Глава сороковая. Телефонный звонок

ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ.Книга вторая
Глава сороковая.Телефонный звонок.

 Двадцать пятого октября, накануне Дня рождения комсомола и в год празднования 110-й годовщины со дня рождения В.И.Ленина, комсомольский актив Крутоярвского металлургического комбината встретился с одной из первых комсомолок Тулы, делегатом третьего съезда РКСМ Екатериной Михайловной Дагаевой.
 На эту встречу был приглашён и корреспондент газеты "Калиненец" Сергей Гончаров. В это время у него было прескверное настроение, после встречи с Зоей Колисниченко, подругой его бывшей жены.
 Строки из письма бывшей, показанные ему Зоей, о её найденном вновь "дамском счастье", не выходили у него из головы, как и новая её фамилия Мусюкина, которая показалась ему смешной, больно резанувшей по сердцу. 
 После прочтения он озлился, почувствовал себя униженным и оскорблённым. Ему стало ещё горче и досаднее вдвойне оттого, что Зоя посмотрела на него как-то не так. слишком жалостливо, даже некой с усмешкой, а он никогда не терпел ни жалости, тем более, насмешек.
 Тут же ему вспомнилось, как эта самая Зоя, ещё по весне, жёстко отчитывала его, неизвестно за что и про что, причём, столь назидательно и поучительно, словно школьника, при самой же Людмиле, говоря о том, что если он не изменится и не примет каких-то мер, то Людмила с ним расстанется навсегда.
 Как будто-бы он был в чём-то виноват? Виновным себя Сергей не чувствовал. И эти поучения слушать ему было противно и неприятно. Не мог же он, в конце концов, за что-то там оправдываться, сам не зная за что, в чём-то каяться, словно нашаливший ребёнок. Объяснять ей, при жене, что дело тут не в нём, а именно, в ней, это тоже было бы как-то глупо.
 Доказывать, что меры им уже все испробованы и использованы, тоже было, как-то слишком по-детски, совсем не по-мужски. Да и вообще, ему здесь, прямо на улице, при ней, устраивать с женой семейные разборки было как-то не к лицу.
 Тихо, но резко, он оборвал:
 -Ладно, мы сами разберёмся...
 А в чём и как ему разбираться Сергей тоже не знал. Никто из них троих этого не знал. В том числе и сама Зоя. Они стояли посреди улицы, был майский тёплый вечер, где-то там в старом парке выводил свои рулады соловей, а на сердце у Сергея было очень тяжело и муторно.
 Подруги стояли почти впритык к Сергею, смотрели ему прямо в лицо. Зоя строго и требовательно, Людмила - надменно и чуть даже снисходительно, со скрытым злорадством, изображая из себя несчастную обиженку.
  Сергей в тот момент чувствовал себя очень неловко. Но он тоже не отвёл взгляда, продолжил:
 - Спасибо, Зоя, за участие. Но здесь у нас всё слишком сложно и непонятно. Но ты не волнуйся, мы попробуем. До свидания.
 Они стояли невдалеке от их дома и надо было уже проводить Зою домой. Но она воспротивилась:
 - Доброй ночи! Ненужно меня провожать, я дойду одна.
 Людмила пыталась её остановить, но Зоя решительно отстранила её руки,  торопливо ушла. Сергей не проронил ни слова. Ему не захотелось её провожать.
 Этот разговор только лишь усугубил его отношения с женой. Конечно, он ещё не раз пробовал потом что-то и как-то изменить, найти пути к примирению, но сразу же натыкался на стену непонимания и холодности.
 Людмиле нужно было покаяние, а Сергею каяться было не в чем. Вот в чём закавыка. Потом он несколько раз ездил в Медуны. К дочери. Но и это не помогло. Отношения всё более ухудшались, холодность нарастала. Пробовал он привлечь к преодолению их разлада своих родичей, но и это тоже не сработало.
 Но вот это письмо, именно, и поставило последнюю точку в их уже умерших  отношениях. Теперь всё определилось окончательно и стало на свои места. Не надо было ему теперь ничего больше предпринимать.
