Красные слезы рябины - 20. Последняя переписка

В поликлинике нам выделили машину для перевозки, чтобы отвезти мать в больницу. Мы с фельдшером уложили ее на носилки, спустили с девятого этажа   и повезли в больницу. В приемном отделении больницы пересадили ее на коляску. Затем, как положено, прошли врачебный осмотр, врачебные консультации поднялись лифтом на третий этаж терапевтического отделения.   

Я из окна моего дома видел верхний этаж двадцать четвертой больницы. Все время подходил к окну и смотрел, понимая, что в этом здании лежит моя мать. Почему-то казалось легче, что где-то там лежит родное мне существо. 
Мать положили в палату, где лежало еще несколько человек, и я целые дни проводил в больнице.
С утра я приходил, и она завтракала.
Людмила Ивановна наш палатный врач приходила на обход и говорила:
 - У вас сегодня флюорография, невропатолог…
 Я с медсестрой Люсей усаживал мать на коляску и катил на флюорографию. Потом мы ехали  невропатологу.
Люся мне помогала с мамой. Я помогал ей с другими больными. Между нами наметились хорошие отношения. Прыщавая очень молодая, фигуристая  девушка в телесах все время крутилась у меня на глазах и внимательно наблюдала, как я ухаживаю за мамой. 
Когда наступало время обеда, мы с мамой обедали.  Мать плохо ела. Она за последнее время заметно потеряла в весе и утратила аппетит. Я часто доедал ее обед и ужин. Приходил домой поздно вечером и не всегда готов был готовить еду. День за днем накапливалась усталость.
Через неделю я вышел на работу. Принесли платы, и я принялся их проверять.
Галя появилась после поездки в Армавир во вторник. Она прошла мимо моего рабочего места, не останавливаясь. И когда проходила обратно, тоже не посмотрела в мою сторону. Ее вид мне показался подавленным, похоронным. Я словно почувствовал, что кинжал несчастья вошел в мое сердце. С ней явно что-то случилось.  И мне следовало ей помочь.
Я позвонил ей по местному телефону.
- Это я… - сказал, когда она взяла трубку.
- Кто это? – спросила она отстраненно.
- Один очень чужой мужчина, который хочет повидаться с одной очень чужой женщиной, - сказал я. 
- Ой, - сказала она и замолчала.
- Галя, почему ты молчишь?
- Я не молчу.
- Очень хотелось тебя повидать.
- Нет, - сказала она. – Нельзя… Нельзя…
- Просто прийти и посмотреть нельзя?
- Это ты?
- Да…
- Зачем ты позвонил?
- Потому я не мог не позвонить.
- Я думала, ты не позвонишь.
- Зайти к тебе можно?
- Заходи.
Я оставил проверку плат и направился к ней.
Она сидела в черном платке на рабочем месте.
- Что случилось?
- А ты ничего не знаешь? – спросила она.
- Нет, - с испугом сказал я.
- Я тебя похоронила. Убедила себя, что ты тоже умер. Такую жуткую сцену придумала… Я ведь вернулась на девять дней…
- Галя, я жив и здоров.
- Откуда тогда кровь на белом халате?
- Послушай, какая кровь? Какой халат?
- Ты ничего не знаешь?
- Что я не знаю.
- Ты убил нашу любовь.
- Галя… - выкрикнул я и испугался того, что сказал это слишком громко.
Все в комнате на нас оглянулись.
- Я к психиатру ходила, - тихо сказала она.
Я  протянул ей пакетик с орешками.
- Что это? – спросила она.
- Это мои отвердевшие слезы, - сказал, я расчувствовавшись. 
- Ты плачешь? – спросила она.
- Нет…
- Почему у тебя глаза блестят?
- Они у меня все время блестят.
- Будь мужчиной.
- Стараюсь.
- У меня такое впечатление, что мы соединены где-то там… -  показал пальцем в небо. – На самом верху… 
- Ты действительно так думаешь?
Я закивал  головой. Меня начинал волновать ее сладкий тающий голос.
- Ладно, иди… Мне нужно работать, - сказала она. – На возьми…
Она подала мне листки бумаги.
- Что это? – спросил я.
- Это тебе все объяснит.
Я взял бумаги, поднялся и ушел, думая о том, что между нами есть непонятная связь, божественная. Когда-то, где-то мы были родными людьми. И теперь мы нашли друг друга  в этой жизни. И потеряли. Я боялся ее потерять, но ничего не мог сделать с тем, чтобы этого не произошло. 
 
