьдесят-семьдесят пять.
        – Здравствуйте!
        – Кто будешь? Покойной Пелагии внук, что ль?
        – Правнук.
        – А звать-то как?
        – Димитрий.
        – А я Борис Петрович. Малых. Слыхал, может?
        – Да, что-то припоминаю. Проходите!
     Малых, чуть скрюченный, прошёл к костру и присел рядом на брёвнышке, заменявшем скамейку. Штаны заправлены в носки, на ногах галоши. Для рукопожатия он подал руку с не разгибающимися до конца пальцами.
        – Надолго к нам?
        – Недельки на две, а там посмотрю.
        – Давненько не приезжали. Давненько…
        – Может быть кофе, чай? – Димитрий снял с треножника котелок, – или чего покрепче?
        – А есть?
        – Есть.
        – Ну, что ж, – Малых задумчиво посмотрел на начинающийся закат, – после работы можно.
        Димитрий принёс из дома бутылку водки и пару банок консервов.    
        – А за домом вашим следила соседка, Коляхина жена. Коляху-то помнишь?
        – Помню.
        – Два года как померла. У ней дочка осталась, Ленка. Так той некогда. Без мужика живёт, два пацана.
     Заметно стемнело.
        – А паи-то свои я продал, – неожиданно молвил Малых. Закурил.
        – Это что, на землю?
        – Точно. Как ваучеры у вас в городе.
        – А почему, простите за бестактный, может быть, вопрос?
        – А зачем мне лишняя земля? Своих тридцати соток мне за глаза хватает, уже и сил нет обрабатывать. Дети из города не больно спешат помочь. А по паям гектары причитаются. Здесь и техника нужна, и сбыт продукции. Не потяну.
        – Странно. Когда помещики были, крестьяне жаловались на нехватку земли. При социализме на невозможность вести фермерское хозяйство. А теперь задаром государство отдаёт, а крестьянину не надо!
        – Ничего странного. Крестьянин не дурак! Сейчас государство пенсию приличную платит. На прожитьё в деревне хватает. Даже коров, коз мало кто держит. Да и подработать всегда можно. У некоторых свои трактора. Кто-то в лесу гриб, ягоду берёт, потом в потребкооперацию сдаёт. Кто дачникам дома поправляет или новые ставит. Озеро рядом. Кинул сеточку, поботал – вот тебе и рыбка свеженькая! Сейчас крестьянину лучше, чем когда-либо живётся! Помещик драл три шкуры, а семья многодетная. Большевики за трудодни заставляли работать. А теперь, наверноть, отдохновение нашему брату за всё это наступило! Только вот всё меньше и меньше нас становится.
        – Но, если кто-то скупит паи, так он новым помещиком будет. И лес, и озеро будут его.
        – А работать-то кого туда позовут? Меня. Да что-то незаметно пока, что кому-то это надо. И условия уже будут другими. Теперь мы сословно равны, на площади не высечешь.
     Солнце почти уже ушло за горизонт.
        – Борис Петрович, а вы объясните мне, как на усадьбу Рощина пройти. Маленьким только там и был. Боюсь, не найду.
        – Не найдёшь. Я тебе сам покажу. Айда завтра с утра. 
                ***
   – Сергеич, вставай! Вставай, толстый! – свежевыбритый Панин теребил Разумова за плечо.
   – Отстань, Колюнь, дай поспать! – Разумов накрыл крупную голову с остатками волос одеялом, но не тут-то было.
   – А за грибочками? – стянул простынь Панин, – а на рыбалочку?
   – Какие грибочки, какая рыбалочка? – Разумов перевернулся на спину, потом повернулся к Панину, приподнялся на локте и долго тёр слезящиеся глаза на широком, добродушном лице, – сейчас бы…
   – И это можно! – улыбнулся друг, – а потом всё же выбирай: грибочки или рыбалочка.
   – А времени сколько?
   – Двенадцать доходит!
   – Вот это я заспался! – сел на кровати Виктор. Стал медленно одеваться.
   – Это, брат, свежий воздух и старый виски! Да успокойся, ты же на отдыхе! Это мне завтра на работу. Я вот тебе окрестности покажу, и в Питер отбуду.
Жёны и дети встали раньше, уже завтракали. Николай быстро выпил кофе, пошёл готовить удочки. Виктор прихлёбывал чаёк со сливками, ловил по-доброму укоризненные взгляды жены. Выяснилось, что на озеро с Николаем и Виктором дамы не пойдут, а отправятся в сопровождении Никиты в аэроклуб.
   По дороге на Чёрное смотрели ягоды, но кто же собирает их в полдень? Всё вытоптано приехавшими на выходные дачниками и гостями базы отдыха. Озеро оказалось достаточно большим, круглым как блюдце, по берегам заросшим осокой и окружённым густым лесом. Поэтому, кроме пляжа турбазы, весь берег оставался в полном распоряжении рыбаков. Николай выбрал место, и они уселись с удочками на раскладных туристических креслах. Достали походную фляжку. Виктор дал понять другу, что до заката его отсюда уж точно никто не вытащит. Однако, через два часа раздался телефонный звонок. Панин, отошедший для разговора, вернулся с озабоченным лицом.
   – Пять-три, Андреич! – раскрасневшийся Разумов прицепил на кукан окушка, – в мою пользу!
   – Молодец, Сергеич! Молодец.
   – Что-то случилось? – по одному взгляду на друга Разумов понял, что теперь его мысли очень далеки от рыбалки.
   – У Собашниковой застрелили лошадь.
   – И всех дел?
   – Да.
   – Так чего ты так озаботился? Я уж думал, человека убили. А тут лошадь!
   – Начальник мне позвонил, а ему из московского главка. Так мол и так, помочь надо, местных проконтролировать, кто этим делом заниматься будет.
   – Давно у нас серьёзные сыщики лошадьми занимаются?
   – Давай-ка, Сергеич, ещё по одной, да я потопаю. А ты закат встречай.
   – По одной хлопнем. А пойдём вместе. Я потом дорыбачу.
   Когда они вернулись, оказалось, что их домашние и всё Долгое уже знает о печальной истории на конюшнях Собашниковой. Панин переоделся, внимательно посмотрел на себя в зеркало, дыхнул на жену, и, получив полу-утвердительный ответ, что тест пройден, направился к дому местной ВИП-персоны. 
