Зверь в чаще, 4-6 глава

IV.
"Гаспар! Гаспар!" -Кузнец быстро сел на свой диван.
"В чём дело?" — спросил он.
Тем не менее, несмотря на некоторые тревожные сны, ему показалось милым и любопытным, что Сюзетта разбудила его таким образом. Но он понял, что она встревожена. - Кто-то стучит в дверь, - сказала она.
Потом он услышал это сам, то, что уже смутно слышал во сне.
"Приходящий!" он закричал. И он с улыбкой объяснил Сюзетте: Это мой старый друг Джозеф, возчик. Он принес бы мне свою работу, даже если бы ему пришлось проехать пять лиг. И он был за то, чтобы вскочить и побежать к двери, нельзя увидеть в таком виде».— Верно, — сказал Гаспар. «Эта проклятая цепь! Я совсем забыл о ней». Поэтому он снова позвал своего друга, и они вдвоем завели оживленную беседу, пока Сюзетта пыталась привести себя в презентабельный вид. Но Гаспар повернулся к ней, когда она в третий раз тряхнула волосами, начиная их укладывать. Быстро!-  призвал он. «Он торопится. Одна из его лошадей сбросила подкову».
- Ты тоже не можешь так показываться, -- воскликнула Сюзетта, тяня время.
"Мне?" — засмеялся Гаспар. «Я кузнец. Я хотел бы увидеть кузнеца, который не может показаться в майке и фартуке!» — Ты похож на разбойника.
Но он только рассмеялся: «Джозеф не будет возражать».
И действительно, возчик Джозеф, похоже, мало думал ни о чем, кроме своей работы. Если уж на то пошло, Гаспар, по-видимому, тоже. После первых кратких любезностей и неизбежных шуток по поводу цепи их внимание сразу же было поглощено лошадьми. Их было четверо: першероны, огромные чудовища с мохнатыми путами и массивными ногами; однако Жозеф и Гаспар ходили, поднимая эти колоссальные копыта и рассматривая их с такой нежностью, как будто эти двое были молодыми матерями, заботящимися о ножках младенцев. Наконец Сюзетта вскрикнула, и оба мужчины повернулись к ней.
— Я в обмороке, — слабо сказала она. И Гаспар подскочил и поймал ее на руки. Он был полон жалости. Он был весь из нежности. -"Ты болеешь?" он спросил.
-"Это был запах лошадей," ответила Сюзетта своим тихим голосом.

Возчик Джозеф, похоже, воспринял это как клевету на себя. — Эти лошади не пахнут, — твердо заявил он. Но Гаспар дал ему знак оставаться на месте. «Сейчас все будет в порядке, — сказал он жене. Он говорил мягко; хотя, собственно говоря, и сам он не мог найти в этих великолепных животных ничего такого, что могло бы оскорбить самую тонкую чувствительность. — С тобой все будет в порядке. Ты можешь зайти в кузницу и посидеть, пока я подковываю большого серого.
"Это будет хуже, чем когда-либо," причитала Сюзетта.
Возчик Джозеф был человеком откровенным, грубым и честным.
-- А вот вам женщина, -- сказал он, -- не только замуж, но и к кузнецу приварена! Nom d'un tonnerre! Так вот, Гаспар, я тороплюсь. Начнем с серого? "

— Да, — мягко ответил Гаспар, продолжая поддерживать Сюзетту. - «Нет, нет, нет!» — воскликнула Сюзетта. "Не сегодня! Я слишком болен." — Mais, чери, — начал Гаспар.
«Ты любишь свою работу больше, чем меня», — рыдала Сюзетта.
"Nom d'un pourceau!" — пробормотал Джозеф.
— Но эта работа важна, — отчаянно возразил Гаспар. «Серый не только отлил ботинок, но и башмаки на других разболтались. За ними нужно следить. Это работа, которая принесет мне целое; cu». "Мне все равно," сказала Сюзетта. «Я не выношу запаха этих лошадей и никогда, никогда не выношу запах раскаленного железа на их копытах».
— Но я кузнец, — возразил Гаспар. Это было его окончательное обращение.
— Я же говорила тебе, что ты любишь свою работу больше, чем меня, — захныкала Сюзетта, начиная плакать. «Я кузнец, я кузнец» — это все, о чем ты говорил с тех пор, как подчинил меня своей власти. Возчик Джозеф ушел. Он покачал головой, а за ним последовали его сияющие першероны, величественные, как слоны, и нежные, как овцы. Сердце Гаспара сжалось, когда он увидел, как они уходят. Такие лошади! И никто так не умел подковать лошадь, как он. Он посмотрел на склоненную голову Сюзетты, которая лежала в его объятиях. Тот отчаянный крик снова раздался в его груди: «Но я кузнец». Он заставил его замолчать. Он погладил девушку по голове.
При этом он, как никогда раньше, помнил о звоне и звоне цепи.