На рабочем месте я развернул ее листки и прочитал…

«Реквием

Говорят, от любви до ненависти – один шаг.
Много раз я думала – почему?
Теперь  я это знаю!

Красивая, рожденная недавно,
Хотевшая прожить еще сто лет,
Она, Любовь, не знала, что внезапно
Открылся суд на ней и ей держать ответ.

«За что?!» - растерянно спросила,
Окинув взглядом нас двоих.
«Отец и мать! Ведь вы меня родили.
Для счастья появилась я на свет.

«Я дар судьбы, Вам посланный Богами,
Я искра Божья и достаюсь не всем!
Вам повезло, так неужели сами
Хотите жить и дальше вы во тьме?!»

Она смотрела нам в глаза с надеждой,
Что сжалимся и не убьем свое дитя,
Что улыбнемся, как бывало прежде
И не дадим в обиду никогда.

Но лица наши были так суровы,
Что поняла она – сегодня! Здесь!
Суровый приговор исполним.
Сейчас придется умереть!

«Кто?» - вымолвить едва сумела –
Так кто из Вас мне станет палачом?
Не ты ли мама?» - «Нет!» - я побледнела.
«Вы разберитесь сами здесь с отцом!»

Я кинулась к двери. Не помню, где бродила.
Где  я была, с кем говорила.
А в мыслях… «О ужас!.. Какой позор!..
Сейчас… Уже свершился приговор…»

Не видя ничего, без чувства, без любви
Вернулась я к тебе, чтоб завершить обряд.
Открыла дверь – ты рядом с ней стоял,
В крови был белый твой халат!

Я набрала сосуд той алой крови
И отдала тебе, чтобы отнес домой.
Спросила тихо: «Ты доволен?
И крикнула: «Пусть мать упьется кровью той!!!»

И ненавидим мы с тех пор друг друга,
Лишь помним про расправу  сгоряча,
А над Любовью нашей в свете круга
Все плачет, тая, бела свеча!»

Ниже стояла ее подпись – гора с перечеркнутой волной. Стояло число и приписка.
«Она умерла на третий день,
 в день ее похорон
написаны эти строчки».


Эти стихи меня убили. Я ходил потерянный, растерзанный, побитый и понимал, что между нами все кончено.

- Что с тобой? – спросила мать, когда я к ней пришел.
- Ничего, - ответил я грустно.
- На работе неприятности?
- Нет, все нормально, - ответил я и поправил в себе все, что могло говорить о моем состоянии. Я улыбнулся и принялся ей помогать.

На работе Галя увидела меня и испугалась. Она поняла, что сделала то, чего я от нее не ждал. Мне казалось, что от нее я буду иметь хоть какую-то надежду и поддержку. Но это оказалось не так.
 В  тот же день, вечером она подала мне короткую записку:

«Не относи это к себе! Считай, что это печальная сказка, как и все что с нами произошло!»

   
Я по-прежнему возил маму по кабинетам, где проходили те или иные обследования, по врачам. И ничего не находилось. Заведующая терапевтическим отделением что-то не появлялась. Раньше иногда я ее встречал в коридоре. Теперь я не видел ее. И спросил о ней у нашего лечащего врача.
- Что-то я не вижу Ларису Сергеевну. Куда она пропала?
Людмила Ивановна ответила:
- Лариса Сергеевна сломала руку.
- Жалко, - сказал я и немного расстроился.

Через несколько дней Галя зашла к нам на стенд и протянула еще сложенную бумажку. И мне показалось, что между нами еще не все кончено. В этой бумажке скрывалась какая-то надежда на возобновление хоть каких-нибудь отношений.