 Оставалось только ему на всё это наплевать и забыть то, что было между ними хорошего и плохого. Но не получалось. Память не давала покоя. В том числе, и его воспоминания о дочери.
 Время от времени, Сергей не выдерживал и звонил. Но это только лишь приносило ему дополнительную боль и пагубно сказывалось на здоровье. Тогда он решил больше не звонить, чтобы прийти в себя. И пока не нарушал принятого решения. Но настроение было у него с тех пор совсем прескверное. 
 Конечно же, Сергей мог бы и не ходить сегодня на эту встречу в музей. В таком вот своём психическом состоянии. Сославшись на большую загруженность в работе, мог бы попросить сделать с этого события небольшую заметку самого хранителя музея, хорошего своего приятеля, Михаила Потаповича Милонова.
 Именно, в этом его музее и организовывалась сегодняшняя встреча. Далеко не ходить. К тому же, Михаил Потапович, в прошлом военный журналист и классный профессионал, а бывших журналистов, как известно, не бывает, не смог бы отказать ему в этой просьбе. Так что это была бы для него просто радость, написать об этой встрече в его музее.
 Кроме того, в послевоенное время Милонов работал довольно долго редактором "Калининца". А после окончания журфака Высшей партийной школы он ещё много лет, до самой пенсии, проработал редактором в Приокском книжном издательстве. Так что  вполне он мог бы описать эту встречу, причём, возможно, лучше, чем Сергей.
 Но он стеснялся к нему обратиться. Случалось и с ним такое. Хотя, Михаил Потапович сейчас очень активно сотрудничает с редакцией "Калининца". Для него эта работа была бы не в тягость, ведь он и сегодня считает газету комбината своей, тем более, что жил и живёт сам в посёлке.
 И это был бы для Сергея неплохой вариант. Но что-то отвело его от этой мысли. о Возможно, нежелание обременять пожилого человека ещё одной дополнительной обязанностью.
 Впрочем, это могла бы сделать и Бутинова. Времени у неё для этого предостаточно. Не слишком уж она загружена работой. Она умела так поставить дело и сослаться на свою занятость, что Сергею даже как-то и неловко было к ней подходить. Она держала себя с большим достоинством, считая себя дипломированным журналистом, а это так и было. И потому работала над каждой своей заметкой тщательно, вылизывая всё до конца, без ограничения времени, с позволения Элеоноры Кузьминичны. Её никто никогда не торопил.
  А вот Сергей такой возможности никогда не имел. С него Элеонора Кузьминична постоянно требовала материалы, да и мусолить каждую заметку, причём, бесконечно, у него просто не хватало сил, да и терпения.
 И это был, наверно, его большой минус? Он сам это знал, понимал, но газета требовала от него всё новых и новых строк! И он их давал, как руду на гора. А может быть, в этой его работоспособности, тоже был какой-то плюс? Возможно, и был. Но только этого он сам ещё не знал, не разобрался, потому что думать ему было над этим некогда: газета требовала всё новых и новых строк, каждодневно и оперативно, вовремя освещать происходящие вокруг события. Иначе материал просто устаревал, пропадал и был никому ненужен. Да, и самому Сергею, не терпелось выложить его побыстрее на бумагу, окунутся в дальнейшую жизнь комбината и посёлка.
 Кроме того, Сергею было просто неудобно подходить к ней с такой просьбой. Как-то даже и несподручно, унизительно и противно. Она ведь могла резко возразить:
 - Я не могу иначе, как некоторые, работать "с колёс"! Мои заметки должны быть тщательно отточены!
 Вот она и точила их, никто ей в этом не возражал. "Где сядешь на неё, там и слезешь",- как порой говорила Жанна Моисеевна. Потому Сергей никогда к ней ни за чем не обращался. А к редактору тем паче, он знал её отношение к Бутиновой.
 К тому же, он и сам не привык отказываться от порученных ему редакторских заданий и показывать кому-то свою слабость или сверх занятость в работе.
 Быть постоянно загруженным, ему это как-то даже и нравилось. Ему хотелось сделать в журналистике, как можно больше, писать и писать про жизни комбината и посёлка.
