Девятое мая

Стояла душная туманная ночь. Я задумчиво стоял у окна, вспоминая полузабытые старые фотографии, на которых мой дед улыбался в компании солдат весной 1942 года. Из их роты, спустя несколько недель, не осталось никого в живых. За размытым окном вдалеке фонарь тускло освещал аллею. По ней неторопливо шел неясный силуэт человека. К нему присоединился другой, третий. Вместе они пересекли освещенное место и скрылись в темноте. Отвернувшись от окна, я поудобней устроился в кресле и включил телевизор...
Этой же ночью в Дубовке под Волгоградом, на холме, в безлюдном месте под тихое журчание мотора  сидели влюбленные. За окном машины накрапывал дождик, фары высвечивали хаотичное нагромождение деревьев. Неожиданно их взгляд зацепил движение. Мимо прошел человек, за ним еще, и еще. Не спеша,  размеренно, люди шли в одном направлении. Капли дождя на стекле автомобиля выхватывали отдельные фрагменты. Включив стеклоочистители, парочка оцепенела...
Под Донецком в ветхой хижине лежала баба Фрося. Возле кровати крохотным огоньком горела свеча, выхватывая нехитрые пожитки и старую, выцветшую черно-белую фотографию на стене. На ней улыбалась молодая пара, мама и папа. Где то вдалеке послышался глухой взрыв. В боку неприятно закололо. Баба Фрося смотрела на фото. Отец погиб осенью 1943 года при освобождении Донецка, когда ей было всего 5 лет. Мама дожила до старости, воспитала дочку и так и не вышла больше замуж. За окном послышался свист ракеты в небе. "Опять по Донецку бьют, сволочи проклятые" - подумала баба Фрося. В горле пересохло.  Кряхтя, она поднялась с постели и пошла в угол комнаты, где стояло ведерко с питьевой водой. Напившись и вспомнив про своих немногочисленных тощих кур, баба Фрося решила проверить, как они заперты. На улице повеяло сыростью. На дороге одинокая, чудом уцелевшая лампочка от разбитого фонарного столба еле освещала калитку. Перед калиткой стояла фигура человека. Подслеповато щурясь, баба Фрося посмотрела на калитку и человека. - "У меня ничего нет, уходите" - сказала она. Фигура молчала и не двигалась. Издали силуэт чем то походил на военного в старинной фуражке.  Баба Фрося двинулась к калитке, пытаясь рассмотреть того, кто стоит. Приблизившись, она в испуге отпрянула. Покачиваясь, лампочка фонаря на секунду высветила фигуру. Перед калиткой гротескным рельефом стоял образ человека. Щебень, земля и глина, причудливым образом перемешиваясь, создавали реалистичную фигуру. На поясе висела дырявая ржавая фляжка, кое-где висели истлевшие, уже каменные фрагменты одежды. На руках вместо кончиков пальцев виднелись белые кости. Было в нем что-то пугающее, и что-то до боли знакомое. Баба Фрося вспомнила фотографию. - "Папа?" - тихонько всхлипнула она - "Папа!". Рывком открыв калитку, она бросилась к одиноко стоящей фигуре, прижалась щекой к холодному, сырому, страшному человеку и разрыдалась. Во рту чувствовался привкус земли и глины, но ей было все равно. В голове вихрем проносилась вся жизнь, особенно горечь последних лет. Они стояли обнявшись некоторое время. Наконец, он легонько отстранил ее от себя и посмотрел в глаза. В его пустых глазницах слабо извивались черви. "Ты снова пришел меня защитить?" -  тихо прошептала баба Фрося. Фигура слегка наклонилась и погладила ее по волосам. Отвернувшись, тяжелой поступью он пошел в туман. По дороге к нему присоединялись другие фигуры. Баба Фрося стояла и смотрела ему вслед, пока они не растворились в предрассветной тьме...
 В Литве, Чехии, Польше и других Европейских странах, где были снесены памятники советским воинам, редкие ночные прохожие увидели необычное зрелище. К этим местам подходили неясные фигуры, останавливались, и смотрели на места вандализма. Они стояли не шевелясь, как изваяние скульптора.
 В Варшаве подвыпившая компания молодых гуляк, участвовавшая в одном из таких сносов, обратила внимание на стоявшие фигуры. Обступив их, несколько самых воинственных парней начали улюлюкать, кто то кинул банку, кто то замахнулся палкой. Фигуры молча повернулись, и толпа, крича от ужаса, бросилась врассыпную...
Я проснулся девятого мая с чувством неясной тревоги и включил телевизор. Показывали Красную Площадь. На экране дрожащая рука оператора показывала парад. Нет, это  не был парад в полном смысле. По улице ровным, нескончаемым строем шли страшные, мертвые фигуры. На некоторых лицах застыл жуткий оскал. Старики Ветераны окружили этот строй. Кто то с возгласом узнавал своего погибшего товарища. Советский солдат на секунду выходил из строя, короткое объятье, и снова обратно.
 Твердо чеканя шаг они шли на Запад, преступив даже через смерть, чтобы в последнем бою снова защитить своих потомков от угрозы нацизма.