Бордер Рифлимен

СОДЕРЖАНИЕ

I. Пограничный жених — Куни Джо 9
II. Предупреждение Миннеобы 15
III. Черный ястреб оскорблен 22
IV. Маленькая лисичка — На-Ше-Эщук 29
V. Цена предательства 35
VI. Первый удар 42
VII. За бортом 49
VIII. Разведчик Мелтона — драка в кустах 54
IX. Оборона острова 61
X. Лесной дьявол 68
XI. Черный Ястреб держит свое слово 75
XII. Жертвоприношение Сэди 82
XIII. Незваные гости 88
9
ПОГРАНИЧНЫЕ СТРЕЛЬЦЫ;
ИЛИ, ЛЕСНОЙ ДВОР.

ГЛАВА I.
ПОГРАНИЧНЫЙ ИСКАТЕЛЬ — КУНИ ДЖО.

Солнце садилось за западные холмы в потоке желтого света, и под косыми лучами текла река, большие рыбы время от времени выпрыгивали из безмятежной поверхности, а деревья вдоль берега отбрасывали в ее глубины фантастические тени. В укромном уголке, рядом с тем местом, где небольшой ручей впадал в реку, поселенец построил хижину, которую женская рука украсила и украсила так, как может только женская рука. Яркие цветы цвели по обеим сторонам деревенского дверного проема, а лиана английского плюща цеплялась за стены и быстро распускала свои нежные усики по всему фасаду. Хижина стояла лицом к ручью, а за ней рука трудящихся расчистила много акров земли, на которых теперь росли густые заросли злаков и корнеплодов, тщательно возделываемых. Это было лесное пятно, на котором глаз художника задерживался надолго и приятно.

Дверь вдруг отворилась, и вольной, небрежной походкой вышла молодая девушка с ведром воды в руке, напевая веселую песенку. Она была просто одета, и тем не менее в каждом ее движении чувствовалась природная грация, что ясно свидетельствовало о том, что она не всегда жила среди такой дикой природы. Она была прекрасна — не пресной красотой городов, а прекрасным здоровьем и свободной жизнью. Ее фигура не была скована модой, которая стесняет и уродует красивых женщин наших дней, а ее лицо, слегка загорелое от пребывания на солнце, сияло: «

Солнечной красотой и деревенским здоровьем».
10
Мод Мюллер — Мод Уиттиера — была не красивее этой пограничной девицы. Мало того, что ее лицо было идеально вылеплено, но ее глаза сияли жизнью и живостью, а ее солнечные волосы, распущенные, ниспадали ей на плечи в прекрасном изобилии.

Она вышла из реки, свернула вниз по ручью, вошла в небольшую рощу в полумиле от дома, прошла через нее и посмотрела на открытое поле.

— Отец, — закричала она, — ты здесь?

Ответа не последовало, кроме эха ее музыкального голоса, и она огляделась с явным удивлением.

— Куда он мог пойти? — пробормотала она. "Отец!"

Когда слова сорвались с ее губ, в кустах рядом с ней раздался легкий шорох, и мужчина вышел и встал рядом с ней. Он был еще молод, но на его поразительно красивом лице были видны следы беспутной и буйной жизни. Он был довольно высок, почти шесть футов в мокасинах, с лицом, в котором безошибочно угадывались признаки индейской крови, хотя и несколько отдаленные, и блуждающий черный глаз, полный страсти. Он был одет в охотничий костюм и держал в одной руке длинное ружье, а два небольших выступа на груди его охотничьего плаща указывали на спрятанные пистолеты.

— Я думал, что должен встретить тебя здесь, Сэди, — сказал он тихо. — Ты не выглядишь очень рад меня видеть.

— Ты знаешь, что я о тебе думаю, Уильям Джеквуд, — ответила она, быстро отворачиваясь. — Как ты смеешь приходить сюда после того, что случилось?

Он смеялся тихим, горьким, леденящим смехом, что не свидетельствовало об удовольствии, и его черные глаза, казалось, испускали огненные искры.

— Я бы не стал упоминать о нашей последней встрече на вашем месте, Сэди, — сказал он, видимо, с усилием сдерживая себя. «В ту ночь я был наполовину обезумел от спиртного, иначе я бы не сказал того, что сделал. Глянь сюда; дай мне шанс исправить это с тобой, и я сделаю это. Я хочу быть вам другом — хочу, клянусь душой. Я на коленях попрошу у тебя прощения, если ты простишь и обещаешь не возлагать на меня зла.

— Я прощаю вас, — сказала она с холодным, бесстрастным взглядом, — но вы не должны больше приходить сюда, несмотря ни на что. Мой отец сказал мне, чтобы я больше ничего не говорил тебе, и я подчинюсь ему».

Мужчина стоял, вонзив приклад винтовки в мягкую землю, и вел мощную борьбу, чтобы сдержать свое сердце. Девушка уже не смотрела на него, а взяла ведро и пошла дальше.

— Подожди минутку, — сказал он хрипло. — Я не могу вот так расстаться с тобой, Сэди. Ты не знаешь, что делаешь и что произойдет, если ты не будешь обращаться со мной более любезно. По-прошу прощения, но я наполовину сошел с ума, я не могу этого вынести. Знаешь ли ты, что я поклоняюсь земле, на которую ты ступаешь ради тебя, и в любой момент отдал бы свою жизнь, если бы это было тебе полезно?

— Вы не должны так со мной разговаривать, мистер Джеквуд, — сказала она более мягким тоном. «Мне искренне жаль вас, если вы говорите правду, но я не могу вас слушать. Помимо того, что вы не нравитесь моему отцу, у меня есть собственные наклонности посоветоваться, и я не люблю и никогда не смогу любить вас.

— Значит, ты любишь кого-то другого, — свирепо воскликнул он. "Все в порядке; выходи за него, если осмелишься, но в этом будь уверен: как только ты предстанешь перед министром с каким-нибудь мужчиной, будь то мой родной брат, я убью вас обоих на месте. Вы меня слышите? Я убью вас обоих.

— Ты смеешь угрожать мне таким образом, Уилл Джеквуд? О, если бы мой отец был здесь, он бы научил тебя так оскорблять его дочь. Ты думаешь запугать меня пустыми угрозами? Поскольку вы вынуждаете меня говорить это, знайте, что вид вашего темного лица был и всегда был мне противен, и что я никогда больше не буду говорить с вами, кроме как по принуждению, ни при каких обстоятельствах».

Он схватил ее за запястье высвобожденной рукой и крепко держал, когда она уронила ведро и ударила его по лицу открытой ладонью. Он вскрикнул, как разъяренный тигр, и, выпустив ружье, схватил ее за талию своей сильной правой рукой. Бессильная в его объятиях, она изо всех сил боролась и звала на помощь. Звонок был сделан не напрасно, ибо послышались быстрые шаги, и тяжелое тело грохнулось сквозь кусты, и Сэди снова закричала.

«Иду, клянусь смертным, иду!» — проревел хриплый голос. "О, да."

12
Уилл Джеквуд тут же отпустил ее и схватил пистолет, как раз в тот момент, когда из кустов выскочил невысокий, коренастый, крепкого телосложения мужчина и встал рядом с ними. На нем была охотничья рубашка с бахромой и расшитые бисером мокасины разведчика и охотника, а его длинные волосы цвета льна венчала засаленная енотовая шапка на последних стадиях разложения. Лицо было чудом врожденного уродства, но, несмотря на это, Сэди встретила его радостным криком.

«Куни Джо хьяр», — кричал он. — Что случилось?

— Меня оскорбили, Джо, — воскликнула Сейди, задыхаясь.

— Держу пари, клянусь этим твоим чудищем. А теперь берегись, Блэк Уилл, потому что я собираюсь дать тебе самый дерзкий лизун, который ты когда-либо получал с тех пор, как твоя мамочка взяла тебя за колено. Мех Хьяра.

Прежде чем Блэк Уилл успел навести винтовку на уровень, толстый охотник бросился вперед, и его сердце билось о широкую грудь человека, известного как Джеквуд. Еще через мгновение они сошлись в ожесточенной схватке, сражаясь в истинно западном стиле, не имея ни малейшего представления о правилах ринга. В ближнем бою длинные руки и мощное телосложение Черной Воли дали бы ему решающее преимущество, но в ближнем схватке Куни Джо был более чем равным ему, и, ослабив одну руку яростным усилием, он ударил своего противника так, удар в лицо, что зубы, казалось, застучали в челюстях, и он пошатнулся. Бросившись вперед с победным боевым кличем, Куни Джо повалил его на землю, а в следующий момент уже стоял коленями у него на груди, сцепив свои длинные смуглые пальцы на горле в явно неудобной манере.

«Да-а-а… бедро! Получил ты это время, мой сладкий младенец! Старый род енотов лазает по деревьям. Скажите только слово, мисс Уэскотт, и, клянусь большим мясным пирогом, я начисто задушу его надоедливого каркиджа.

— Отпусти его пока, Джо, — сказала она. «Он был достаточно наказан, и это научит его, что я не одинок».

«О, тьфу! не позволяйте ему уйти таким образом. Сними с него ремень и позволь мне трахнуть его им, пока он не завоет.

"Нет нет; не бей его снова. Отберите у него оружие и отпустите».

13
— Подожди, — хрипло сказал Черный Уилл. -- Пистолеты не трогайте, и я обещаю сейчас же уйти и не лезть мстить сегодня.

— Это справедливо, — сказал Джо, вставая. — Я никогда не видел, чтобы это существо нарушило честное обещание, мисс Сэди, и вы ему доверяете.

Куни Джо встал, и Черный Уилл медленно встал, с выражением испуганной злобы на смуглом лице, медленно отряхивая пыль с одежды, не говоря ни слова. Куни Джо взял свою винтовку и стоял, опершись на нее, широко раскрытый от природы рот растянулся в ухмылке удовольствия.

— Кури, как все устроено, не так ли? Я хотел лизнуть тебя мехом почти в пять лет, и до сих пор не было возможности; делает мне хорошо, это делает.

— Ты, конечно, знаешь, что я отдам за это твою жизнь, Джо Бент, — сказал Черный Уилл тихим голосом.

-- Сартин, сартин, если хочешь, -- ответил Куни Джо. — Но не забудь, что, если я увижу, что твоя рука поднимается на пестик в чужой компании, я попытаюсь выстрелить первым. — Запомните это, не так ли?

«Я постараюсь вспомнить, Джо», — был ответ. — А теперь, мисс Уэскотт, я скажу вам то, что собирался сказать, когда к нам вломился этот назойливый дурак. Вы никогда не доживете до того, чтобы стать женой другого мужчины. Если я не могу иметь тебя, никто другой не получит, клянусь всем, что считаю верным».

— П'исенская тварь, не так ли, Уилл? — сказал Куни Джо, глядя на него с выражением благожелательного интереса, как на человека с большим естественным любопытством. «Я буду индивидуально и коллективно ругаться, если вы не хороший человек, чтобы говорить о женитьбе на такой девушке, как мисс Сэди. Что ж, порви мне пуговицы, если я не думаю, что она захочет меня заполучить!

«Конечно, хотела бы», — ответила Сэди.

— Кто просил тебя говорить, Джо Бент? — свирепо сказал Черный Уилл. «Держись подальше и живи в безопасности двадцать четыре часа, но после этого я заберу твою жизнь, где бы я тебя ни встретил».

— Вы редкость среди самых ужасных, не так ли, — ответил Джо с веселым видом. «К черту мой бекон, если ты не этюд для художника. Я видел парней в театре в Сент-Луисе, которые шутили по сцене, как вы сейчас, но каким-то образом в конце концов они получили особое приветствие, Колумбия. Теперь git; Я не хочу больше ничего говорить, кроме мерзавца».

14
Черный Уилл тихонько затянул пояс, перевел винтовку «на правое плечо» и понесся вперед длинным стремительным шагом, быстро пересек поле.

-- С ума сойти, мисс Сэди, -- пробормотал Куни Джо. - Теперь я думаю, что он имел в виду шутку, когда сказал мне, что он лишит меня жизни, но я очень много рисковал, хотя он и прикончит мой гарсартин, если я не выстрелю первым, когда мы встретились."

— Мне жаль, что я подвергла тебя опасности, Джо, — сказала девушка.

«Извините, опасность, уходите! Думаешь, мне это нужно, малышка? Ну, сделай это, родня, есть шанс, что я выстрелю раньше него, а если промахнусь, то сам виноват. Где твой папа?

«Я вышел, чтобы найти его и принести ему выпить. Я думал, что он работает в этой области».

— Он должен быть осторожен, — с тревогой сказал Джо Бент, — потому что инджины ужасно взбесились, и неизвестно, когда они вырвутся наружу. Давай попробуем найти его.

«Вот он сейчас», — воскликнула Сэди.

Пока она говорила, на другой стороне леса появился мужчина средних лет с мотыгой на плече и быстро подошел к ним. Подойдя ближе, он радостно крикнул Джо Бенту, который, казалось, был очень рад его видеть, и они сердечно пожали друг другу руки. Мистер Уэскотт обладал тем же аристократическим видом, что и его дочь, но, как и она, приспособился к своему нынешнему окружению и выглядел настоящим западным фермером. Ростом он был почти великаном.

Сэди быстро рассказала о своей встрече с Черным Уиллом и обо всем, что произошло между ними, и лицо мистера Уэскотта помрачнело, а его рука судорожно сжалась на ручке мотыги.

-- Это счастье для этого злобного негодяя, что меня не было рядом, Сэди, -- сказал он, -- иначе ему пришлось бы тяжело. Что привело тебя сюда, Джо?

