Скот безрогий

В мое детство мальчикам надевали пояса с резинками, на которых крепились металлические застежки, удерживающие плотные чулки коричневого цвета от сползания вниз. Трехлетним пацанам не приходило в голову задаваться вопросами, почему это так напоминает женские аксессуары, но возни с ними было предостаточно, поэтому я их и запомнил.
 
Детский сад находился на городской окраине, и был он круглосуточного типа.
Перед обедом давали столовую ложку противного рыбьего жира, и он портил все удовольствие от еды, перебивая вкус. Однажды я вылил ложку рыбьего жира себе в суп, надеясь, что противный вкус в нем растворится, но в результате мне пришлось съесть полную порцию супа, который отвратительно вонял рыбой, а жир плавал по поверхности большим желтым пятном.
Зимой нас выводили на улицу и с чердака сбрасывали санки, но их было мало и на всех не хватало - обычно их расхватывали ребята постарше.
Спальное помещение было густо заставлено кроватями, рядом со мной спал Витя Сова, его мама работала крановщицей, а отца не было вовсе, поэтому его из детсада забирали только на выходные.
Меня оставляли на ночь не так часто, но я успел запомнить то неприятное чувство обреченности, которое обычно я испытывал, когда меня ставили перед фактом.

Ночная группа детского сада запомнилась тайными вылазками в туалет. Нянечки по какой-то причине не разрешали пользоваться туалетом ночью. Дети, кто постарше, крадучись пробирались к сортиру, а если нянечки ухитрялись их засечь, те с диким ревом и хохотом прорывались через кордоны. Младшие предпочитали терпеть. Однажды случилось так, что терпеть уже не было никаких сил. Какой-то шутник предложил мне пописать в постель соседа. Рядом стояла кровать Вити Совы – мальчика воспитывала одинокая мама, работавшая крановщицей. Помню, что писал я очень долго, так долго, что на Витиной постели не осталось сухого места. Сам Витя стоял на краю кровати, прижавшись к стене спиной, и с ужасом наблюдал за происходящим.
 
В качестве воспитательной меры, наши постели поменяли. Две ночи я спал в мокрой Витиной постели, а он спал в моей. К исходу второго дня, спать уже было не так противно – постепенно я высушил простыни своим телом и тогда воспитатели решились на их замену. За два дня я провонял мочой, но никого это особо не волновало, у моих родителей были дела поважней.
Я наивно предполагал, что это останется незамеченным и куда-нибудь сказочно исчезнет само собой, однако все оказалось гораздо хуже - меня переложили в кровать Вити, а Витя оказался в моей постели. К исходу второй ночи постель подсохла, и лишь неприятный запах напоминал мне о ночном кошмаре.
Боюсь, что Витя был травмирован происшествием не меньше моего. В старших группах он отличался повышенной нервной возбудимостью. Несмотря на то, что это уже был другой детский сад, гораздо лучше прежнего, отношения с педагогическим коллективом у Вити не сложились. Он терроризировал воспитательниц, показывал им язык, а когда они срывались и хлестали его по лицу, он не сдавался и показывал им фиги.

Я никогда не видел Витину мать, но он рассказывал, что она называет его скотом безрогим, и у меня сложилось представление, что эта суровая, чуждая сантиментов женщина, держит Витю Сову в ежовых рукавицах.
Однажды, во время утренней прогулки, я вдруг увидел женщину, которая подошла к ограде детского сада, и Витя бросился к ней. В руках у нее была хозяйственная сумка, она достала из нее мандарины, и стала одаривать ими детей, что было неслыханно, поскольку они стоили так дорого, что мы даже поначалу не поверили своему счастью. Но счастливей всех был Витя, которого мать впервые забрала из детского сада посреди белого дня.