Феномен парадокса в познании. Роль парадокса в поз

ФЕНОМЕН ПАРАДОКСА.
РОЛЬ ПАРАДОКСА В ПОЗНАНИИ

О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель.
А.С. Пушкин

Логический словарь определяет парадокс (греч. para – против, и doxa – мнение) как  неожиданное, необычайное, странное высказывание, резко расходящееся, по видимости или действительно, с общепринятым мнением или даже со здравым смыслом, хотя формально-логически оно  выглядит правильно. Кроме того, это рассуждение, приводящее к взаимоисключающим результатам, которые в равной мере доказуемы и которые нельзя отнести ни к числу истинных, ни к числу ложных, что в логике называется  также антиномией [1].
С феноменом парадокса столкнулись еще древние мыслители, с античного времени остались нерешёнными парадоксы: «Дихотомия», «Ахилл и черепаха», «Стрела»,  «Стадий»  «Лжец», «Куча» и др.
Ученик  Парменида Зенон, стал даже автором книги  апорий (греч. aporia - «затруднение», задача; парадоксы, с помощью которых иллюстрируются представления о бытии),  включавших  всего 45  подобных задач. Единственной целью Зенон ставил защиту учения  Парменида. Самые знаменитые апории были направлены  «против» движения -  «Дихотомия»,  «Ахиллес и черепаха», «Стрела», «Стадий» и др.
Дихотомия – («деление пополам»), чтобы пройти какое-то расстояние, необходимо пройти сначала его половину, потом половину половины (четверть) и т.д.; так как  отрезок можно делить до бесконечности, это расстояние никогда не будет преодолено. Однако, «невозможно пройти или коснуться бесконечного числа точек в конечное (определенное) время (Аристотель. Физика. 7, 233а). Следовательно, движение никогда не начнется и никогда  не окончится – отсюда противоречие».
Ахилл и черепаха. Оба субъекта  постоянно находятся в движении, пока  быстроногий грек преодолеет  часть пути, черепаха успеет сделать хоть несколько шагов, Для того,  чтобы  догнать черепаху, Ахилл должен преодолеть сначала половину пути до нее, потом половину половины пути и т.д. до бесконечности. Следовательно, Ахилл никогда  не сможет догнать черепаху.
Стрела. Идея движения состоит в том, что предмет в каждый момент времени занимает место большее, чем он сам. Однако летящая стрела  в каждый момент времени занимает определенное место, равное ее величине. Летящая стрела неподвижна. Следовательно, любое движение можно понимать как сумму отдельных состояний покоя. И на основании этого сделать вывод, что движения не существует.
Стадий («Движущиеся тела»): здесь говорится о «равных телах, движущихся  по стадиону в противоположных направлениях мимо равных им неподвижных тел», при этом оказывается, что «половина времени равна двойному», поскольку движущееся тело проходит мимо другого тела, движущегося ему навстречу, в два раза скорее, чем мимо покоящегося. Последняя  «апория» основана на игнорировании сложения  скоростей при встречном движении; первые три – логически безупречны и не могли быть решены средствами античной математики» [2].
Парадокс «Лжец», приписываемый  мегарику Эвбулиду из  Милета (4 в. до н. э.), Аристотель сформулировал в сочинении «О софистических опровержениях» в вопросительной форме: «Лжёт ли тот, кто говорит, что он лжёт?». Данный парадокс представляет собой в некоторой степени усиленный и более корректный вариант того же парадокса критского  философа  Эпименида  Кносского  (7 или 6 в. до н. э.): «Все критяне лжецы». Допустим, что  Эпименид сказал правду. В этом случае следует признать, что действительно все критяне, в том числе и критянин Эпименид, лжецы. Но если Эпименид лжец, – значит, он говорит неправду и высказывание «Все критяне лжецы» – ложно. Допустим, что Эпименид солгал. В этом случае следует считать его высказывание ложным. Из истинности высказывания «Неверно, что все критяне  лжецы» можно  сделать вывод, что некоторые критяне не лгут и в их числе Эпименид, поскольку мы оцениваем единственное высказывание, произнесённое критянином в ограниченном интервале времени.
Парадокс «Рогатый», приписываемый  мегарику Алексину, является откровенным  софизмом: «То, чего ты не потерял, то  ты имеешь. Ты не потерял рога. Следовательно, ты их имеешь».
Авторство парадокса «Куча» также приписывается Эвбулиду. Спрашивается: «Когда прибавление одного зерна образует кучу?». Одно зерно – еще не куча зерен, а два, три и т.д. Другая сторона данной апории «Лысый»: «С которого по счету вырванного волоса человек становится лысым?». В данных парадоксах затрагивается проблема, которую с точки зрения современной логики можно сформулировать в виде вопроса: существует ли фиксированное количество элементов, начиная с которого происходит переход  из одного состояния в другое?
Трудности именования, связанные с наличием в обыденном языке  множества имён, недостаточно четких по содержанию и по объему, не позволяют решить, применимы они или уже не применимы  к данному объекту [3].
 Известно, что эти и другие антиномии доставили немало труда не только древнегреческим, но и современным математикам, логикам и философам.
Процесс познания можно представить так: в основании лежит незнание, которое порождает проблему, последняя требует решения, в результате разрешения поставленной проблемы рождается знание. Таким образом, условно говоря, знание возникает из незнания, наука  потому и существует, что природа крепко скрывает свои тайны.
Полученное знание  аналогично можно представить как знание простое и знание сложное. Очевидно, что сложное знание складывается из простого знания подобно тому как, например, из  отдельных кирпичей строится  здание любой конфигурации, размеров и т.д. Таким образом, делается вывод, что простое знание всегда предшествует сложному знанию.
В любом случае процесс познания было бы неверно представлять как безболезненный, ровный и гладкий, ибо известно, что всякое действие порождает равной силы противодействие. Нетрудно предположить, что в основе познания всегда находится здоровый скептицизм и, как любил повторять  филолог и поэт Ф. Ницше, сомневаться следует похлеще, чем Декарт. Сомневаться  же, это и значит рассматривать всякое новое явление критически. В известной степени, критиковать, это убивать двух зайцев: либо опровергнуть выдвинутое положение, либо проверить его на прочность. Так что в том и другом случае позиция активная, действующая, выгодная.
Другими словами, парадокс – это явное противоречие, к которому неизбежно приходит логически рассуждающий субъект, когда цепь мыслей-умозаключений не стыкуется, и единственным, своеобразным выходом из безвыходного положения является означенный феномен парадоксального выражения. Таким образом, парадокс связывает, казалось бы, несвязываемое, в один тугой, неразрывный узел.
Современный читатель, писал Н.И. Вавилов, находится перед гималаями библиотек, книг, в положении золотоискателя. В самом деле, вполне допустимо предположить, что в книгах собрана вся ученая мудрость, и стоит только «покопаться», чтобы открыть какую-нибудь золотоносную жилу. Не тут-то было! И  на «копание» уходит, нередко, вся жизнь. Но (парадокс или закономерность?)  здесь и  действительно проверяется целевая направленность субъекта, и момент целеполагания оказывается ключевым.
Очевидно, что неглубокая мысль ставит и соответственные цели, также очевидно, что такой «копатель», как и всякий невежда, скоро оставит «гималаи книг» в по исках более интересного занятия или легче добываемой пищи. Примером, иллюстрирующим данное положение могут служить басни И.А. Крылова «Свинья под дубом» и «Мартышка и очки» (достаточно обратиться  к тексту этих двух басен, чтобы убедиться  в наличии прямой связи между представлениями животных в них и вышеназванными  «исследователями»).
Но это еще не всё. Даже тот, кто ставит, как это и следует, трудно, почти или прямо недостижимые цели, легко заходит в тупик, называемый в логике и философии антиномией. Парадокс (или закономерность?) в том, что на самом деле клад зарыт не в книгах, но в самом читателе как философствующем субъекте.
Доказательством данного утверждения могут служить строчки из  «Фауста» Гёте:
Пергаменты не утоляют жажды.
Ключ мудрости не на страницах книг.
Кто к тайнам жизни рвётся мыслью каждой,
В своей душе находит их родник [4].
Здесь, как в любви, в конечном итоге, имеешь наградой то, что вложил, и в этом смысле еще не то важно, насколько любят тебя (и любят ли вообще), как то, насколько любишь ты сам. И опять легко найти парадокс (антиномию), верно подмеченный  поэтом:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей…[5]
По качественным характеристикам парадокс сродни афоризму, где в предельно сжатой форме представлена квинтэссенция мудрости. Парадокс, подобно афоризму,  будучи должно (интериорно) направленной  мыслью, становится формой слияния добродетели и знания, становится словом, которое уже есть дело, есть факт жизни, культуры и бытия вообще. Парадокс, несмотря на всю свою странную неожиданность, возвращает  знанию первоначальный монизм, который обычно утрачивается по мере знакомства со сложностями мироустройства, поднимает его от унылой фиксации бессчетного множества несовпадений, неудач, невзгод к высшему синтезу, где вся  «моя» жизнь, прошлая  и будущая, озаряется одним источником света.
Парадокс нередко облекается в остроумную форму и как разновидность остроты принадлежит сфере афористики и обретает свойства комического, заставляет задуматься: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены» (М. Твен).
Всякий парадокс выглядит как отрицание мнения, кажущегося безусловно правильным. Сам парадокс способен убеждать и впечатлять независимо от глубины и истинности высказывания, поскольку обладает чертами оригинальности, дерзости и остроумия. Поэтому он становится действенным  приёмом ораторской прозы, полемической литературы, современного анекдота, пародии.
Парадокс часто «выворачивает наизнанку» ходовые сентенции и заповеди, например: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра» (О. Уайльд). Парадокс  также может выражать глубокую мысль в сочетании с разоблачительной иронией: «Теперь мы заявляем, что никогда не будем рабами; когда мы скажем, что никогда не будем господами, тогда мы покончим с рабством» (Б. Шоу).
Парадоксально звучат многие пословицы, например, английская: «Благими намерениями вымощена дорога в ад» (разновидностью  таковой  можно считать известное  русское выражение: «Хотели как лучше,  а получилось как всегда»). На принципе парадокса могут быть основаны сюжетные ситуации и целые произведения, например, басни И.А. Крылова («Вельможа», «Зеркало и обезьяна», «Ворона и лисица» и др.), сочинение Д. Дидро «Парадокс об актёре», стихотворение Ф.И. Тютчева «Предопределение» и др. [6]
Редко, к сожалению, можно встретить научные идеи, изложенные в поэтической форме с таким блеском, как это удалось сделать древнеримскому философу и поэту Лукрецию Кару в его поэме «О природе вещей», поэтому иногда представляется уместным обратиться к физике, изложенной средствами лирики, тем более, что в древности  еще не делалось различий между науками и не было деления ученых на физиков и лириков. В изящно-поэтической форме Лукреций изображает легкую и тонкую картину воздействия, которую на наше сознание оказывают атомы путём истечения особых «эйдолов», в результате чего возникают ощущения и все состояния сознания.
Выслушай то, что скажу, и ты сам, несомненно, признаешь,
Что существуют тела, которых мы видеть не можем…
…Стало быть, ветры – тела, но только незримые нами.
…Далее, запахи мы обоняем различного рода
Хоть и не видим совсем,  как в ноздри они проникают…
…Но это все обладает, однако, телесной природой,
Если оно способно приводить наши чувства в движенье:
Ведь осязать, как и быть осязаемым, тело лишь может,
И, наконец, на морском берегу, разбивающем волны,
Платье сыреет всегда, а на солнце вися, оно сохнет;
Видеть, однако, нельзя, как влага на нём оседает,
Как и не видно того, как она исчезает от зноя.