Я незаметно развернул бумажку и прочитал стихи:

«Я чайка летаю над морем…» Это были новые стихи об одиночестве, продолжение прежних. Горькие, беспросветные… И снова чайка…

В ответ я написал ей письмо.
«Спасибо за «Чайку»!.. Стихи мне очень понравились. После третьего и четвертого прочтения еще больше понравились. Я перестаю в тебе видеть просто очень чувственную, сексуально озабоченную женщину. И начинаю видеть в тебе тонкую душу.  Утонченно организованное существо и настоящего человека. Я счастлив!!!
ЮЮЮ»

Через несколько дней она подала мне в руки новое письмо.

«В понедельник, вечером мне было почему-то грустно, хотя день прошел удачно, и я увидел тебя, говорила с тобой. Но вечером что-то нашло и захотелось с тобой поговорить. Это даже не стихи, я почти не работаю над ними, как ты, вытачиваешь каждое слово. Это просто мысли вслух, иногда полный каламбур.
Прочти, это о нас.

Во вторник утром было какое-то радостное настроение, я собиралась вас познакомить с Александрой, не отдавая себе отчет зачем. Просто хотелось, чтобы два дорогих мне человека знали друг друга. Когда ты отказался, сказал, что тебе не до этого, я поняла, что это было лишнее с моей стороны! Прости!
Сегодня мне плохо, но самое ужасное, что мне не к кому броситься за помощью. Ты не доступен. Другим ничего не скажешь, родители далеко. И знаешь, что мне пришло в голову – я поеду к моему доктору, психотерапевту. Нет, конечно, он многого не знает, да ему и не надо ничего говорить, он посмотрит, прочтет меня и поможет, как это было много раз. В нем есть какая-то уверенность, сила, надежность, конечно, - он поможет!
Иногда мне кажется, что и ты такой же, но в другой раз кажется, что нет, будто ты хочешь спрятаться от проблем.
Сегодня я взяла с работы все твои записки и все снова  прочитала! Почти везде ты осторожно проводишь между нами черту, как будто боишься лишнего сказать или написать.
Чтобы тебе совсем было спокойно слушай:
Если я опускаюсь до того, чтобы говорить с мужчиной о том, что я хотела бы в прошлом выйти за него замуж, то это значит, что теперь, в настоящее время, это невозможно; значит этот вопрос уже отпал, и именно поэтому, считаю возможным открыть свои карты – «был шанс и вы его не использовали». Когда же это произнесено мной – это значит, что я не выйду замуж просто из гордости или должно произойти что-то сверхъестественное!
Ну, вот, так что с нашей женитьбой мы разобрались!
Можешь спокойно говорить, что ты любишь – это тебя ни к чему не обязывает!
Кстати, когда-то читала о классификации женщин. Оказывается, есть женщины, которых любят, есть – на которых женятся, есть – которых всегда уважают. Так вот я отношусь к тем, кого любят, но никогда не женятся! Что это счастье или несчастье? Как ты думаешь?
Ну вот, скорпионья ирония начинается. Если говорить серьезно, твое письмо меня расстроило. Во-первых, испугалась, что ты уйдешь, и будет снова пустота! Во-вторых, твоя уверенность, что звонил кто-то  из моих, меня тоже расстроила. Из моих это мог делать только один человек и больше никто - или в этой жизни я совсем ничего не понимаю!
Ты не думай, я понимаю, как важен для тебя покой твоей мамы.
Я уже не знаю, что мне можно, а чего нельзя.
Я устала от «ухаживания за тобой»:
- Я звоню…
- Я прихожу…
- Я подхожу.
Я чувствую себя навязчивой, мне от этого плохо, я не знаю… Нужна тебе или нет?.. Вообще, уже ничего не понимаю! Сознание, что из-за меня все неприятности, что я перехожу какие-то границы, меня уничтожает! Знаешь, я не чувствую себя старше тебя. Иногда мне кажется, что ты просто старик! Только иногда в тебе что-то оживает и истинные чувства проявляются – и эти мгновения прекрасны – я вдруг вижу, что ты любишь меня, что ты рад мне, что я нужна тебе. Все изменяется мгновенно, я радуюсь, как ребенок! И даже мысли, что это все кончится, не омрачают этих минут!
Я думаю, что все равно я счастлива, что я люблю тебя, ну и что ж что я твой транзит… Помнишь эту песню? И, вообще, много написано песен про нас.  Я как услышу новую песню про любовь, так понимаю, это про нас. Может быть, я тебе дам послушать песню, и ты наконец услышишь «Рождение любви» Я так условно назвала эту мелодию. Она появилась вместе с тобой и также внезапно покорила меня. Я сразу поняла, что это о тебе и о нас, обо всем прекрасном, что будет!

