Зелёная фея. Глава 7

Дома душно от недавно включенного отопления, говорливой сковороды на плите, прелого травянистого душка.

Передний план: Росомаха, диван, низенький журнальный столик.

– Откуда? – отрывая часть расстеленной газеты, осведомился Серый. – Дэнчик?

- Дэнчик, – подтвердил Росомаха. – Помог ему с переездом.

- Чё не позвал?

– Ты ж бухал с Нат.

Серый сплюнул в замызганную пепельницу на подлокотнике дивана.

– И чё?

Друг пожал плечами, привычные руки сами собой сворачивали самокрутку.

– Думаешь присунуть этой девахе? – после небольшой паузы выдал Росомаха.

– Посмотрим.

Дважды щелкнула зажигалка.

– Она тебе не даст, – спрогнозировал Росомаха.

– Может, и не даст, – затянувшись, согласился Серый.

Местами рваная газета очистилась от зеленоватой пыли, и та ещё долго обитала в квартире, прелая, тошнотворная, головокружительная. Она нейтрализовала все мучившие, неизбежные предвестники утра, что уже скопились у изножья кровати засыпающего Рассомахи: мерзкий, откровенно химический «Три в одном», склизкие бутеры из полежавшей колбасы, опять расклеившиеся, в двух местах уже подшаманенные кроссы, беспощадная двенадцатичасовая смена в нескончаемом, несмолкаемом улье.

Ненавижу свою работу. Ненавижу. Даже больше, чем колледж. И двести рублей в кармане. Для кого-то эти двести рублей – чашка кофе. Почему для меня – это ещё десять дней до стипендии и пятнадцать до зарплаты. Гребаных десять дней. И это вся моя жизнь? Пивас по вечерам и смены за косарь? Боже, почему так смешно? Бессонный, он захихикал. Серый бы тоже посмеялся, непременно посмеялся бы. В конце концов, это и его жизнь тоже. Но дойти до него не было сил.

Разложить диван. Освободить из холодильника последнюю «Балтику». Разделаться с ней на подоконнике. Серому тоже не спалось. Крошащийся бок соседской двухэтажки – вместо вида из окна, сросшаяся с кухней гостиная (этакий вариант евродвушки) вместо спальни. Сегодня ему не до этого, сегодня это всё – бесполезный фон, такой же, как непрочитанные замерших диалогов. Не сегодня. Сегодня не буду никому отвечать.

Вика. Вика. Вика. «В моем классе учится…». Сама собой выстроившаяся цепочка: «Елена Антонова», она же Доча, она же воспитательница младшей группы его родного детдома. Вконтакте Доча, облагороженная торжественным тканевым фоном и накрашенной, ещё более неприятной физиономией (фото сделано, когда к детям в группу приглашали фотографа). У нее – Надежда Антонова (величественные морщины, строго сложенные руки, прямой взгляд – физичку видно сразу). И у нее – бинго – Виктория Полянская, 17 лет, город не указан. Онлайн. На авке – какая-то до смешного маленькая, пухлощекая, смущенная. Он нажал «Добавить в друзья» и написал «Привет». «Была в сети 5 минут назад».



«Привет»

Сухие политические комментарии. Интеллектуальные мемы. Чьи-то фото. Она зарывалась в этот сочный мыслесжигающий мусор, утыкалась, тонула, и вот уже вниз, вниз, вниз летит лента – ни связного предложения, словно мозг отказывается принимать пестрый, красивый, страшный, умный, глупый – все равно бесполезный хлам. Гляди до отупения. Гляди, пока не перестанешь видеть.

«Узнала?»

Вика ответила не сразу. Но сразу поняла. Запомнить имя, авку, не читать, вбить в поиске– как назло, плохо грузится! Сергей Спирин оброс пятью старыми фотографиями (авка – в обнимку с кем-то у четырки, ещё две - совсем детские и 2 сохраненные цитаты), тремя видео и семисот пятьюдесятью аудио. Год рождения: 1997 – на 3 года старше Вики.

«Свет»

Пресловутые часовые пояса. Она не в сети. Не в сети.

«Привет», – решилась Вика.

«Не слишком ли много тебя на сегодня?)», – напечатала и стерла.

«Узнала».

Прочитано.

«Сергей набирает сообщение…»

«Сергей набирает…»

«Чем обязана твоему вниманию?» – не выдержала Вика.

«Сергей набирает сообщение…»

Выйти из диалога. Усмирить лихорадочное, никак и ничему не поддающееся дыхание. Облизнуть неожиданно ссохшиеся губы. ВК дважды звонко цокнуло. Прочитать отчего-то стыдно, ужасно и хочется до одури. Еще и спросила она сущую нелепицу. Зачем? Зачем она это спросила?

Дань приличия – еще пару минут, за которые она взмокла до подушечек пальцев.

«Пообщаться хочу»

«Если ты конечно не против»

Легкий щипок отсутствия нужных запятых, и она даже успела вдохнуть.

«Не против»

«Я тут подумал»

«Раз ты тут недавно»

«У тебя наверное немного друзей»

«И бы мог наверное»

«Предлагаешь свои дружеские услуги?)» - напечатала Вика.

«Мне не нравиться этот смайлик в конце» - пришло в ответ.

«Но в целом да, предлагаю».

«Ну если только дружеские»,- вся красная, но уже неспособная остановиться, написала Вика.

«У тебя стоит дата рождения»

«Так что ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО дружеские»,- отбил Серый.

«Что ж, дружище»,- окончательно осмелела Вика.