— Я как бы намекнул убраться с охотничьих угодий от этого пагубного красного дьявола, Напопа, который проделывает меховые проказы. Вы хорошо дружите с инджинами?

"Конечно; Я ни разу в жизни не обидел ни одного из них».

15
— Не то чтобы это имело большое значение, если они когда-то поднимутся, — продолжал Джо, — потому что тогда у них не будет друзей среди белой расы. Во всяком случае, я сомневаюсь в этом Черном Уилле. Две недели назад я видел его в деревне инджин, и он, и этот мерзавец Напоп были такие толстые, как мухи в испорченном беконе.

«Что случилось с индейцами?» сказал Вескотт, с тревогой.

-- Эти грязные агенты грабят их, как воры, -- ответил Джо Бент. «Если бы Черный Ястреб только поймал бы их и сжег, я не думаю, что наши парни стали бы сильно брыкаться, они ведут себя так ужасно подло. Знаете ли вы, что я считаю деревню лучшим местом для мисс Сэди в это время года?

— Я поговорю с вами попозже, — сказал Уэскотт, бросив быстрый взгляд на наблюдательное лицо дочери. «Приходи в дом и возьми что-нибудь поесть».

Они ускорили шаг и подошли к хижине, и пока Сейди принялась за приготовление еды, они сели снаружи и курили свои трубки, переговариваясь тихим, энергичным голосом. Сэди видела, что их разговор был очень важным, и по-женски чувствовала себя задетой тем, что они скрывают это от нее, и торопила ее приготовления. Через несколько мгновений домашняя еда дымилась на столе, и они сели, наслаждаясь едой с большим удовольствием; но двое мужчин прекратили разговор или, вернее, перевели его на безразличные темы, к большому неудовольствию Сэди. Как только они собирались подняться из-за стола, она издала крик удивления и побежала к двери, а через мгновение появилась, ведя за руку индианку.

ГЛАВА II.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ МИННЕОБЫ.

Это была женщина из племени сак, но с явными признаками белой крови. Ее форма могла почти соперничать с формой Сэди, а ее темная кожа светилась отменным здоровьем. Волосы у нее были непохожи на волосы любой чистокровной индианки, слегка вьющиеся и с блеском, которого никогда не увидишь у чистокровной индианки. Ее платье было самого богатого из всех, что носили женщины племени, а ее голову венчала корона из орлиных перьев, что говорило о дочери вождя. Изящные ножки, маленькие руки и тонкие черты отличали горничную от большинства представителей ее расы, и вместе взятые еще два благородных образца врожденной грации редко ступали по одному и тому же полу.

«Клянусь волынщиком, который играл, пока король танцевал, если это не Миннеоба, гордость нации Сак», — воскликнул Куни Джо. — Скажи, девчонка, что ты тут делаешь?

— Миннеоба прошла долгий путь и устала, — слабым голосом ответила индианка. «Пусть Дикая Роза даст ей еду и питье».

Сейди, которая была очарована редкой красотой лесной девы, тотчас же усадила ее за стол и поставила перед ней еду. Она отказалась от нескольких лакомств, которые давал стол, и ела самую простую пищу, и вскоре ее аппетит был удовлетворен. Джо прошептал в сторону с мистером Уэскоттом.

— Говорю тебе, эта девчонка — любимая дочь Черного Ястреба, — прошептал он, — и у нее есть веская причина быть здесь. Но не торопите ее, потому что я знаю породу, и она упрямится, чертовски упрямится, когда ей вздумается, хотя она тоже славная девчонка.

Тем временем индианка весело болтала со своей новой подругой, и ее мелодичный смех разносился по каюте.

— Шепните Сейди, чтобы она поверила, мистер Уэскотт, — пробормотал охотник. «Она может сделать это. Девушка открыта как день, и если она имеет в виду дружбу, она имеет в виду ее».

Уэскотт отозвал Сэди в сторону и заговорил с ней тихим, торопливым тоном, и, интеллигентно кивнув, белая девушка вернулась к индейской девушке, и вскоре после этого они встали и вышли из хижины, прогуливаясь по берегу реки. . Миннеоба держала веер в руке больше по привычке, чем по какой-либо другой причине, и они шли вдоль зеленых берегов, серьезно разговаривая.

«Миннеоба — дочь Черного Ястреба, — сказала девушка в ответ на вопрос, — и она очень любит своего отца. На сердце старика очень грустно, ибо он видит, как белые люди шаг за шагом вытесняют индейцев с земли, которую им дали отцы. Посмотри вниз и скажи мне, что ты видишь».

Недалеко от берега ручья череда невысоких холмов разного размера указывала на то место, где когда-то было древнее кладбище племени. Неподалеку виднелась белая деревня, фермы поселенцев вторгались в могилы.

«Когда мы хороним тела тех, кого любим, дочь белого человека, неприятно думать, что ноги чужаков топчут могилы. Индейцы грубы и грубы, но они тоже любят могилы своих отцов, и им грустно думать, что плуг белого человека потревожит любимые останки».

«Это очень печально, но я слышал, что Кеокук продал эту землю нашему народу».

«Кеокук поступил ужасно», — взволнованно воскликнула девушка. «Ложный индеец наступает на могилу своего отца или позволяет сделать это белому человеку. Сак презирает такого подлого человека.

«Что будут делать индейцы?»

«То, что они будут делать, не должна говорить индийская девушка; у них очень болит сердце, но они бы подружились с белыми людьми, если бы белые им позволили. Но огонь-вода и злые люди создадут беду на земле. Скажи жителям деревни, что лучше им оставить город Сак и построить себе на другом месте».

Чтобы полностью понять слова Миннеобы, необходимо будет изложить историю событий, которые окончательно довели Блэк-Ястреба до отчаяния.

По договору, заключенному Соединенными Штатами, с одной стороны, и саками и лисами, сиу, омахами, айовами и оттоами, с другой, во главе с Кеокуком, или Бдительным Лисом, земли этих племен были проданы Соединенным Штатам. В этой сделке и продаже Черный Ястреб не принимал участия, но, несмотря на это, индейские агенты настаивали на том, чтобы он оставил свою деревню, без его согласия проданную белым, и построил другую на западном берегу Миссисипи.

Ни одна раса не любит свою родину лучше, чем индейцы, а Черный Ястреб был чистокровным. Он проклял предателей 18 , продавших свою страну, но поклялся, что не покинет свою деревню, пока его не принудят к этому силой. Каждое мелкое столкновение между бродячими белыми людьми и племенами, каждое мелкое дело любого рода преувеличивалось и оборачивалось против вождя саков. Тем не менее, он только стремился поступать правильно и уговорил Кеокука, заключившего договор, пойти к белым агентам, с которыми он был заключен, и предложить им от имени саков свинцовые рудники, самые ценное имущество индейцев, если им будет позволено сохранить свою деревню. Бдительный Лис, удовлетворенный тем, что продал то, что ему не принадлежало, согласился пойти и попросить у Черного Ястреба небольшую землю, на которой стояла деревня, включая кладбище племени. Было отказано.

В это время у западных племен был обычай выходить зимой всем телом и устраивать большую охоту. Черный Ястреб ушел во главе своего племени с тайными опасениями, и деревня осталась без охраны. Это было зимой 1830 года, и когда индейцы вернулись с охоты, они обнаружили, что их деревня принадлежит белым, которые воспользовались их отсутствием, чтобы завладеть ею. Река была еще полна плавучих льдов, и индейцы не могли двигаться, но они передали захватчикам, что прежде чем сажать кукурузу, они выгонят их из деревни, чего бы им это ни стоило.

Белые были встревожены, так как чувствовали свою неспособность противостоять племени в их нынешней численности. К вождям была послана депутация с предложением вместе занять и засеять землю. Индейцы, всегда щедрые в распоряжении землей, согласились на предложение, но по прибытии обнаружили, что белые захватили и засадили лучшую часть земли.

Мирная деревня стала одной из самых беспорядочных на границе. Вместе с белыми пришли их пороки, и индейцы, слабые от природы, стали ощущать на себе их воздействие. Началась продажа спиртного, и с ее помощью белые постепенно отняли у индейцев все, что они могли назвать своим.

Вождь с тревогой увидел, каким должен быть результат, когда они получили приказ больше не переходить на восточный берег реки. Результат такого приказа можно легко понять, 19 возбудив все яростные страсти индейцев, и в таком состоянии дела стояли в то время, когда Миннеоба посетил хижину мистера Уэскотта.

Индейцы теперь почти все были на западном берегу реки, и вожди предпочли это более длительным сношениям с белыми людьми. Эти простые люди не могли противостоять своим коварным противникам и слишком быстро впитали в себя их пороки. Черный Ястреб был индейцем, но у него было сердце, чтобы сочувствовать несчастьям своего народа, и он видел, что только силой оружия он может надеяться вырвать свою страну из рук захватчиков.

«Возможно ли, что земля моего отца принадлежит индейцам?» — сказала Сэди. «Он честно заплатил за это и не стал бы добровольно причинять кому-либо вред».

«Дикая роза говорит правду. У ее отца большое сердце, но он владеет землей, которая принадлежит Черному Ястребу.

— Тогда он заплатит за это снова, скорее, чем обидеть вождя саков.

«Черный Ястреб не продаст свои земли белому человеку. Пусть слова Миннеобы звучат в ушах Дикой Розы. Это не место для ее проживания. Пусть она сядет на быстрого коня и улетит, пока не пройдет буря, ибо темная туча нависла над домом ее отца и угрожает ей».

«Я не сделал ничего плохого; почему я должен бежать?»

«Сестра моя, зло придет к справедливым и несправедливым, потому что Черный Ястреб снова получит свою землю. Не проси меня рассказать тебе больше, ибо сакская дева не может предать своего отца, но бери тех, кого любишь, и лети».

Пока они еще говорили, послышался быстрый стук копыт, и двое мужчин обогнули опушку леса и подошли к ним. С первого взгляда Сэди узнала Блэка Уилла и отчаянного хулигана, которого более чем подозревали в продаже оружия индейцам, что на границе является большим преступлением. Этого человека звали Ричард Гаррет, и его ненавидели и боялись по всей границе.

— Ха, смотри! — воскликнула Миннеоба. «Вон идет плохой белый человек, который наговорил злых слов в уши Черного Ястреба. Что он здесь делает?

— Давай поторопимся, — прошептала Сэди. «Он мой враг, и я боюсь с ним встретиться сейчас».

20
Две девушки метнулись в кусты, но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от глаз двух мужчин, которые тотчас же погнали своих лошадей и настигли бегущих девушек.

— Ха, моя дорогая, — сказал Черный Уилл, становясь перед Сэди и эффективно препятствуя ее дальнейшему бегству. — Я не ожидал встретить тебя так скоро.

— Не останавливай меня, Уилл Джеквуд, — закричала Сэди. — Сегодня вас однажды наказали за вашу дерзость. Джо Бент не за горами.

«Сегодня он в безопасности от меня, потому что у него есть мое слово», — ответил Черный Уилл. «Но когда мы встретимся снова, один или другой рухнет».

«Угрозы не причиняют вреда отсутствующим», — был тихий ответ. — Дайте мне пройти.

"Не так быстро. У меня не будет лучшей возможности, чем эта, и я должен умолять вас пойти со мной.

Бессознательно, во время прогулки девушки отошли на некоторое расстояние от дома, и в этот тихий час мало кто находился за пределами дома. Сэди понимала цель Черной Воли. Он должен был схватить и унести ее с целью заставить ее стать его женой. Он вскочил с седла и, угрожая ей мгновенной смертью, если она вскрикнет, поспешил к ней, когда на его пути встало новое и неожиданное препятствие. Два негодяя почти не заметили Миннеобу, и, увидев, что Дик Гаррет занят сдерживанием лошадей, смелая девушка внезапно натянула тетиву на свой лук и, поспешно вставив стрелу, прыгнула между Черным Уиллом и его предполагаемой жертвой, и он отшатнулся с крик ярости, когда яркое острие стрелы блеснуло на свету.

«Миннеоба, черт возьми! Уйди с моего пути, девочка, или с тобой может случиться что-нибудь похуже.

Но Миннеоба не двигалась, ее блестящие глаза были устремлены на фигуру потенциального похитителя так, как ему это не нравилось.

— Сэди — подруга девушки из Сак, — тихо сказала она. «Не прикасайся к ней, пока я жив».

— Ты не знаешь, что делаешь, сумасшедшая. Что скажет твой отец, когда узнает, что ты пустил стрелу в мою грудь — мою, из всех белых людей на этой территории!

— Для Черного Ястреба было бы лучше, если бы ты никогда его не видел, — ответила девушка. «Возьми свою лошадь и иди, ибо я пощажу тебе жизнь, если ты не тронешь Дикую Розу; прикоснись к ней, и ты умрешь».

Черный Уилл был храбрым человеком, но он хорошо знал смертоносное мастерство индейской девушки и сотни раз видел, как оно доказывается в спортивных схватках в индейской деревне. Хотя он был полон ярости, он не осмелился наступить.

— Но послушай меня, Миннеоба, — сказал он. «Эта девушка будет моей женой; Я люблю ее и приму в свою палатку.

«Позволь мне услышать, как она скажет, что любит тебя, и девушка Сак не станет между вами. Отойдите, или стрела вылетит из тетивы».

— Ты будешь страдать за это, девочка. Черный Ястреб должен знать, как его дочь считает себе другом дочь человека, владеющего его землей. Посмотрим, как ему это понравится.