 В будущем Сергей собирался издать книгу о жизни предприятия и посёлка и потому был жадным до работы. Только в ней, в работе, он находил радость в нынешней своей жизни.
 Вот поэтому Сергей спешил сейчас на эту встречу с Дагаевой. В музее комбината он был своим человеком, а не гостем, являлся членом его совета и активистом. Так что этот материал был ему очень нужен и важен не только для газеты, но и для самого музея. Для книги, для нынешней и будущей молодёжи предприятия и для истории самого Крутого Яра.
  В музее ему было всегда хорошо. Прошлое здесь соседствовало с настоящим. Все  музейные материалы и экспонаты, собранные за годы существования музея, возбуждали в нём не только любопытство, но и рождало какой-то внутренний трепет, пробуждаемый неподдельным интересом к истории комбината и посёлка.
 Грустные мысли у него здесь притуплялись, всё в жизни становилось не существенным, кроме вот этого музея и истории предприятия, Крутого Яра. Даже его семейная драма, поломанная жизнь-катастрофа, казалось ему, отступала здесь на задний план. Сергей оказывался в своей стихии.
 Быть в музее ему никогда не надоедало. Он часто бывал в его стенах, любил рассматривать экспонаты, которых было здесь немало, в том числе, и небольшую картинную галерею местных художников. Это доставляло ему особое удовольствие. На картины он мог смотреть бесконечно. Каждый раз он удивлялся мастерству и таланту своих земляков-художников.
 Были здесь и картины его старшего брата Аркадия. Посмотрев не них, он как-бы вновь, на минутку, побывал дома. Это давало ему новые силы. Располагался музей совсем недалеко от главного здания Управления. Идти до него было всего несколько минут.
 Находился музей в одном из четырёх стоящих здесь старых одноэтажных зданий, так называемых, "красных казарм". Они тесно стояли, почти впритык друг к другу. Можно даже сказать, что почти и вплотную к каменной стене самого комбината.
 От неё "казармы" отделяла одна лишь узкая шоссейная дорога, да трамвайные рельсы, бежавшие в посёлок из Тулы. Сергей пересёк их и оказался прямо перед "казармами", стоявшими в ряд, одна за другой, занимавшие обширную площадь от комбината до самой "горячки". То есть, до самой реки Вороньей.
 В первой из них и располагался музей. Таким образом, они сами, эти казармы, и представляли собой, как бы экспонаты, являлись довольно интересным зрелищем. Они были настоящими историческими ценностями, древностью Крутого Яра. Сергей опасался, как бы их не снесли вместе с музеем. В Крутом Яру шло интенсивное строительство.
 Сергей любил прикоснутся здесь к истории родного края. Тем более, что Михаил Потапович, хранитель музея, постоянно вёл в этой "казарме" с активом музея поисковую работу. Тесно общался здесь со старожилами посёлка и их потомками. Находил неведомые до сей поры новые страницы истории комбината и посёлка. 
 Так что встреча с Дагаевой обещала быть для них очень даже интересной. Эта пожилая женщина была известной исторической личностью не только в масштабах Тульской области, но и всей страны. До этого он много слышал о ней, но лично её не знал и не видел.
 Потому он и пришёл сегодня сюда, на эту встречу, несмотря на плохое своё самочувствие, причём, несколько раньше означенного времени, чтобы ничего не упустить и не пропустить.
 Михаил Потапович в это время готовился к приёму знаменитой женщины. Тем более, что в музее, на одном из его стендов под стеклом, хранилась копия полотенца, вышитого делегатами съезда женщин Басовской волости и подаренного Владимиру Ильичу во время его болезни в Горках.
 На том полотенце были вышиты золотом слова: "Будь здоров, наш отец!". Именно, эту копию вышила для музея сама Екатерина Михайловна и подарила ему несколько лет назад. А вот сейчас и пришло время показать его ей среди других экспонатов музея.
 Целью этого мероприятия было не только ознакомление Дагаевой с музеем, но и провести здесь с ней, как с участницей революционных событий, встречу с комсомольским активом города, приурочив её ко дню рождения комсомола и юбилею В.И.Ленина.