                ***
   Екатерина Игоревна Собашникова во многих отношениях женщина примечательная. Ещё в школе и институте отличалась красотой и отлично училась. Высокая, худенькая, темноволосая, нос с изящной горбинкой. Но, как принято говорить в школьной среде, «ботаником» никогда не слыла. Закончила институт иностранных языков и продолжила карьеру модели, которую начала ещё в студенчестве. Её отец служил инженером, мама – педагогом. Дружная, работящая семья. Излишеств не водилось, но, в случае чего, родители всегда могли поддержать. Юность Кати пришлась на девяностые годы двадцатого века – время больших возможностей и не меньших опасностей. Первый муж начинал с рэкета, постепенно вышел в авторитеты. На одной из «стрелок» его убили, а у Кати остался сын Иван и деньги на организацию модельного бизнеса. Самой по подиуму ходить уже не хотелось, да и предпринимательская жилка проявилась. Кате всегда хотелось извлечь из жизни максимум впечатлений, денег, знакомств, связей. Речи о том, чтобы она сидела дома и ждала мужа с работы и не шло. В обществе появилось достаточно успешных деловых женщин, которые по западному образцу всё более конкурировали с мужчинами в бизнесе и политике. Её вторым супругом стал крупный чиновник образца начала двухтысячных. Жили неплохо, каждый занимался своим делом. Родилась дочка Маша. Несколько лет назад муж умер от инфаркта. Не вписался в вертикаль, и в его деятельности вскрыли серьёзные недочёты. А мужик был совестливый. Больше Екатерина Игоревна замуж не выходила, подошла к своему тридцатисемилетию с завидно сохранившейся внешностью, обширными связями и далеко идущими планами. К модельному агентству она добавила сеть ювелирных магазинов и базу отдыха с конным и аэроклубами. Мода на родословные изыскания также не прошла мимо её деятельной натуры. Покопавшись в архивах с помощью специально нанятых агентов и самостоятельно, Екатерина обнаружила у себя дворянские корни. Нашла даже дом в Санкт Петербурге, который, якобы, принадлежал Собашниковым до революции. Но отсудить особняк пока не удалось. Состояние архивных бумаг и отрывочность содержащихся в них сведений не позволяли с полной достоверностью доказать дворянство Екатерины Игоревны и её права на дом. Поэтому со свойственной ей энергией Собашникова принялась строить поместье в Долгом, решив, заодно, сделать бизнес на столь востребованном сегодня экологическом туризме. Но, самое главное, повзрослевшая Екатерина хотела уже не просто богатеть, а сделать что-нибудь полезное для соотечественников.   
   Панина проводили в гостиную, где хозяйка распорядилась принять гостя. Усадили за большой овальный стол светлого дерева с тёмной инкрустацией. Приветливая горничная принесла напитки. Вошла Собашникова. Её глаза немного опухли, покраснели.
   – Здравствуйте! Станислав Казимирович мне вас очень рекомендовал. Как замечательно, что мы оказались соседями!
   – Здравствуйте, Екатерина Игоревна! Сочувствую вашей беде! Постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы найти виновника.
   – Может быть, отужинаете?
   – Нет, благодарю!
   – Тогда задавайте вопросы.
   – Вы мне расскажите, пожалуйста, как дело было. Может, что-то показалось странным. Какие-то подозрения есть?
   – Ещё бы не странно!? Что-то я не слыхала, чтобы у кого из знакомых лошадь убивали. Как будто заказное убийство, в сердце и в голову, – Собашникова промокнула глаза платком.
   – А как вы узнали о случившемся?
   – Прибежал конюх, сообщил. Даже не дождался, пока горничная мне доложит о его приходе. У нас так заведено. Я уж хотела наглеца на место поставить, а он мне с порога о трагедии выпалил! Сам не свой. Ну, побежала я на конюшню. Биссектриса лежит в луже крови. Кошмар!
   – Она вам очень дорога была, или сам факт вторжения злоумышленника расстроил?
   – Всё вместе. Лошадь – моя любимица, чистокровная английская кобыла. К ней специально специалист был приставлен, чтоб к скачкам готовил. 
   – А сколько стоит такая лошадка?
   – Сколько сейчас за неё можно выручить, не скажу. Многое зависело бы от результата на «Royal Ascot», куда мы собирались. А брала я её жеребёнком более чем за миллион рублей. Плюс уход, кормление, выездка.
   – Не дёшево! – Панин вспомнил лошадь серой масти, которую уже осмотрел криминалист, сфотографировав во всех ракурсах.
   – Ещё что-то хотите узнать? – перед опытным служакой уже сидела успокоившаяся деловая женщина.
   – Кто занимается вашей охраной?
   – Частное агентство «Мистер Моркоу». Начальник ожидает вас в хозяйственном блоке. Там для охранников выделена специальная комната. 
                ***
   Новенькая «Cessna» через сорок минут должна приземлиться на частном аэродроме села Долгого. Князь Николай с интересом рассматривает изрезанные речками равнины, прямоугольнички пашни, леса, нечастые и небольшие населённые пункты. Трубецкой вспоминает, снова и снова анализирует разговор с мистером Чедвигом:
   – Князь, вы должны понимать, что мы не желаем зла России, но по-другому восстановить утраченную вашими семействами власть в стране не представляется возможным.
   – А почему вы считаете, что все аристократические династии, находящиеся в иммиграции, непременно хотят вернуться и восстановить власть и собственность?
   – Очень многие хотят. А желают этого потому, что возвращать своё свойственно человеку. Человек выбирает для себя, что лучше!
   – Но власть должна подкрепляться доверием народа, иначе она недолговечна! Мы уже один раз вынуждены были уехать, народ не заступился.
   – Стоит ли так уповать на народ? Народ не выбирал ни князей, ни большевиков, ни нынешнюю российскую элиту.
   – Вроде бы Рюрика и его братьев призвали на власть русские племена?
   – Может и призвали, а может и не призвали. Да и не всё племя хором призывало, а вожди, старейшины или кто там ещё… Это были люди, выделявшиеся из общей массы. Более умные, более сильные, может быть, более достойные по своим моральным качествам.
   – Сейчас иные времена!
   – Вот именно! Посмотрите, что стало с теми предприятиями, которые захватили в девяностых-двухтысячных новые русские. Они не умеют управлять! Также и те, кто сейчас пришёл к власти. Они хапают, отжимают. Создают вывеску патриотизма. А сами переводят деньги в наши банки, покупают у нас недвижимость, хотят интегрироваться в мировую элиту! Это понимают даже некоторые представители простого народа в России, а у нуворишей как будто шоры на глазах. Неужели они думают, что мы просто так их примем?
   – Что же можно с ними сделать в условиях демократии? Банковская тайна, неприкосновенность частной собственности и всё такое прочее...
   – Дорогой князь, какой же вы, в сущности, порядочный и наивный человек! Совсем как русские классики описывали… Я не ошибся, что завёл этот разговор с вами!
   – Я не вполне понимаю.
   – Издавна, начиная со средневековых городов-республик, да, и ещё раньше наши предки строили свою финансовую империю, роднились с лучшими аристократическими семействами. Но мы не просто забирали богатство у других. Конечно, и это было. Но мы учились работать, развивали торговлю, науки, ремёсла. Прививали эти навыки от поколения к поколению своим детям. В результате сегодня мы имеем развитую цивилизацию. Весь мир пользуется нашими технологиями, теорией бизнеса, считает наши университеты лучшими и мечтает переехать жить в наши города!
   – Не спорю.
   – Мы как-то сумели договориться с нашим народом и остались у власти, а вы не сумели, хотя делали примерно то же самое. Поэтому я и предлагаю вам занять подобающее вашему титулу и способностям место в мировой иерархии, жить долго и счастливо, с уверенностью в будущем детей.