«Миннеоба может поговорить с Черным Ястребом; ей не нужен белый охотник, чтобы указывать ей, что говорить».

«Она бандит, Уилл», — смеясь, сказал Дэйв Гарретт. — Я думаю, вам лучше отказаться от него. Ну же, малышка, не будь глупой. Уйди с дороги, ради меня.

Миннеоба не двигалась, а стрела все еще была готова к полету.

«Слушай, Уилл! Идут лошади. Давайте выберемся из этого как можно быстрее».

Черный Уилл, грозя сжатой рукой неподвижной фигуре индейской девушки, вскочил в седло, и двое мужчин умчались прочь во весь опор. Едва они скрылись из виду, как рысью подошел отряд конных стрелков, но, увидев двух девушек, остановились, а вожак спешился и направился к ним. Это был молодой красивый парень в охотничьем плаще с бахромой, в сапогах и шпорах, на нем были эмблемы конных ружей Мелтона, свидетельствующие о том, что он был капитаном разведчиков. Он грациозно снял кепку с головы и низко поклонился, приближаясь.

«Капитан Мелтон из станковых ружей, для ознакомления. Могу я спросить, не видели ли вы что-нибудь о человеке, известном в этих краях как Дик Гаррет?

— Он уехал через пять минут в компании с Уильямом Джеквудом.

22
«Черт возьми! Простите, мисс, куда он пошел?

Сэди указала на дорогу, и, поспешно попрощавшись, молодой офицер вскочил в седло, и команда рванула вперед во главе с Мелтоном. Сэди заметила, что его темные глаза восхищенно остановились на ней, и сама была поражена его благородной внешностью, а Миннеоба тихонько рассмеялась. Она видела, что эти двое уже встречались раньше.

«Молодой белый вождь очень храбр. Сэди могла любить его!»

— Чепуха, глупая девчонка, — сказала Сэди, краснея. «Я видел его только дважды прежде и, вероятно, никогда не увижу его снова. Вернемся в дом».

ГЛАВА III.
ЧЕРНЫЙ ЯСТЕР ОСКОРБЛЕН.

Едва они подошли к дому, как отчетливо послышались голоса на реке, и Джо бросился к двери, из-за которой был ясно виден ручей. Дюжина каноэ, полных индейцев, плыли по воде с другого берега.

— Тебе лучше скрыться из виду, Миннеоба, — сказал Куни Джо. — Им будет нехорошо видеть тебя здесь, если только ты не будешь вынужден выйти.

Индианка поспешила в каюту и вошла в комнату Сэди. Через мгновение шумная банда саков, выкрикивая яростные угрозы белым, приземлилась возле хижины и поспешно направилась к ней.

— Пьяные, как лорды, каждый из них валенок, — сказал Джо. — Мы должны говорить с ними ласково, иначе кто-нибудь на тебя взбесится. Тар; это сам старый Черный Ястреб, Джордж. Интересно, чего он хочет».

Отряд возглавил индеец, несколько продвинутый в жизни и носивший обычные знаки отличия вождя саков, и одно его слово заставило воинов умолкнуть. 23 Мистер Уэскотт и Джо вышли им навстречу, и вождь приветствовал их величественным жестом.

«Мы пришли за кукурузой, — сказал он, — и мои молодые люди так рассержены, что им нужна рука вождя. Тяжело, что саки приходят, как воры ночью, чтобы забрать кукурузу со своих старых полей.

— Это действительно тяжело, Черный Ястреб, — ответил мистер Уэскотт. — Я настолько опечален, насколько вы можете быть огорчены тем, что это произошло, и, честное слово, я надеюсь, что вы сможете урегулировать эту проблему мирным путем.

«Почему же ты остаешься на полях Сака?» ответил индеец, угрюмо. «Слова моего брата мудры, но они не согласуются с его действиями. Я стою на земле Сак, которая не продается и не может быть продана, пока Черный Ястреб не положит свой тотем на бумагу и не даст пояс. Тогда почему здесь белый человек?»

«Я купил у человека, который претендовал на право продажи, — сказал Уэскотт, — но я готов дать вам справедливую цену за поля даже сейчас».

— Черный Ястреб не продаст могилы своих отцов, — свирепо ответил вождь. "Смотреть; ваши белые люди делают моих воинов такими же, как они сами, умеющими говорить, но не работающими. Они пьют проклятую огненную воду и становятся свиньями. Через несколько лет имя Сака будет забыто, и они будут всего лишь животными, которые будут нести ношу, которую белый человек возлагает на их спины».

-- Бесполезно говорить, Черный Ястреб, -- сказал Куни Джо. — Я не говорю, что это правильно — потому что это не так, — потому что Кеокук не имел права продавать твою землю. Но дело сделано, и наши ребята получили владение, и я боюсь, что они его не отдадут.

"Они должны."

«О, тьфу! вы должны знать, что они чертовски хорошо берут вещи, но не отдают ни цента. С тем же успехом вы можете построить деревню на Йендер.

-- Чтобы они могли прийти и забрать его снова, -- ответил Черный Ястреб с горьким смехом. «Не будем больше говорить, ибо язык мой горек во рту моем. Сыны Сака, пойдем за кукурузой».

Индеец удалился, сопровождаемый кричащей толпой своих приверженцев, а Куни Джо с тревогой посмотрел на Уэскотта.

24
«Мне не нравится это, квадрат. Вы видите, что наши парни жестоко обращаются с инджинами, и я слышал, как некоторые из них говорили, что если бы саки пришли украсть кукурузу, они бы их лизнули в пух и прах. Теперь, если они это сделают, это означает войну».

— Надеюсь, наши люди не будут такими нахальными, — сказал Уэскотт. «Они должны дать бедолагам возможность унести хлеб для своих страдающих семей, так как они лишили их земли».

Прошло полчаса, когда вдруг со стороны, в которую ушли индейцы, послышался сильный шум. Были слышны крики людей, громкий и непрерывный лай собак и случайный треск огнестрельного оружия.

Куни Джо схватил свое оружие, а за ним мистер Уэскотт поспешил прочь в том направлении, откуда доносился звук. Они не прошли и полумили, когда наткнулись на большую толпу белых, окружившую группу, пришедшую за кукурузой, и всячески оскорбляли их. На них обрушился град камней, на них были брошены комья земли и всякой грязи, и они медленно пробирались обратно к ручью, по-видимому, не замечая обрушившихся на них оскорблений. Первым среди них, шагая твердым шагом, но с темной тучей, сгущающейся над его лбом, шел Черный Ястреб. Камень попал ему в лоб, и кровь медленно стекала по его лицу, но он, казалось, не осознавал этого факта. Раз или два он оборачивал голову, когда его осыпали каким-нибудь необыкновенно гнусным эпитетом, с надменным взглядом на обидчика, о чем вспоминали в последующее время, ибо два человека, ударившие его и которых он отметил к истреблению, были первыми пасть, когда борьба началась всерьез.

-- Белые люди, -- воскликнул, наконец, вождь, останавливаясь. «Не смей идти по следу Черного Ястреба на его собственной земле».

«Твоя земля, ты, старый вор», — взревел человек по имени Черчилль. "Ты врешь! Он наш — куплен по честному — и мы его сохраним.

— Черный Ястреб не тратит слов с двуязычным мужчиной, который годится только для того, чтобы сидеть с женщинами, когда воины на поле боя, — ответил вождь.

25
Черчилль схватил горсть песка и швырнул в лицо старому вождю. Черный Ястреб дрожал всеми конечностями, но не от страха, и сжимал руки до тех пор, пока из-под ногтей не хлынула кровь.

"Дурак!" — прошипел он. «В грядущие дни помните Черного Ястреба!»

Что у человека были веские причины помнить об этом оскорблении, покажет история того времени.

Индейцы продолжали свой путь, но суматоха вокруг них усилилась, и с величайшим трудом они держались в своих рядах и сдерживали свои страсти настолько, чтобы помешать использованию томагавков, которые были у каждого мужчины. Если бы Черный Ястреб дал слово, они бросились бы, как тигры, на свою добычу, и разорвали бы сброд, как паутину. Но политика вождя была против кровопролития, и он надеялся добраться до реки, не будучи вынужденным обнажить оружие.

«Посмотрите на черных воров, — взревел Черчилль. «Долой их, мальчики; облить их грязью; побить их камнями из страны».

Его слишком хорошо поддержали те, кто следовал за ним, и многие индейцы сильно пострадали от брошенных в них снарядов. По указанию Черчилля трое или четверо сильных мужчин внезапно бросились вперед и схватили вождя с намерением избить его.

«Собаки!» — воскликнул Мешок, отбрасывая их в сторону, как перья. «Возьмите свои дубинки, сыны храбрых».

До этого момента индейцы не подняли руки, но по приказу своего вождя подняли дубинки и с яростными криками бросились вперед. Вождь выделил Черчилля и прыгнул на него, как тигр, но человек побежал назад, и вождь, не думая о поддержке, последовал за ним с поднятой дубиной. Прежде чем он осознал опасность, он оказался в окружении разъяренных белых, которые начали беспорядочную атаку на него, пиная и пиная его с беспощадной силой. Невозможно сказать, остался бы он жив, но в этот момент толпа расступилась перед натиском сильных мужчин, и Куни Джо и мистер Уэскотт метнулись в круг и встали рядом с вождем.

26
"Назад, если вы мужчины," воскликнул Вескотт. «Что, тридцать против одного бедного старика!»

— Держись подальше, держись подальше, — закричал Джо, угрожающе размахивая ружьем. — Он инджин, но честная игра — это жемчужина, знаете ли. Ты не ударишь его снова, пока я стою здесь.

«Уйди с дороги, Джо Бент, — кричал Черчилль. — Какое дело, чтобы вмешиваться?

— Потому что меня вызывает магистрат, — ответил Джо. — Держись подальше, говорю я тебе, или я познакомлю приклад своей винтовки с мягкостью твоей головы. Немного назад.

«Рассейтесь все до одного, и пусть индейцы вернутся к реке, и я прослежу, чтобы вы были наказаны за то, что уже сделали», — сказал Уэскотт, пока они колебались. Раздалось ворчание, но вскоре они стали отходить, и небольшая группа индейцев осталась одна на поле.

— Мне жаль, что так случилось, Черный Ястреб, — сказал Уэскотт. «Вы хотите кукурузы, говорите вы; иди в мою кроватку и возьми, что хочешь».

Вождь не ответил, но стоял, угрюмо глядя вслед удаляющимся белым людям. Многие люди, которые были в могиле перед закрытием этого сезона, могли бы быть живы и счастливы, если бы не это гнусное нападение.

— Черный Ястреб многим обязан белому человеку, — медленно сказал он. «Они украли его деревню, растоптали могилу его отца, перепахали землю над мертвыми и изрубили землю своими топорами. Теперь они оскорбили Черного Ястреба, и он вспомнит.

— Я бы не стал принимать это слишком близко к сердцу, Черный Ястреб, — сказал Уэскотт.

«Черный Ястреб запомнит», — был ответ. — Но посмотри, мой брат. Этой кровью, капающей на землю, я обещаю дружбу с вами и вашими. Вы двое просто белых мужчин; и все племена прославят тебя за то, что ты сделал этой ночью. Пусть мой добрый брат пойдет к восходящему солнцу и останется там, пока не пройдет буря».

Уэскотт покачал головой и пошел рядом с вождем к реке. Он отказался брать кукурузу, и, когда каноэ отчалили, два лесника переглянулись.

27
«Это плохо, Джо, — сказал Уэскотт, — но мы должны приступить к работе. Ты знаешь, где сейчас генерал?

— Он в казармах Джефферсона — вот где он, — ответил Джо.

— Тогда с ним нужно поговорить и немедленно. Тем временем я возьму лошадь и увижусь с другими офицерами и приму меры для общественной безопасности. Весь северо-запад в опасности, потому что многие последуют за Черным Ястребом.

Они поспешили обратно в хижину, и, к своей радости, поселенец обнаружил там капитана Мелтона, который безуспешно вернулся после погони за Черным Уиллом и Диком Гарреттом.

Молодой офицер был хорошо известен как мистеру Уэскотту, так и Куни Джо, и оба сердечно приветствовали его.

— Что это за помехи, которые я только что слышал, мистер Уэскотт? сказал Мелтон, когда они пожали друг другу руки. «Это звучало почти как битва».

«Это было очень близко к часу», — сказал Уэскотт. «Наши люди окружили партию индейцев, пришедших за кукурузой, оскорбляли их всеми мыслимыми способами, били и бросали в них камнями и довольно сильно ранили Черного Ястреба».

— Вы не говорите мне, что они ранили Черного Ястреба?

-- Да, и если я что-нибудь узнаю об индейцах, он будет возмущен.

«Это очень плохо, как раз тогда, когда мы надеялись решить вопрос мирным путем. Пусть люди на границе посмотрят на это сейчас, потому что беда впереди так же очевидна, как и наша жизнь. Привет, Стэнли, — воскликнул он, обращаясь к одному из своих людей. — Съезди на почту и повидайся с генералом. Расскажите ему, что произошло, слово в слово, а когда вы это сделаете, возвращайтесь через остров и скажите остальным мальчикам, чтобы они подошли.

— Как вы думаете, они будут драться, капитан?

«Конечно, они будут, и у нас есть много болванов, которые сделают все возможное, чтобы навязать это. С вашего разрешения, мистер Уэскотт, я останусь здесь на ночь, если вы позволите людям спать в вашем сарае.

"Конечно; если бы дом был достаточно большим, они были бы рады этому».