 История самого комбината и Крутого Яра, в том числе, и революционная, отражённая в музее, как нельзя лучше, соответствовали этой цели.
 В свою очередь, хранитель музея Милонов надеялся узнать от Дагаевой не только лишь что-то новое из её революционного прошлого, но и из настоящего тоже: чем она живёт и какую ведёт общественную работу.
 Сергею этого тоже хотелось узнать. Цели у них совпадали и они понимали друг друга. Ему хотелось услышать что-то ещё новое, неизвестное, какие-то новые факты её биографии, связанные с посёлком и его историей. И это было бы большой удачей не только для музея, но и для газеты.
 Но вот и сама Екатерина Михайловна. Она вошла в музей, окруженная молодёжью и с цветами в руках. Сергей увидел перед собой аккуратно одетую, просто причёсанную,  женщину лет восьмидесяти, с живыми молодыми глазами.
 Она поздоровалась за руку с Милоновым и Сергеем. Было заметно, что она тоже волнуется. Хранитель музея представился полным своим именем и должностью. Сергей тоже. Милонов вручил ей цветы и пригласил пройти внутрь помещения для осмотра залов с экспонатами.
 Залов было несколько, разделённых по всей длине музея на отдельные отсеки. Перегородками было из полированного дерева. Это была красивая работа ремонтно-строительного цеха. Этим было нельзя не гордиться. Впрочем, как всем музее. Всё здесь было отделано руками рабочих этого цеха. Красота музея, его экспонаты, Дагаеву восхитили. Она с удивлением рассматривала стенды и витрины.
 Как, впрочем, всегда восхищал музей всех своих гостей, впервые прибывающих на комбинат или в посёлок. Ребят-комсомольцев было тоже трудно оторвать от стендов и экспонатов. А посещение картинной галереи подарило им полный восторг и хорошее настроение.
 Особенно, когда Милонов рассказал им о самих художниках и как они пришли к этому виду искусства. Но тут вниманием Дагаевой, как и всех пришедших с ней, вновь завладел Михаил Потапович. Он умел интересно рассказывать об истории самого предприятия и Крутого Яра. Делал это очень профессионально, как краевед и экскурсовод, прекрасно владеющий материалом.
  Честно говоря, Сергей тоже заслушался, хотя он и не впервые слышал все эти его рассказы. Но всякий раз, они звучали для него по-новому. Как вот и сегодня.
 Свои повествования Михаил Потапович сопровождал показом экспонатов. В его руках откуда-то появилась чёрная школьная указка и она стала гулять по экспонатам и стендам, фотографиям и текстам, как волшебная палочка, оживляя их и перенося слушателей в рассказываемые им времена и события. Так что никто не мог оторвать от него глаз.
 Указка была, действительно, волшебной. Перед экскурсантами всплывали картины прошлого и настоящего посёлка, всего предприятия. Голос Михаила Потаповича был приятен и доверителен, глаза ярко лучились одержимостью и добротой. Он был сам заворожён своим рассказом, словно жил в то время, как бы весь был в тех временах.
 Сергей невольно залюбовался Милоновым. "Ему бы в школе работать историком!",-думалось ему. Хотя без него этот музей выглядел бы сегодня не таким прекрасным.
 Кстати, учащиеся всех трёх школ посёлка тоже любят посещать этот музей, который, по сути своей, является краеведческим. И сами учителя-историки тоже всегда заслушиваются рассказами Милонова и потому стараются чаще сюда приводить своих учеников.
 "Вот также, наверное, в своём краеведческом музее и Василий Иванович Сизов, отец Людмилы, завораживает своих учеников рассказами о Медунах,- подумалось Сергею,- и Света тоже их полюбит. Никогда она теперь не услышит Милонова, его рассказы про Крутой Яр!". Никогда посёлок не полюбит. Это было Сергею неприятно.
 Он сожалел ещё о том, что когда дочка была рядом с ним, то была ещё слишком мала, чтобы бывать с ним в этом музее. Но потом его успокоила мысль: "Вот она несколько подрастёт и тогда, возможно, захочет увидеть своего отца". И он обязательно приведёт её сюда, сам расскажет всё, не только о себе, но и о самом комбинате и Крутым Яре.