   Самолёт мягко коснулся посадочной полосы. Анн-Мари задремала в полёте, закутавшись в плед. Поцелуй мужа разбудил её. Сейчас миниатюрная женщина была похожа на потревоженную нахохлившуюся птичку. Пока они шли от трапа к встречавшей их Екатерине Игоревне, молодая француженка всё тёрла глаза, пытаясь стряхнуть остатки сна. Она баловалась, висла на руке мужа, показывая, что ей трудно идти, мол, она ещё спит. Князь поддерживал супругу, забавляясь ситуацией.
Собашникова отвела Трубецким лучшие комнаты на втором этаже.
                ***
   Димитрий только что вернулся с усадьбы Рощина. Он заранее, как всегда делала бабушка Женя, оставил воду греться в двух, найденных в сенях, вёдрах на ярком полуденном солнце, и теперь с удовольствием окатился. Всё оказалось не так, как он заранее нарисовал в воображении. Во-первых, вместо аллей, которые помнил с детства, стоял почти что лес. Да и вся дорога к усадьбе, когда-то накатанная, широкая заросла побегами ольхи и берёзы. Можно было различить лишь пруды, выкопанные ещё при помещике. Сейчас они похожи на, правильной формы, канавы с обваливающимися краями. Но вода ещё стоит в пол глубины. Самой усадьбы вообще нет. Ни главного дома, ни хозяйственных построек, ни ограды. Ничего. Остались только единичные фрагменты фундамента. И несколько величественных дубов толщиной больше, чем в обхват взрослого человека, показывали, что на этом месте раньше занимались регулярным парковым хозяйством. Два из них были посажены как въездная арка, а три зачем-то треугольником. Малых только посмеивался, глядя на Ксенофонтова, недоумённо осматривающего территорию бывшего помещичьего владения. Природа всегда берёт своё, стоит лишь оставить творение рук человеческих без присмотра и ухода. Лес, могучая стихия, восстаёт неумолимо. Зато Димитрий, давно не бывавший в лесу, как ребёнок радовался ковру из мха, грибам, ягодам, хрустальным ручейкам и не пуганным птицам, подлетавшим к ним на расстояние вытянутой руки!
   По совету мудрого спутника Димитрий разделся и тщательно осматривал себя на предмет клещей. С головой просто. С некоторого времени, а именно с момента начала усиленного выпадения волос, он решил брить голову наголо. Сначала непривычно. Потом понравилось, отчасти и потому, что попал в тренд некоей пришедшей моды на лысых. Заказал очки в толстой оправе, и стал выглядеть, как говорили тоже по новой моде, стильно.
С телом сложнее. Поэтому Димитрий решил сходить в дом за зеркалом. Когда Ксенофонтов вновь вышел во двор, то обнаружил стоящую около яблони женщину лет тридцати с небольшим. Выше среднего роста, простоволосая, в чуть рваных на коленке, обтягивающих стройные ноги, спортивных брюках и куртке от военного камуфляжного обмундирования.
   – Я Лена, соседка.
   – Здравствуйте! Димитрий.
   – Мама за вашим домом следила, потом я немного…
   – Борис Петрович говорил.
   – Принесла второй комплект ключей. Возьмите.
   – Зачем же? Пусть у вас так и будет.
   – Ну, хорошо. Пойду тогда.
   – Подождите, Лена. Может быть, чаю выпьете?
   – Нет, дети у меня, корова. Идти надо.
   – Я не знаю, как моя бабушка договаривалась с вашей мамой, но я хотел бы скомпенсировать ваши труды.
   – Чего?
   – Ну, денег дать за присмотр.
   – Оставляла Евгения Васильевна деньги. На них крышу покрыли. А больше особо ничего и не делали. Так, траву иногда выкашивали, печку протапливали. Дому-то чего главное? Крыша чтоб не худая была. А то сгниёт. 
  – Я сейчас, – Димитрий сходил в дом, вынес десять тысяч, – вот, возьмите, пожалуйста! Если мало, я потом ещё дам. С делами своими разберусь, и добавлю.
  – Хватит. Благодарю! За молоком приходите.
Когда Лена брала деньги, Димитрий обратил внимание, что руки у неё  натруженные, с необработанными ногтями. Пожалуй, только это, да ещё солидная складка на талии немного портили её внешность.
Соседка ушла.
   Вечером Димитрий отправился к Петровичу, как он теперь называл Малых, в баню. Петрович сам пригласил. Обещал накормить нормальным ужином и дать кое-какой инструмент, чтоб привести в порядок дом и участок.
                ***
   Вереница лодок с драконьей головой впереди с трудом пробиралась по реке. Мешали камни, коряги, свисающие ветви деревьев.
   – Плутанули мы, похоже, Трувор, – обратился к молодому конунгу одноглазый Эрик, огромного роста и внушительной толщины воин.
   – Ещё три поворота пройдём, и заночуем, – конунг Трувор оглядел уставшую дружину.
   – Комаров здесь пропасть, – раздалось среди гребцов.
   – И вода, вишь, какая чернющая!
   – Слава Одину, в озеро входим!
   – Привал, – скомандовал Трувор, выбрав место неподалёку от истока реки.
Воины проворно выпрыгнули из лодки, принялись разбивать лагерь. Разожгли огонь, нарубили веток, чтобы сделать ложе, освежевали подстреленного кабана. От вина Трувор приказал воздержаться – места незнакомые.
   Трувор светловолос, ещё очень молод, но уже со шрамами от военных схваток на сильном теле. Присел на выпирающий над берегом толстый корень сосны, задумчиво смотрит на озеро, вода которого такая же чёрная, как и река.
   – Завтра надо обследовать окрестности, – сказал он подошедшему Эрику.
   – Как прикажешь, – одноглазый недовольно отмахивался от комаров. Не помогала даже дымящаяся головня, которую он держал в руке.
   – Что дружина?
   – В целом, довольны. Только холодно, говорят.
   – Страна росов, старики сказывали, самая холодная. Но зима не скоро.
   – Вот Лейф, сродник твой, потеплее страну нашёл! Да и побогаче. Который день углубляемся в эти леса, а добычи нет.
   – Так он же счастливчик! – улыбнулся Трувор, – а добыча будет. Но не забудь, главная цель другая!
   – Я помню, конунг.