Командование Мелтона было независимым и состояло в основном из 28 пограничников и разведчиков, отобранных за их известную доблесть и знание страны. Как обычно в таких случаях, полки денди презирали их до тех пор, пока две или три грубые схватки между мужчинами не преподали им урок. Однако они были очень популярны в массах и в драке в кустах были способны выполнять больше работы, чем любая группа мужчин на службе.

Два или три курьера были отправлены в разные стороны, а затем отряд расположился лагерем снаружи, а капитан вошел в дом, где его встретили миссис Уэскотт и дочь. Пожилая дама только что вернулась из поездки вниз по реке.

«Это Чарли Мелтон, мой принц пограничников, лучший капитан разведчиков на территориях», — сказал Уэскотт. «Капитан, моя дочь Сэди».

«Я встретил мисс Уэскотт рано вечером, когда гнался за отчаявшимся игроком, застрелившим человека над карточным столом. И действительно, мы дважды встречались в деревне».

— Надеюсь, вы поймали его, капитан, — сказал Уэскотт.

«Извините, что я этого не сделал. Как этому парню удалось ускользнуть, я не знаю, но когда мы подошли к повороту, все их следы исчезли. В его отряде был человек, которого я хочу видеть, потому что я считаю, что он настраивает против нас индейцев.

— Держу пари, ты имеешь в виду Блэка Уилла Джеквуда, — сказал Джо Бент.

"Да; что заставило тебя так подумать?»

«Потому что я вижу, как этот проклятый ублюдок в Рок-Айленде шепчет вокруг старого Черного Ястреба, и мне это как-то нехорошо показалось. Будет «замечательно хорошо, когда его повесят подальше от греха».

«Это хорошее событие, скорее всего, произойдет, если нам повезет их поймать. Ха! Что это за индианка?»

— Миннеоба, дочь Черного Ястреба, — ответила девушка, подойдя вперед. «Пусть Громкая Буря не боится, что она произнесет слова, которые слышит в вигваме своего белого отца, на ухо саков. Миннеоба не ползучий змей и не предаст своих друзей.

«Громкая буря, а? Поэтическое имя дали мне саки, хотя по какой причине я не знаю. Что там у тебя, Дикс?

В дверях появился денщик и отдал честь.

— Только что поймал Поттаватоми, который утверждает, что ему есть что сказать.

"Кто он?"

"Маленькая лиса."

«Фа! Не думаю, что из него можно многое сделать. Однако приведите его, и давайте послушаем, что он хочет сказать.

Ординарец повернулся и поманил к себе, и в дверях появился индеец, сальный и закопченный, с лицом, на котором были явные следы крепкого зелья. Этот «властелин леса» был сильно пьян. Его глаза закатились в орбитах, и ему было легче всего стоять, опираясь на дверной косяк.

ГЛАВА IV.
МАЛЕНЬКАЯ ЛИСИЦА — НА-ШЕ-ЭШУК.

Индеец был одним из худших представителей своей расы — зверем от природы, который стал еще более испорченным из-за чрезмерного употребления огненной воды. Когда он цеплялся за косяк двери и смотрел на них затуманенными и слезящимися глазами, он был самым отвратительным представителем рода homo, какого только можно было найти между двумя океанами.

«Позвольте мне поговорить с этим зверьком», — сказал Куни Джо. «Я рассчитываю, что понимаю природу чистого, неразбавленного, немытого и нечистого пьяного красного не хуже любого человека на большом Северо-Западе. Да, клянусь живыми хоккеистами. Хьяр, ты, опоссум, говори громче и говори быстро; Что ты ищешь сейчас?

«Огненная вода; бедный индеец очень сух, — ответил этот благородный краснокожий. «Усталость… много усталости; ходите добрыми путями; mus' hab огненная вода.

«Ты должен проветрить его как можно быстрее, мой благородный рыжий», — ответил Джо. «Подойди, раздвинь свою челюсть; скажи нам, чего ты хочешь».

30
«Предположим, вы дадите Маленькому Лисенку огненную воду, чтобы поговорить. Как можно говорить, когда нет привычки пить? Фу!"

— Это языческая философия, джентльмены, — сказал Джо с величайшим отвращением. «Ни виски, ни новостей. Есть под рукой глоток спиртного, ладно?

Мистер Уэскотт вышел из комнаты и вскоре вернулся с небольшой фляжкой рома, из которой налил стакан индейцу, который выпил его с жадностью, причмокнул и протянул стакан, чтобы еще.

— Подожди, — сказал Джо, отталкивая протянутую руку. — Даже если я этого не знаю, Инджин. Во всяком случае, твой язык начинает двоиться, и я полагаю, что ты поговоришь немного, прежде чем выпьешь еще рома.

— Pottawatomie, большой воин, очень храбрый, — высокомерно ответил индеец, ударяя сжатой рукой о свою широкую грудь. «Дайте индейскому рому».

— Я дам тебе биту по длинной стороне твоей старой головы, если ты попросишь меха еще до того, как закончишь работу, — сердито сказал Джо. — Ну же, говори. Чего ты хочешь?

«Хочешь ружье — хочешь одеяло — хочешь куча огненной воды!» ответил Маленький Лис. «Мне есть что рассказать».

«Враньё, наверное. Давай, выкладывай его, и если он нам пригодится, тогда мы заплатим хансум. Это время суток.

-- Нужен сейчас, -- ответил индеец, угрюмо взглянув на говорящего. «Ничего не скажешь, если ты не оставишь его здесь».

— Так не пойдет, Инджин, — сказал Джо. — Вы слышали, что ребята только что сделали с Черным Ястребом. Мне стоит только сказать слово, и ты уйдешь, самый злобный инджин на Северо-Западе. Сообщите нам какую-нибудь действительно важную новость, и мы дадим вам ружье, два одеяла и бочонок рома, и вы за неделю напьетесь до смерти.

«Много обещают — мало делают. Это путь белого человека, — ответил индеец. «Маленькая лисичка, молчи».

— Вы будете говорить, если я обещаю дать вам то, что вы просите? сказал капитан Мелтон, продвигаясь.

— Громкий Темпест сделает то, что он скажет, — ответил индеец с пьяной ухмылкой. — Маленькая Лисица ему поверит.

«Хорошо, тогда; Я обещаю дать вам ружье, одеяла и ром, если вы расскажете нам все, ради чего пришли.

31
«Дайте испражнения индейцев; сядь, как белый человек. Пол сильно кружится голова; быстро кружиться. Фу!"

С не очень мягкой помощью Куни Джо индеец был усажен на табурет, спиной к стене, и сидел с пьяной серьезностью, ожидая, когда его допросят.

-- Продолжай свой рассказ, красный негр, -- закричал Джо. -- И посмотри, как только ты начинаешь лгать -- и, о господи, как он любит лгать, когда прикасается к этому языком!

— Лисенок будет говорить прямым языком, — ответил дикарь, выпрямляясь. «Дайте индейцу еще рома, и он заговорит очень быстро».

Куни Джо налил очень умеренную порцию рома и дал дикарю, который тут же выпил и попросил бы еще, но выражение лица Джо подсказало ему, что такая мера обрушит на его голову гнев охотника, и он предусмотрительно воздержался.

— Черный Ястреб сильно разозлился, — сказал он. «Смотрите, белый человек берет свою деревню и сажает кукурузу среди могил. Что нет прав у белого человека».

— Никаких moril размышлений, облом, — сказал Джо. «Давай дальше свою пряжу, или прочь твоя скульптура».

— У Черного Ястреба большая армия, — сказал индеец. «Его храбрецы приходят с равнин, и их лица накрашены для войны. Белые люди не должны спать, иначе они все умрут».

Нет нужды следовать слово за словом бессвязного повествования пьяного дикаря, прерываемого просьбами о роме, который в очень малых количествах раздавал ему Куни Джо, опасавшийся, что он слишком напьется, чтобы что-то произнести. Он сидел, нетвердо покачиваясь взад и вперед, и рассказал историю, которая подтвердила их опасения. К различным племенам были разосланы гонцы, и все они согласились следовать знамени Черного Ястреба и помогать ему в изгнании захватчиков с их земли. Почти все главные вожди, кроме Кеокука, подчинились, и отряды воинов уже направлялись к месту встречи недалеко от Рок-Айленда, где была деревня саков и форт. Несомненно, индеец исказил планы Черного Ястреба, но он сказал достаточно правды, чтобы его история соответствовала предвзятым представлениям белых, и они посмотрели друг на друга в молчаливом смятении.

«Это очень серьезно», — сказал капитан разведчиков. «Этот индеец заслужил свою награду, и если он придет завтра в деревню, то получит спиртное; ружье и одеяла я могу дать ему сейчас.

Он вышел и принес очень хорошее ружье и два одеяла, которые он взял у мужчин. Была добавлена фляжка с порохом и форма для изготовления пуль, и Маленький Лис, пошатываясь, побрел прочь, счастливый как лорд, не подозревая, что обладание этими предметами станет для него смертным приговором. С оружием в руках он, пошатываясь, направился к деревне, где его встретил молодой воин народа сак, в котором он в пьяной слепоте не узнал младшего сына Черного Ястреба, притаившегося в поисках информация.

— У моего брата отличное ружье, — сказал он на индейском языке, пытаясь дотронуться до оружия. Но Маленькая Лисица в пьяном гневе вырвала ее у него.

«Вах! Это ружье белого человека, и мешочки падут перед ним, как листья, когда они пожелтеют», — сказал он.

«Мой брат очень богат. Должно быть, он взял много меха, чтобы купить такое прекрасное ружье, — сказал молодой индеец, который уже проявлял качества, которые впоследствии обеспечили ему ведущее положение в племени.

«Маленький Лис — друг белого человека, и он может получить ружье даром», — был ответ. «Когда Черный Ястреб придет со своими воинами, белые люди будут готовы».

— Мой брат сказал белым людям, что делает Черный Ястреб? — сказал молодой Сак, сдерживая гнев.

«Маленький лисенок может говорить, а может и молчать», — ответил Поттаватоми. «Смотрите: завтра у него будет столько рома, что ему хватит на целую луну, потому что он друг белого человека».

— Огненная вода хороша, — сказал Сак. — У моего брата есть каноэ, чтобы переправить его через реку?

Индеец покачал головой, и в его затуманенном мозгу пронеслась какая-то смутная мысль, что он уже сказал все, что должен был сказать об этом деле.

33
-- У меня есть прекрасное каноэ, -- продолжал сын Черного Ястреба. «Пусть мой брат принесет ром в Пойнт, а я помогу ему унести его».

Поттаватоми серьезно кивнул и пошел своим извилистым путем, а молодой вождь бросился в лес и, окольным путем, рано утром добрался до деревни своего отца. Старый вождь был в своем вигваме в состоянии глубочайшего уныния, потому что он не искал ссоры с белыми. Рядом с ним, сидя на груде шкур, с выражением глубокой злобы на лице сидел Черный Уилл, держа ружье в загорелой правой руке.

«Ха! вот идет На-ше-ещук, — сказал он. «Теперь, Черный Ястреб, позволь своему великому сердцу проснуться и послушай слова своего сына. Говори, На-ше-эсчук; что делают белые люди?»

-- Они ходят среди домиков, которые построили над могилами наших отцов, и смеются, потому что оскорбили Черного Ястреба, -- свирепо ответил молодой Сак. «Их уши затыкают всякие мысли о мире, и они жаждут войны. Пусть они получат то, что ищут, раз они этого хотят».

— Что я тебе говорил, Черный Ястреб? — сказал Черный Уилл. «Негодяям нет дела до вашего великого имени, и они поливают вас грязью, как будто вы простой Поттаватоми, а не главный вождь великого народа. Вытерпите ли вы это смиренно?

— Черный Ястреб — индеец, — ответил гордый старик, выпрямляясь во весь рост. «Но он не ищет войны. Если белые люди позволят нам отдохнуть там, где мы сейчас находимся, я пришлю воинов обратно, и мы будем друзьями».

"Друзья! Дружить с мужчинами, которые поливали твое лицо грязью и били тебя, как собаку? — воскликнул Черный Уилл. «Послушайте, я ошибся в вас. Я думал, ты человек, готовый отомстить за свои обиды, но белые люди запугали тебя до такой степени, что ты не посмеешь поднять на них руку.

Черный Ястреб с ужасным криком вскочил на ноги и схватился за оружие. Но если бы между ним и предметом его гнева встала На-ше-ещук, вряд ли карьера Черной Воли не оборвалась бы на месте.

34
«Держи руку, великий вождь», — воскликнул его сын, заставляя его отступить. — Он сидит под сенью твоего вигвама, и ты выкурил с ним трубку. Не делай из себя собаку, раз ты взял его за руку».

— Он оскорбил великого вождя, — свирепо ответил старый воин. «Но он прав; Черный Ястреб — это собака, которая прислушивается к словам белых людей и отказывается выкапывать топор, когда так много воинов готовы следовать за ним в бой».

— Мы должны драться, — сказала На-ше-ещук. «Маленький Лис был среди белых людей и сказал им, что храбрецы собираются по зову Черного Ястреба. Он мертвый пес, взял ружье и одеяла, и ему нужно много огненной воды, потому что он предал нас.

Черный Уилл начал нервничать.

— Негодяй сказал им, что я здесь? он спросил.

"Не могу сказать. Он должен прийти к мысу над островом с ценой своей вины завтра, и я буду там, чтобы помочь ему переправиться через реку.

Мрачное выражение появилось на лице Черного Ястреба, когда его сын заговорил.