Уже совсем ночь! Я улетаю в космос и на прощание экспромт…

«Не знаю я, зачем пишу.
Кому все это нужно будет?
Как я живу и чем дышу.
Кто любит, помнит, не забудет…»

А теперь классика:

«Спокойной ночи, говорю я снова
И верую, что не настанет дня,
Когда два этих тихих слова
Промолвит кто-то поздно для тебя!»
Действительно, кто еще скажет тебе: «Спокойной ночи» в 1 час 20 минут ночи.
Спи, а я буду тебе сниться. Люблю тебя!»

Я в тот же день написал ей ответное письмо.

«Я делал тебе предложение расписаться тайно. Я называл тебя моей женой. Надо просто было подождать какое-то время. Не могу переступить через мать… Не могу… Я себе потом это не прощу…Много раз придумывал, как нам быть вместе. Предлагал тебе расстаться на несколько лет. Представь, что я капитан дальнего плавания. Ушел в далекое плавание на десять лет. За десять лет что-то обязательно изменится. Мы проверим свое чувство и будем вместе. Ты не согласилась. Сказала, что это очень много времени и неизвестно, какими мы будем через десять лет. 

Наверное, я действительно сказочник и придумываю себе сказки, чтобы жить в них. Чтобы уйти от будничности и неразрешимых сиюминутных проблем.   Я обещаю себе счастья в будущем и желаю его другим. Помнишь, ты говорила, что стояла в переходе между зданиями над улицей, а я не оглянулся. На самом деле я ведь оглянулся. И в другой раз я тоже оглянулся. Вбежал в трамвай, открыл окно и махал тебе, высунувшись в окно шапкой. А ты этого не видела. Может быть, и в жизни ты не видишь чего-то главного. Например, что рядом живут люди и мучаются. Ты ставишь свои муки превыше всего. Пожалуй, в этом наше главное отличие. Ради своего счастья ты готова пожертвовать счастьем других. В последних словах ты от меня все время уходишь. Ты как бы хочешь уйти и не можешь этого сделать. Ты ждешь от меня слова, которые бы тебя оскорбили. Помнишь, ты говорила мне, ударь меня, ударь. Мне легче будет от тебя уйти… Но я не могу тебя оскорбить и не могу тебя ударить. Ты говоришь: «Я ухожу». Хорошо, иди, если тебе так будет лучше. Я ко всему готов. Конечно, я сейчас не могу тебе дать того, что ты заслуживаешь и так хочешь. Я не знаю, как все будет дальше. Только обещаю себе счастье, потому что иначе жить без надежды на счастье не могу. И прошу его у бога для тебя. Будь счастлива. Мое отношение к тебе неизменно. И вот это главное. А остальное все ерунда, мне именно так хочется думать. А как мы будем жить, если будем, не знаю. Да, я живу в сказке, которую сам для себя придумал. Может быть, и ты меня будешь навещать в ней. А нет, уходи – дело твое. Ты птичка, сидишь у меня на ладошке. Мне тепло от тебя. Но я вовсе не собираюсь тебя держать. Ведь тебе, может быть, плохо, неудобно и отвратительно так сидеть. И нужно нести тепло другим людям. Я все понимаю. И меня устроят с тобой любые отношения, если они позволят мне встречаться с тобой изредка. Хоть бы раз в три года.
ЮЮЮ».