                ***
   Помещик села Долгого, Михаил Григорьевич Рощин, потомственный дворянин, по образованию – инженер путей сообщения. С молодости, сразу по окончании университета, начал служить делу строительства железных дорог. Строил и участок Санкт Петербург – Псков. Зимой жил в столице, летом – в родовом имении, включавшем село Долгое, Ольховку и ещё несколько окрестных деревень. Барский дом построен предками ещё до наполеоновского нашествия, но не в селе, а на озере Чёрном. Незадолго перед революцией 1917 года Михаил Григорьевич вовсе переехал в имение, и стал жить здесь круглый год. Рощин никогда не был политизированным человеком, но не мог не чувствовать приближение катастрофы. Среди его сослуживцев и столичных знакомых были и члены тайных революционных организаций. Рощин старался держаться подальше от антиправительственных кружков, куда его, конечно, приглашали. Он признавал, что стране необходимы изменения, но не считал революцию правильным путём. По своему внутреннему устройству Михаил Григорьевич особенно-то и не стремился ни к власти, ни к влиянию. Рощин любил свою профессию, считал, что строительство железных дорог сугубо полезно для России, вот и занимался этим. Получал удовлетворение, чувствовал себя на месте. Михаил удачно женился на Софье Марковне Розенталь, у них родилось трое детей: Константин, Алексей и Руфь. При родах четвёртого ребёнка Софья умерла, дитё также не удалось спасти. Рощин решил оставить службу на железной дороге и полностью посвятить себя управлению имением. Средства на воспитание детей имелись. Всю жизнь зарабатывал. Семья жила не расточительно. Здесь, в лесной тиши, на берегу красивого озера Михаил Григорьевич имел возможность привести в порядок свои мысли и чувства, встречаться в неспешной, доброй обстановке с людьми, которых уважал и хотел видеть, а также заняться ещё одним своим любимым делом – чтением. Михаил давно хотел оборудовать отдельную большую комнату под библиотеку, привезти книги из Питера, разобрать издания, принадлежавшие предкам. Когда работа его на железной дороге была особенно напряжённой, и он приезжал в Долгое передохнуть, то очень хорошо запомнил то сладостное ощущение, когда сидишь в тише кабинета с интересной книгой, и как будто совершаешь путешествие либо в глубь веков, либо в зарубежную страну. И никто не может помешать. А когда устанут глаза, или обретёшь в книге глубоко затронувшую мысль, то, желая побыть подольше с этой мыслью, лучше обдумать её, выходишь из дома и попадаешь на берег прекрасного озера. Водная гладь углубляет созерцание. Крестьянка в чистом платке уже приносит глиняную кринку чуть остывшего парного молока.    
                ***
   Уже неделю Панин не мог отыскать человека, пристрелившего Биссектрису. Несмотря на то, что к делу подключены опытные оперативники, не удалось найти никаких зацепок. В адрес Собашниковой угроз не поступало, сама она никаких недоброжелателей не припоминала. Николай даже попросил гостившего у него друга по возможности помочь. А именно, когда тот будет обходить окрестности в поисках ягод и грибов, или общаться с гостями турбазы, чтоб опытным глазом постарался выявить что-нибудь относимое к этому делу. Но и Разумов, охотно согласившийся поучаствовать в расследовании в меру сил, не заметил ничего необычного. Отдыхающие как отдыхающие. Ходят в лес, ловят рыбу, катаются на лошадях, танцуют, выпивают в меру и лишнего. В окрестностях также никого и ничего подозрительного.
   Никита не отходил от Светланочки и показал ей уже почти всё в Долгом. Они прокатились на самолёте, Света даже готовилась совершить прыжок с парашютом. Особенно же ей понравились лошади. Девушка решила взять несколько уроков верховой езды. Они также свели знакомство с детьми Собашниковой. Никита, Светлана и Иван примерно одного возраста. Все студенты третьего курса. Только Никита и Светлана учились в Санкт Петербургском университете на юридическом и экономическом факультетах соответственно, а Иван изучал право в Оксфорде. Маша помладше, ей ещё год до окончания школы. Иван и Маша оказались на редкость скромными и воспитанными ребятами. Иван выше среднего ростом, как и Никита, волосы светлые, немного заикается. Никита плотнее, мускулистее, бойчее. Он сразу почувствовал в Иване соперника и всем видом пытался показать, что хоть Ваня богаче и учится в крутом вузе, но и он не лыком шит, и своего не уступит. Под своим, видимо, понималась, без каких-либо на то видимых оснований, Светланочка. Девушка была не прочь пококетничать с обоими, и времяпрепровождение в деревне ей нравилось всё больше. Маша, худенькая, с мягкими тёмными волосами, безупречно одетая, не расставалась с планшетом и не стеснялась очков.
   – Маша, а что ты всё время в планшете смотришь? – спросила как-то Светланочка.
   – У неё там маленькая квартирка, которую она мебелью обставляет, детишек одевает, – подсказал Иван.
   – Ваня, тебя, кажется, не спрашивали, – выразительно посмотрела на брата Маша.
   – Игрушка, что ли?
   – Угу.
   – Классный планшет! – Света не отходила от подруги.
   – Последней модели.
   – Мне такого пока не «светит» – вздохнула Разумова-младшая.
   – Хочешь, подарю? – Маша протянула компьютер Свете.
   – Нет, что ты?! – Разумова-младшая замахала руками, как будто испугалась подобной идеи.
   – А ты лучше у Вани попроси, он точно купит тебе! – сморозил Никита.
Панин-младший с оголённым торсом демонстрировал упражнения на брусьях. Время от времени поглядывал на приятелей, смотрят ли? Иногда вступал в беседу. Света покрутила пальцем у виска и проследовала за Собашниковыми в беседку.
   – Свет, прости, я не прав! – подошёл через некоторое время с видом побитой собаки Никита.
   – Это ты не передо мной извиняйся.
   – А перед кем?
   – Пошевели извилинами.
   – Вань, старик, прости!
   – Всё в порядке. А компьютер свете я могу на день рождения купить, если ты немного добавишь!
   – Точно!
   – Она вас ещё и не приглашала, – не отрываясь от монитора, вставила Маша.
   – Теперь точно приглашаю! – сделала загадочное лицо Светланочка.
Посидели ещё пятнадцать минут. Маша вдруг заплакала. Отложила планшет. Уткнулась лицом в ладони.
   – Машенька, что с тобой? – испугалась Света и принялась утешать младшую подругу.
   – Ничего.
   – Маня, что случилось? – подошёл Иван.
   – Ничего.
   – Пупсу платье не подошло? – Ваня склонился над сестрой, попытался пошутить.
   – Биссектрису жалко…
   – Понятно. Пошли-ка домой.
   – Чуть позже.
   – А мы с батей недавно в Новгород ездили, – неожиданно поделился Никита.
   – А мы в санаторий, – Света всё гладила Машу по волосам.
   – Видели реконструкцию средневековых сражений. Круто.
   – А фотки есть? – Маша почти успокоилась.
   – Конечно!
   – Покажи.
   – Вот, – Никита протянул девочке смартфон, – только видно плохо.
   – Всё хорошо видно! Классные! 
                ***
   Ксенофонтов, наконец, получил письмо от Коновницыной, в котором значилось, что его кандидатура прошла конкурсный отбор, и если у Димитрия Георгиевича не пропало желание заняться восстановлением усадьбы Рощина, то он может оформляться на работу и приступать к своим обязанностям. Все формальности предлагалось оформить у Собашниковой, так как именно она частично финансирует и будет непосредственно курировать строительство. Конечно, Димитрий согласился на должность. Он разыскал Собашникову, записался на приём, и на следующий день состоялся их разговор. При разговоре присутствовали и гостившие у Екатерины Игоревны князь Николай с супругой. В общем, он был утверждён и вышел от них окрылённый. При разговоре в столь знатном обществе Димитрий, правда, чувствовал себя несколько скованно, но встреча прошла ровно и по-деловому. Ксенофонтову не терпелось приступить к работе.   