 Всё это он так ярко себе представил, что сам перенёсся в воображаемое будущее, увидел себя, с ней вместе, не только в этом музее, но и на улицах Крутого Яра, даже в саду, что в Крапивенке.      
 Но тут и закончилась экскурсия. Видения Сергея исчезли. Екатерина Михайловна была в полном восторге от увиденного и услышанного. Тепло она поблагодарила всех присутствующих за сердечный приём, за все добрые слова в свой адрес. Затем прошли они все в небольшой зал для торжественных встреч.
  После небольшого вступительного слова хранителя музея, представившим участникам встречи Екатерину Михайловну, он предоставил ей слово. Несколько смущаясь, Дагаева начала своё выступление.
 Она отметила, что в музее очень хорошо отражены все этапы развития, не только самого предприятия и Крутого Яра, но и всей страны. От первых поселений на этой территории до сегодняшних дней, поблагодарила за то, что не забыты в музее и революционные страницы истории страны, посёлка, самого предприятия.
 Что это всё, в комплексе, выглядит очень ярко, органично, показано в полной взаимосвязи с происходящими событиями в стране. Как в капле воды, здесь показана  не только история самого предприятия и Крутого Яра, но и вся история СССР. Со дня его зарождения и до сегодняшних дней.
 Особенно, понравились Дагаевой макеты засечной черты, которая проходила в Тульской области, а также макеты внутренних помещений, вот этой самой, "красной казармы", служившей до революции жилищем для работных людей нарождающегося предприятия.
 С начала двадцатого века и до конца шестидесятых годов нынешнего века здесь жили семьи рабочих предприятия. Правда, в советское время, в значительной степени, благоустроенных условиях. А в дореволюционные времена условия были здесь просто ужасными. Сейчас же люди в них не живут, эти казармы приспособлены для производственных нужд предприятия.
 Прекрасными назвала, Екатерина Михайлова, макеты всех основных цехов комбината. В том числе, самих доменных печей, пролётов цеха фитингов и агрегатов цементного. А также ей понравились два сравнительных макета: Крутого Яра в начале века и в сегодняшних днях.
 Поразила её ещё оригинальность диорамы освобождения посёлка от войск Гудериана в годы войны. Назвала она её просто чудесной. Понравились также стенды, отражающие дореволюционное время и годы революции, гражданской войны, где с документально точностью показаны все годы восстановления предприятия и его развитие, как и всего Крутого Яра.
 А также, возникновение самого Крутого Яра и восстановление его после разрухи в двадцатые и годы индустриализации, развитие в предвоенные и военные годы. Особенно подробно отражено время оккупации Крутого Яра, нанесённый ущерб предприятию и посёлку.
 Но особенно Дагаеву заинтересовали стенды, отражающие время послевоенных лет и до сегодняшних дней. Понравились ей также экспонаты, фотографии и документальные материалы, посвящённые фронтовикам и партизанам-крутояровцам, отражающие военные подвиги жителей посёлка на фронтах Великой Отечественной войны.   
 Внимательно она рассматривала фотографии на стендах, в альбомах, материалы мотопробегов и автопробегов по местам боёв Тульского рабочего полка, по местам партизанской славы.
 Своё выступление Дагаева начала словами признательности:
 - С большим удовольствием я осмотрела ваш музей. Спасибо вам! Ходила по залам вашего музея и передо мной прошла, не только ваша, но и вся моя жизнь. Я ещё раз убедилась в том, что вся моя жизнь прошла не напрасно. Родилась я в Туле в бедной рабочей семье. Детей в ней было пятеро, я старшая. Отец умер рано, в тысяча девятьсот десятом году. Поскольку причиной его смерти была болезнь, полученная на производстве, то для нашей семьи удалось выхлопотать небольшую пенсию...
 Вместе со всеми, Сергей внимательно её слушал, записывал всё сказанное в тонкую школьную тетрадь, одолженную у Егорки. Его бы записной книжки не хватило. И у него тут же, уже мысленно, начало складываться повествование о необычной судьбе этой женщины.