Исходя из подобных рассуждений, Лукреций Кар делает вывод:
Значит, дробится вода на такие мельчайшие части,
Что недоступны они совершенно для нашего взгляда.
……………………………………………………………
Нам очевидно что вещь от стирания становится меньше,
Но отделение тел, из неё каждый миг уходящих,
Нашим глазам усмотреть запретила природа ревниво.

Речь в названной поэме-исследовании  идет об атомах, причем, атомы у Лукреция, в отличие от Эпикура – не предел  делимости, а своего рода творческие начала, из которых  создаётся конкретная вещь со всей её структурой, т.е. атомы – это материал для природы, предполагающей какой-то вне их находящийся творческий принцип.
Представляется вполне вероятным, что не следует говорить  только о «чистой науке» вне связи с миром искусства, ибо наука и искусство как братья-близнецы, неразрывно и прочно связаны невидимыми нитями. То и другое – части единого целого. Соединить отдельные части, значит, создать  целостную картину мира, строить внутренний мир человека. Мысли  философов и ученых являют  нам замечательные примеры в этом, именно мир искусства, мир образов даёт толчок для дальнейших  размышлений.  Как известно, А. Эйнштейн начал строить свою теорию относительности ещё в детстве, когда однажды, наблюдая за игрой света подумал: «А что если помчаться вслед за солнечным лучом!» Девятилетний сын Эйнштейна  как-то спросил отца: «Папа, почему собственно, ты так знаменит?» Эйнштейн  усмехнулся, задумался, а потом сказал: «Видишь ли,  когда слепой жук ползет по поверхности шара, он не замечает, что пройденный им путь изогнут, мне же посчастливилось заметить это».
Говорят, всё гениальное просто, и если человек талантлив, то талантлив во всём (нет ли и здесь парадокса?). Разумеется, это замечательно, и мы можем привести немало тому примеров: М. Планк и А. Эйнштейн играли на  скрипке  и  фортепиано; И. П. Павлов пел и играл на баяне; У. Черчилль и Г. К.  Жуков  были талантливыми писателями; Челлини играл на флейте и кларнете; Т. Юнг был  живописцем, музыкантом, канатоходцем; Фарадей переплетал книги;  Ч. Дарвин был почитателем поэзии Шекспира, Мильтона, Шелли; Н. Бор боготворил Гёте, Шекспира, С. Кьеркегора; Н. Винер писал романы. Эдисон  отмечал, что Шекспир, что с его мыслями и идеями мог бы стать изумительным изобретателем, если бы настроил свой ум в этом направлении.
И почему-то не возникает вопрос – а почему, собственно, так  бывает? На первый взгляд, казалось бы, преуспевать  должен тот, кто постоянно занимается одним и тем же делом (этакое разделение труда, повышающее  производительность труда в десятки раз), но вероятно, это еще недостаточное условие. Как заметил  иронично-проницательный ум, большинство открытий совершают дилетанты. Специалисты знают, что это невозможно, но тут появляется несведущий дилетант и делает открытие.
Разумеется, в действительности так не бывает, как вообще-то не бывает и случайных открытий, иллюстрацией данного суждения может служить положение о том, что случайные открытия совершают только подготовленные умы.
Налицо два антиномичных утверждения, парадокс, однако, в том, что каждое из них по-своему правильно, и мы можем проследить  тайные пути антиномий на  некоторых примерах. Мы работаем  сегодня за плоским, жидкокристаллическим монитором, и у нас это не вызывает удивления, а ведь если вдуматься, то жидкий кристалл – два взаимоисключающих понятия, это все равно, что, «громкая тишина» или «теплый холод».
Мы учимся одному делу, а научаемся, порой совершенно неожиданно для себя, совсем другому. «Шёл в комнату, попал в другую…»,  –  говорил один из персонажей комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Так бывает и с исследователем: ищет он одно, а  находит (попутно! случайно!) совсем другое и, как потом выясняется, вовсе не бесполезное.
В.К. Рентген в 1895 г. случайно открыл  невидимое глазу электромагнитное излучение, проникающее через  непрозрачные для видимого света материалы, когда, собираясь уходить из  лаборатории, выключил свет и увидел светящиеся в темноте Х-лучи, названные  по его имени рентгеновскими.
А.С. Пушкину  его стихи приходили во сне, однако, он  и наяву грезил ими. Несколько поколений исследователей пытались расположить химические элементы, эти простейшие кирпичики вселенной, в соответствии с их свойствами. Были составлены сотни разновидностей таблицы, прежде чем  Д.И. Менделеев случайно увидел свою знаменитую периодическую таблицу во сне и, проснувшись, придал ей знакомый нам вид. Но прежде, чем это произошло, ученый несколько десятилетий занимался проблемой, ломая голову над тем, как ее можно разрешить.
Путь к открытиям вряд ли был когда-либо лёгким, как говорили древние:
«Per  aspera ad astra» –  «Через тернии – к звёздам, через трудности к высокой цели» (лат.). Заявка на изобретение лазера была подана в начале пятидесятых годов ХХ века и получила отказ: экспертиза сочла идею неосуществимой. Однако, уже через три года после этого проводились испытания первого лазерного прибора, а через семь лет был налажен его промышленный выпуск.
Итак,  все дело оказывается в мотивировке деятельности. Так что «случайный успех» почти полностью исключен, ибо неглубокая мотивация (посылка) не способна привести  к глубоким выводам и верным решениям, ведущим  к открытиям. Представляются  уместными слова А.С. Пушкина, на вопрос о том, что такое гений? – поэт отвечал, что это 99 % потения и 1 % гения. Иначе говоря, всего 1% отводится случаю, таланту или врожденным способностям  к данному виду деятельности.
Если верно замечание поэта, что «гений парадоксов друг», то легко прийти  к выводу, гений нередко парадоксален, и его выводы часто приходят в противоречие с общепринятыми и общеизвестными научными положениями и  истинами (например, гениальная догадка Демокрита об атомистическом  строении вещества, не успев окрепнуть, обрела могущественных противников, к числу  которых относился прежде всего,  Аристотель, объединивший в своем учении все научные знания  древности).
Таким образом, парадокс, вероятно, следует рассматривать как нетрадиционный, неклассический, иррациональный, «неправильный» способ мышления.
Наиболее остроумные авторы, замечал Ф. Ницше, вызывают наименее заметную улыбку [7]. Парадокс в том, что за этой «наименее заметной улыбкой» скрывается глубокая мысль, может, настолько глубокая, что выразить ее обычными средствами, автору представляется почти невозможным. И это опять наводит на рассуждение о непостижимости глубинных смыслов бытия.
Обратимся к известным, классическим, литературным примерам. Отчего разыгралась трагедия  Моцарта и Сальери? Не от двух ли прямо противоположных  (как небо и земля) взглядов на мироустройство? Настолько различных, что их взаимосуществование просто исключалось. Сальери труженик, он говорит сам о себе:
Родился я с любовию к искусству…
…Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству…
…Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеёй, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. – О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда  бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт! [8]
Глубоко символично само начало «маленькой трагедии» А.С. Пушкина:
Все говорят:  нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Таким образом, что нет  правды на земле, звучит обычно, но герой не удовлетворяется этим, и обращает взгляды на небо. И там не находит правды!.. С Моцартом они друзья. Парадокс? Однако, нелицеприятную оценку друзьям   поэт даёт и в другом произведении:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагом имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.