Разумовы же, погостив ещё несколько дней, отбыли на море.
                ***
   Полученная работа позволила Димитрию определить свою жизнь на ближайший год, так как именно в такой срок предполагалось восстановить усадьбу Рощина. «Наследие» готово было частично компенсировать аренду жилья, но, учитывая, что у Димитрия здесь дом, и не надо оплачивать проживание сотрудника, предложило достойную субсидию на ремонт. Задача Ксенофонтова заключалась, преимущественно, в контроле за чёткостью соблюдения сроков, расходованием денежных средств, качества работы уже выбранного генерального подрядчика. Проект усадьбы также имелся. Словом, ничего придумывать не надо, а нужно успешно реализовать задуманное другими, чтоб снять с владельцев будущего здания необходимость тратить нервы, совершать малоинтересные рутинные функции и отвлекаться от более интересных и важных дел. Что ж, Димитрия всё устраивало. Работа на дороге не валяется, а проанализировать свою жизнь и решить, что делать дальше лучше именно в такой обстановке.
   Ксенофонтов, начав свой трудовой путь в 90-е годы прошлого столетия, с интересом воспринял западные подходы к бизнесу. Стартовав с должности специалиста в отделе продаж, или, как не совсем правильно это именовалось, да и сейчас ещё именуется «менеджера», он со временем дорос до руководителя, став, таким образом, управленцем, «менеджером» в правильном смысле слова. Для того, чтобы совершенствоваться в профессии, Димитрий старался посещать различные профильные семинары и тренинги, читать литературу по бизнесу, написанную отечественными и зарубежными авторами. Всё это он применял на деле, и небезуспешно. Со временем, поработав и в отечественных, и в зарубежных компаниях, он обратил внимание, что за двадцать лет развития капиталистических отношений в России сложилось две тенденции. Первая из них заключалась в том, что пришедшие на наш рынок зарубежные транснациональные корпорации мало-помалу повлияли и на психологию россиян, и на экономику страны. С точки зрения экономики они заняли на рынке доминирующее положение, вытеснив крупных российских конкурентов, оставив место только мелким лавочникам и, с трудом выживающим, средним игрокам. С точки зрения психологии, они создали новый тип работника, который был воспитан под воздействием их жёсткой корпоративной культуры и профессиональных стандартов. Молодые россияне, поработавшие здесь, стали жёстче, прагматичнее, но вместе с тем как-то зашореннее, зацикленнее на чём-то, что, казалось, внесли им в сознание с помощью тренингов и психотехнологий. Основным положительным моментом здесь, как представлялось Ксенофонтову, было соблюдение законности и прозрачность бизнеса. Вторая тенденция касалась чисто отечественных структур. Во власти выстроена хорошо финансируемая чиновничья вертикаль. Созданы госкорпорации. Отечественный же малый бизнес, не успев народиться, непрерывно терял позиции. Димитрий наблюдал, как большое количество людей, пришедших в бизнес в девяностые, тогда инициативных и заряженных оптимизмом, со временем всё более разочаровывалось и сокращалось. Те, что остались, научились всеми доступными способами обходить закон, так как считали, что его всё равно никто не соблюдает при первой возможности остаться безнаказанным, а также наловчились выбивать всевозможные гранты и субсидии, за счёт которых и жили. Но субсидии расходовались, в основном, на выдачу тучных дивидендов и зарплат, а дело пробуксовывало и выход на международный рынок отечественных товаров, услуг и новых технологий оставался до обидного мал. Ксенофонтов всегда старался честно работать и применять на практике западные технологии ведения бизнеса, адаптируя их под отечественные условия, забирая из них всё лучшее и избавляясь от неприменимого на Родине, чуждого. Как и в любой деятельности что-то получалось, что-то нет. Но со временем он стал всё осознаннее и чётче ощущать для себя, что если он работает в западной компании, то становится даже на руководящем посту неким винтиком, лишённым самостоятельности и творчества, выполняющим чужие европейские или заокеанские наработки и предназначенным лишь для обеспечения плана продаж. Работая в отечественном малом бизнесе, необходимо было мириться с серыми схемами, брать в расчёт, что если у фирмы нет поддержки со стороны чиновничества и силовых структур, то она мало конкурентоспособна, и что среди владельцев единицы по-настоящему понимают, что такое корпоративная культура, управление и исполнительская дисциплина. Ни одна из этих тенденций, как считал Димитрий, не позволяла ему реализовать себя и заводила государство (а он мыслил и такими категориями) в тупик.
   Личная жизнь Димитрия также требовала спокойного анализа, ибо он никак не мог решить, делать ли предложение своей давней знакомой Юле Сноровской. Пережив смерть жены, Ксенофонтов осторожно подходил к созданию новой семьи. Но детей у них не было, а сына или дочь, или обоих вместе хотелось. С Юлей он поддерживал отношения последние семь лет. Она, банковский менеджер, много времени проводила на работе, вела активную жизнь, посещала спортзал, бассейн, много тратила на стилиста и косметолога, и не могла в отпуск не съездить на море или в зарубежное турне. Юля поддерживала многочисленные знакомства, как среди женщин, так и с мужчинами. Это настораживало Димитрия, который стремился видеть в жене существо более мягкое и домашнее. Но, возможно ли это в наше время, тем более в случае красивой, образованной женщины? Ксенофонтов познакомился со Сноровской, когда был на пике карьеры. А последнее время, когда он остался без работы, Юля вроде бы стала его избегать. Или ему это только казалось?
   Димитрий вошёл в калитку, прошёл мимо кустов крыжовника, посаженных ещё в пору его детства. Недалеко от крыльца, на участке поля, уходящего в лес, дедушка Андрей сделал ему качели. Дима качался на качелях, смотрел в голубое небо, по которому в солнечный день плыли лёгкие, белые облака причудливых, но всегда очень добрых форм. Он качался на качелях и наблюдал, как иногда небо разрезали военные сверхзвуковые истребители, оставляя за собой белый след. Иногда они тревожили, но чаще звали за собой в неведомую светлую даль, давали пищу для мечты и ощущение лёгкости и силы одновременно.    
                ***
   За неделю Димитрий оформил трудовые отношения, познакомился с генеральным директором компании «Абрис-строй» Иваном Владимировичем Птичкиным, специально приезжавшим в Долгое из-за важности объекта, и прорабом Сковородой Сан Санычем, который непосредственно будет осуществлять строительство усадьбы. Они приехали на огромном внедорожнике «Honda Pilot», но для того, чтобы добраться да места строительства, всё же пришлось пересесть на трактор, а на финишном участке рубить просеку. Птичкин, дородный крупный мужчина в дорогом костюме, чисто выбритый, с лоснящимися щеками, касавшимися лацканов пиджака и при ходьбе колыхавшимися, как складки сумоиста, ступал дорогими остроносыми ботинками по веткам, траве, обломкам фундамента и восклицал: «Какая красота, какая красота! Надо и себе в этих местах дачу построить». Сковорода, невысокий крепкий мужичок, стриженый под «ёжик», преимущественно молчал, равнодушно оглядывая место будущих работ. «Будет с ним хлопот. Такого, наверное, долго раскачивать придётся» – подумал Ксенофонтов. Но когда Птичкин уехал, и Сковорода начал работы, дела завертелись так быстро, что Ксенофонтов еле успевал отслеживать ситуацию.