5.

«Что ты хочешь, чтобы я сделал?» — спросил он в тот день, когда они лежали в тени тополей на берегу реки.

— Я хочу, чтобы ты любил меня, — ответила она.

— Я люблю тебя. Но мы не можем жить на любви — не так ли, Сюзетта? — как бы приятно это ни было. Мне нужно работать.

"Ах, ваше sacr, работа!"

«Тем не менее, вы признаете, что вы не можете подобрать cus на дороге».

— Ты все еще думаешь об этом несчастном возчике.

-- Нет, но я думаю о его лошадях. Кто-то должен их подковать. Нельзя допустить, чтобы они хромали -- или быть хромыми от какого-нибудь растяпы. Я мог бы сделать эту работу, как надо. "

-- Но я говорю вам, -- заявила Сюзетта, произнося каждое слово с особым ударением, -- я не выношу грязи, запахов и грохота вашей кузницы. Вы должны найти какую-нибудь работу, которая мне нравится. Мы могли бы собрать дикие салаты вместе — собирать полевые цветы и продавать их — что-то в этом роде».

Гаспар вздохнул.

«Но работа человека — это его работа», — утверждал он.

-- Ну вот, опять, -- сказала Сюзетта, и обвинение было тем более убийственным, что оно было высказано не в гневе, а в горе. «Теперь, когда я отдалась тебе — сделала все, что ты хотел, — ты хочешь отделаться от меня, ты хочешь, чтобы я умер».

-- Разве я не говорил тебе тысячу раз, -- тихо и страстно воскликнул Гаспар, -- что люблю тебя больше, чем любой мужчина когда-либо любил женщину? Разве я не тратил целые дни и ночи -- да, годы -- своей жизни желая тебя? Разве я не доказал этого? Приди в мои объятия, Сюзетта

. девочка. "Да, я ревную! Ревную ко всему, что может отнять тебя от меня, телом или духом, хотя бы на мгновение. Все женщины такие. Мы живем в ревности. Что такое работа? Что такое честолюбие, честь, долг, золото по сравнению с любовью?»

Но поздно ночью кузнец Гаспар тихонько встал с ложа. Он лежал, опершись на локоть, и смотрел в окно своего коттеджа. Сюзетта зашевелилась рядом с ним, ее не потревожил металлический звон. В остальном ночь была поглощающей, мистической тишиной.

Прямо за коттеджем, в свете молодой луны, текла безмятежная и свободная великая река Рона. От дна реки бежали поросшие виноградом склоны Бургундии, благоухающие, как сады. Ветра не было. Все это было обмороком и тайной.

"Господи Боже!" — воскликнул кузнец Гаспар в своем сердце.

Это была скорее молитва — вдохновение, которое иначе он не мог бы выразить словами.

Он принадлежал к той расе художников-ремесленников, чье кованое железо и резная сталь будут волновать всех ценителей прекрасного на протяжении столетий.

«Правда, — снова заговорил его внутренний голос, — что желание есть движущая сила мира. Желание в сердце Бога привело к творению. Так и с нами, Его творениями, — желание, которое заставляет нас любить и приукрашивать. Но когда желание удовлетворено, тогда желание умерло, и тогда... и тогда...

И все же, пока он лежал, охваченный волнением, которое он либо не хотел, либо не мог выразить, его глаза постепенно сосредоточились на замок великого герцога Бургундского там, на вершине холма — залитый лунным светом, тусклый и огромный; и он как будто мог видеть принцессу Габриэль у своего окна, стоящую там на коленях, общающуюся с ночью, как и он.

Она плакала?

Он уловил это послание в ее глазах, когда она смотрела на него там, в зале замка, — уже видел такое же послание раньше.

Но никогда еще она не выглядела такой красивой — или такой, какой она выглядела теперь, оглядываясь назад, — такой белой кожей, таким нежным ртом, такой величественной фигурой, но такой стройной и грациозной. Как ни странно, мысль о ней теперь наполняла его вибрацией, тоской.

[154] И смелый! Но разве она не показала себя храброй, чтобы встать вот так перед своим дедом, тем, кого вся Европа называла Людовиком Грозным, и объявить себя готовой свариться с избранным ею мужчиной! Она не упадет в обморок в присутствии лошадей! И куда не мог пойти человек, если его вел такой ангел-хранитель? Рабы стали императорами; кузнецы выковывали армии, становились архитекторами соборов.

Его дыхание стало глубоким, потом еще глубже. Пот выступил на его лбу. Он сел. Он схватил цепь своими сильными руками, словно собираясь разорвать ее на части.