Через какое-то время она написала мне письмо:

«Я столько тебе «сказала» сегодня ночью, что не знаю, о чем еще писать?!
Ты прекрасный, великодушный, и я несчастна, что приношу тебе столько хлопот, вместо радости. И все дело не в том, что – «условия», «система»… Ведь это камуфляж, а главные слова уже произнесены: «Ты свободна и я свободен!»... «Друзья». Ты щадишь меня – спасибо. Но я все поняла. Просто я не настолько дорога тебе, чтобы из-за меня менять привычный образ жизни! И ничего-то тут не поделаешь! Не думай, что я липучка, от которой нельзя отделаться.  Я никогда не навязывала себя никому и у меня хватит гордости уйти самой. Я ухожу! Я ухожу в ту, другую жизнь, где мы – «Друзья» и оба свободны (но как хотелось свою свободу принести  к ногам любимого человека!).  Ты придумал неплохую сказку, ты – ушел в плавание, и я тебя буду ждать!  Ну что ж, я остаюсь в твоей сказке, я становлюсь сказкой!
Мы, те, остались в прошлом году, а начинается новый год и значит придет год время новогодних сказок. И в этом году меня той уже не будет!
А из сказок не возвращаются, (если не спасет кто-нибудь сказочную принцессу)!
Нет, тогда ты не обернулся. Ты ушел, а я стояла долго в переходе над улицей и смотрела тебе вслед, мне хотелось, чтобы ты обернулся, но ты очень спешил от меня.    
Все слова благодарности тебе уже произнесены. Бессмысленно говорить, что я этого никогда не забуду…
Ты слышишь, я тебя никогда не забуду!
Ты единственный духовно мне близкий человек, ты сразу же прочитал, нет, почувствовал меня. Буду помнить твои глаза надо мной, твои прекрасные слова… помнишь! Знай, что мне было хорошо с тобой, я ни о чем не жалею!
Хочу быть такой же сильной, как ты! То, что живу одним днем – неправда, иначе, почему я осталась в семье! Сильные всегда несчастны, потому что не могут причинить боль другим. Просто во мне столько любви, неистраченной, - она переполняет меня! И все это никому не нужно!

Кончился звездный дождь,
Настало время смятенья!
Ты все равно уйдешь
И нет мне ни в чем спасенья!

Крохотный кусочек пищи
Отобран судьбой снова!
И снова я стала нищей,
И снова не вымолвлю слова!

Нет, дальше не стоит писать, это уже становится неинтересно и нагоняет грусть вместо радости перед новой жизнью.
Завтра я начну возрождаться, то есть уже сегодня. Я опять не сплю и прощаюсь с тобой перед уходом! И снова говорю тебе – помни меня! И вижу, как ты киваешь! Красивая короткая сказка!  Видишь, я свою уже закончила, а ты? Интересно, а в сказках радиограммы с борта судна дальнего плавания  присылают? Это я так, чтобы тебя развеселить!

Это была Я!»    