 Екатерине Михайловне, если так можно сказать, в детстве несколько повезло. Она могла, как старшей ребёнок в семье, бесплатно учиться. Семье удалось добиться от страхового общества и Тульского оружейного завода оплаты за её учёбу. Кроме того, они с мамой брали ещё и на дом работу - шили пулемётные ленты.
 В тысяча девятьсот пятнадцатом году Дагаева завершает учёбу в профессиональном женском училище, которое готовила преподавателей рукоделия в школах. А затем она поступает учиться в гимназию.
 Сразу же, в шестой класс, сдав экзамены экстерном за предыдущие пять лет обучения в профессиональном училище. Заканчивать учёбу ей довелось уже в восемнадцатом году, когда активно строилась новая жизнь. Наступило новое время.
 Получив свидетельство об окончании гимназии, дававшее право преподавания в начальных школах, Екатерина Михайловна поступает работать, как грамотный человек, в губком партии. И с тех пор она неразрывно была связана с партией коммунистов.
 Вступив в неё, она сразу же стала получать партийные поручения. Вот одно из них.       
 - Надо было вовлечь для работы в аппарате нового управления, – вспоминала Дагаева,– сотрудников бывшего губернского Земства. Мне и Вере, дочери старого большевика Степанова, было поручено пройти по кабинетам Земства и объявить каждому служащему: что оно ликвидировано и создан губернский Совет народного хозяйства. Кто желает работать с большевиками – тот пусть поставит свою подпись о дачи согласия.
 - Встречали нас с Верой, - продолжала рассказывать Екатерина Михайловна,- по разному. Кто-то грубо ругался, кто-то высокомерно отворачивался, а кто-то молча уходил. Но были и те, кто соглашался работать.
 Дагаевой тогда было восемнадцать лет. Да и её подруге не более того. Кто они, в в глазах взрослых людей, умудренных жизненным опытом и работы в Управе? Девчонки, почти дети. А куда им деваться? Работать-то надо! Тем более, что и многим другим, новым руководителям города, лет не намного больше, чем им, девчонкам.
 В девятнадцатом году, когда Деникин подступал к Туле, Екатерина Дагаева, вместе со своей младшей сестрой Лизой и их подругами, ездила на Московский вокзал в Туле, чтобы помогать перевозить раненых в госпиталь. В самих же госпиталях, не хватало самого необходимого - белья и мыла.
 И стали они ходить по домам с просьбой помочь раненым бойцам. Люди делились последним, даже самым драгоценным – кусочками мыла. А также давали для красноармейцев чистое белье, носки, полотенца. Всё что у них было. И это было существенной помощью госпиталю.
 Одновременно с этим, Екатерина Михайловна окончила шестимесячные курсы школы красных медицинских сестер. И по призыву Ленина ушла в Красную Армию, организовав первый тульский отряд красных медсестёр. Оказалась она тогда на Южном фронте, в 162-м эвакуационном пункте, который обслуживал четыре армии. 
 Раненых и больных тифом, а также с другими инфекционными болезнями, прибывало тогда все больше и больше. По двое-трое суток медперсонал не спал.
 С гордостью вспоминала сейчас Екатерина Михайловна, как приезжал к ним нарком здравоохранения Семашко, как он внимательно осматривал раненых и как хвалил их за работу.
 Домой же с фронта она вернулась осенью двадцатого года. И почти сразу же уехала в Москву – была избрана от Тулы делегатом третьего Всероссийского съезда РКСМ – российского комсомола.
 -  ...Ждали Ленина, – вспоминала Екатерина Михайловна, – и вдруг увидели Ленина в зале совсем близко. Весь съезд, с его появлением, встал и горячо зааплодировал. Владимир Ильич был в осеннем распахнутом пальто, с узким бархатным воротником, в кепке. Он быстро прошел на сцену. На ходу снял пальто, кепку, положил всё это на стул. Затем, с ласковой улыбкой, стал всматриваться в зал, достал из кармана несколько листков бумаги и хотел было уже начать речь. Но говорить Владимиру Ильичу было невозможно. Бурная овация разрасталась и разрасталась...