   На следующей неделе из города пригнали технику, расчистили под грабли место строительства, поставили прямо на озере вагончики для рабочих, организовали питание и вывоз мусора. Для Димитрия и Сковороды соорудили отдельную подсобку.
Немного войдя в курс дела, Ксенофонтов предложил Сковороде дополнительно создать бригаду из местных мужиков. Тот согласился. Через Малых нашли бригадира, понимающего в строительном деле – Калинина Дементия Фёдоровича. Фёдорыч, как его здесь называли, – «мужик серёдный», то есть серьёзный, быстро организовал десять плотников и пять каменщиков.
                ***
   Князю Николаю понравилось в Долгом. Ему здесь почему-то дышалось легче. И не только от свежего воздуха. Но он немного смущался особого почёта. В храме, в Воскресный день за Божественной Литургией его пригласили в алтарь, а потом поставили на солее между иконостасом и большими иконами, отделяющими это место от средней части храма, где молилась основная часть прихожан.
   Собашникова катала его по Долгому в коляске, запряжённой тройкой белых лошадей. Конечно, сельские жители уже не кланялись его светлости, но смотрели с интересом: кто почтительно, кто в недоумении, а кто и с плохо скрываемой иронией.
   По случаю приезда князя устроили вечер, на котором выступил депутат Государственной думы господин Сухомлинов Степан Кириллович, глава района Дегтярук Илья Петрович, глава сельской администрации Сапожков Капитон Стальевич, госпожа Собашникова, настоятель храма протоиерей Дионисий Нестеров и местный учитель истории и краевед Сидоров Алексей Семёнович.
Первым выступал Сухомлинов. Моложавый, подтянутый, на лице обозначена бородка, как будто Степан Кириллович не решался отрастить полноценную бороду, но в то же самое время ему этого хотелось. Он говорил о единении народа, о восстановлении традиций и о национальной идее. Приезд высокого гостя, как он называл князя, с его точки зрения, несомненно, знаменовал воссоединение русского мира.
Дегтярук нажимал на богатый потенциал района и развитие экономики.
Зал почти полон, некоторые саркастически улыбаются.
Сапожков, которого все присутствующие, кроме пришедших с турбазы, хорошо знали, не стал говорить высоких слов, а попытался выразиться как можно проще и сказать правду. Правда заключалась в том, что жизнь трудна, сельская трудна в особенности, но в конце тоннеля забрезжил, наконец, свет. Капитон Стальевич, в недорогом костюме и в, не подходившем к нему, старомодном галстуке, покосился на благоухающую тонким ароматом духов Собашникову. Тут вмешался Дегтярук, и, взглядом испросив разрешения у депутата, встал и объявил, что только всем известная скромность помешала Капитону Стальевичу сказать, что Долгое – образцовое село, самое лучшее в области и одно из лучших в России!
«Молодца, Стальевич! Ай, молодца!» – послышались голоса из зала.
Следующей говорила Собашникова. Она, конечно, как всегда, очаровала присутствующих в зале мужчин и заставила женщин запомнить детали её наряда. Екатерина Игоревна рассказала о начатом восстановлении усадьбы Рощина и представила Ксенофонтова, который, смущённый, поднялся с первого ряда и поклонился сидящим на сцене и в зале.
Священник, выступавший после аплодисментов Собашниковой, тихим, но чётким голосом напомнил присутствующим о прошедших лихих годах и о нынешних мирных, поблагодарил односельчан и руководство за помощь в восстановлении храма и рассказал о планах организации воскресной школы.
Отца Дионисия присутствовавшие в зале слушали ещё уважительно-внимательно, а вот к середине рассказа Алексея Семёновича начали ёрзать на креслах. Князя же рассказ краеведа заинтересовал, ему стало жаль, что седенький учитель скомкал выступление, чтобы побыстрее закончить и не раздражать публику.
Дали слово князю. Присутствующие притихли.
Николай Ильич не привык выступать на публике, но последовательно и внятно рассказал, что в эмигрантских кругах многие хотели бы поучаствовать в восстановлении России, что обиды сменились желанием конструктивного сотрудничества и сейчас, пожалуй, самое подходящее время. Трубецкой не скрыл, что когда-то его род владел этими землями, и его визит, в основном, деловой. Но ему очень хочется взглянуть на российскую глубинку и на родные места. Понять их.
   – А где вы проживаете за границей? – ничуть не смущаясь, спросила девушка лет восемнадцати с турбазы.
   – В Париже.
   – А кем работаете? – спросила она же, оставшись стоять.
   – Ника, угомонись! Князь женат! – потянул её за рукав сосед, длинноволосый парень. Двое других прыснули от смеха.
   – Я соучредитель фонда «Наследие», который занимается восстановлением дворянских усадеб и иными проектами, – улыбнулся на замечание о своём женатом положении князь.
   – А какими ещё проектами занимается фонд? – Ника, видимо, решила не уступать князя никому.
В это время Анн-Мари, в свою очередь, проявила интерес к беседе и попросила князя Николая перевести. Ника стояла, переминалась с ноги на ногу, поправляла очки. Николай Ильич перевёл жене суть разговора.
   – А вы случаем не журналистка? – поинтересовался князь у Ники.
   – Студентка журфака МГУ. Может быть, заметку напишу про вашу деятельность. Что тут такого?
   – Нет, нет, всё в порядке! Я с радостью отвечу. Наш фонд ставит задачей именно деятельное участие в восстановлении архитектурных памятников, в возобновлении русских традиций, в проведении научных и родословных исследований. Самое широкое поле деятельности, включая даже инвестиции в промышленность и банковский сектор.
   – Благодарю! А вы не дадите мне свои контакты, чтоб я смогла переслать вам статью? – Ника подошла к президиуму, и князь протянул ей визитку.
Её спутники, парни, просто изнемогали от эмоций. Юная же журналистка спокойно проследовала на свое место, скромно опустила глаза и забарабанила пальчиками по планшету.
   – Charmant petite fille (прекрасная девочка, фр)! – улыбнулась Анн-Мари.
   – Светлейший князь, простите, может быть, я тороплю события, но не идёт ли речь о реституции? – поднялся представительный мужчина с сединой, солидным животиком и телефоном на шнурке.
   – Честно говоря, вы подняли очень сложный вопрос, – князь несколько секунд помолчал, – если я правильно понимаю, закона, регламентирующего данный процесс пока нет.
   – Закона нет. А желание-то вернуть собственность, наверное, у вас есть? – переглянулся задавший вопрос с сидевшими рядом, такими же солидными мужчинами.