В тот же день я написал ей письмо.
«Я все понял!.. Ценю!.. Преклоняюсь!.. Ты Богиня!.. Я ничто… Готов взять всю боль, которую ты перенесла в себе. Ты самое светлое, что было у меня в этой жизни.
Я не смог для тебя ничего сделать. Не принес ничего кроме страданий. Прости.
Конечно, мы становимся уже не те. Твое чувство ко мне уходит с болью, которую ты несешь дальше по жизни.
Не за глаза любил! Не за нос! Не за губы люблю! Но за ДУШУ!
Хочу для тебя. Хочу счастья. Молю Господа Бога, чтобы взял все счастье, которое мне предназначалось в личной жизни, и отдал тебе. Ты достойнее, светлее меня.
А я во тьме. Никого и ничем не могу одарить. Просто чувствую темное пятно над собой. Оно  сгущается, чернеет и опускается мне на плечи. Обволакивает. И  мне надо еще как-то прожить этот отрезок жизни в черноте, безвыходности, неприглядности. А ты чудо. Меня еще никто так не любил.  И я тоже никого, никогда так не любил. Это было сумасшествие. Неповторимое, прекрасное, как дерзкий возвеличивающий сон. Ты чудо!.. Ты просто чудо!.. Столько страсти и самоотверженности. Столько любви, преданности. Нельзя описать это словами.  Не хватает ума, чувств, чтобы это понять, охватить всецело. Дорогое мое скорпионище.  Ты самое прекрасное чудовище в мире! Как мне будет тебя не хватать. Если бы ты только знала. А я?... Я всего лишь маленький львенок. Может быть, я когда-нибудь вырасту в большого льва. А может, так и останусь таким. Может, порода у меня карликовая. Время покажет. Но не отлучай меня от себя навсегда. Не отлучай. Оставь хоть путь к тебе. Маленькую тропку, чтобы я мог приходить к тебе, как паломник к святым местам.
Только представлю, как мы мучились, что ты со мной перенесла, сердце кровью обливается. Нет, я тебя не достоин. Потому что все во мне подчинено мифическому совершенству, стремлению к фантазийной чистоте, к идеальному. Это не значит, что я робот и могу переступить через все на свете. Нет!.. Но жертвовать матерью ради своего счастья, своего благополучия я не могу. Моя жизнь сейчас треугольник с острыми углами. Один угол – это ты. Такая чувственная, жертвенная, готовая на все ради любви. Чего стоят только твои слова: «Ну что мне для тебя сделать?». Ты слишком многим помогаешь и даже в ущерб себе. Эти слова звучат во мне, как  гимн твоего искреннего и преданного чувства. Другой угол – это наша новая работа и мои поэтические устремления.
И третий угол – это моя мать, которая для меня мягко стелилась по всей жизни. Которая связывает меня с прошлым грудным молоком, слезами, бессонными ночами и которая пожертвовала всей жизнью ради меня.
И каждый из этих углов теперь необыкновенно остр. И сейчас особенно. И каждый угол упирается мне в сердце.
Ты права. И в той статье, о которой ты мне рассказывала,  правильно говорится, что от меня нужно бежать. Но я не интимофоб. Я не хочу жить в свое удовольствие, ничем себя не обременяя. Впрочем, всего не объяснишь. Единственное, чего я страстно желаю, это счастье для тебя.
 
Счастье тебя, дорогой мой человек.

Мой галчонок! Мое скорпионище! Мое чудовище!

Мое самое дорогое!

П.С. Твое чувство возвеличивает!!! Жалко, что я для тебя не успел ничего сделать. 

ЮЮЮ».

Она ничего не написала мне, ни строчи. Через неделю пришла на стенд. Мы поговорили о работе. И она сказала:
-  Знаешь, недавно со мной произошел один случай. Я ехала в троллейбусе. Вскочила на ступеньки и почувствовала, что у меня сломался каблук. Это для меня и для всех женщин большая проблема. Я не знала, что мне делать. Стояла, поджав ногу. Надо было сломать другой каблук, чтобы я могла дальше идти. И тут ко мне подскочил один парень. Он спросил, что у меня случилось. Я ему сказала, что у меня сломался каблук, и я не знаю, как мне дальше быть. Он сказал, что эту проблему он может легко решить. На следующей остановке он предложил мне выйти из троллейбуса. Я с его помощью вышла на тротуар. Он подвел меня к какому-то зданию и ушел в подъезд. Через пять минут он вышел с сапогами в руках. Я померила… Они мне подошли… Представляешь? Он забрал мои сапоги и сказал, что починит их и потом вернет в обмен на те, которые он мне дал.
Она ушла, а я остался в беспокойном состоянии. В голове крутилась одна фраза: «Она примерила на себя чужую жизнь… Она примерила на себя чужую жизнь…»
Прошло какое-то  время, и я сел писать ей письмо.