— Это хорошо, — сказал он. «Один предатель должен умереть, потому что он продал себя за огненную воду белых людей. Что касается нас, то мы не нанесем первый удар, но если против нас поднимут топор, то мы будем сражаться. Но я не уберу».

— Нам лучше нанести первый удар, — сказал Черный Уилл. «Вот главное на войне — нанести такой страшный удар, что у них сердце повернется водой в груди. Посмотри на меня; Я крови белых людей, но я не весь белый. Мой отец был вождем саков, и он умер. Он умер в цепях, потому что выкопал топорик против трусливых чиппева. Вы знали и любили его, потому что вы сражались на его стороне. Черный Ястреб, Красная Птица был отцом человека, который говорит.

«Ха!» — воскликнул вождь. «Красная Птица был человеком, но он не вынес цепей белого человека и умер. Является ли мой сын ребенком, которого он потерял, родившимся от французской скво, которая последовала за ним из Детройта?

Черный Воля медленно наклонил голову, и Черный Ястреб взял его руку в свою и снова и снова прижимал ее к своей груди.

— Черный Ястреб может понять, как сын Красной Птицы должен ненавидеть белого человека, — сказал он. «Мы будем сражаться плечом к плечу в этой войне, и если мы умрем, то умрем храбро. Воины идут, На-ше-ещук?

«Они собираются со всех сторон. Они слышали об оскорблении Черного Ястреба, и их сердца пылают в груди. Они будут вести себя как мужчины».

— Это хорошо, — сказал вождь. — А теперь мы пойдем вперед, и ты увидишь, как Черный Ястреб отдаст должное предателю.

Они вышли из вигвама, а за ними брат Черного Ястреба и Напоп, знаменитый вождь, двинулись вниз к реке, где остальные спрятались, пока На-ше-Эщук вытащил свое каноэ и переправился к реке. другой берег.

ГЛАВА V.
ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

Маленький Лис пробыл всю ночь в Белой деревне, и так как разнесся слух, что он выдал планы Черного Ястреба, у него не было недостатка в любимом напитке, и утро застало его пьяным, как никогда. Капитан Мелтон послал человека с каноэ, чтобы доставить ценную информацию к точке над островом, и, когда сын Черного Ястреба переправлялся через реку, Маленький Лис сидел в пьяном виде на своем бочонке, мечтая о славной славе. времена, когда он протягивал ее в уединении своего домика. Он помнил смутно, что кто-то обещал помочь ему переправиться через реку с добычей, но на всю жизнь не мог вспомнить, кто это был, и чуть не отрезвил его, когда он возился с замком ружья и был почти готов предупредить сака, чтобы он держался подальше. Но пары ликера все еще были в его мозгу, и молодой вождь приземлился и направился к нему.

36
«Поттаватоми не солгала На-ше-эшук», — сказал он. — Давайте нальем огненную воду в каноэ.

«Ты посадил его», — сказал хозяин. «Я наблюдаю».

Он смотрел, как На-ше-ещук кладет бочонок в каноэ, а затем последовал за ним и, как ни был пьян, сумел благополучно сесть в легкое судно. Сак последовал за ним и, повинуясь полученному приказу, направился вверх по реке, обогнул остров и направился к другому берегу. Что-то было в суровом, твердом взгляде На-ше-ещука, что похолодело в сердце предателя Поттаватоми и почти отрезвило его, и он дважды клал руку на ружье, как бы искушая пустить его в дело. компаньон. Но всякий раз, когда он это делал, лицо Сака приобретало приятный вид доброго товарищества, что делало невозможным гнев на него.

«Почему На-ше-ещук не идет в банк?» — сказал Маленький Лис. — Мы проделаем дырку в кадке с огненной водой и будем пить.

Каноэ направилось теперь прямо к краю леса, спускавшемуся к самой кромке воды, и, вытащив легкий баркас на берег, они взяли бочонок между собой и поднесли его к первому отверстию, где он был поставлен на ее конец, а Маленькому Лису с помощью ножа удалось вытащить затычку.

«Вах!» воскликнул он. — Хорошо пахнет, правда, На-ше-ещук? А теперь возьми соломинку, мы пьем много, много.

Мешок спустился к кромке воды и быстро срезал два длинных тонких камыша, один из которых отдал Маленькому Лисенку, и оба сели над бочонком, вставили камыши и стали пить по обычаю мальчишек над кувшином. бочка сидра. Но, хотя На-ше-ещук проделывал все приемы питья быстро, сомнительно, чтобы он выпил столько же, сколько Лисёнок, у которого огненные глаза начали загораться, когда он набрал горящей жидкости, и через пять минут он был пьянее, чем до перехода через ручей.

«Э-я! Маленький лис — друг белого человека. Кто бы их не обслуживал, когда он может заработать такую выпивку?»

«Скажи На-ше-ещуку, что делать, и он получит огненную воду от белого человека».

37
Пьяный Лисенок с изумлением посмотрел на говорившего. То, что сакский юноша предаст своего отца, казалось ему невозможным, и все же, зная, как сильна его собственная любовь к спиртному и что он предаст нацию, чтобы получить его, его удивление улетучилось.

«Сделает ли это На-ше-ещук? Он может получить больше огненной воды, чем Маленький Лис, потому что он больше знает.

"Что мне делать?"

«Иди к белым людям и расскажи им обо всем, что делает Черный Ястреб, и мой брат очень разбогатеет».

— Это сделала Маленькая Лисица?

-- Он сделал, что мог, но многого не знал, -- ответил предатель. «На-ше-ещук был в вигваме отца своего и слышал его слова».

-- На-ше-ещук все сделает за огненную воду, -- сказал молодой вождь, садясь, казалось, пошатываясь. «Неужели белые люди дали все это за сообщение, которое принес им Маленькая Лисица?»

Поттаваттомия кивнул и снова приложился ртом к тростинке. Но в этот момент с лица На-ше-ещук исчезло выражение пьяной серьезности. Он вскочил на ноги, с выражением дикой ярости на смуглом лице и с рукой на топоре, и, как пьяный Лисёнок ни был, он увидел, что его обманули и что На-ше-ещук совершенно трезва. Он хотел бы схватиться за винтовку, но нога молодого Сака прочно уперлась в нее, и он не мог поднять ее, а угрожающее действие На-ше-ещук заставило его в тревоге отпрянуть.

«Пес — предатель!» — прошипел начальник. «Ты предал наш народ в руки врага и умрешь. Появляются Черный Ястреб, Напоп и Ва-бе-ке-жик.

Пока он говорил, трое вождей в сопровождении Уилла Джеквуда появились из кустов справа. Все лица были черными от ярости, и дикарь-предатель знал, что его гибель быстро приближается. Он бы бежал, но сильные руки На-ше-ещука и Напопа были на нем, и в мгновение ока его руки были связаны за спиной, а Черный Ястреб стоял, глядя на него твердым взглядом, в котором не было сострадания. в этом.

38
«Уши Черного Ястреба услышали слова, сказанные устами предателя. Отправляйтесь с ним в священный лес, а затем созовите воинов, чтобы они стали свидетелями его судьбы.

Напоп и На-ше-ещук оттащили его прочь, а Черный Ястреб издал сигнальный возглас, который быстро привел на место четверых дюжих индейцев, которые по команде Черного Ястреба закрепили бочонок и сделали нечто вроде люльки. крепких ветвей, отнесли спиртное в сторону священного леса, получив торжественное предупреждение не касаться им своей жизни. За ними шли оставшиеся вожди и Черный Ястреб, идя уединенной тропой через лес. Полчаса ходьбы привели их к глубокому ущелью посреди торжественного леса, где был воздвигнут своего рода грубый алтарь и где почти всегда проводились мистические церемонии их странной религии. Одинокое маленькое деревце с почерневшим стволом, место многих жертвоприношений, стояло посреди поляны, а там, обвитый зелеными лозами, стоял и ждал своей участи Лисенок.

Теперь индеец был достаточно трезв, ибо ничто так быстро не приводит в чувство человека, как бы он ни был одурманен выпивкой, как присутствие опасности. Его глаза метались от лица к лицу в поисках какого-нибудь признака снисходительности или жалости, но он ничего не нашел.

«Почему Черный Ястреб принес сюда Поттаваттомию?» он сказал. — Он не посмеет пролить кровь сына На-бо-лиша.

«На-бо-лиш был великим вождем, но его сын — собака», — сказал он. «Черный Ястреб не прольет своей крови и умрет смертью труса».

«Маленький лис знает, как умереть, если умрет, то должен», — гордо ответил индеец. «Он больше не будет говорить и посмеет, чтобы Черный Ястреб сделал все возможное».

Призыв раздался, и один за другим вожди и воины начали входить в священный лес. Все лица были омрачены, ибо они знали, что их призвали бы не в это место, а для того, чтобы стать свидетелями какой-то великой жертвы. Они бросили на пленника лишь один взгляд, а затем, один за другим, они уселись в большой круг и стали ждать прихода остальных. Менее чем через час после того, как 39 Маленького Лиса схватили, на поляне сидели пятьсот угрюмых воинов, а затем встал Черный Ястреб.

«Вожди и воины, — воскликнул он, — дети одного великого Отца, хотя племен у нас много, — слушайте Черного Ястреба. Он стареет, у него седые волосы, но он оплакивает горести бедного индейца. Когда-то все эти обширные охотничьи угодья, на которых белый человек выращивал свою кукурузу, были собственностью индейцев. Там он жил, там он умер, там он и похоронен. Сталь плуга белого человека среди костей, и он строит свой домик в деревнях, которые когда-то были нашими.

«Это должно очень огорчить индийца, и он должен сделать все возможное, чтобы помочь своему народу. Но есть и такие подлые, что за огненную воду белого человека готовы продать кости своих отцов. Сердце Черного Ястреба огорчается, что это так, потому что он любит индейца. Теперь, когда мы восстали за наши права и чтобы защитить наши когда-то счастливые дома, чистокровные индейцы готовы отдать нас в добычу белому человеку, чтобы они могли пить крепкую воду, которая сводит людей с ума.

«Посмотрите на этого человека. Он сын великого На-бо-лиша, Поттаваттомии. Когда-то он был мужчиной и могучим воином. Его нога была быстрой на тропе войны, а его рука была готова пролить кровь своих врагов. Белые люди пришли и принесли крепкую воду в деревни. Маленький Лис уже не был человеком, когда взял его в рот. Пусть говорит На-ше-ещук и расскажет воинам, что сделала Маленькая Лисица, а потом пусть говорят. Я сделал."

Он сел среди странного бормотания, и На-ше-эшук встала. Молодой вождь был хорошо известен своей строгой честностью, и их заверили, что он не станет лгать, чтобы спасти свою жизнь.

«Мой отец говорил хорошие слова. Маленький Лис продал нас белым людям за ружье, два одеяла и эту огненную воду, — ударил ногой по бочонку. «Из его собственных уст осудите его. Пусть он умрет».

Напоп встал.

«Я слышал слова, сорвавшиеся с уст Маленького Лисенка, и Сак сказал правду. Пусть Маленькая Лисица умрет, как собака».

40
«И я слышал это», — воскликнул Пророк. — Я — Ва-бе-ке-жик, Пророк. Он продал нас белым людям и заслуживает смерти. Теперь пусть говорят вожди и воины».

Среди прислушивавшихся воинов возникло внезапное движение. Они встали как один человек, и каждый голос выкрикнул торжественную фразу: «Он предатель; пусть умрет!»

— Вы — женщины, — яростно завопила Поттавоттами. «Делайте все возможное; Маленькая Лисица покажет тебе, как умирать.

— Хорошо, — сказал Черный Ястреб, слегка склонив голову. «Мы не будем отрицать, что Маленький Лис был большим храбрецом, но теперь он собака. Пусть начальники обойдут меня, и мы поговорим.

Они недолго совещались, а затем разошлись, и вожди ходили среди людей и отдавали приказы. Затем протяжный гудок Черного Ястреба призвал их в строй, и они стали кружить вокруг дерева, презрительно тыча пальцами в сторону пленника. Затем Черный Ястреб выступил вперед и обнажил грудь пленника, обнажая тотем своего племени.

«Смотрите, — сказал он, — у него на груди знак великого племени. Это не хорошо, и это должно быть удалено. Ва-бе-ке-жик, подойди и вырежи тотем из его плоти.

«Отсеките тотем великого племени», — кричали воины. «Он не имеет права носить его, кто собака. Отрежь это!»

Лицо Маленького Лисенка было искажено скорее яростью, чем страхом. Пьяный и бесполезный, каким бы он ни был, он был настоящим индейцем и остро чувствовал, что на него вот-вот нападет позор.

— Не смей делать из вождя собаку, — прошипел он. «Дайте мне пытки или дайте мне смерть. Нет ли у меня среди этого народа друга, который вонзил бы мне в грудь острый нож?»

«Есть ли у него друг среди воинов, который сделает это?» — сказал Черный Ястреб. «Пусть говорит».

Ни один голос не ответил, и выражение лица Маленького Лисенка сменилось с надежды на страх.

— У него нет друга, — воскликнул Черный Ястреб. «Наступай, Ва-бе-ке-жик; отрежьте тотем».

Это было сделано, и Маленький Лис, если бы он выжил, был навсегда изгнан из своего племени, и смерть была бы для него счастливым освобождением. 41 Тем временем на огонь поставили большой котел, в который налили бочонок рома, а рядом с ним сложили большое количество тыкв. Спирт начал пузыриться, и, набрав немного в тыкве, Черный Ястреб подошел и предложил его приговоренному.