А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, чёрные мечты;
Я только в скобках замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралём рождённой
И светской чернью ободрённой,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой  бы  ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ ошибкой;
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит… как родной! [9]
Созвучны  приведённому монологу и стихотворные строчки Р. Тагора:
Хвала и хула обратились к поэту:
«Кто друг твой, кто  враг твой – скажи по секрету».
«Вы обе – и это совсем не секрет –
Друзья и враги мне», – ответил поэт [10].

Таким образом, стихотворные строчки могут выступать также и как энтимема, т.е. такого дедуктивного рассуждения,  когда, по крайней мере, одна посылка, использованная для получения вывода, не содержится в записи рассуждений.
Парафразом  на поговорку: «Будет хлеб – будет и песня», звучат слова Ю. Лотмана: «Не будет  стихов, не будет и хлеба». Земледельцу тоже необходимо быть немножко поэтом, чтобы видеть, как восходит солнце, как оно садится, как льются на землю струи дождя, и как появляется радуга, как падают росы и стелется туман и т.д. Поэт возвращает нам  первобытную невинность и чистоту, когда пишет:
Я всякий раз по-новому гляжу
На то, чем жил
И чем живу отныне.
И всё же большей, чем земля, святыни
На белом свете я не нахожу [11].
Хваля, хвалишь всегда самого себя: порицая, порицаешь всегда другого [12], – замечал Ф. Ницше, и слова Священного Писания о том, что не скудеет рука дающего остаются все тем же гласом  вопиющего в пустыне. Это также наводит на ту мысль (парадоксальную?), что отказываться следует от всего, от чего только можно отказаться, вернее будет сказать – от всего, что предлагается, ибо то, что можно то вот оно уже неинтересно. И слова апостола Павла тоже содержат антиномию-парадокс: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то  делаю» [13].
Ницше в сочинении «Человеческое, слишком человеческое» писал: «Правда, у нас есть хорошие основания иметь низкое мнение о каждом из наших знакомых, и даже о величайших из них; но у нас есть столь же хорошие основания обратить это чувство и против нас самих. – И потому будем терпеть друг друга, как мы терпим самих себя; и быть может, для каждого придет некогда более радостный час, когда он воскликнет:
Други, друзей не бывает! – воскликнул мудрец, умирая;
Враг! Не бывает врагов! – кричу я, безумец живой [14].
Как же так, выходит, наши враги, хотя и невольно,  делают для нас больше, чем  друзья? Вероятно, также, что враги лучше указывают нам наши промахи, чем друзья, правда, в этом случае можно говорить уже о мнимых друзьях, и здесь опять встает проблема различения друзей истинных и друзей не истинных.
Таким образом, названная сентенция наводит на мысль о том, что наши враги часто просто честнее друзей, и  отличаются от вторых тем, что прямо заявляют о своем намерении навредить. Это и очевидно, но так ли и очевидно желание друзей помочь? Мы заняты поиском намерений врага, который опасен, но не так часто и не так много времени отдаём мыслям о намерениях наших друзей. Отсюда и их оценка, ибо действительно мы дорожим только тем, что даётся невероятным трудом, и как замечает Священное Писание: «Где сокровище  ваше, там будет и сердце ваше» [15]. Под «сокровищем»  можно понимать также и наши мысли, а  «сердце» древние полагали вместилищем души.
Антиномично  стихотворение А.С. Пушкина «Воспоминание»:
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько  слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Таким образом,  мы подходим  к осмыслению такого важного для жизни всякого человека как опыт, и  представляется уместным перейти  от обыденного понимания нового для русского языка слова «опыт» к философскому осмыслению концепта. В широком понимании опыт переводится как «эссе». Форма «опыта» ведет свое происхождение от сборников притч, цитат и изречений – рода литературы, который всегда, начиная с античности, пользовался неизменной популярностью. Впервые применил  жанр эссе М. Монтень, когда в 1580 году  написал  работу «LES ESSAIS» – «ЭССЕ», где изложил мысли о судьбе общества и человека.  Так как в России этот термин почти не употреблялся, его перевели как «Опыты», хотя  в более полном виде понятие переводится как «опыты над самим собой» или «опыты на самом себе».
В 1597 г. Ф. Бэкон создал свое «Эссе». К этому жанру обращались Дж. Локк, Д. Аддисон, Г. Филдинг, О. Голдсмит. Они понимали эссе как опыт автора в разработке определённой проблемы. В ХХ в. к этому жанру обращались Б. Шоу, Дж. Голсуорси, А. Франс, Р. Роллан. Словарь определяет значение  концепта «Эссе», как производное от латинского слова essais –  взвешивание и английского  и французского как статья, попытка, очерк научный, критический, исторический, публицистический  жанр критики, литературоведения, в основе которого лежит свободная трактовка какой-либо проблемы. Анализ избранного вопроса (литературный, эстетический, философский) проводится без учёта систематичности изложения и аргументированности выводов. В современном литературоведении эссе определяется как очерк или статья, насыщенные теоретическими и философскими размышлениями [16].
Подведем черту:  опыт, это название, которое мы даем своим ошибкам, –  заметил мыслитель. Никогда не думай о том, что ты теряешь, но всегда думай о том, что  приобретаешь, – говорил И. Бродский. Действительно, ничто не дается нам так дорого, как опыт, который суть название наших ошибок, но и тут парадокс – мы готовы расстаться с чем угодно, но только не со своим опытом, т.е., ошибками, которыми мы дорожим больше всего на свете.
Хотя это и представляется парадоксальным, но только на первый взгляд, ибо, на самом деле, нередко нам дают, например,  знания, наполовину ненужные. Именно поэтому и появилось парадоксально-шутливое в сочинении Ильфа и Петрова «Золотой теленок»: «Не учите меня жить – лучше помогите материально». Или другое: «Учат нас всегда не тому, что нужно, а что  нам нужно, тому мы учимся сами». Разве мы не признаем охотно, что наш лучший учитель – жизнь, и что наш опыт – наше самое большое богатство?
Замечательный поэт, незаслуженно сегодня забытый, Р.И. Рождественский, в числе многих других популярных (сегодня сказали бы хитовых) песен, написал также «Песню о годах»:
Шепчу «спасибо!» я годам
И пью их горькое лекарство.
И никому их не отдам!
Мои года  – моё богатство.