«Твои слова согревали меня, как плоды… Они падают и с этим ничего нельзя поделать…

Галочка! Галка, дорогая моя!..
Я не могу тебя больше держать. Не имею права, не должен, не смею.
Ты уже несколько раз пыталась со мной порвать. И я, где мольбою, где исповедью, вызывая сочувствие, искал понимания и находил!.. При этом не говорил ни «да», ни «нет». Теперь я так не могу.  Вижу, как ты в мучениях, не сознавая всего, стремишься к свободе, к счастью полнокровному, коего и достойна. Тебя тяготит твое положение.  Я не даю тебе и не дам того, что тебе нужно. Теперь понимаю вполне твое унизительное положение с этими «голубиными» встречами, с этими отрывками из большого романа. Прости!.. Прости за все!.. Если можешь… Я не должен был так поступать безоглядно, опрометчиво, бездумно. Не должен был тебя унижать.
Ты мечтала о возвышенной любви. Ну, вот… Теперь мое чувство к тебе будет таким.  Да… И что же такое возвышенная любовь? Это, конечно, совсем не то, что все время рядом, преданность в лазах, ласковые слова. Может быть, это недостижимость? Чувство, когда она для тебя богиня. Тронуть не смеешь, заговорить не можешь, а только молиться где-нибудь в тихом уголке, где-то в сторонке.
Мы не кошки и не собаки. И общение на подсознательном уровне с помощью тел что это? Может быть, это что-то скотское? Какая-то упрощенность перетекающая в привычку и повседневность?
Нет все-таки, перечеркивая все  сказанное и несказанное, зачеркивая философию и все свои сомнения, хочется умереть от глубокого и редчайшего благородства к тебе.
 И теперь главное… Я не могу того, что ты – удивительная, духовно щедрая, чуткая и богатая на чувства – так заслуживаешь. Поэтому я говорю тебе: «Ты свободна!» А я буду рядом с тобой столько, сколько тебе будет нужно. Просто знай, что есть человек, который тебя понимает во всем и до конца. И всегда поймет.
Я хочу для тебя невиданного счастья. И знаю, оно придет, потому что ты светлый человек.
Ты у меня хорошо организованная и тебе только стоит уделить немного внимания себе, и все получится.
Знаю одно и точно. Если твое счастье не состоится – мне будет очень плохо. И делая что-то для своего счастья, думай, что это и для меня.
И еще одно… Не кидайся в раскрытые объятия, не витай в облаках. Не примеривай на себя чужую жизнь. Ты столько уже ошибалась.
Кто он этот новый человек? Откуда у него сапоги твоего размера? Здесь фантазия моя начинает меня сильно тревожить. Будь осмотрительна… УМОЛЯЮ!!!..
Ну, вот… А теперь я с благородством склоняюсь и с невероятным почтением   
Целую твою руку…
ЮЮЮ».

Она снова не написала мне письма.  Ни строчки. Пришла через две недели, села за большим столом очень сосредоточенная и расстроенная. Положила пред собой на стол папки с рабочими бумагами и заговорила о работе вяло, тяжело, с усталостью, которая на нее вдруг свалилась. Я понимал, что она пришла не за этим и ждал. В конце она сказала:
- Ты знаешь, он предложил мне стать его любовницей…
Я не посмотрел на нее и грустно закивал головой. Мне нечего было ей сказать. Именно это я и подозревал, именно этого я и боялся.
Она тихо поднялась и пошла к выходу со стенда. 

Три недели мы проходили с матерью обследования. Я возил ее из кабинета в кабинет. Оставалось всего несколько обследований. Я уже не верил, что у мамы что-нибудь найдут. Ей наметили гастроскопию для обследования желудка. И за этим ей придется пить барий, чтобы проверить состояние кишечника.  Чего она очень боялась и говорила:
- Я не знаю, как я его буду пить… Не знаю, как выдержу.