Но после этого мгновения напряженного молчания он снова поднял лицо.

"Сеньор-Дье," он задыхался; — Если бы… если бы мне пришлось сделать это снова!

6.  Это кузнец Гаспар, -- сказал испуганный паж. «Он жаждет чести дать интервью».
Герцог оторвался от своего пергамента. — Гаспар кузнец? Герцог сидел перед камином в холле. Кузницу убрали; а вместо этого там тлело несколько бревен, потому что утро было прохладным. Но его взгляд напомнил обстоятельства его последней встречи с кузнецом. Бдительный паж быстро ухватился за кий. «Он приходит один», — объявил паж.

Герцог вздрогнул, затем начал хихикать.

"Tiens! Tiens! Он приходит один! Это правда, это ограничение по времени, которое я установил. Пришлите существо".

И его высочество продолжал смеяться все то время, пока пажа не было. Но он тихонько засмеялся, потому что был один. Вскоре он услышал приглушенный звон стали. Он приветствовал своего субъекта лукавой улыбкой.

Большинство подданных Людовика Грозного были бы вне себя от радости, если бы их государь так милостиво принял их. Но кузнец Гаспар не выказал особой радости. Он и близко не был так горд, как в прошлый раз, когда предстал перед своим господином. Он согнул колено. Он оставался на коленях, пока герцог не приказал ему встать. Герцог все еще улыбался.

-- Значит, моих трех дней хватило, -- сказал его высочество.

"Довольно и достаточно," сказал кузнец.

[156] Теперь, когда он снова встал на ноги, он снова стал мужчиной. Он и герцог смотрели друг на друга почти как равные.

— Расскажи мне об этом, — сказал Луи.

"Ну, я скажу вам," начал Гаспар; "Вы видите, я кузнец."

«Но не в состоянии выковать цепь, достаточно прочную, чтобы удержать женщину».

— Я не уверен, — ответил Гаспар. «Это была хорошая цепь».

Он вытянул левое запястье и осмотрел его. Стальной наручник все еще был там. Вверх и назад от него тянулась цепь, которую кузнец нес на плече. Он потянул цепь вниз. Он показал другой конец, все еще украшенный браслетом-компаньоном.

— Что случилось? Как она выбралась из этого? — спросил герцог.

— Она похудела, — меланхолично ответил Гаспар. -- Она не хотела, чтобы я работал. Она хотела денег, которые я мог бы заработать. Да. Она даже хотела, чтобы я работал. это не помешало бы нашей любви».

— И ты ее не любил?

157 "Конечно, я любил ее," вспылил кузнец. -- Э... bon Dieu! Я бы не соединился с ней, если бы не любил ее; но, кроме того, я любил и другое. Я любил свою работу. Я кузнец. , кузнец железа, рабочий по стали. Я тот, кем сотворил меня добрый Бог, и у меня есть добрая Божья работа! "

Итак, после определенного количества медового месяца я должен был вернуться в свою кузницу. Возчик Иосиф, его першероны; кто мог их обуть, кроме меня?"

"И это ей не понравилось?"

"Нет. Когда я заставил ее сидеть в моей кузнице, она тосковала, скулила и отказывалась есть. Я сошел с ума. Но я сделал свою работу. А сегодня утром, когда я проснулся, я обнаружил, что она ускользнула. —

Вы уже были закованы, — сказал его высочество, — вашей работой.

Кузнец неправильно

понял. держа цепь, которую он сам выковал, и играя со звеньями.

"Да," сказал герцог, потому что он любил эти философские рассуждения, когда он был в настроении для них. "Да, цепи - природа вселенной. Планеты прикованы. Бессмертная душа прикована к смертному телу. Само тело приковано к своим похотям и слабостям. —

Я кузнец, — сказал Гаспар, — и я хочу работать

. «Но я сомневаюсь, что мы были бы счастливее, если бы наши цепи исчезли. Неважно, — он посмотрел на кузнеца Гаспара с искренней благосклонностью. — По крайней мере, вы доказали роковое качество одной цепи — то, что я хотел доказать. И… вы спасли принцессу. —

Я хотел поговорить о ней, — заговорил Гаспар. — Хорошая цепочка. Я сам его выковал. —

Да, я знаю, что вы кузнец, — сказал герцог.

— Ну, тогда, — сказал Гаспар, — я тут подумал. Предположим, теперь, когда он все еще у меня, мы все-таки опробуем его на принцессе. Он заметил изумленный взгляд герцога. — Я согласен, — сказал Гаспар. еще одна попытка... —

Dieu de bon Dieu! — промолвил герцог. — Никогда не довольствуюсь! Он оправился. цепочка своя. Она сбежала с этим молодым сьером де Маконом в тот самый день, когда вы отказались приковать ее к себе.