«Расскажи о себе»



От 16 этажа до первого, где окно упиралось в стену – расстояние увлеченно заполнялось словами. От матерного, беспамятного сквозняка разговоров после отбоя – ему, кажется, лет 7 – первой сигареты в трепещущей тишине детдомовского туалета до краткого, единственного глотка сидора: после выпускного из девятого класса, в слоисто-елочном тюлевом платье, на кем-то снятой квартире.

«А не думал что ты пьешь»

«Вот оно, оказывается как»

«Сидр»

«Да иди нафиг»,- отмахнулась Вика.

«Плохо поди стало с сидора»

«Алкоголичка»

По-идиотски улыбаться бессонному экрану, который транслировал эту же глупую улыбку на другое возбужденное, неспящее лицо.

«В гимназии, кстати, все носили школьную форму»

«А тут»

«Бедлам какой-то»

«Хотя никогда не думала, что буду скучать по школьной форме»

Сколько нужно, что так по кусочкам собрать человека? Год? Месяц? Одна ночь?

“Я с 5 лет ходила на танцы”

“Забросила только в 15”

“2 года назад”

“Экзамены, да и как-то времени не было”

В ее воспоминаниях вращались аккуратные школьницы в форменных плиссированных юбках, жаркий – крохотная печка в сибирской осени – кофе в «Маке» на большой перемене, болтливые березовые аллеи, мизерные скандалы счастливого семейства, бирюзовое море раз в год.

Мама говорит следить за осанкой. И профессиональные беспощадные руки тренерши опускают ее, четырехлетнюю, в бассейн.

Мама говорит: “Тебе тут понравится”. И она с давящим пучком под сеточкой бредет, одинокая, белая от носочков до бескровного лба, через зеркальный класс.

«Мой папа – военный летчик”

“А мама – бухгалтер. Но она никогда не работала”

“Меня воспитывала”

«А твои родители?”

Её детства хватало на какой-нибудь гомерически счастливый голливудский фильм или, как минимум, на рекламу сока или спрея от простуды – яркая иллюстрация чьей-то восторженной реальности. Не всякого ребенка, может, каждого четвертого или каждого десятого в нашей стране, словом, того процента, в который Серый, я, может, ты, не угодили.

Его жизнь ощущалась совсем по-другому.

«Меня оставили в роддоме»

“Так что никого из них не знаю”

“Да и не хочу если честно”

Как неизменная, суровая и толсторукая Лидия Степановна, утирающая злые бессильные слезы – не его. «Это он! Он первый меня ударил! Это всё он! – плюется его противник за скалообразной спиной, на локте у него – щедрый, со всеми деталями отпечатавшийся укус, на мордочке – румяная оплеуха. “Спирин, опять?” Она волочит его прямо за ухо: “Да хоть оторвите!” – вперед, вперед, вперед, через все катакомбы его ненависти.

«Ты был злым ребёнком», – прокомментировала Вика.

«Ну что поделать»

«Он реально этого заслуживал»

«Я бы его прям еще раз укусил»

«Ахаха»

Как накатанная от первого до девятого класса – 5 секунд чистого полета, и его ботинки чертят за ним въедливые черные дорожки. “Спирин, сколько раз говорила: не бегать по коридорам!”

По пути собрать все трофеи для ее изумленных глаз – класс шестой: вспыхнувшая бабочка, его любимая – честно выменял у старшиков – на портфеле его одноклассницы. Картинка снимается легко, как шкурка с горячей картошки. Вот только не смог вспомнить, что она ему сделала.

"А дальше?" - торопливо печатает Вика.

Классная, угроза полиции, слёзы. “Да я и так знаю, кто это был! Даже гадать не надо!”

Третий класс: обидный фиолетово-черный синяк (заступился за друга) от кого-то из старшиков, имя которого в череде последовательных воспитательских допросов так никому и не выдал.

Восьмой-девятый класс – радостные несуществующие уроки физики. Оттого что физичка не переносила всё юркое, борзое, дурное, словом, его . «Боже, Спирин, когда же ты уже выпустишься?» – толстая плечистая директриса, словно в насмешку каждый раз во время физики надзирающая коридор. «За что ты на мою голову а?» «Да не переживайте, Марина Петровна, – заверял Серый. – Соскучиться не успеете. Двойка в году, и я с вами ещё останусь».

«Физичка была вообще лютая», – вспоминал Серый.

«Неадекватная»

«На минуту опоздал – стой за дверью»

«На самом деле это справедливо, – спорила Вика. – Надо уважать чужое время»

«Так ты что, на второй год оставался?»

Переживательная директриса и принципиальная физичка в тот год достигли с совестью хрупкого, типично педагогического равновесия, и девятый класс Серый покинул вровень с остальными, с плотной синей корочкой в руках. «Это тебе авансом, Спирин. От всего нашего дружного коллектива”, – скрипнули зубами напоследок.

«В шараге в первый год физика тож была»

«И там у меня даже 5 по ней было», – хвалился Серый.

В шараге, именуемой на бледнолицых бумажках политехнических колледжем, вымахавшая ступня сделала шаг в буйную, беспринципную юность, такую оглушительную, преступную, свободную, что поначалу ее даже некуда было деть. В 15 Серый перевалил в ежегодных медсестринских замерах – полноценные жуткие советские весы, те самые, с линейкой – 188 см. И в общаге…

«В общаге было весело», – отправил Серый.

Сообщение капнуло в открытую строку и лежало минуту, две, десять. В уголке – 03:47. Вика вроде бы поймала его, потянулась, но ее уже обступили, мощной хваткой затянули долгие путанные грёзы. Следом упало понимающее «Споки».

Серый, уже не ожидающий ответа, ещё сколько-то баловался, представляя ее там, в карандашных набросках комнаты, с оголенными ногами и – прямо напротив телефона – раскрытыми губами.

«Прости»

«Я уснула», – пришло утром.