Итак, человек и, прежде всего поэт, живёт и дышит стихом, он удовлетворяет не только научную потребность, но и потребность своей собственной души, что позволяет заметить, что стихами, как правило, говорят  поэты и влюбленные.
Парадокс возвращает миру первоначальную неоднозначность, в которой не все так очевидно, как представляется, недаром мыслящий парадоксами Козьма Прутков замечал: «Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим» [17].
Страстно любящий молодой человек, порой, не представляет себе жизни без своей любимой (самоубийства и покушения на самоубийство тому свидетельство), однако, совместная жизнь поженившихся, наконец, молодых, еще не является способом решения проблем – нет ли и здесь парадокса? Как замечал Л.Н. Толстой, в сказках всё кончается свадьбой (как будто это тот конец, который делу венец), а в жизни со свадьбы всё только начинается; вероятно, писатель имел основания так говорить.
Парадоксу, точно так же, как суждению и умозаключению, свойственны посылки, однако, если в логике выводы следуют за ними закономерно, то в иррациональных формах мышления, к коим можно отнести и парадоксы, выводы  получаются  неожиданными и случайными.
Один мыслитель обронил фразу, которая заставляет задуматься: «Смысл жизни не в том, чтобы удовлетворять свои желания,  а в том, чтобы иметь их». В парадоксе посылка налицо в  союзе  «если», и как вывод звучит союз «то», как, например, в басне И.А. Крылова «Демьянова уха»:
Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать вовремя не умеешь
И ближнего ушей ты не жалеешь,
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.
(Как это можно заметить, слово «коль»  в этом случае  не без успеха заменяет «если»).
Если рассуждать строго логически, то аллегорическое звучание  парадокса заставляет всякого мыслящего субъекта задуматься, пытаясь понять, восстановить неявные посылки и скрытые связи, и выйти на новый, высший уровень философствования.
Таким образом, вывод, следующий в окончании басни настолько же гениален, насколько и прост, и является, к тому же, хорошим  аргументом в бесполезном споре. Один древний, пытаясь урезонить не в меру разболтавшегося юношу, не без иронии заметил: «Чаще пользуйся ушами, ведь их у тебя два, а язык только один». Правда, русский народ, в этом случае выражается еще короче, произнося всего одно-два-три слова, но мы  здесь не рассматриваем не совсем приличные  для  культурного человека  выражения.
Мы все у кого-то учимся, любил повторять один школьный учитель. Верно, учителя у нас одни, но выводы из их научения, мы делаем совершенно различные.  И наши ученики, в свою очередь, научаются тому, чему мы, возможно, и не думали их научить. Повторяя за другими, мы следуем примеру, представляются весьма  показательными по этому вопросу мысли Монтеня: «Ведь я заимствую у других то, что не умею выразить столь же хорошо либо по недостаточной выразительности моего языка,  либо по слабости моего ума» [18].
Однако, Монтень  решительно против постоянного контакта с чужим текстом, чтение, замечал он,  служит мне лишь для того, чтобы, расширяя мой кругозор, будить мою мысль, чтобы загружать мой ум, а не  память, общение с книгами сродни преклонению, переусердствование грозит перейти в манию, чревато опасностью потери себя: «Когда я пишу, я уклоняюсь от общества книг и воспоминаний о них из страха, как бы они не вторглись в мою форму» [19].
Мы трудимся лишь над тем, пишет Монтень в главе «О педантизме» (книга первая «Опытов»), чтобы заполнить свою память, оставляя разум и совесть праздным. …И если можно быть учеными чужою ученостью, то мудрыми мы можем быть лишь собственной мудростью» [ 20]. Чужой ум не попутчик, чужим богат не будешь, – гласит поговорка.
Монтень развивает этот вопрос и вновь обращается к нему:  «Мы берем на хранение чужие мысли и знания, только и всего. Нужно, однако, сделать их собственными. Мы уподобляемся человеку, который, нуждаясь в огне, отправился за ним к соседу и, найдя у него прекрасный, яркий огонь, стал греться у чужого очага, забыв о своем намерении разжечь очаг у себя дома. Что толку набить себе брюхо говядиной, если мы не перевариваем ее, если она не преобразуется в ткани нашего  тела, если не прибавляет нам веса и силы? Или, быть может, мы думаем, что Лукулл, ознакомившийся с военным делом только по книгам и сделавшийся, несмотря на отсутствие личного опыта, столь видным полководцем, изучал его по нашему способу»? [21].
Вообще же говоря, Монтень  против компиляции: «Мы опираемся на чужие руки с такой силой, что, в конце концов, обессиливаем. Хочу ли я побороть страх смерти? Я это делаю за счет Сенеки. Стремлюсь ли  утешиться сам или утешить другого? Я черпаю из Цицерона. А между тем, я мог бы обратиться за этим к себе  самому, если бы меня надлежащим образом воспитали. Нет, не люблю я этого весьма  относительного богатства, собранного с мира по нитке» [22].
Итак, мы пользуемся одними словами, понятиями и категориями, но их стоимость в исполнении отдельных людей не одинакова, и каждый строит из них свое здание. Представляется, в этом главное отличие компилятивных работ от оригинальных, творческих. Да, мы берем от компилянта некоторые мысли и  идеи, которые он, кстати, в свою очередь тоже, вероятнее всего, заимствовал от своих  предшественников, недаром Вольтер замечал, что книги делаются из книг. Но взятые на пробу слова, образы и концепции получают  у каждого автора своё новое толкование и развитие.
Правда, Монтень проницательно замечает: «Человеческое воображение не в состоянии придумать  ничего хорошего или плохого, чего в ней уже не было  бы  кем-нибудь сказано… Я с тем большей готовностью выпускаю в свет плоды моих причуд, что, хотя  они и являются моим порождением и ни с кого не списаны, я все же убежден, что нечто подобное найдется  у какого-нибудь древнего автора, и тогда наверное, кто-нибудь скажет: «Вот откуда он почерпнул их!» [23].
Выводом, закономерно следующим  за цепью рассуждений о парадоксе можно считать следующее. Высказывается мнение, что парадоксы играют как отрицательную, так и положительную роль. Отрицательной ролью парадокса считается то, что его алогичность  подвергает сомнению научное совершенство теории, в которой парадокс обнаружен. Положительной ролью парадокса называют то, что стремление освободиться от парадокса помогает совершенствованию теории. Это разграничение роли парадокса, конечно, условно, однако, несомненно, что  исследование парадоксов направляет мысль на поиски решения антиномий, а это сопровождается новыми интересными, конкретными открытиями [24].
Исследовать, значит, прежде всего, попытаться понять то, что сделано в данном вопросе предшествующими исследователями. Всякое исследование проходит, по крайней мере, 3 этапа: 1. накопление  фактов в избранном исследователем направлении (на это уходят многие годы и десятилетия); 2. осмысление накопленных фактов с попыткой приведения их в  систему, в которой можно было бы проследить некоторые общие структурные закономерности; 3. практическое  использование  накопленного опыта (а если повезёт, то за этим следует большее или меньшее открытие в избранной сфере).
Парадокс неизменно заключает в себе все особенности афористического мышления, несущего мощный заряд для интеллектуального творчества. Обладая скрытым потенциалом, парадокс сродни маленькому открытию, вспышке духовной и интеллектуальной энергии, когда вдруг происходит озарение и становится ясным многое из того, что прежде таковым не представлялось.
И. Ньютон лежал под яблоней и, как обычно, размышлял о законах «натуральной философии» (т.е. о физике), когда случайно упавшее на его голову яблоко (тот год оказался  особенно урожайным), стало последней каплей в накопленной чаше знаний и опыта, приведшей к открытию знаменитым физиком закона  всемирного тяготения.
Согласно одной из легенд, замысел «Опытов» пришел в голову Монтеня в тот момент, когда он однажды увидел, как художник расписывал стены монастыря замысловатой вязью орнамента. Монтень подумал, что таким же образом можно сплести в единое повествование свои размышления о жизни людей и природе.
А. Левенгук экспериментировал с оптическими стёклами, поместив несколько из них в трубку-тубус, он стал рассматривать каплю воды под стократным увеличением, каково же было его удивление, когда он обнаружил множество мельчайших живых организмов в хрустально чистой воде, так был изобретён микроскоп. Прошли века, и восторг ученого изобретателя сменился элементарной усталостью обывателя.
Мышление  сапожника по профессии, философа по призванию Якоба Бёме отличалось образным характером, однажды, сидя у себя в комнате, он увидел яркое отражение солнца на оловянном сосуде. Это зрелище поразило его: в этот миг ему открылся таинственный мир бытия. Через несколько лет он вновь почувствовал внутреннее озарение. Желая привести свои переживания в некую систему, Бёме написал свое самое интересное сочинение «Аврора» [25].
По утрам, – признавался Ф. Ницше, – я взбирался по южной красивой гористой дороге, по направлению к Зоагли. Здесь мне пришло в голову все начало Заратустры, даже больше того – Заратустра сам, как тип, явился мне.
Датский физик Х. Эрстед проводил со студентами опыты с  электричеством. Рядом с проводником, входящим в электрическую цепь оказался компас. Когда цепь замкнулась, магнитная стрелка компаса отклонилась. Эрстед вновь замкнул цепь, все повторилось. Результатом повторных опытов и долгих логических рассуждений, стало великое открытие, заключающееся в установлении связи  между магнетизмом и электричеством, позже  был изобретен электромагнит.
Эдисон уколол себе палец иголкой –  в этот момент его осенило – он понял как сделать  фонограф.
Быть исследователем, значит быть немного творцом, подобным первопроходцу, когда необходимо пробираться сквозь дебри и буреломы нагромождений как естественных, так и искусственных.
Английскому инженеру Брауну было поручено построить через реку Твид мост, который отличался бы прочностью и в то же время был бы не слишком дорог. Ученый  погрузился в размышления, пытаясь разрешить связанное с поставленной задачей противоречие. Как-то, прогуливаясь по парку, он заметил паутину, протянувшуюся  над дорожкой. В одно мгновение  проблема была решена: инженер подумал, что подобным образом можно построить висячий мост на железных цепях.
Афористически-парадоксально мыслящий Ф. Ницше писал: «По утрам я взбирался  по южной красивой гористой дороге, по направлению к Зоагли. Здесь мне пришло в голову все начало Заратустры, даже больше того – Заратустра  сам, как тип, явился мне». Однако, Заратустра, прежде чем явиться мыслителю, «как тип», долгое время жил в его уме в виде учения Авесты.
Российский учёный  Н.Е. Жуковский  мучился  разрешением сложной гидродинамической задачи. Однажды, идя по улице под проливным дождём, погруженный, как обычно в свои размышления, он  остановился  перед ручьем, который  ему надо было перешагнуть. Его взгляд упал на кирпич, лежавший посреди потока воды. Одного мгновения было достаточно, чтобы увидеть, как под напором воды меняется положение кирпича, а вместе с тем изменялся и характер обегающей кирпич струи воды. Это наблюдение подсказало Жуковскому решение, казавшейся неразрешимой, гидродинамической задачи.
Творческое воображение, суть фантазии, тесно связаны с развитием способности у человека изменять, преобразовывать мир, недаром  замечено поэтом, что человек без мечты, что птица без крыльев. В фантастических романах Жюля Верна и Герберта Уэллс, написанных более ста лет назад, легко угадать прототипы того, что мы можем  видеть сегодня: самодвижущиеся экипажи, подводные лодки, дорога под землёй, устройства, позволяющие  людям разговаривать друг с другом, находясь на значительном удалении.
За тысячи лет до того, как появились самолёты, человеческое воображение уже носилось на коврах-самолётах, и задолго до того, как появились телевизоры, волшебное зеркальце позволяло  видеть то, что находилось где-то на земле. Барон Мюнхаузен летал на Луну на  пушечном ядре. Однако, любую ракету,  развивающую первую, вторую или третью космическую скорости (7, 11 и 16 км. в сек.) легко можно уподобить летающему ядру.
Правда, писатель Илья Ильф, один из авторов «Золотого теленка» проницательно замечал: «В фантастических романах главное – это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет». То же самое можно отнести и к автомобилям, и телевизорам, и компьютерам, и сотовым  телефонам и другим чудесам  техники.
Тысячи  лет люди наблюдали за приливами и отливами (и если на этот процесс влияет луна, то разве это не говорит в пользу вселенской, космической связи планет?), но только гётевский Фауст задумал построить плотину, чтобы отвоевать у моря кусок плодородной земли на пользу людям, на что Мефистофель резонно заметил:
Ну и открытье откопал!
Сто тысяч лет я это знал [26].
Даже гениальное произведение немыслимо без «чёрной», утомительной работы, которая занимает значительную часть времени творца. Например, Микеланджедло понадобилось три года упорного труда, чтобы создать своего знаменитого «Давида»; без помощников, он  без устали  изо дня в день обрабатывал гранитный монолит, придавая ему совершенный вид. В результате мы имеем уникальную скульптуру, которая в течение 500 лет радует  своими пропорциями  и гармонией. Но если бы скульптор не увидел прежде свое  творение мысленным взором, суть воображением, то как мог бы он продолжать  напряженную, изматывающую работу?
Творчество требует, кроме прочего,  еще и мужества иметь и отстаивать свои идеи, а это всегда связано с борьбой со старым и отжившим. Дж. Бруно и Н. Коперник, например, дерзнули выдвинуть теорию, которая  большинству ученых  представлялась немыслимой, а именно:  геоцентрическую идею вселенной сменить гелиоцентрической. Планета Земля, согласно этой теории,  переставала быть центром Вселенной, как это полагалась веками и тысячелетиями, а представилась лишь маленьким  центром одного  из многих миров.
Целебные свойства зеленой плесени были известны еще в древности, сведения об этом  находили в медицинских папирусах Древнего Египта. В России  с древности  охотники  накладывали на раны плесень с лечебной целью. В 1929 г.  английский ученый медик А. Флеминг, размышляя  о чудодейственном лекарстве, спасающем от многих болезней (кто из лучших умов человечества не задавался  такой благородной задачей?), и изучая  действие плесени, действительно убедился в том, что плесень способствует  скорейшему заживлению ран. Так был открыт грибок  Penicillium notatum, способный угнетать рост стафилококка. Фильтрат культуральной жидкости этого грибка Флеминг назвал пенициллином, человечество получило антибиотик с антибактериальным  действием.
В научных открытиях и изобретениях немалую роль играет аналогия, которая присутствует почти во всех открытиях. Как говорится, трудно найти кошку в темной комнате, особенно, если ее  там нет, т. е., открытие не может возникнут на пустом месте, ибо, как известно, из ничего ничего не возникает. Аналогия  играет для мысли ученого оплодотворяющую  роль.
Творческое воображение помогает человеку по новому взглянуть на примелькавшиеся  (замыленные) вещи, и увидеть в знакомом явлении черты,  прежде никем не замеченные.  Творческое воображение воспитывается всем ходом  развития жизни, усвоением накопленных человечеством сокровищ духовной культуры. Существенное значение в воспитании творческого  воображения играет искусство, которое развивает фантазию и дает простор  выдумке и изобретательству.
Таким образом, в творческой деятельности ученого нередки случаи, когда самому автору представляется, что его осенило. Однако, за способностью «внезапно» схватывать суть дела и чувствовать «полную уверенность в правильности идеи» стоят накопленный опыт, приобретенные знания и упорная работа ищущей мысли. Корни всякого открытия, по мысли В.И. Вернадского, располагаются на большой глубине, и, как волны, бьющиеся  с разбега о берег, множество раз плещется человеческая мысль около подготовленного открытия, пока не пробьёт его час [27].
Логический путь научного и технического творчества, связанного с изобретением и открытием, начинается  с предположения, идеи, догадки. Когда идея сформулирована, начинается путь исследования, развития идеи, проверка в ходе экспериментирования. Путь от возникновения идеи до ее осуществления на практике, это долгие годы мучительных сомнений и находок, но это путь творческий, связанный с созданием нового, поэтому ученый не может отказаться от трудного, но чрезвычайно интересного дела.
Рождению парадоксального выражения помогает интуиция, называемая иногда  еще шестым чувством, т.е. чувством, которое не поддается определению, но которое, тем не менее, весьма определенно влияет на наши мысли, слова, дела и поступки. Интуитивные размышления подводят к догадке, гениально прозревающей суть вещей и явлений. Интуиция, как это представляется автору этих строк, тесно связано  с таким феноменом как инстинкт. Наиболее яркое  проявление инстинкта мы можем наблюдать у насекомых, птиц и животных. Не потому мы  ли мы так любим  наших братьев  меньших, что они показывают нам  (разумеется, отчасти!) нас самих? Изучая  поведение животных, мы пытаемся лучше  понять свое  далекое прошлое, настолько далекое, что только гений Ч. Дарвина позволил прямо выразить в своей эволюционной теории мысль о происхождении человека от животных, а именно, от человекообразных обезьян.
О связи открытия, опыта, парадокса и гения недвусмысленно замечает поэт:
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель.
Таким образом, можно предположить, что опыт есть закономерное следствие определенного вида деятельности. Успех, а тем более изобретения и открытия, всегда случайны, потому и нет к ним проторенных путей, а есть только один путь – творческий, определяемый  еще  как создание нового.
Не является также секретом и то, что мы склонны приписывать животным все человеческие  свойства. В прайде львов, например, мы находим строгую иерархию, можем наблюдать борьбу самцов за самку и, как следствие, за влияние  в среде сородичей. То же самое можно видеть и на примере  «семейного стада» обезьян. Мы видим заботу, которой окружает малыша мать, и  говорим, что это врожденное чувство или  что это инстинкт. На этом основании мы делаем заключение, что, например,  обезьяны или львы –  «социальные животные».
Не является ли  также парадоксальным  довольно распространенное мнение о том, что животные думают? Мы почти уверены в этом, как и в том, что они  понимают нас, и  например, М. Монтень, в своих «Опытах»  не обходит вниманием животных. В «Апологии Раймунда Сабундского» он  подробно рассматривает  указанную особенность, проницательно замечая: «Люди, которые на нас работают, служат нам за более дешевую плату и за менее заботливое и обходительное обращение, чем то, какое мы оказываем птицам, лошадям и собакам.
Каких только забот не проявляем мы  об их удобствах! Мне  кажется, что самые жалкие слуги не делают с большей готовностью для своих господ того, что короли почитают за честь сделать для своих животных» (это написано в  XVI веке, но как современно звучит). «...На каком основании мы считаем, что только человек обладает знанием и умением различать, какие вещи для него  полезны и целебны, какие вредны, что только ему, человеку, известны свойства ревеня и папоротника? Почему не полагаем мы, что это тоже проявление разума и знаний, когда мы видим, например, что раненные стрелой  критские козы разыскивают среди множества трав особую целебную траву – ясенец; или когда черепаха, проглотившая гадюку, тотчас же ищет душицу, чтобы прочистить желудок; или когда дракон трет и прочищает себе глаза укропом; или когда аисты ставят себе клизмы из морской воды; или когда слоны извлекают у себя из тела копья и стрелы, которыми они были ранены  в сражении, причем, проделывают это не только на себе и на других слонах, но и на своих хозяевах (примером чего может служить царь Пор, который был разбит Александром), и притом с такой ловкостью, что мы не смогли бы  сделать это так безболезненно» [28].
Монтень также  приводит мнение Демокрита, который «полагал и доказывал, что мы научились многим ремеслам у животных; например, искусству ткать и  шить – у паука, строить – у ласточки, музыке – у соловья и лебедя, а искусству лечить болезни – подражая некоторым животным» [29].
Философ подробно рассматривает историю вопроса, не забывая  ссылаться на источник: «Не могу не привести также и другого примера, виденного и сообщаемого тем же Плутархом (хотя я прекрасно сознаю, что нарушаю порядок изложения этих примеров, но я забочусь только о том, чтобы они подтверждали выводы всего моего рассуждения). Находясь на корабле, Плутарх однажды наблюдал собаку, которая была в затруднительном положении, так как не могла добраться до растительного масла, находившегося на дне кружки и не могла дотянуться до него языком из-за слишком узкого горлышка кружки. Вдруг собака стала подбирать  находившиеся на корабле камешки и кидать их в кружку до тех пор, пока масло не поднялось до края кружки, который она могла достать. Разве это не действие изощренного ума?» [30].
Нелегко не поддаться искушению и не  продолжить примеры, доказывающие, что животные думают, в частности, Монтень ссылается на знатока слонов Юба: «Он сообщает, что когда какой-нибудь слон, поддавшись на трость охотника, попадает в одну из глубоких ям, которые специально роют для них и прикрывают сверху хворостом, чтобы их обмануть, то его товарищи заботливо притаскивают большие камни и деревья, чтобы он мог с их помощью выбраться. Это животное в целом ряде других поступков настолько не уступает по уму человеку, что если бы я стал подробно прослеживать, чему учит в этом отношении опыт, то легко мог бы доказать свое мнение, что иной человек отличается от другого больше, чем животное от человека. Сторож слона, живший в одном частном доме в Сирии, крал половину каждой порции еды, которую ему приказано было выдавать животному. Однажды хозяин сам захотел накормить своего слона и высыпал ему в кормушку всю порцию ячменя, которая ему полагалась, но слон, с укором взглянув на смотрителя, отделил хоботом половину и отодвинул ее в сторону, заявляя тем самым об ущербе, который ему наносили» [31].
Очевидно, что  список умного поведения можно дополнить многими новыми интересными наблюдениями за действиями животных, однако, это не является прямой задачей данной работы. Но даже  на основании приведенных примеров можно сделать вывод о том, что объяснить отмеченное поведение животных одними инстинктами не представляется правомерным.  Правда, все же и здесь есть какая-то тайна, какая-то граница, разделяющая «тёмное»,  инстинктивное животное чувство и царство света, разума и добра. Остается также сделать то заключение, что рассматриваемый нами феномен инстинкта равно присущ  как животным, так и человеку.
Человек как существо разумное существует приблизительно 80 тыс. лет. Логично  прийти к выводу, что инстинкты древнее разума. У человека разум призван заменить инстинкты, однако, в критические мгновения жизни, в минуты опасности, как правило, включаются инстинкты, как «более надежные» инструменты  для выживания. Продолжением инстинктов иногда  считается предчувствие – шестое чувство, называемое интуицией. Интуиция, с точки зрения парапсихологов, есть связь человека с той частью души, которая связана с его высшим «я».
Таким образом, инстинкты глубже и древнее сознания. И потому таинственнее. То, что мы называем интуицией, наиболее развитой у ученых, людей искусства, художников и поэтов, есть творческий выплеск деятельности подсознания, т.е. суть  некоторых инстинктов.
К числу фундаментальных философских категорий относятся  категории возможности и действительности, необходимости и случайности. Возможность выражает объективную тенденцию развития, заложенную в существующих явлениях, действительность же рассматривается как реализация некоторой возможности.  Возможность при определенных  условиях переходит в действительность, а действительность,  в свою очередь, может становиться возможностью для новой действительности. Действительность понимается как природное и общественное бытие, объективный мир во всем многообразии его связей, сторон, отношений. Возможность и действительность в онтологии соотносятся как акт и потенция: что потенция заключает в себе, то акт обнаруживает и, по словам Аристотеля, что человек есть в возможности, его творение являет в действительности. Исследуемые категории хотя и являются полярными, но тем не менее, это взаимосвязанные части одного процесса. Возможность и действительность тесно связаны с категориями необходимости и случайности.
Необходимость характеризуется  как объективная закономерность возникновения, существования и развития вещей и явлений. Необходимость неотделима от всеобщего и выступает как единство возможности и действительности, формы и содержания. Необходимость пробивает себе дорогу сквозь цепь случайностей. Случайность является способом превращения возможности в действительность. Случайность следует понимать как законченное развитие необходимых связей,  другими словами,  случайность есть проявленная закономерность, познанная необходимость. Движение познания от явления к сущности соответствует аналогичному движению от наблюдения и изучения случайного к познанию необходимого, которая скрывается за случайным так же,  как сущность  за явлением.
От интуиции (или духовного прозрения)  нетрудно перейти к феномену  веры, которая есть суть чувство, делающее попытку разумного понимания  смысла бытия вообще. Вера, отмечает К.В. Костикова,  – это важнейший феномен природы человека, который включает в себя принятие сознанием смысложизненных положений как высших истин, норм, ценностей. Вера основывается на чувстве, не исключая и интуицию, на уважении и принятии чужого опыта и традиций.
…Вера играет роль системообразующего фактора, и состояние понимается как функциональное единство всех сфер человечской психики: соматопсихической (телесной), эмоциональной, интеллектуальной, личностной и духовно-нравственной. Для обозначения веры в Ветхом Завете употребляется слово «эмуна», что означает «устойчивость». Отсюда следует, что вера является константным состоянием, служащим формообразующей основой всей активности человека.
Переживания, сопровождающие веру, играют тонизирующую роль, улучшают самочувствие человека, снимают остроту экзистенциальной заброшенности, вызывает подъем душевных сил. Вера является структурирующим состоянием человека. Вера как состояние выступает в виде некоего внутреннего ценностного стержня, который и обеспечивает экзистенциальную ориентацию, саморегуляцию, а главное – устойчивую равновесность [32].
Однако, несмотря на веру как на «предвосхищение цели и результата», следует отметить, что вера не является плодом «доброй воли» человека, но скорее, используя теологическую терминологию, дар Божий.
Известно,  что вера и разум, как и ум с сердцем не в ладу, причем, по замечанию Ларошфуко, ум всегда в дураках у сердца. По сути, это антиномичное утверждение, ибо примирить  сердце и разум почти невозможно. Очевидно, что это выражение противопоставляет чувства разуму, показывая, что то и другое, как два берега реки, никогда не сойдутся. И все же, нельзя ли увидеть то, что роднит эти две противоположности? Мучительные поиски исследователя и есть суть попытки соединить противоположности.
В плане  разрешения антиномичных противоречий представляются весьма интересными рассуждения Ф.А. Хомутовского: «Но и для теологии, религии наука выступает как импульс, побуждающий к профессиональному мышлению. Развитие теологии просто невозможно без влияния на него научного мышления, а там, где его нет (влияния) вырастает религиозный фанатизм. Мыслительные парадигмы современной теологии и науки имеют немало сходства, но есть, конечно, и существенные различия. Одним из таких различий является мистика, мистическое познание. Отношение к последнему особенно неоднозначно. К примеру, Б. Рассел считает, что гений  Паскаля  загублен его идеальной моделью для постижения взаимосвязи науки и  религии. Возможно, вообще не было бы научного гения Паскаля, не будь он гениальным мистиком. Через интуицию наука и мистика, в известных пределах, находят точки соприкосновения. Во всякой интуиции, возможно, присутствует мистический элемент. Между тем, без интуиции немыслимо развитие науки… В идеале  из выхлопной трубы автомобиля  должен выходить  озон, а не угарный газ. В таком случае будут сниматься противоречия между человеком и машиной» [33].
Таким образом, философ  проводит связь между верой, разумом, научным мышлением и интуицией. Разрешение же  «неразрешимых противоречий» и было бы  совершенным, «идеальным»  путём, но для этого необходимо, как минимум,  чтобы «из выхлопной трубы автомобиля выходил озон, а не угарный газ».
Конструктор Р. Алексеев установил, что при высоких скоростях вода напоминает твердое тело. Эта идея позволила ему в 50-70 гг. ХХ в. сконструировать   нечто среднее между самолетом и катером, судно на воздушной подушке, экраноплан, развивавший скорость 100-500 км/час. Аналогов подобным машинам тогда не было нигде в мире. Аэродромы таким машинам были не нужны, ими  становилась вода.
Ученые физики-ядерщики России не без  успеха экспериментируют сегодня с водой, как источником энергии. Обычную воду пропускают через ядерный реактор, расщепляя ее, получают готовое топливо в виде водорода и атомарного кислорода. Экология от такого энергоносителя не страдает.
В связи с тем, что в настоящее время  остро стоит вопрос о сбережении  энергоресурсов Земли и о новых  источниках энергии, то  учеными  развитых стран  ведутся активные разработки по созданию в недалеком будущем  космических электростанций.
Из этого очевидно вытекает следующее: «в идеале»  источником энергии должны быть не газ, нефть, каменный уголь или древесина, а напротив, солнце, ветер и вода.
Проблему соположения противоположностей  изучали еще в античности (например, в апориях Зенона) и  в  эпоху средневековья. Я. Бёме, например, находит разгадку зла в том, что всё для своего проявления нуждается в контрасте, и всякое «да»  нуждается в своем «нет», не будь одного, не могло бы быть и другого –  без противоположности ничто не обнаруживается.  И только Новое время дало миру Гегеля, сформулировавшего законы диалектики, первый из которых провозглашает закон единства и борьбы противоположностей.
Проблема противоположностей распространяется и на общественное устройство, так была выведена формула: «Запад есть Запад,  Восток  есть Восток, и вместе им никогда не сойтись». Однако, ничто не стоит на месте, и вот уже «восточит  запад и западит восток».
Разве река, разделяющая берега на левый  и  правый, не соединяет их собой? И наши лёгкие разве они не из двух половин – левой и правой? Нельзя ли, несмотря на, казалось бы, антагонизм противоположностей, рассматривать то и другое как единое  целое?  Нельзя ли представить дело так, что Восток и Запад как одно лёгкое? А веру  и разум папа Иоанн Павел II сравнивал с двумя крыльями птицы, тем самым  указывая на неразрывность двух противоположностей. Ф.А. Хомутовский  в свое время защищал диссертацию с символическим названием: «Гносеологические основания веры», в которой предпринял  попытку  сопоставить, соединить, казалось бы, два противоположных феномена – познание и веру.
Когда исследователю  удаётся соединить явные противоположности, тогда мы можем говорить о гармонии, и отмечаем, что это удел гения. Исследовать, и тем более открывать нечто новое, это всегда значит заглянуть по ту сторону явления. Очевидно, что если бы мир ограничивался только человечески видимым  миром, то познание  законов природы было бы невозможно, потому что открыть закон, это и значит  проследить и понять скрытые причины явления.
Тысячи лет человечество пользовалось письменностью, вначале это было рисуночное, пиктографическое, затем иероглифическое, и наконец, слоговое письмо, но однажды гений Эдисона задался вопросом: а можно ли записать звук? Иначе говоря, нельзя ли законсервировать живой звук? Звук, как почти невещественная, тончайшая материя обладает по природе своей загадочным, волшебным, непонятным действием (достаточно вспомнить, например, древнегреческий миф о сиренах или сказку о Соловье-разбойнике); или мы  говорим иногда о чарующих звуках музыки. Рассказывают, что когда пел Ф.И. Шаляпин, то качались люстры и, казалось, стены дрожали – что являлось свидетельством большой внутренней силы певца, звук его голоса завораживал публику и уводил в неизведанные глубины  души, был  «ослепительно ярким и радостным криком на весь мир» [34].
Учитывая, что звук распространяется волнами и может приводить в колебание предметы, Эдисон решил зафиксировать эти колебания. Он приспособил иглу, соединенную с мембраной, колеблющейся в такт с произносимыми звуками. Расположив под иглой вращающийся  валик, покрытый воском, физик тем  самым получил возможность записать звук. Поставив иглу к началу прорезанной в воске дорожки и приведя валик в движение, можно было воспроизвести  звуковые колебания, совершенные при записи. Вибрирующая мембрана «возвращала» время и вместе с тем записанные ею звуки. Так появился первый  фонограф. Эдисон тогда мог прокричать фразу древнего: «Эврика!» Он был счастлив и не мог удержать ликования: «Я прокричал фразу, и машина воспроизвела мой голос. Никогда в моей жизни я не был так поражен!» Очевидно, что подобная форма записи звука была несовершенной, но в цепи открытий первый шаг оказывается самым важным.
На смену фонографам пришли граммофоны, затем патефоны, пластмассовые диски, электропроигрыватели, магнитофоны  и, наконец, компакт-диски [35].
Обычное мышление давно пришло к очевидному выводу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» [36].
Гений выходит за пределы ограниченного мышления и, исследуя антиномию,  ставит заведомо неразрешимые вопросы. Тогда наступает пора парадокса, когда образно говоря: «И  невозможное возможно, дорога долгая легка…» (А.А. Блок). Когда  А. Эйнштейна спросили, как ему пришла  мысль о теории относительности,  ответил  просто: «Я не знал, что этого нельзя делать. А другие знали».
В фильме «Сказка о потерянном времени» злые волшебники собирали в мешок… время, которое беспечные пионеры  проводили бездумно (т.е. не делали добрые дела), и приготовили из времени волшебные лепёшки; после их поедания колдуны стали выглядеть как мальчики и девочки, а потерявшие время дети превратились в стариков. Только благодаря тому обстоятельству, что они поняли  весь трагизм своего положения и с помощью верного друга Шарика, ребята пробрались в волшебный лес,  в заколдованный домик,  до того момента,  как  колдуны  перевели стрелки часов, пытаясь остановить время.
Гениальные  мистификации М.А. Булгакова  не перестают будить воображение и развивать фантазии ученых. В пьесе «Иван Васильевич» инженер-изобретатель сконструировал машину времени, которая соединила его квартиру с шестнадцатым веком и, в частности, с палатами государя Ивана Грозного. В повести «Собачье сердце» профессор Преображенский провел  операцию по пересадке гипофиза от погибшего Клима Чугункина собаке, в результате чего пёс Шарик превратился в человека (или в пародию на человека?).
В одной из европейских стран  лучшие физики мира в течение ряда лет  всерьёз разрабатывают машину времени, и кто знает, куда наука двинется и что будет завтра, если оно наступит, конечно. Очевидно, что  на пути научного познания ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, напротив, каждое положение, вывод, эксперимент требует предельно критического осмысления. Недаром тяготеющий к афористической парадоксальности Ф. Ницше замечал, что следует сомневаться похлеще, чем Декарт.
Поэтический гений А.С. Пушкина не обошел своим вниманием феномены  скепсиса и парадокса:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?.. [37]
Как следует из слов поэта, душа (нередко называемая еще сердцем) заведует человеческими страстями, а что касается  ума (разума), то он отвечает за свою способность сомневаться, по сути,  это и значит мучительно размышлять, решая проблему, например, выбора.
Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе,  с чего нам следовало его начинать, замечал  мистик и философ  человека Б. Паскаль. Эту же мысль находим у  Л. Шестова: «Если философия есть наука о жизни – то только пройдя через жизнь можно говорить о ней. Философия, которая создается в стороне от того, чем существует человек – все равно, будет ли она  оптимистической или пессимистической – есть и будет праздным препровождением  времени, составлением тех «пошлых рассказов», тех «изречений», которые нужно «стереть» в самую важную и тяжелую минуту жизни человека. В кабинете можно изучать мертвые явления. Человека можно понять  лишь  живя  всей его жизнью, сходя с ним во все бездны его страданий – вплоть до ужаса отчаяния, и восходя до высших восторгов художественного творчества и любви. Философия, сделавшая жизнь бескачественным существованием, годится лишь «для литературы», для беседы с Горацио, пред которым так приятно проявлять возвышенность, блеск, тонкость и подвижность ума» [38].
Таким образом, философичный Л. Шестов обосновывает идею необходимости  философии как науки о жизни, не имеющей ничего общего с той философией, «которая создается в стороне от того,  чем существует человек», и которая  «есть и будет праздным препровождением времени», ибо «в самую важную и тяжелую минуту жизни человека» она  окажется никчемным и пустым занятием.  И если философия действительно  наука необходимая и настоящая, то она вероятно, должна стремиться избегать бесплодного мудрствования. Мудрость же, как представляется автору  этих строк, сродни мужеству, и где нет последнего, там  вряд ли есть и первое.
Наш мир – мир  образов и мир идей. То и  другое мы всегда готовы заимствовать у матери-природы. Наша задача состоит в том, чтобы  предельно развить данные нам  от природы  и природой  способности и  идеи до своего логического завершения. И если идея (образ) является только намеком для наблюдательного исследователя, то получением готового результата мы обязаны  упорному труду. Правда, если еще до недавнего времени мы,  ссылаясь  на учение Ч. Дарвина, а затем и Ф. Энгельса, утверждали, что труд сделал из обезьяны человека (а безделье, наоборот, из человека делает обезьяну), то сегодня слышнее призывы  о том, что необходимо «уничтожить труд». Вероятно, имеется в виду, что труд, как грубый, тяжелый, физический, как первобытный труд должен уступить место машине-роботу. В таком случае, открывается вопрос о том, что останется делать человеку, сотням тысяч, миллионам  людей и человечеству  в целом, когда,  освободившись, наконец, от  изнурительного, рабского труда,  представитель рода  homo sapiens может остановиться и даже зайти в тупик, потому что кроме вышеуказанного труда, по сути, труда ради куска хлеба, он не знает  и знать не может никакого другого.
Человека можно определить еще как существо желающее, однако, немедленное удовлетворение желания обедняет духовную и эмоциональную сферу, вместе с тем теряются сила и глубина чувств – не потому ли в общественном сознании иногда возникает  ностальгия по первобытной дикости, когда чувства (включая и чувство опасности) переполняют человека, до краев наполняя его бытие?
Удовлетворение желание, очевидно, означает и смерть его. Так,   человек умирает сегодня, скорее, от избытка, чем от недостатка. Нигде не было видно, чтобы человек добровольно нагружал себя, однако излишества и есть тот парадоксальный  случай.
Удовлетворенное желание есть и смерть его,  получая удовольствие, человек, с одной стороны, уже обрекает себя на страдание, с другой, таким образом, как бы расплачивается за полученное. Недаром  в Священном Писании  сказано: «…возмездие за грех –  смерть» [39]; перефразируя, можно сказать, что плата (возмездие) за жизнь – смерть. В критические моменты жизни человек нуждается в утешении, коим может стать, например, стихотворение А.С. Пушкина «Если жизнь тебя обманет…»:
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День  веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Всё  мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило [40].
Как известно, природа  не терпит пустоты  и, выигрывая в одном (например, в скорости), человек, проигрывает в силе, и наоборот, выигрывая в силе, проигрывает в скорости (например, легковой автомобиль выигрывает в скорости, а трактор – в силе).
Очевидно, что человек сформировался как тип, как раз под давлением суровой необходимости выжить, и его физическая  и умственная деятельность стали  органическими частями одного целого, недаром исследователи отмечали, что человек будущего должен соединять в себе работу рук с работой мозга (как, например, хирург, летчик, скульптор, спортсмен и т.д.).
Но здесь возникает антиномия: не подавит ли в будущем произведение ума и труда человеческого своего создателя? Не выйдет ли искусственно созданная ситуация из-под контроля? По крайней мере, американские терминаторы и киборги показывают нам  пример этого.
Многие открытия значительно опережают духовное развитие человечества в целом. Развитие науки и техники, несомненно, опережает совершенствование нравственности и человечности. По сути, действует древний, как мир, принцип: кто – кого, – когда  вопросы нравственности оказываются абсолютно неуместными.  Военные люди очень легко перефразировали известное выражение: «Когда молчат дипломаты, то говорят пушки», – в более понятное: «Когда говорят пушки, то музы молчат».
Недаром известный западный психолог Э. Фромм ставит вопрос: «Как же человечество может спастись от самоуничтожения в этом конфликте между  преждевременной  интеллектуально-технической зрелостью и эмоциональной отсталостью?». Ответ здесь может быть лишь один: необходимо все большее понимание важнейших фактов социального бытия, необходимо осознание, которое поможет предохранить человечество от непоправимых безумств.
Таким образом, закономерно возникает вопрос: чему  же человечество должно отдать предпочтение – музам или пушкам?.. Нетрудно прийти к выводу, что вопросы (и законы) нравственности и морали «работают» только до известных пределов (т. е. только среди своих), но  тогда изречение человека военного вполне справедливо.
Герой фильма «Брат-2» произносит такие слова: «Вот скажи мне, американец, в чем сила? В деньгах? Вот и брат мой говорит, что в деньгах. А сила в Правде! Кто прав, на той стороне и сила». Это сказано замечательно,  но  иногда  живет и действует  и другой принцип: «У кого больше  прав, тот и прав» или даже: «Кто сильнее, тот и прав». Недаром яркое выражение этого принципа мы находим в басне И. А. Крылова «Волк и ягненок».
Первобытный принцип, когда не прекращалась  война всех против всех и всех против одного, вёл к тому, что открытия и новейшие достижения в науке и технике находили применение, прежде всего в военном деле. Например, лучшие умы человечества (А. Эйнштейн, И.В. Курчатов, А.Д. Сахаров и др.) трудились над созданием атомной бомбы как оружия уничтожения. А. Эйнштейн  написал  свое известное письмо президенту США Ф. Рузвельту о том, что атомное оружие никогда не должно быть применено в войне, справедливо  полагая, что это было бы преступлением против человечества.
Сотовые  телефоны позволяют нам связаться  с  человеком почти в любой стране мира, однако, по преимуществу остро стоит вопрос о том, осталось ли что сказать другому?..
Все сказанное позволяет сделать  некоторые  выводы.
Трагедия науки в том, что она  творит в мире условной необходимости морали, в том, что она не может остановиться, и если творчество становится свободным от  нравственности, то вряд ли его можно называть творчеством.
По мнению бывшего Генерального секретаря ЮНЕСКО Фредерика Сарагосы, «установление подлинного культурного плюрализма – единственный путь, позволяющий противостоять растущему единообразию, которое несет  в себе экспансия технической цивилизации». Этот путь должен рассматриваться  как фактор мирового равновесия и творчества. Международное сотрудничество, обеспечивающее сближение людей и идей, расширение взаимопонимания и солидарности, параллельно способствует укреплению культурного аспекта развития, представляющего цель всякого развития вообще.
Одна из решающих трудностей  современного общества, в особенности западного,  – это значительное отставание развития человеческих эмоций от умственного развития. Образно говоря, человеческий мозг  живет в ХХ веке, а сердце большинства людей – все еще  в каменном.
Складывается во многом парадоксальная ситуация, подобная той, которую можно представить, если дать дикарю, например, компьютер. Неумение оценить действительную стоимость вещи приводило к тому, что туземцы, например, африканского континента с  радостью меняли золотые слитки на осколок зеркала.
Когда человек поднялся, наконец, в околоземное космическое пространство, то впервые понял, как невелика Земля, что она не  безразмерна,  а напротив, «маленький шарик». Развитие наземных технических средств передвижения и перемещения по воздуху приводят к тому, что человек за несколько часов может преодолевать тысячи километров, еще сто лет назад такое было трудно представить. И что же? Казалось бы, он выигрывает время, но нет, времени катастрофически не хватает. Пространство и высокие скорости как бы съедают время, появилась даже теория о том, что время –  не постоянная  физическая величина, и что  сегодня происходит убыстрение его течения.
Современный человек  все больше разучается удивляться, а следовательно, и учиться, и тем более творить. Когда все делается помимо него, за него и без него, то он поневоле становится лишь потребителем.  Здесь мы подходим  к очень важному вопросу. Дело в том, что, создавая машины, и тем самым, облегчая труд, человек пытается строить достойное его будущее. Парадокс в том, что когда, наконец, ему останется только потреблять созданное, то не станет ли подобный образ жизни путём вниз?
Ум человека с сердцем  не в ладу, и это вносит дисгармонию в жизнь современного общества.  Человек, в большинстве случаев, еще недостаточно созрел, чтобы быть  разумным, объективным, независимым. Человек не в силах вынести  тот объем информации, который сегодня обрушивается на него   и  то обилие технических средств, получивших свое колоссальное развитие в последнее столетие или даже  нескольких десятилетий.
Парадокс в том, что  человек, представленный собственным силам, не в состоянии  понять, что он сам должен придать смысл своей жизни, а не получить его от какой-то высшей силы. Человеческому обществу по-прежнему нужны идолы и мифы, призванные заполнить глубины собственного  бытия.

Литература
1. Кондаков Н. И. Логический  словарь. М., 1971. с. 375.
2. Философия: Учебник / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной.  3-е изд. , перераб. и  доп.  М., 2003. с. 89-90.
3. Всемирная энциклопедия: Философия / Главн. науч.  ред. и сост. А.А. Грицанов. – М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001. с. 757.
4. Гете И.-В. Страдания юного Вертера: Роман. Фауст: Трагедия / Пер с нем – М.: Эксмо, 2006. – 640 с. С. 142.
5. Пушкин А. С. Сочинения. В  3-х т. т. 2. Поэмы; Евгений Онегин; Драматические  произведения.  М., 1986. с. 242.
6. См.: Литературный энциклопедический словарь (под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева). Ред. кол.:  Л. Г. Андреев, Н.И. Балашов, А.Г. Бочаров и др. – М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 267.
7. См.: Ницше Ф. Сочинения  в 2 т. т. 1. Литературные памятники/ Составление, редакция изд., вступ. Ст. и примеч. К. А. Свасьяна; Пер. с нем.  М.: Мысль, 1990.  С. 340..
8. Пушкин А. С. Сочинения. В  3-х т. т. 2. Поэмы; Евгений Онегин; Драматические  произведения.  М., 1986. С. 442-443.
9. Пушкин А. С. Сочинения. В  3-х т. т. 2. Поэмы; Евгений Онегин; Драматические  произведения.  М., 1986. с. 247.
10. Тагор Р. Избранное: Пер. с бенг. / Сост. и коммент. Н. М. Карпович, И.Д. Серебрякова; Вступ. ст. И. Д. Серебрякова. – М.: Просвещение, 1987. С. 34.
11. Владимир Фирсов. Литературная  газета, 25 апреля-3 мая 2007г., № 17-18, с. 8.
12. Ницше Ф. Сочинения  в 2 т. т. 1. Литературные памятники/ Составление, редакция изд., вступ. Ст. и примеч. К. А. Свасьяна; Пер. с нем.  М.: Мысль, 1990. с. 765.
13.   Рим. 7:15.
14. Ницше Ф. Сочинения  в 2 т. т. 1. Литературные памятники/ Составление, редакция изд., вступ. Ст. и примеч. К. А. Свасьяна; Пер. с нем.  М.: Мысль, 1990. с. 414.
15. Мф. 6:21.
16. Большая энциклопедия: В 62 Томах. М.: TERRA, 2006. – 592 С. т. 61. с. 32.
17. Прутков Козьма. Сочинения  Козьмы Пруткова.  М.: Художественная литература, 1976. – 381 с. 120.
18. Монтень М. Опыты. Книга первая. Глава  XXV, О педантизме. Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI – XVIII веков: Сборник: Пер. с фр./ Сост., вступ. ст., примеч. Н. Жирмунской.  Л., 1987. с.43..
19. Таранов П. С. Философский биографический словарь, иллюстрированный
мыслями. М., 2004. с. 403.
20. Монтень М. Опыты. Книга первая. Глава  XXV, О педантизме. Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI – XVIII веков: Сборник: Пер. с фр./ Сост., вступ. ст., примеч. Н. Жирмунской.  Л., 1987. с.43.
21. Монтень М. Опыты. Книга первая. Глава  XXV, О педантизме. Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI – XVIII веков: Сборник: Пер. с фр./ Сост., вступ. ст., примеч. Н. Жирмунской.  Л., 1987. с.43.
22. Монтень М. Опыты. Книга первая. Глава  XXV, О педантизме. Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI – XVIII веков: Сборник: Пер. с фр./ Сост., вступ. ст., примеч. Н. Жирмунской.  Л., 1987. с.43.
23. Монтень М. Опыты.  Книга вторая. М-Л.: Изд. АН СССР, 1958. с.252.
24. Кондаков Н. И. Логический  словарь. М., 1971. с. 376.
25. Спиркин  А. Г. Философия: Учебник.  М., 2000. с. 109.
26. Гёте И.-В. Страдания юного Вертера: Роман. Фауст: Трагедия / Пер с нем – М.: Эксмо, 2006. С. 545.
27. Спиркин  А. Г. Философия: Учебник.  М., 2000. с. 508-509.
28.  Монтень М. Опыты. Книга вторая. М-Л.: Изд. АН СССР, 1958. С. 154-158.
29. Монтень М. Опыты. Книга вторая. М-Л.: Изд. АН СССР, 1958. С. 154-158.
30. Монтень М. Опыты. Книга вторая. М-Л.: Изд. АН СССР, 1958. С. 159.
31. Монтень М. Опыты. Книга вторая. М-Л.: Изд. АН СССР, 1958. С. 159-160.
32. Костикова К.В. Витальная вера в структуре человеческой природы и её генезис. Автореферат   диссертации на соискание уч. степ. канд. филос.  наук. Омск. 2005. С.  11.
33. Национальные системы высшего образования в условиях глобализации. Материалы  международной конференции. Т. 1. Петропавловск. СКГУ, 2001. с.213-215.
34. Шаляпин Федор. Маска и душа. Алма-Ата: Онер, 1983.  С. 4.
35. Леонович А. Я познаю мир: Детская  энциклопедия: Изобретения. – М.: ООО «Фирма «Издательство АСТ»; 1999. – 512 с. С. 360-361.
36. Чехов А. П. Избранные  сочинения. В 2-х т. т. 1./Вступ. ст. Г. Бердникова.  М., 1986. с. 16.
37. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. т. 1. Стихотворения; Сказки; Руслан и Людмила: Поэма. М., 1985. с. 421.
38.  Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2000. С. 600. С. 50.
39. Рим. 6:23.
40. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. т. 1. Стихотворения; Сказки; Руслан и Людмила: Поэма. М., 1985. С. 352.

Тyйiндеме:
Гонгало В.М. «Парадокс феноменi. Парадоксты; танымда;ы р;лi»

В.М. Гонгалоны; б;л ма;аласында парадокс феноменіне  талдау  жасалып, парадоксты; танымда;ы ролін аны;тау;а талпыныс жасал;ан, на;тыра; айтса;, кездейсо;  с;йкестіктерді; ар;асында н;тижесі та;;алары;тай к;птеген ;ылыми жа;алы;тарды; ;мірге келгендiгi туралы ;орытынды жасал;ан.

Резюме:
Гонгало В.М. «Феномен парадокса. Роль парадокса в познании»

В представленной Гонгало В.М.  статье, производится анализ феномена парадокса и делается попытка определить роль парадоксов в познании, в частности, делается вывод о том, что многим научным открытиям предшествовали какие-то случайные совпадения, приводившие, тем не менее, к  поистине фантастическим  результатам.

Resume:
Gongalo V.M. “The Phenomenon  of Paradox. The  Role of Paradox in Learning”

In his article Gongalo V.M. makes an analysis of the phenomenon of paradox and makes an attempt to define the role of paradoxes in cognition. In particular, the author draws a conclusion  that  many scientific discoveries  were preceded by casual coincidencies, leading, nevertheless, to really fantastic results.


Евразийское сообщество: общество,  политика, культура. № 2(62), 2008. – Алматы: Казахская академия транспорта и коммуникаций им. М. Тынышпаева, 2008. – 126 с. с. 99-122