В этот день я повез ее на гастроскопию. Она плохо выглядела. Пред нами в очереди в кабинет сидели две девушки. Они любезно предложили пропустить маму вперед.
Когда из двери кабинета вышел бородатый врач и предложил войти следующего, я поднялся и покатил тележку с мамой к нему в кабинет.
Он попросил меня выйти. Я вышел из кабинета и сел у двери. Шло время, а обследование все проходило. Девочки у двери стали переглядываться и спрашивать одна у другой, почему так долго. Они уже, наверно, жалели, что пропустили меня с мамой вперед. Мне так казалось… За время, которое мама провела на обследовании, могло пройти уже человека два-три. Наконец, врач на коляске вывез маму из кабинета и попросил нас подождать заключение. Мы еще некоторое время ждали, пока он напишет врачебное заключение. Скоро он вынес нам заключение и сказал девочкам, чтобы они пока не заходили, потому что ему нужно подготовиться к новым исследованиям. Мама сидела на тележке и надевала кофту, в которой ездила по коридорам. Врач все не приглашал девушек и не приглашал. Мне это показалось странным и подозрительным. Мы уже уезжали, а девушки все продолжали ждать у кабинета. «Конечно, - подумал я, - врачу нужно промыть приборы, инструменты, которыми он проводил обследование».
- Как все прошло? – спросил я у мамы.
- Он запустил мне в пищевод трубку и что-то все смотрел. Потом  взял биоматериал из желудка для исследования.
- Биопсию? – спросил я.
- Кажется, он так сказал.
Мы ждали результатов биопсии и следующего последнего обследования с барием. Маме следовало выпить литр бария. Это такая белая жидкость  растворенным в ней барием. Я расспросил об этом у палатного врача, Людмилы Ивановны. И она рассказала, что барий это что-то вроде мела. Теперь мы ждали этой процедуры с тревогой.

Наша палатная медсестра Люся, которая все время попадалась мне на глаза, вдруг перестала приходить в нашу палату. Я ей помогал отвозить больных на исследования, и она мне что-то помогала. У нее в подопечных, конечно, имелось несколько палат. Люся все время улыбалась мне особенной улыбкой. И неожиданно, как мне показалось, я ее перестал видеть. Она почти не заходила к нам в палату. А если заходила, то быстро что-то делала без улыбок, приветствий и выходила. Мне снова показалось это странным. Ее отношение ко мне как будто изменилось.
Вокруг меня что-то происходило. Но что, я никак не мог понять. Все объяснилось, когда Людмила Ивановна пригласила меня выйти с ней из палаты в коридор.
Я вышел и приготовился слушать то, что она мне скажет.
- Я вас прошу, не волнуйтесь и примите это как должное.
Я кивнул ей головой и посмотрел прям в глаза.
- У вашей мамы рак желудка. Здесь мы вам больше ничем не сможем помочь. Вы договаривались с заведующей отделением, что заберете маму из больницы.
- Да, мы так договаривались.
- Поэтому будем готовить вашу маму к выписке.
«Вот почему все так на меня смотрели и другая молоденькая медсестра, которая соперничая с Люсей тоже крутилась у  меня перед глазами, теперь проходит мимо и не здоровается», - подумал я.
Когда я вернулся, мама спросила:
- Что она тебе сказала?
Теперь мне нужно было следить за выражением глаз, мимикой, жестами и глазами. Я ничем не должен был дать понять, что у нее онкология.
- Что все идет нормально. Обследование кишечника тебе отменили. Так что барий пить не нужно будет.
- А температура? – спросила мама.
- Инфекция… С этим мы будем бороться дома. Тебе же здесь уколы делали. Температура пропала…
- Да… - задумчиво согласилась мама.
- Она в выписном листе даст рекомендации по лечению.
По дороге домой я думал о том, что колдунья тогда была права, и все произошло, как она говорила.  У матери действительно обнаружили рак желудка. И если бы я ей тогда приносил воду в банке, может быть, она выздоровела и жила дальше. Но я не мог носить ей воду, потому что колдунья куда-то делась. Растворилась в этой жизни та, как будто ее и не было.

В тот день на работе я обнаружил на своем рабочем столе открытку. Я сразу понял, от кого она, и не ошибся. Под цветастой картинкой шла праздничная подпись: «Поздравляю!»
Я повернул открытку обратной, белой, стороной и прочитал:

«Я поздравляю тебя с прошедшей любовью. Этот год с тобой был для меня по-своему дорог. Удачи тебе! И пусть сбудутся все твои МЕЧТЫ!»

Там, где на открытке имелась печатная надпись: «Куда», я прочитал: «И близко и далеко». Там, где было печатными буквами написано «Кому», рядом от руки прочитал написанное: «Совсем чужому мужчине». И на месте обратного адреса я прочитал: «От совсем чужой и брошенной женщины».