— За это ты продал нас белым людям, Лисенок. Пей, теперь, когда я даю это тебе. Это тепло — это хорошо — это сделает вас сильнее».

Говоря это, он выплеснул содержимое тыквы на грудь обреченного человека, и Маленький Лис издал ужасающий крик, который с поразительной отчетливостью разнесся по всему лесу. Затем последовала ужасная сцена, когда индеец за индейцем хватали тыкву и выплескивали часть кипящего спирта на обнаженное тело предателя. Черный Уилл заткнул уши и отвернулся, чтобы не слышать мучительных зрелищ и звуков, которые представляла собой жертва. По натуре он был жестоким человеком, но обнаружил, что индейцы могут превзойти его в изощренности пыток. Наконец котел опустел, и жертва стояла, буквально переваренная, у костра, кусая губы, чтобы подавить вопли, которые возникали помимо его воли. Лица его суровых палачей не изменились, и они уже собирались приступить к новым видам пыток, когда между ними встал Черный Уилл.

«Стой, Черный Ястреб; отойди туда, Напоп. Этот парень заслуживает смерти. Но ты не будешь больше его мучить. Убей его и избавь от боли».

«Отойди в сторону, белый человек!» — воскликнул Напоп. «Почему ты встал между воинами и предателем?»

"Белый мужчина! Я сын Рыжей Птицы, Мешка, который умер в тюрьме для белых; и я говорю, что это не будет продолжаться. Ты убьешь его?

"Нет; пусть мучения продолжаются».

Черный Уилл резко развернулся, вытащил пистолет и выстрелил Маленькому Лису прямо в сердце. Каким бы кровавым ни было это деяние, это была милость по сравнению с пытками, уготованными предателю. Он вздрогнул, когда пуля пронзила его, выражение свирепой радости пробежало по его лицу, и голова его упала на грудь. На неподвижную фигуру Черной Воли налетел дикий бросок, но раздался звонкий голос Черного Ястреба, приказавший отступить.

42
«Не прикасайся к сыну Красной Птицы, чтобы не сделать себе врагом Черного Ястреба», — воскликнул он. «Сними тело и выбрось его в лесу, чтобы волки съели все, что осталось от предателя».

Дело было сделано, и хотя некоторые ворчали по поводу того, что их жертву лишили так рано, самые смелые из воинов были склонны похвалить дерзкий поступок Черной Воли, хотя в сложившихся обстоятельствах никто из них не осмелился бы на это. одинаковый. Тело было брошено на землю гнить, а воины возвращались обратно в деревню, когда разгоряченный бегун бросился в лес и встретил Черного Ястреба.

«Пусть смельчаки возьмут свои топоры, — воскликнул он. «Белые люди на марше».

— Ха, — воскликнул Черный Ястреб. — Они приходят с оружием?

— Придет майор Стилман со многими воинами, — ответил гонец.

— Посмотрим, друзья ли они, — сказал Черный Ястреб. «Если они придут с миром, это хорошо. Если они повредят волос одного из моих юношей, то все умрут».

Он послал пятерых молодых воинов с белым флагом, которые не вернулись. Позже в тот же день вышли еще трое и провели разведку в районе наступления белых людей. Их преследовали, и двое из них были убиты, это первая кровь, пролитая на войне. Третий сбежал и сообщил новости Черному Ястребу, и они выкопали топор и приготовились к войне.

ГЛАВА VI.
ПЕРВЫЙ УДАР.

Непредубежденные люди и мыслители всех стран должны признать, что война «черных ястребов» была вызвана жадностью белых. Не удовлетворившись изгнанием индейцев с лучшей части их земель, они продолжали упорно изгонять их из своих деревень вокруг Рок-Айленда. Их было бы меньше, чем людей, если бы они не сопротивлялись, но Черный Ястреб до последнего настаивал на том, что он не прольет кровь первым, и, как мы видели, первым убитым человеком был один из Черных... Банда Хоука, группа Стилмана.

Этот человек, казалось, мало знал об индийском характере и не обладал способностями руководить людьми. Он был заранее послан генералом Аткинсоном с приказом прочесать страну, выяснить положение индийских войск и действовать так, как, по-видимому, требовало его усмотрение. С ним был капитан Мелтон, и ему дважды приходилось упрекать его в том, как он продвигается по местности, благоприятной для засады. Отряд состоял из двухсот семидесяти всадников, марширующих беспорядочно, разбредающихся, где им вздумается, и стреляющих в любого заблудившегося индейца любого племени, которого они случайно встретили.

Когда появился флаг Black-Hawk, Стиллман приказал взять в плен носителей.

«Извините, майор Стиллман, — сказал Мелтон, услышав приказ. — Вы, конечно, не собираетесь сделать этих людей пленниками?

«Конечно, я знаю, сэр; займи свое место и не позволяй мне больше слышать.

— Ваши слова потребуют объяснения в другое время и в другом месте, мой добрый сэр, — сказал Мелтон. — Будьте так любезны, помните, что у меня не было приказа присоединиться к вам и что, если вы будете настаивать на таком поведении, я немедленно вас покину. Эти люди пришли к вам под сенью белого флага, и вы не имеете права брать их в плен».

— Вы займете свое место, капитан Мелтон? — взревел Стиллман. — Или я должен вас арестовать?

Мелтон больше ничего не сказал, но отступил назад во главе своего отряда, твердо решив оставить разгневанного майора, если он будет упорствовать в своем поведении.

Трое знаменосцев были отправлены в тыл под охраной, и отряд двинулся так же беспорядочно. Через некоторое время отставшие впереди заметили воинов, которые были посланы посмотреть, что сделали со знаменосцами, и были преследованы, и двое из них безжалостно расстреляны, остальные бежали, взяв на себя лес впереди. Едва он увидел эту жестокую и неуместную бойню, как молодой капитан 44 разведчиков позвал своих людей, и они выдвинулись из строя, повернулись лицом и двинулись обратно к реке.

Стилман, кипя от ярости, приказал своим людям остановиться и поскакал обратно.

— Что означает такое поведение, капитан Мелтон? — прошипел он с пеной изо рта. — Как вы смеете отделять свою команду без приказа?

— Если вы думаете, что в вашей разношёрстной команде достаточно людей, чтобы остановить нас, вам лучше попробовать, майор Стилман, — хладнокровно сказал Мелтон. — Я, например, не одобряю убийства, как это делаете вы.

— Убийство, сэр?

«Убийство — это слово. Эти саки не причинили вреда, только что убитые вашими людьми, и даже не пустили в ход свое оружие, когда ваши негодяи набросились на них. Идите своей дорогой, сэр; Я не пройду с тобой ни фута дальше».

-- По возвращении я отдам вас под военный трибунал, сэр, -- воскликнул Стиллман.

"Очень хорошо; Я воспользуюсь случаем, чтобы сказать суду некоторые вещи, не в вашу пользу. Хорошего дня, сэр. Но, ради безопасности ваших людей, я прошу вас призвать отставших, маршировать более организованно и хорошенько выбить кусты, прежде чем войти. Внимание, разведчики! вперед."

И компактное тельце умчалось прочь с убийственной скоростью, оставив майора Стилмана наедине с собой.

Стиллман некоторое время колебался, прежде чем двинуться вперед, так как знал, что дезертирство капитана Мелтона было для него большой потерей. Пока он сомневался, люди, убившие двух индейцев, галопом вернулись и объявили, что индейцы находятся прямо за ручьем Сайкамор и в некотором количестве. Теперь в лагере белых царил беспорядок. Некоторые из тех, кто спешился, вскочили в седла, и с дикими криками беспорядочная банда помчалась вперед во главе с только что вошедшими людьми. Черный Ястреб не предполагал, что Стиллман намеревался напасть на него, и большая часть на другой стороне села; всего под командованием великого вождя было только сорок человек, когда люди Стилмена галопом подъехали к ним, растянувшись по равнине, человек за человеком, в зависимости от скорости их лошадей, и таким образом пересекли ручей. Черный Ястреб не надеялся, что они таким образом станут для него добычей, и быстро организовал засаду.

Когда половина отряда пересекла ручей и в беспорядке собралась на берегу, а остальные с трудом поднялись, одни перешли ручей, а другие еще на равнине за ним, боевой клич саков возвестил о наступлении, и со всех сторон стороны воины обрушились на врага. Посыпался один испепеляющий залп, усыпавший землю мертвыми и умирающими телами, и в тот же момент была произведена атака, и нож и топорик сделали свое бесшумное, но смертоносное дело, прежде чем обреченные люди успели поднять руку. Чтобы показать крайнюю глупость, с которой было предпринято наступление, достаточно сказать, что воинственный майор вообще никогда не участвовал в бою, так быстро силы, переправившиеся через ручей, были уничтожены яростной атакой Черного Ястреба.

Крик был: «Сатана возьми самого заднего». Едва дождавшись приказа Стиллмана отступить, они сломались и побежали во всех направлениях, каждый сам за себя, стегая своих лошадей, чтобы выбраться из страшной путаницы, в которую их загнало их собственное безрассудное поведение.

Таким образом, в одной отчаянной атаке сорок индейцев обратили в бегство двести семьдесят белых людей! Это не дискредитация Запада, ибо люди из отряда Стиллмана под командованием другого лидера посмеялись бы над усилиями отряда Сак. Они вошли в Диксон-Ферри так же, как покинули Сайкамор-Крик, по одному, и потери постепенно сократились с семидесяти до одной четверти от общего числа.

Тревога разнеслась по земле, и небольшой отряд сакских воинов превратился в армию. Однако работа была сделана, и на границе должна была разыграться сцена крови и смерти.

Капитан Мелтон поехал обратно в поселение, оставив Стиллмана, но не успел уйти далеко, как летучие люди из отряда героев начали догонять его. Увидев, что война началась всерьез, он обернулся и приготовился встретить их, как мог, ничего не зная о небольшом отряде Черного Ястреба. Прождав всю ночь каких-нибудь признаков преследования индейцев, а так как их не последовало, он снял 46 человек и прибыл в поселение через несколько часов после прибытия Стиллмана, который наполнял уши жителей рассказами о трусливом поведении индейцев. капитан.

Капитан быстро уладил дело, и только потому, что у него были более важные дела, он последовал бы за Стиллманом в лагерь Аткинсона, куда он направил свои шаги. Взяв с собой десять своих людей, он поскакал вверх по реке к резиденции мистера Уэскотта, но когда он приблизился, то повсюду обнаружил свидетельства присутствия эсминца, а когда он пересек холм, то увидел, что его ужас, что прошлой ночью на каюту напали. Вне себя от страха, он ворвался в сломанную дверь и обнаружил, что все в беспорядке, и разбросанные тут и там различные кусочки индийского наряда, бусы и тому подобное, которые без сомнения сказали ему, кто сделал эту работу.

— Индейцы, — сказал один из мужчин. «Боже мой, капитан, они убиты!»

Они осмотрели дом повсюду, но не нашли ни следа семьи. На полу возле входа виднелась лужица свежей крови, которая выглядела так, будто ее пролили прошлой ночью, и Мелтон посмотрел на нее с содроганием.

"Где они?" он застонал. «Кто учинил это разорение?»

-- Так всегда бывает на войне с индейцами, -- сказал его лейтенант. «Какая-то группа индейцев, собиравшаяся присоединиться к Черному Ястребу, бросилась на них, прежде чем они успели выстрелить».

— Кто-то пострадал, — сказал Мелтон. «Ха! что у тебя там, Крис?

Один из мужчин выступил вперед, держа в руке тяжелый нож, оторванный от острия примерно на три дюйма. На рукояти оружия было грубо выгравировано имя «Р. Гаррет.

-- Значит, здесь был Дик Гаррет, -- сказал Мелтон, побледнев. «И если он забрал Сэди Уэскотт, это сделано для Блэк Уилла. Ой! небеса, что нам делать?»

— Подожди, — раздался слабый голос из-под их ног. «Помогите мне выбраться из этого, и я дам вам знать».

— Кто-то в подвале, — сказал Мелтон. — Подними ловушку и выпусти его.

47
Люк был открыт, и Куни Джо, окровавленный и ужасный, появился у подножия лестницы. Дюжина рук была протянута, чтобы помочь ему подняться, и он сидел на одном из табуретов, задыхаясь.

— Что это, Джо? — сказал Мелтон. «Говори, человек; разве ты не видишь, что меня мучают, пока я не узнаю худшего?»

— Хуже всего то, что прошлой ночью на нас напала группа красных негров во главе с Диком Гарреттом и взяла в плен мистера Уэскотта и девушек. Я подрался с Диком Гарретом, и один из этих мерзких красных ударил меня топором по голове, и я упал в подвал. Я не знаю, что их прогнало, но они не спустились поднять мне шерсть, а я был слишком слаб, чтобы выбраться без посторонней помощи.

— Ты не знаешь, куда они пошли?

«Разве я не говорю вам, что они выбили из меня жизнь начисто, первоклашка? Я не совсем пришел в себя, пока не услышал, как ты говоришь. — Не прошло и двух часов, как они ушли.

«Сколько было под началом Дика Гаррета?»

— Меббе двадцать, самая уродливая на вид масса белых, выкрашенных в красный цвет, которые вы когда-либо видели в своей жизни. Я разорюсь, если они не испортят зеркало, шутя заглянув в него; чертовски много хулиганов!

— Мы должны следовать за ними, — прошипел Мелтон сквозь стиснутые зубы. — Я вырву девушку из их рук, если мне придется следовать за ними в деревню Черного Ястреба.