По их лицам можно было предположить, что утвердительный ответ со стороны князя очевиден.
   – Господа, господа, прошу вас! Не будем бежать впереди паровоза! Вопрос оч-чень деликатный! Оч-чень... – вмешался Сухомлинов.
   – Я отвечу, но выскажу своё личное мнение, – спокойно отреагировал Трубецкой, – думаю, что если где-то сохранилось имение, или городской дом, дворец, и есть подтверждённое право на наследство, то справедливо было бы вернуть. С условием полного содержания новым владельцем или, в случае необходимости, реставрации. С землёй сложнее. Думаю, всё вернуть на круги своя невозможно. Все вновь построенные здания и земля под ними возврату не подлежат.
   – Скажи, князь, а вот если взаправду будет эта, как её… реституция. Будешь ты возвращать свои земли. А у нас у всех паи. И что делать? – набравшись храбрости, спросил Малых.
   – Так, наверное, ничего не делать. Ваши паи, значит, и земля ваша, – Трубецкой пока не вполне представлял себе, что такое паи.
   – А для чего же помещик без земли? Что он тогда делать будет? Одно название! – полуутвердительно, полувопросительно сказал Малых, и долго ещё смотрел на князя, – извиняйте, ежели чего...
   – Ты, Петрович, того… Забыл, что ли, что мы все свои паи либо уже продали, либо собираемся? – неторопливо поднялся бригадир Калинин. – Вот продадим мы землю вам или государству, так на ней кому-то работать надо. Рентабельно это? Сможете вы, Николай Ильич, зарплату нам достойную платить, чтобы выгодно работать было, или нет? Сейчас крепостных-то нет, а пенсия есть, и паспорта у нас есть, – он хитро прищурился, но говорил вежливо, спокойно.
   – Тут надо понимать, что сегодняшняя Россия правоприемница РСФСР, а РСФСР или СССР не правоприемники царской России, так как переворот был насильственный и имущество просто отбирали, – пояснил знаток с телефоном на шнурке.
В общем, после достаточно сухого начала дискуссия получилась весьма интересная. Князь в начале побаивался, что крестьяне примут его враждебно или с недоверием. Отец рассказывал, что господ иначе как «кровопийцами» и «эксплуататорами» в 1917 году и не называли. И про «тёмных, лапотошных» мужиков рассказывал. А тут на тебе – вполне образованные, рассудительные и крепкие хозяйственники. Сухомлинов в процессе обсуждения шепнул ему про паи, разъяснил, что это такое. Князь решил, что надо будет серьёзно обдумать эту тему.
                ***
   На следующий день Николай Ильич захотел осмотреть место строительства.
Работы идут полным ходом. Трубецкой в резиновых сапогах, со срезанной ольховой палочкой вышагивает по разъезженной дороге к стройплощадке. С ним рядом семенит Анн-Мари, время от времени что-то говорит по-французски князю. Димитрий и Екатерина Игоревна идут чуть сзади. С Собашниковой дочка и два телохранителя. Ксенофонтов украдкой разглядывает князя и пытается выискать в его облике черты наследственного аристократизма. Ничего особенного не находит. Выше среднего роста, подтянутый, чуть лысоватый. Одет просто, даже очень – джинсы, светлая майка с кровью от пары прихлопнутых комаров, кепочка. Его супруга худенькая, с ассиметричной причёской, в тёмных очках. То быстро-быстро что-то говорит, то замолчит надолго и только обводит пейзаж взглядом. Иногда делает безмолвные жесты, как будто сама себе что-то объясняет. Пара эта Димитрию симпатична. Они с князем на обратном пути даже немного поговорили о здешней природе. Анн-Мари тоже участвовала в разговоре, презанятно произнося русские слова, частенько путая их значения, время от времени кивая и постоянно улыбаясь. Выкурила пару сигарет.
   – Димитрий, а вы, я слышал, из этих мест? – спросил князь, когда они обсудили уже все важные моменты строительства.
   – Да, ваше сиятельство. Предки по матери отсюда, а сам я родился и живу в Нижнем Новгороде.
   – Прошу вас, не называйте меня сиятельством, ну разве уж при каких-нибудь наиофициальнейших церемониях. Просто Николай.
   – Хорошо. Я не был здесь более четверти века, и теперь вот вспоминаю детство, родные места. Меня часто привозили сюда ребёнком.
   – А я всего третий раз в России, но, знаете, не могу надышаться. Мне как будто хочется всё это вместить в себя, увезти с собой и понять!
   – Благодарю ещё раз, что получил эту работу! С местами нынче напряжённо.
   – Полно, полно… А, знаете, что? Давайте сходим к краеведу, который был на собрании. Алекс, Алекс…
   – Алексей Семёнович, – подсказала Собашникова.
   – Да, благодарю! Катя, удобно это будет?
   – Сейчас позвоню ему.
Собашникова связалась с Сидоровым, и он с удовольствием согласился принять князя.
   В чистом, просторном доме учителя их встретили сам хозяин, его дочь, недавно овдовевшая, Галина, и её пятилетняя дочка Алёнка.
   – Милости просим, дорогие гости! Усаживайтесь за стол. Чем богаты, тем и рады! – Сидоров провёл их по узеньким домотканым дорожкам в горницу с большой, недавно побеленной русской печью. Усадил за стол.
   – Ой, как хорошо, а то мы прямо со стройки, ещё не обедали! – улыбнулась Галине, достававшей из печи горшочки с жаркое, Собашникова.
   – И вы с нами, пожалуйста! – заметив, что Галина собралась уходить, попросил князь. – Николай, – представился он ей.
   – Галина, – женщина села на подставленный князем табурет.
   – Алексей Семёнович, нашего гостя очень заинтересовал ваш рассказ на вечере, и он буквально потребовал, чтобы я вас поближе познакомила, – от голоса, духов и всего облика Екатерины Игоревны горница как будто наполнилась её шармом и неотразимым обаянием.
   – Благодарю, Катенька, благодарю! Простите, уж назвал вас так, по- отечески, – Сидоров уселся поудобнее.
   – Мне очень приятно! – кокетливо проговорила Собашникова.
   – Charmant! – поддержала её Анн-Мари.
   – Я, Николай Ильич, родился здесь и никуда не уезжал. Вся жизнь прошла в родных местах. Потомственный учитель. Ну, а краеведение – и отдельное увлечение, и дополнение к профессии. Сейчас, знаете ли, не многие интересуются историей своей семьи, своего края. Как много они теряют! Обедняют себя.
       – Усадьбу восстановим, сделаем краеведческий музей. Думаю, можно выделить под это несколько комнат. Катя, Димитрий, как вы считаете?
– Легко! – Екатерина Игоревна справилась с жаркое и с благодарностью взглянула на Галину, наливавшую ей кофе.
    – Мама, мама, смотри! – в горницу вбежала Алёнка, держащая в ладонях двухнедельного котёнка. Сначала она подошла к матери, а потом, обежав стол, протянула котёнка Маше.
