Воровка

В небольшом посёлке, в котором обитало около восьмисот душ, где-то в средней полосе России проживала семья Прохвостовых.

Всего пятеро их было: пожилая мать Валентины, которая была замужем за Петром, шестнадцатилетний сын Миша — тихий, начитанный, — и ещё маленькая дочь Просковья, которую так нарекли в честь бабушки.

Пётр ездил подрабатывать в ближайший город на завод разнорабочим. Получал мало, попивал, но не сильно — не так, чтобы валяться в канаве, как многие другие мужики из поселения. Да и баб, любивших «глотнуть», там было предостаточно.

Валентина работала в местном детском саду нянечкой, что было удобно по двум причинам: и за Прошкой можно было присматривать, и остатки обедов да ужинов она носила домой. Лучше же, чем выбрасывать? Не объедки, а оставшиеся порции — котлетки, картофельное пюре, запеканку.
Жили-то бедно. Всегда ни на что не хватало. Впрочем, всем в посёлке, может, кроме пары счастливчиков — кому наследство досталось, кто своё дело имел, пусть небольшое, — всё же жилось туго.

Многие сидели вообще без работы, болтались около местной пивной, если деньги водились. Кто подворовывал в городе по-мелкому, кто милостыню в том же городе просил — дай Бог, чтобы на бутылку в конце дня хватило.

Дома у многих были старые, подгнившие, да и народ в основном в обносках ходил.

Валентина всё же не хотела такой участи для своих детей. Умела всё, хоть уставшая, да практически днями без мужа — невыгодно было ездить туда-сюда, вот Пётр и появлялся только к выходным. Она готовила, в доме, пускай скупо обставленном, было чисто. Шить сама могла: достанет ткани, а от матери швейная машинка ей досталась — и настрочит хоть пару летних платьев для Прошки, её крошки. Растут-то они быстро.

Да и Мише что-нибудь обновит. Себе — пореже, а матушка её вообще отмахивалась, носила одно и то же:
— Стара я и так, куда мне выряжаться. Да и не сватается никто, — шутила она.

Но на работе у Валентины случились неприятности. Кто-то пожаловался начальству, что Валентина еду детсадовскую ворует.
Ну и вызвали её к Антонине Сергеевне, директору сада.

Валентина, прижимая руку к груди, оправдывалась:
— Да всё равно в мусорку выкидывать, жалко ведь! Какой толк? А так дома дети у меня голодные сидят. Да и собак подкармливаю, две их у нас. Но разве это воровство, Антонина Сергеевна?

Директор недовольно стучала ручкой по столу и строго впилась глазами в нянечку.
— А по мне — так воровство! Государственную собственность таскаешь!

— Так что же, выкидывать на помойку? — возразила Валентина.

Антонина Сергеевна перебила её:
— Не в этом дело. Воруешь ты — и точка! Неделю доработаешь, и увольнение. Смотри, не таскай хоть эту неделю!

— Как увольнение?! — побледнела Валентина, думая о том, что теперь совсем туго станет.

Выйдя из кабинета начальницы, она, как в тумане, покинула здание и присела на скамейку. Из глаз хлынули слёзы. Так и просидела там около часа, хоть работать надо было.

Вдруг услышала голос:
— Что горькие льёшь, дочка? Аль обидел кто?

Валентина обернулась и увидела их старенького сторожа Василия — дядю Васю, как его звали.

— Увольняют, дядь Вась, — всхлипнула Валентина. — Воровка я, мол, а я просто остатки еды не на помойку выбрасываю — домой ношу. Да и не сумками, а так, что останется.

— Знаю, знаю, видывал.

Валентина с упрёком взглянула на деда:
— Уж не ты ли, дядь Вася, доложил? Сторожем же работаешь... — Валентина хотела продолжить, но дед Василий перебил её:

— Ой, Валентина, ну зачем мне это надо? Завистливых и гадких людей полон дом, дочка. Могут и просто так, беспричинно наговорить даже. А я стар — что есть, хватает. Ну знал, да и видал я, что домой детишкам остатки носишь, но к начальству не ходил.

Валентина поверила. Знала сторожа давно, злое о нём не слыхала, да и смотрел он на людей всегда добрыми, выцветшими глазами, легко улыбаясь и приветствуя каждого.

— Но всё же уволят меня... — вздохнула она и поднялась со скамейки. — Работать надо...

Дед Василий молвил ей вслед:
— Кто знает... Бог даст — и не уволят, может.

Валентина, понурившись, побрела обратно в здание детского сада.

Прошла неделя, и Валентина, едва передвигая ноги, плелась на работу в свой последний день, размышляя о том, что же ей дальше делать.

Добравшись до садика, она вдруг увидела толпу сельчан, говор — во дворе стояла милицейская машина.

— Случилось что? — в недоумении спросила она знакомую соседку.

— Да вот Антонину забирают. Крала она тут по чём зря. И со склада, и деньги государственные прикарманивала. Хоть и начальница, а дом какой выстроила! Да отпуск за границей себе на одну зарплату не позволишь. А что, ты сама там работала, слухов, что ль, не слышала?

— Да не общалась я ни с кем. Работы всегда полно, а потом — домой. В коридорах лясы точить времени не было...

Так и сместили директрису. Прямо в милицейскую машину посадили и увезли под нарастающее возмущение толпы.

Потом все разошлись по домам, а Валентина думала — а с ней что теперь.

— А садик на время закрыт будет, — услышала она голос деда Василия. Обернувшись, увидела его, добродушно улыбающегося, стоявшего, опираясь на метлу. — Да ненадолго. Новый будет. Не уволят тебя, видишь.

Он подмигнул ей и, посвистывая, пошёл прямиком к своей сторожке.