 Екатерина Михайловна улыбнулась и также стала внимательно вглядываться в лица слушавших её ребят: "Как они воспринимают её слова?". Все присутствующие в музее стали ей аплодировать. 
 Рассказав очень ярко о своей непростой жизни, комсомольской юности, она поделилась ещё и тем, как создавалась в Туле первая молодёжная политическая организация - Комсомолия. 
 И о том, какое впечатление произвела на неё речь Ленина на том третьем съезде. Рассказала она также и о том, как весь народ в России переживал за здоровье Ленина, когда он был болен. И как возникла у них, у молодых женщин, идея вышить и подарить ему полотенце.
 Она указала на стенд с копией этого полотенца и призвала обязательно посетить музей Ленина в Горках.
 Вот и закончилась эта встреча. Длилась она, без малого, около двух часов. Сергею вспомнилось, как будучи ещё токарем ремонтно-механического цеха он, по туристической профсоюзной путевке от предприятия, побывал в квартире Ленина в Париже. Когда Ленин жил там во время своей вынужденной эмиграции.   
 Сергей решил, что об этом тоже нужно обязательно написать, вслед за публикацией материала о встрече с Дагаевой.
 Эта поездка случилось у него в феврале семьдесят шестого года и она ему не забывалась. Не только потому, что посещение скромной квартиры Ленина, где он жил с Крупской и её мамой, оставили в нём неизгладимое впечатление, как посещение  историко-культурных мест Парижа, но ещё потому, что, именно, тогда Людмила была с ним исключительно внимательна.
 Всего полгода прошло со дня первого их знакомства, но отношения у них тогда уже зашли очень далеко. Ему, казалось, что теперь они вместе раз и навсегда. Но это только ему казалось. Теперь эти дни радости обернулись для него чернотой той самой ночи с незваным гостем.   
 Сергей вернулся в свою редакцию, но приступить к описанию этой встречи с Дагаевой он не мог. В памяти вновь всплывало лицо Зои Колисниченко и отогнутый  пальцами уголок письма. Наступило обеденное время. Элеонора Кузьминична поднялась из-за стола, убрала в него недочитанные материалы и сняв очки спросила у Бутиновой:
 - Ты в буфет или в столовую?
 - В столовую.
 - Ну, тогда пошли, я провожу тебя, а ты Сергей в буфет?   
 - Да,- подтвердил Сергей, хотя никуда не собирался идти.
 Жанна Моисеевна это поняла по голосу Сергея. Она обедала всегда в редакции. Что-то она там приносила с собой, а вот за жаренными пирожками в масле и пончиками, она всегда спускалась в буфет. И потому она тихонько спросила у Сергея:
 - Тебе пончиков купить?
 - Желательно, с рисом и с капустой!
 - Ну, это какие мне достанутся,- засмеялась Жанна Моисеевна. Сергей любил пирожки и это все в редакции знали.
 Все ушли. Сергей ненадолго остался один. Но писать он уже не мог. Поднял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона Сизовых. Телефон редакции имел выход в городскую сеть. Это было большим нарушением с его стороны выходить за счёт комбината в междугородную связь, но ему было теперь всё равно. 
 Он не мог больше терпеть. Ему нужно было услышать голос дочери и понять: что же там происходит? Их соединили и он услышал голос Клавдии Максимовны:
 - Алло?
 Сергей сказал:
 - Здравствуйте, мне нужно поговорить с дочерью.
 - Ах, это ты Сергей. Я так и догадалась, когда сказали, что соединяют с Тулой. К сожалению, это невозможно. Она с мамой ушла в магазин. А ты как поживаешь?
 - Работаю, времени совершенно нет. Вот и решил позвонить, спросить: как поживает моя дочь?   
 - Молодец! Хорошо поживает. Счастливая у нас Света, у неё теперь два отца. Один колготки ей сейчас гладит, другой по телефон звонит...
 Сергей положил трубку.
А.Бочаров.
2020.