"Глянь сюда; «Блэк-Хок» ничего с этим не делает. Эти мерзавцы унесли с собой его дротик, но она испортила одного чувака, уж точно живи. Он выстрелил из лука навылет.

— Она смелая девушка, Джо. О, как мне жаль, что ты ранен».

«Держись крепче; ты не пойдешь без меня, ты знаешь. Один из ваших парней промоет этот порез и наложит на него лейкопластырь, и мы справимся. Я иду, держу пари.

— Боюсь, вы недостаточно сильны.

«Ты будь бабушкой! Видишь ли, у меня появилось какое-то хихиканье после этой инджинской девчонки, и я буду в ударе, если не помогу ей.

В своей пограничной жизни Мелтон приобрел некоторые познания в хирургии, и он промыл и перевязал рану так, как позволяли ограниченные удобства в его распоряжении. Сделав это, Куни Джо поднялся, хотя и несколько «слабый и шатающийся», по его собственному выражению, и был готов «бороться или бежать», как того потребуют обстоятельства.

«Послушайте, калеки, — сказал он. — Этот тупорылый сукин сын Дик Гаррет — целая команда боссов, готов поспорить. Он будет драться, он будет, пока зубы не сойдутся во плоти. О, вы держите пари, что он на нем, сейчас. Он может стрелять, и когда мы преследуем его, мы не выслеживаем Сакса, так что берегитесь грома.

-- И он в союзе с Черным Уиллом, и у этого негодяя на побегушках целая сотня головорезов, -- сказал Мелтон. «У нас никогда не было бы никаких проблем с индейцами, если бы не люди его почки».

«Теперь шлейф шерсти», — сказал Куни Джо. «Стойте в сторонке, твари, и дайте старику поработать! У меня непревзойденная отметка, меховой Дик носит самые большие мокасины среди мужчин на Северо-Западе. Оглянись вокруг, могучий прыть, и если ты найдешь след, похожий на молодое каноэ, это копыта Дика Гаррета.

След был быстро найден и привел на север. Они быстро последовали за ним, Куни Джо слегка согнулся в седле и не спускал глаз с тропы, в то время как остальные следовали за ней, держась достаточно далеко, чтобы не нарушать тропу. Пройдя почти две мили, тропа внезапно кончилась на берегу Отца Вод, и они поняли, что негодяи вышли к ручью.

«Ну разве это не мерзко; Разве не достаточно заставить человека поднять руку на его почтенного предка? — взревел Джо. — Они взяли воду, они хев. Здесь; пришлите обратно двух человек с лошадьми, мех нам нужно копыта.

Этот план был принят, и двое мужчин вернулись с лошадьми, в то время как остальные искали в камышах и после некоторых хлопот нашли две спрятанные грубые землянки, в которых, совершив два перехода, они пересекли большую реку. Здесь они рассеялись и стали искать утерянный след, все еще ведомый тяжелым копытом Дика Гаррета.

-- Ах, какой же он пизен, этот Дик! — прорычал Куни Джо. — Знаете, это просто его природная скованность. Он боится, что я люблю ездить верхом, и он сделал это, чтобы быть злым. Для него естественно подлость. Вот, пожалуйста; Давайте, мальчики!"

49
Он пошел по восстановленной тропе, как будто и не было перерыва, и группа двинулась дальше по равнине. Это были испытанные люди, которые следовали за капитаном Мелтоном в течение многих часов опасности, но даже их сердца сильно подскочили, когда они ринулись в индейскую страну, чтобы, возможно, никогда не вернуться.

ГЛАВА VII.
ЗА БОРТ.

Удивление обитателей бревенчатой хижины у реки было внезапным и полным, когда в поздний час дом окружила пестрая группа во главе с человеком, который, несмотря на свою раскраску и перья, не мог спрятаться от столь остроумный разведчик, как Сэмюэл Уэскотт, что он был замаскированным белым человеком. Натиск был настолько внезапным, что они были сбиты с ног прежде, чем успели достать свое оружие, и пленных сразу же посадили на лошадей, и банда быстро помчалась вверх по течению. Мистер Уэскотт был ранен, но, несмотря на это, свирепый белый вождь подгонял его, угрожая острием ножа, если он запнется или отвернется. Они подошли к реке, когда, ко всеобщему удивлению, от западного берега выскочила плоскодонка и направилась к восточному берегу. Мужчины, которые держали шесты, были либо белыми, либо демонстрировали удивительные способности к плаванию на плоской лодке, что редко можно ожидать от индейца, не любящего ручной труд. Носовая часть равнины заскрежетала о низкий берег, когда группа поднялась на борт, лошади и все такое, и они столкнулись с потоком.

— Эта лодка принадлежала отцу капитана Хьюза, — прошептала Сэди. «Возможно ли, что эти негодяи убили его и его команду?»

-- Он должен был приехать несколько дней назад, -- сказал мистер Уэскотт беспокойным тоном. — Боюсь, что старый добрый человек действительно пал. Будьте осторожны, что вы говорите, потому что эти негодяи понимают каждое ваше слово».

50
В этот момент вождь подошел и схватил мистера Уэскотта за раненую руку, заставив его издать тихий крик боли, а кровь хлынула из-под его руки.

— Не шептаться, — прошипел он, сразу отбросив свои предполагаемые индейские привычки. «Я не ребенок, Сэм Вескотт, а лесная птица, ревущий из Миссисипи, и я могу лизать вселенскую землю в полете».

«Дик Гаррет!» воскликнул Вескотт, тоном удивления. "Я так и думал."

— Ты знаешь меня, да? сказал Дик, с видом бравады. — Ладно, сквер, для тебя это все пустяки, потому что Дик Гаррет не оставит в живых ни одного человека, который знает, что носит одежду инджинов. Поднимите веревки и подергайте этого парня пару раз, ребята.

— Что ты собираешься делать? воскликнул Вескотт, борясь. «Руки прочь, негодяи!»

«Свяжите его крепче, мальчики», — ответил Дик Гаррет с дьявольским ликованием. — Я научу этого ругательства быть таким резким, прежде чем покончу с ним. Итак, Сэм Уэскотт, если у вас есть о чем помолиться, молитесь побыстрее, а то вы попадете за борт, когда мы доберемся до той коряги в реке.

«Вы не можете это иметь в виду, — сказал Уэскотт. — Такое хладнокровное и ничем не спровоцированное убийство…

— О, дайте нам отдохнуть, или я заткну вам рот, — ответил Дик Гаррет. «Дело человека более или менее в мире не собирается потрясти его до конца, вы держите пари, и когда я говорю, что вы должны пойти ко дну, тогда вы идете».

-- Так будь по-твоему, кровожадный негодяй, -- воскликнул храбрец, гордо выпрямляясь. «Я не буду умолять о своей жизни у таких, как ты, и готов умереть, если мое время пришло, так же храбро, как и другой. Делай все возможное».

К этому времени Сэди начала понимать опасность, в которой находился ее отец, и хотела бы прийти к нему, но ее заставил отступить один из грубых мужчин, одетых в индейскую одежду, но не умевших скрывать некую развязность плоской лодочки. который предал его.

— Он громко кукарекает, мальчики, не так ли? сказал Гаррет; «Очень громко для птицы своего полета, которой осталось жить всего три миннита. Держите девушку подальше; у нее еще нет права умирать.

51
«Отпусти меня к моему отцу», — умоляла Сэди. — О, сэр, вы не убьете его за одно опрометчивое слово?

— Думаю, что да, — ответил Гаррет так же спокойно и спокойно, как если бы речь шла о каком-то обычном событии. «Человек должен уйти. Я не афиширую себя святым, и когда человек бежит против меня и называет меня убийцей, я думаю, ему пора сдавать свои фишки. Я миролюбивый человек, мне либо мир, либо драка».

Этот странный человек был ужасно серьезен. Человеческая жизнь была для него бесценной вещью — мы можем потерять ее сегодня или завтра, а могли бы прожить сто лет — мелочью, которую нельзя считать. У него не было возражений против убийства человека, и если он каким-либо образом встал у него на пути, его обязанностью было отстранить его.

Они приближались к коряге, и отчаянный хотел было приказать бросить пленника в воду, как вдруг лодочников отшвырнуло в сторону, и Миннеоба, держа в руке лук, метнулась вперед и нацелила стрелу ему в грудь.

«Послушай, белый человек, — воскликнула она, — Миннеоба — дочь Черного Ястреба, и она не может лгать; если ты причинишь вред доброму белому человеку, я пошлю стрелу тебе в сердце».

— Почему ты, кошка! — прошипел Дик Гаррет, повернувшись к ней с дьявольским взглядом. «Уйди с дороги».

Но Миннеоба не слушалась его. Это был второй раз, когда она обнаружила, что ее стрела эффективна, и это оказало некоторое влияние на человека, который «желал мира или битвы». Хотя он был полон безумной ненависти, он знал, что она может хорошо метнуть стрелу, потому что видел, как ее мастерство проверялось в индийских городах.

«Что, черт возьми, заставило меня взять эту кошку на борт?» — произнес он. «Лучше оставить ее далеко, чтобы найти дорогу в деревню как можно лучше. Слушай, Миннеоба, — добавил он вслух. — Ты знаешь, что я не хотел бы причинить тебе зла, но ты должен уйти с дороги.

— Нет, — ответила Миннеоба, топнув ногой. «Миннеоба не сдвинется с места, и если Гаррет причинит зло доброму белому человеку, он умрет».

«Теперь, моя девочка, будьте осторожны, пожалуйста; Мне придется принять меры, которые вам не понравятся, если вы не уйдете с дороги.

52
— Миннеоба будет стрелять, — ответила девушка, сверкая глазами, все еще направляя стрелу ему в грудь. Гаррет кивнул одному из своих людей, и пока лидер увещевал ее, он подкрался сзади и внезапно схватил ее за руку в крепком сжатии. С криком гнева девушка поймала стрелу высвобожденной рукой и вонзила ее в руку своего похитителя, который отпустил ее с клятвой, но прежде чем она успела нанести новый удар, Гаррет уже держал ее в своих руках.

— Итак, ребята! воскликнул он. «Я крепко удержу эту красавицу, и если она будет сопротивляться, я возьму дань с ее губ».

«Перестань сопротивляться, Миннеоба, — сказал мистер Уэскотт. — Ты только подвергаешь себя новому унижению, не имея возможности помочь мне. Я готов встретить свою судьбу, хотя она и тяжела, но мне больно думать, что я погибну от рук белых людей. Сэди, прощай, прощай, мое дорогое дитя. Все, что у меня есть, принадлежит тебе и твоей дорогой маме. Слава богу, что она хотя бы отсутствовала, когда пришелся этот удар».

«Я не могу видеть, как ты умираешь», — рыдала она. «О, Ричард Гаррет, ничто не побудит вас поступать правильно?»

— Это зависит от того, что ты называешь правильным. Теперь вы не считаете правильным обыграть человека в картине или бильярде, или обшарить его карман, или взломать банк. Теперь да, так что мы, кажется, не договоримся, как бы вы это не исправили, так что я думаю, мы можем закончить это прямо сейчас. Бросьте его, мальчики.

— Это кажется неправильным, — сказал грубый молодой человек, помогавший вернуться Сэди. «Почему бы не спрятаться от него, а потом выпустить, босс?»

— Потому что он знает, что я ношу инджинскую маскировку. Тебе хорошо, что он не знает, но я не так уж легко подхожу. Бросай его, говорю я, и не произношу ни слова.

Они подняли связанного человека и бросили его через перила, а Сэди с диким воплем упала без чувств в объятия человека, который ее держал. Он осторожно опустил ее и прыгнул на гаке, и его тело ударилось о воду почти сразу же, как и тело мистера Уэскотта, который не мог удержаться.

«Вернись сюда, прирожденный дурак, — кричал Дик Гаррет. — Как ты думаешь, что скажет Кэп, когда услышит, как ты ведешь себя?

-- Отправляйтесь в... -- сказал грубый, но добродушный малый, назвав местность, вообще не пользующуюся спросом у человечества. «Я собираюсь спасти этого человека».

-- Тогда, -- прошипел Дик Гаррет, -- оставайтесь с ним; вставьте в свои полюса, мальчики. Том не хочет подниматься на борт».

К этому времени человек схватил беспомощное тело Уэскотта и своим складным ножом сумел разрезать путы на его руках и ногах, и Уэскотт сразу же начал плыть, но сначала слабо, и дьявольский приказ отчаянного у лидера звенело в ушах, и они увидели, как лодка медленно удаляется, оставляя их одних на широкой реке.

— Мы закончили, незнакомец, — сказал человек по имени Том. — Я сделал все, что мог, но он убежал от нас.

— Вы можете доплыть до берега, — сказал мистер Уэскотт, заметив, с какой легкостью этот человек держится.

"Я считаю."

— Тогда сделай это и предоставь меня моей судьбе, — ответил Уэскотт. — Ты и так слишком сильно рисковал ради меня.

— Когда я таким образом бросаю человека, я думаю, тебе лучше объехать с веревкой и повесить меня. Это меня устроит в первую очередь. Пусть течение возьмет квадрат; я думаю, мы где-нибудь найдем, и когда мы это сделаем, и я не выйду на след этого Дика Гаррета, разве я не заставлю его выть!

Пока он говорил, двое мужчин двигались по диагонали с течением, причем более сильный оказывал всю возможную поддержку своему раненому товарищу. Но берег казался далеким, и Уэскотт чувствовал, что не может идти дальше.