       – Какая прелесть! – Маша приняла его в ладони и поднесла близко к лицу, – какой классный! Откуда он, Алёнка?
       – Матрёшка принесла. У неё ещё четыре. Айда, посмотрим!
       – Айда! – Маша звучно повторила незнакомое, но интуитивно понятное ей слово, поднялась и, поблагодарив за угощение, отправилась за белокурой, загорелой Алёнкой.
               – Charmant! – таяла от умиротворения Анн-Мари.
               – Может быть, чего покрепче? – предложил Сидоров, – есть домашняя          
настойка на травках.   
Отказываться гости не стали. Наливка оказалась горькой, душистой и без сахара, в общем, как врачи и рекомендуют. Князь то ли в шутку, то ли всерьёз заметил, что она не хуже французского бренди. Димитрий, уставший за день от впечатлений и некоего психологического напряжения, которое испытывал ещё перед князем и Собашниковой, расслабился и обсуждал с Екатериной качество отечественного и зарубежного высшего образования. Алексей Семёнович повёл князя в свой архив, который располагался в мансарде, там же, где краевед оборудовал себе маленький кабинетик. Галина показала Анн-Мари хозяйство. Огород, фруктовый сад и хлев вызвали у княгини неподдельный интерес. И жестами ей общаться уже не было необходимости, так как Галина была преподавателем французского и английского языков в местной школе.
   Незаметно наступил вечер. Екатерина Игоревна разыскала Машу в дальнем уголке веранды, где дочь в дорогущих фирменных брючках лежала на полу и любезничала с большой чёрно-белой кошкой, вылизывавшей котят. Кошка в присутствии маленькой хозяйки, Алёнки, совсем не беспокоилась, позволяла брать котят в руки и с удовольствием принимала угощение в виде сыра. Екатерина, недолго думая, улеглась рядом с Машей, обняв её за плечи и поцеловав в голову. Вся компания, уже собравшаяся уходить, ещё минут пятнадцать ожидала их у калитки. Наконец, Собашниковы оторвались от котят, и, сопровождаемые телохранителем, подошли к остальным. Стали прощаться.
   – Так что, Николай Ильич, думаю, так всё и было, – седенький краевед заговорщицки, будто доверяя тайну, склонился к Трубецкому.
   – Интересно, интересно, – задумчиво проговорил князь.
   – Вы поинтересуйтесь при встрече.
   – При встрече обязательно. Только знакомство-то было шапочное.
Собашникова пригласила радушных хозяев заходить к себе, когда захотят, и они распрощались.
На следующей неделе князь с княгиней отбыли.
                ***
   Чета Разумовых уже почти месяц отдыхала в ведомственном санатории от бывшей работы Виктора Сергеевича. Такой подарок ему сделали при увольнении за безупречную службу. Семья выбрала именно этот вариант отдыха из-за того, что всю молодость ездила на черноморское побережье Кавказа, и теперь решила вспомнить былые годы и сравнить с зарубежными курортами, куда Разумовы иногда имели возможность выехать в тучные 2000- 2013 годы. Цена отдыха для работников прокуратуры символическая, поэтому можно позволить себе побыть на море подольше стандартных двух недель. Марина со Светланочкой, преимущественно, валялись на пляже или ходили на доступные оздоровительные и косметические процедуры, а Разумов чаще всего играл в шахматы или читал на роскошном балконе номера. Несколько раз они съездили на экскурсию. Светлана достигла уже  того возраста, что могла вскоре выйти замуж, хотя родители и советовали ей сначала получить высшее образование. Ухажёров хватало, но явного фаворита пока не было. Да никто и не сватался. Вместе с тем, она была вполне домашней девушкой, с удовольствием отдыхала с папой и мамой, особых хлопот не доставляла. И Марине так легче следить за дочерью, учить её женскому уму-разуму.
   Светланочка с матерью вошли в номер и застали главу семейства сидящим в своей любимой покойной позе на балконе, разговаривающим по телефону.
   – Уже два дня? И никаких требований?
   – Говорил же я тебе, что она что-то скрывает.
   – Андреич, ну чего ты волнуешься? Тебе-то что?
   – Понимаю, понимаю.
   – Не знаю, постараюсь.
На вопросительный взгляд супруги Виктор пояснил, что в Долгом произошло чрезвычайное происшествие, всё село гудит, а Панин уже вторые сутки разыскивает сына Собашниковой.
   – Иван пропал? – Светланочка вышла к отцу на балкон.
   – Два дня от него вестей нет. Куда ушёл не предупредил. По мобильному не доступен.
  –  Похитили выкуп требуют? – Марина спокойно развешивала мокрое бельё.
   – Пока ничего не требуют.
   – Сейчас попытаюсь с ним в соцсетях связаться, – Светланочка перебралась на диван и уткнулась в планшет.
   – Дорогой, открой-ка мне пивка! – Марина вышла на балкон, перегнулась через перила и вдохнула полной грудью, насыщенный ароматами моря и цветущих растений, сочинский воздух.
   – Дорогая, ты бы хоть халат накинула! – Разумов принёс пиво и отдал, занявшей его кресло, жене.
   – А что, ты меня стесняешься? – Марина положила стройные ноги на перила балкона и томно взглянула на мужа.
   – Ну что ты, Мариночка! Опасаюсь, как бы на тебя не стали слишком заглядываться другие мужчины! – он подошёл к жене и посадил её к себе на колени.
   – Правильно, опасайся! – полушутливо сказала Марина и поцеловала мужа в обширную лысину.
   – И в интернет не выходит, – вбежала на балкон Светлана, – папа, ты поедешь помогать разыскивать Ивана?
   – С какой стати? – ответила за мужа Марина, – у нас ещё неделя пребывания оплачена.
   – Ну, мама, так нельзя!
   – Да, Мариночка, давай пораньше уедем! Деньги вернут, я договорюсь.
   – Тебя, когда просишь в другом каком месте договориться, так ты «неудобно» да «неудобно». А тут как пальцем Панин поманил, так ты и полетел!
   – Мама, и я хочу Ване помочь!
   – Чем ты ему поможешь? Да и надо ли помогать-то? У богатых свои причуды!
   – Мариночка, но мы же отдохнули! Целый месяц здесь. Ты сама говорила, что надоело.
   – Так я тебя ремонт в квартире звала делать, а не по лесам шастать.
   – Тебе же в деревне и самой понравилось!
   – Так и быть, через день поедем.
   – Но, может быть поздно!
   – Витя, я с тобой уже двадцать пять лет живу. Мне самой погоны можно вешать. Там вся полиция на ушах стоит. А Панин твой выслуживается, да и без ума от этой барыни, по-моему! Меня не проведёшь. Вон как про неё рассказывал, как про какую-нибудь принцессу! И ты туда же? Так ты уж не на службе, тебе о заработке нужно думать. Или тоже в неё влюбился?
   – Мариночка, уж чего, чего...
   – Ладно, пока верю, – отрезала жена, – но поедем без спешки. Соберёмся, как люди. Купи-ка пока билеты на самолёт.

Продолжение 2 части и полный текст романа ищите на ЛитРес: