Путч

Отпуск мы проводили в Крыму с женой и сыном, в Севастополе в гостях у тётки жены. Там мы встретили и пережидали августовский путч 1991 года. Это была наша третья поездка в Севастополь. Тетка была двоюродной сестрой Лериного отца по материнской линии и тоже родственницей белогвардейского генерала Каледина, атамана казачьего Донского войска. Её мужем был высокопоставленный военный, генерал, назову его Фёдор Николаевич, которого все домашние, от жены до внуков, звали Петя или дядя Петя. К 1991-му году генерал Петя умер, и Антонина Васильевна вышла повторно замуж за друга мужа, адмирала Николая Ефграфыча. Адмирал имел квартиру в Одессе. Они с тёткой зимой и осенью жили в Одессе, а летом и весной - в Севастополе. Адмирал в более низких чинах и молодом возрасте служил военным советником на Ближнем Востоке.
Квартира в Севастополе по тому времени была огромной, и в ней одновременно размещались, никому не мешая: тётка с мужем, её старший сын, полковник из военной академии тогда ещё Ленинграда с женой, проездом из санатория на недельку, младшая дочь с мужем и сыном, наши ровесники. У дочери была своя прекрасная квартира на другом конце города, через бухту. Но в центре у мамы было удобнее. И мы втроем: Лора, я и наш 12-тилетний сын Вова. Мальчики были ровесниками, что создавало особый динамичный колорит. В отдельной комнате жила женщина, помогающая по хозяйству. Распорядок был железный: утром завтрак на кухне, когда кому удобнее, типа шведского стола, салат, яйца, оладьи, нарезка, чай, кофе. Обед в час тридцать по полудни. Присутствовать должны быть все проживающие в доме. Ужин в шесть вечера. И чай вечером.
Вот и представьте себе: 18 августа мы никуда не поехали и отдыхали на бетонном пляже, на берегу большой бухты. Пошли к 11 в кафе – «стекляшку» на пляже, там подавали прекрасную еду в знойный полдень. Жаренную рыбу «капитан» и сухое холодное вино «Алиготе». Проходя мимо лежаков и подстилок, услышал напряженные слова диктора и не стал прислушиваться к бреду, который обычно транслировало наше радиовещание. Но людей на лежаках было меньше обычного и те, кто есть, как-то суетливо себя вели. Выпив в три захода стакан ледяного «Алиготе», снял шкурку с рыбы «капитан», вдруг мой взгляд остановился на флагмане Черноморского флота, он незаметно вышел из шхер большой бухты и встал посередине, против пляжа. Трубы дымили, а орудия направлены на город и пляж. Когда тебе с детства в каждое ухо говорят, что твоя страна заботится о тебе, смотреть в жерла пушек было не приятно. Я начал мелкими глотками пить второй стакан «Алиготе» и щипать белое мясо «капитана». В это время в бухту вошли три здоровенных десантных ракетоплана. Они встали напротив набережной.
И тут я впервые услышал слова «переворот» и «ГКПЧ».
Мы свернули вещички и пошли домой. Идти можно было напрямую по лестнице вверх и налево немного спуститься, и мы дома. А другая дорога влево через базар и потом направо ко двору дома тётки. Старый дом трёхэтажный, в старом дворе с акациями и террасами, нижние ворота которого выходили к потаённой бухте, где тоже стояли корабли. Берега бухты заросли акацией. По пути домой зашли на базар и купили большой арбуз. Люди сворачивали торговлю, покупатели только не бегом бежали.
И тут я увидел моряка-инвалида, распространителя лотерейных билетов. В 1979 году, когда первый раз был в Севастополе, на базаре обратил на него внимание. Безупречно наглаженная и чистая форма моряка. Хорошо выбрит, пострижен, чёрные усы, бакенбарды. Продавал лотерейные билеты, крутил маленькую рулетку, играл на номера на бумажных деньгах. Почти всегда выигрывал, и это людей заводило. Заводило на новую игру. Сейчас основательно постаревший морячок сидел, как истукан, люди не останавливались около него и бежали мимо.
Я шёл с арбузом, с женой и сыном, и думал о пушках, направленных на город и пляж, о десантниках. Сучья власть коммуняк, они будут стрелять. А потом ещё гордиться, как задали жару штатским. Я этих придурков хорошо изучил на военной кафедре в институте. Наши тогдашние полковники и майоры рассказывали, как в 1968 году оккупировали Чехословакию, давили людей и заезжали в пивные. Не все конечно этим гордились.
Вот и наш дом, и третий этаж. В столовой включен телевизор. Лебединое озеро нескончаемое. Обитатели квартиры собираются к обеденному большому овальному столу. Тётка, черноволосая дородная красавица лет 63-х, и адмирал, сухой и спортивный, за переворот, здоровенный полковник 40-ка лет, с усами, тёткин сын, тоже за, его жена в леопардовых лосинах, против переворота и свекрови. Я, моя жена, тёткина дочка - против ГКЧП. Дочкин муж не определился. Объявляют, что отменяются все железнодорожные и авиарейсы, и маршруты пригородных сообщений. Всем оставаться на местах и ждать сообщений. Напоминаю, мы были в Севастополе, особом городе, куда можно
было попасть только по вызову и по пропуску. Мы обедали, тазик салата огурцов с помидорами, борщ, котлета с макаронами и арбуз. Спиртного не подавали, день был не праздничный. А мне выпить хотелось, всё больше и больше.
Вышел после обеда из-за стола. Лебединое озеро по второму разу запустили, или мне показалось? Пошел к переговорному пункту, позвонить на работу и друзьям. Меня начало потряхивать. Телефон не работал, оставался телеграф. Что я хотел бы сделать, что? Что сказать миру? Дело мое было плохо. Если победит ГКЧП мне полный пи... (абзац). Я кооператор с хорошим доходом. Из партии вышел без шума и пыли, а теперь шум поднимется. Партийные взносы не платил с начала 1988 года. На основной работе договора заключены по всей стране, сейчас всё пойдет коту под хвост. Что делать?
Позвонить бухгалтеру в кооператив и оплатить все налоги по доходам в партийную кассу? Куда деваться и куда прятаться, что делать с семьей? Как добраться до денег и раствориться на российских просторах? Не ждал, не думал, не гадал. «Пропал ты Сережа, не послушал и не сделал, что умные люди советовали. Теперь пропадай почем зря». Вернулся в дом. Телевизор повторял балет, дикторы в телевизоре зачитывали указы новой власти. В квартире сторонники и противники новой власти вели мирные разговоры, просматривали газеты и играли в карты. Пили чай и кофе. Никто из них не чувствовал опасность так близко, как чувствовал её я. В нашей комнате стоял приемник «Океан», включил и поймал «Эхо Москвы». Это был глоток воздуха. Потом было еще три дня…
Вдруг всё стало на свои места. И мне рассказали, сколько всякой тихой нечисти улыбчивой повылазило в эти дни на предприятии. Один никчёмный мужик достал удостоверение помощника работников органов и чуть не ногой открыл без приглашения дверь кабинета директора, когда тот вернулся из отпуска 20-го августа и спросил строго: «Где ты был в эти решительные для страны дни?» Всегда считал этого товарища инвалидом по уму, но настал момент, и он проявился. Через пару дней он понял, что маузер ему не дадут, как, впрочем, и квартиру в новом доме, и ЭВМ «Искру», на которой он работал для показухи, на тему внедрения электронной техники, спишут его в утиль, и прекрасный экранированный кабинет в 36-ть метров, отдадут под кабинет техники безопасности, и сам он пропадёт в каких-то низовых районных подразделениях. Вот так не вовремя задать вопрос. Жизнь дала ответ. А жизнь пошла прекрасная и свободная, но ненадолго, и об этом в другой раз.