Щека Тарковского

Долбануло меня большой металлической качелью. Сам момент удара стёрся из памяти, может вследствие шока. Только вижу себя в зеркале, а на щеке ровнёхонький разрез с ярко-красной внутренностью. Боли тоже не помню. Мне было года четыре, может пять.
— Если наложить швы, то останется шрам. Если стянуть, срастётся.

Наша соседка, хирургическая медсестра и другая, которая мне, бледной болезненной девочке, с завидной регулярностью приходила делать уколы, устроили консилиум и порешили, как будет лучше.
Папина родня с таёжной фамилией Медведевы срочно раздобыли и прислали баночку с волшебной мазью, и началось моё лечение. Мама много работала, а папа всегда выходил во вторую смену, поэтому именно он взялся каждый день мазать рану барсучьим салом, а потом аккуратненько залеплял пластырем. Сколько это магическое действо продолжалось, сказать не могу, но попробуйте сейчас найти у меня шрам? Даже я сама, пристально разглядывая своё отражение, не могу определить, через какую часть лица — правую или левую— я из Медведевой превратилась в Барсукову.

Каждый год девятого марта после всех поздравлений с дэ рэ обычно смотрю "Солярис". По многим причинам. Мы оба 72-го года выпуска. Разумный океан, транслирующий наши страхи и подавленные чувства, потребность в человеческом тепле — так похоже всё это на сны, что мучают долгую жизнь.

Встреча. Разговоры без слов, многобуквенная переписка по полночи. Всё сразу стало ясно. И совсем не ясно, как с этим всем быть. Душа наразрыв. И в то же время будто  пазлы сошлись без всякого искусственного подлаживания.
Как это возможно, что из тысяч встреченных людей    впервые услышала:
— Твоя душа, как Хари, рвётся сквозь обшивку корабля, продирая тело вкровь...

Задолго до рокового дня Вселенная уже подсказала тебе тщательно готовить для меня волшебную "мазь", излечивающую раны и телесные, и душевные.

— Что это в банке? Пахнет из детства.
— Барсучиха ты моя. Хари.