— Спасайся, — выдохнул он. «Моя рана снова открылась, и я теряю силы».

— Я не буду этого делать, — ответил Том сквозь стиснутые зубы. «Подожди немного; Я тебя еще спасу.

«Надежды нет, — ответил Уэскотт. «Отомсти за меня, если сможешь, и спаси мою дочь от этого злодея. Так вы окажете мне большую услугу, чем если останетесь со мной сейчас.

В этот момент волна сильно обрушилась и похоронила динамик под водой. Том греб взад и вперед, тщетно разыскивая его, потому что вода забрала свою добычу, и, набравшись сил, молодой человек решительно поплыл к берегу, которого достиг почти в изнеможении. Затем он побежал вдоль берега в поисках каких-нибудь следов Уэскотта, но тщетно. Поверхность реки была чистой.

ГЛАВА VIII.
РАЗВЕДЧИК МЕЛТОНА — ДРАКА БУШЕЙ.

Том Бэнтри был лодочником с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы держать шест, и теперь впервые задумался, как далеко он зашел по пути греха. Он сознавал, что уже совершил множество злодеяний, но на его душе не было пятна крови, и, хотя он был предан своему подлому товарищу, он не мог безропотно стоять в стороне и наблюдать за убийством такого хорошего человека, как Сэмюэл Вескотт. Но его добрые намерения сошли на нет, и храбрец был мертв.

Лодочник поднялся и огляделся, зловещий свет осветил его темное лицо. -- Они научили меня злу, эти проклятые, -- пробормотал он. «Я хотел сделать из себя человека, но они испортили меня, и теперь они убили самого хорошего человека, который когда-либо ходил по земле. Я запомню это против тебя, старик Гаррет.

Он буквально вымотался, упал на траву и проспал до утра. Наконец он проснулся и пошел освеженный, только чтобы обнаружить, что группа белых людей была на противоположном берегу, и с его краской на нем, Том знал, что будет далеко небезопасно встретить их, и он крался прочь, держась под прикрываясь кустами, а затем обогнули кусты, намереваясь пересечь им дорогу и выяснить, кто они такие. Когда он полз вперед с этим намерением, он услышал легкий шорох в кустах впереди, и длинная змеевидная голова Напопа показалась над кустами, сигнализируя ему отступить. Он так и сделал, невольно опустив руку на свой нож, который не потерял во время прошлой ночной борьбы в ручье, когда вспомнил, что Напоп считал всю свою компанию друзьями и что он все еще носил одежду индейца. Он отступил, и в следующий момент к нему присоединился Напоп.

«Белые псы приходят, — сказал он свирепым тоном, — и сердце вождя велико в груди его. Они умрут без знания».

"Кто они?" — спросил Том.

«Они белые, и они не друзья Джеквуда, сына Красной Птицы. Где твой пистолет, брат мой?

— Я потерял его прошлой ночью, — ответил Том, немного смущенный. «Позвольте мне выглянуть и посмотреть, какие белые люди приходят».

Он подошел к опушке леса, выглянул наружу и увидел группу белых, торопливо двигавшуюся по равнине. Первым среди них был человек, которого он хорошо знал несколько лет назад, Куни Джо, а за ним шел капитан Мелтон и его доблестные люди, и в голове Тома Бэнтри мелькнуло, что они преследуют Дика Гаррета. Сердце его остановилось, потому что, оглядываясь назад, он увидел пятьдесят крепких саков, вооруженных до зубов, лежащих под кустами в ожидании прихода ненавистных белых людей. Двадцать четыре часа назад Том Бэнтри был бы в восторге от этого, но теперь он изменился и ломал голову над способами и средствами, чтобы ознакомить их с засадой перед ними, не причиняя вреда себе.

Напоп махнул рукой, и, как по волшебству, все воины исчезли, и на сцену воцарилась тишина, подобная смерти. Белые быстро приближались, не подозревая об опасности, и прошли через первые кусты, когда с удивлением услышали внезапный треск и крик удивления и гнева. Грохот исходил от Тома Бэнтри, которому удалось с громким шумом упасть, в то же время издав крик, который напугал белых рейнджеров.

«Дерево, мальчики!» — завопил Куни Джо. «Дерево и бой. Инджинс тар, большой роговой ложкой.

Люди, следовавшие за Куни Джо, были первоклассными индейскими бойцами, и едва отдали приказ, как каждый человек укрылся за деревом и приготовил винтовку к бою. Это было сделано не сразу, потому что перья дикарей начали показываться над кустами, и было произведено несколько выстрелов, пока воинам не приказали вести огонь.

56
«Что ищут белые люди?» — воскликнул Напоп. «Они были избиты один раз; мы должны победить их снова?

— Это Напоп, — воскликнул Куни Джо. «Я знаю старого мерзавца, и он может драться, если он инджин; но мы слизнем его с мокасин. Скажи, Инджин, тебе лучше расчистить дорогу; теперь вам не с кем драться.

«Напоп не ищет скальпы белых людей», — воскликнул индеец. «Если ему принесут скальпы, он возьмет их, но он не жаждет крови. Пусть капитан Мелтон повернет назад и переправится через реку.

«Путь должен быть свободен, чтобы я мог пройти», — ответил Мелтон. «Топор был выкопан, и его острие было обращено против женщин и детей, а хорошего белого человека Уэскотта с дочерью унесли, и мы думаем, что саки знают, где они».

-- Саки не знают, -- с гордостью ответил Напоп. — Белый человек принимает нас за меномони или за чиппева? Саки — люди, а не собаки; они не воюют против женщин и детей».

«Напоп — храбрый человек, и он не станет лгать, чтобы спасти свою жизнь», — сказал Мелтон. «Давайте пройдем безопасно, и тогда не прольется кровь, потому что мы ищем только тех, кто похитил храбреца Уэскотта и его ребенка».

— Мой брат должен вернуться, — ответил вождь. «Для белых солдат нет пути через индейскую страну, пока не будет заключен мир; но если добрый белый человек и его ребенок находятся здесь, их примут, и им не причинят никакого вреда, если Напоп сможет оказать им помощь. Но Мелтон должен взять своих воинов и вернуться к своему народу.

— Мы не повернем назад, — сердито ответил Мелтон, — если не возьмем с собой друзей, которых ищем. Пусть Напоп расчистит путь, или мы попробуем продолжить без его разрешения.

— Белые люди найдут на пути ножи и топоры, — мрачно ответил вождь. «Вернись, как пришел, и все будет хорошо; откажитесь, и вы обнаружите, что мои молодые люди вооружены ружьями».

— Мне это не нравится, — прошептал Куни Джо на ухо Мелтону. — У них в два раза больше воинов, чем у нас, и шансы на бой хорошие. Я никогда не люблю отступать, но я не знаю, но это самый безопасный план.

57
«Это не годится, — сказал Мелтон. «Эти негодяи станут слишком наглыми, если им будут позволять слишком много по-своему. Должна быть драка, и сразу, и мальчики должны сделать все возможное. Я слишком хорошо их знаю, чтобы думать, что они отступят за удвоенное количество саков.

— Что говорит мой брат? — воскликнул Напоп.

"Драться." — ответил Мелтон. «Мы продолжим». Напоп немедленно скрылся, и едва он успел это сделать, как пуля просвистела над ухом молодого разведчика, когда он поспешно взобрался на дерево. Теперь битва началась в истинно индейском стиле, саки заставляли драться и бегать от дерева к дереву, чтобы приблизиться к своим врагам. Но они нашли отряд, отличный от того, с которым сражались на Сикамор-Крик. У каждой пули была своя заготовка. Показывал ли индеец руку или ногу из-за своего убежища, это сразу же служило признаком меткого удара. Люди, следовавшие за Мелтоном, жили винтовкой и вряд ли могли легко промахнуться, в то время как индейцы были заведомо плохими стрелками, не имевшими терпения, чтобы совершенствоваться в обращении с винтовкой.

Кроме того, оружие, которое они несли, было не самого лучшего качества, поскольку оно было доставлено торговцами вопреки закону, а их порох был «контрактным», и ему разрешалось гореть только на медленном огне. Но их количество сделало положение небольшого отряда Мелтона явно небезопасным, и они начали приближаться со всех сторон, и Мелтон каждую минуту ожидал атаки с топором и ножом, самым страшным оружием в руках индейцев. Но непоколебимая доблесть разведчиков внушала дикарям уважение к ним, и они сражались осторожно, время от времени теряя человека и нанося мало урона противнику.

— Они скоро атакуют, мальчики, — прошептал Куни Джо. «Передайте по линии, чтобы заряд был готов к атаке. Не упускай шанс».

Винтовки были готовы, когда Напоп отдал приказ, и по его сигналу они выскочили, как тигры, размахивая в воздухе своим ярким оружием.

Это был момент для пограничных стрелков, и каждый выбрал своего человека и выстрелил, и каждая пуля нашла цель. Предполагая, что винтовки пусты, саки ринулись дальше, но ошиблись, ибо поднялись еще десять стрелков, и головы нападавших, казалось, растаяли под их огнем. Это было больше, чем выносливость индейцев, и они снова зарылись в кусты, несмотря на яростные приказы Напопа, который, хотя и был тяжело ранен в плечо, подгонял людей.

Его умело поддержала На-ше-ещук, которая также была легко ранена.

— Молодцы, ребята, — воскликнул Меллон. «Молодцы, стрелки; Во всяком случае, на этот раз у них нет Сикамор-Крик, чем они могли бы похвастаться.

Напоп собрал своих людей под прикрытием кустов, но его сердце было полно гнева против доблестной группы разведчиков, которых он ожидал смести с пути в этой стремительной атаке. Помимо этого, более трети его людей были выведены из строя, а еще несколько частично выведены из строя. Разбуженные бранью двух вождей, они снова начали продвигаться вперед, но уже более осторожно, скользя от дерева к дереву с большой осторожностью и стараясь при этом как можно меньше подвергаться опасности. Но стрелки успели нанести им новый урон, прежде чем они подошли на приличную дистанцию атаки. Напоп разделил свои силы на три части, отправив по небольшому отряду на каждый фланг белых войск, и Мельтон был вынужден выделить восемь человек, по четыре на каждом фланге, чтобы отбиваться от этих докучливых фланговых отрядов. Таким образом, в его основных силах осталось всего двенадцать человек, противостоящих более чем тридцати решительным воинам, жаждущим крови тех, кто убил так много их друзей.

-- Мы попали в передрягу, Кэп, -- сказал Куни Джо, стоя спиной к дереву и глядя на заправку ружья. — Но это только один способ — пробиться наружу. Мы слизываем их, если больше не приходит; вот чего я боюсь».

В этот момент начался рывок, и, как и раньше, белые разделили огонь, чтобы дать индейцам два залпа, прежде чем они достигнут деревьев, а затем с криками, которые соперничали с криками индейцев, выстроились в линию среди индейцев. деревья и отбивали дикарей ножом, топором и дубинкой. Это было отчаянное дело, пока оно продолжалось, и дикая доблесть разведывательного отряда преобладала, и они шаг за шагом отбрасывали индейцев, когда подбежал один из людей, посланных на правый фланг.

— Группа инджинов идет по равнине, бегом, Кэп, — сообщил он. — Я думаю, нам лучше уйти.

— Легче сказать, чем сделать, — сказал капитан, отражая удар своим тяжелым ножом. — Стреляй в этого парня, Эд.

Пограничник поднес винтовку к плечу, и дикарь упал, простреленный сердцем.

— Индейцы с флангов отступили, Эд? — спросил Мелтон, выстрелив из пистолета в дикаря, который замахивался топором для броска, и дикарь упал.

— Нет, еще не все ушли, — ответил мужчина, хладнокровно перезаряжая разряженную винтовку. «Думаю, нам лучше позвать людей и прорваться сквозь этих красных дьяволов, пока другие не подошли».

Сигнальный свисток, хорошо известный «веселым людям» Мелтона, собрал всех с фланга, и с победными криками все бросились на сломленное и деморализованное тело Сакса. Они храбро сражались, но их мужество не устояло перед нападением, и они сломались и бежали во всех направлениях через лес, преследуемые победившими белыми, которые хотели только углубиться в лес, чтобы избежать приближающихся сил. их тыл. Они бы не сделали этого, если бы знали, что Дик Гарретт и его группа привели в плен Сэди Уэскотт, которую Миннеоба не оставит.

Разведчики из партии Напопа, обнаружив приход переодетых белых и известив вождя, поспешил им навстречу и вздрогнул, увидев, кого они держат в плену.

«Ха!» воскликнул он. — Значит, это мой брат ударил по вигваму Уэскотта и взял его в плен?

— Да, — сказал Гаррет. «Видите ли, наш босс, Уилл Джеквуд, хотел эту девушку и послал меня за ней».

— Где сейчас Уэскотт? — спросил Напоп.

— Ну, — сказал Гаррет, колеблясь, — он ушел ко дну; вот что с ним».

-- Пусть мой брат говорит яснее, -- сказал вождь. «Что стало с Уэскоттом, добрым белым человеком?»

-- Его убили, -- быстро ответила Сэди, шагнув вперед. — Вождь, вы знаете, кем он был, и что он никогда добровольно не причинял вреда индейцам. Ты также знаешь, что, когда толпа в деревне напала на Черного Ястреба и на тебя, он пришел тебе на помощь и помог сбежать. Он был зверски убит этим подлым негодяем Гарретом.

— Думаю, девушка лжет, — угрюмо сказал Гаррет. «Смотрите сюда, вождь; в вашем племени считается, что женщинам лучше, если у них слишком много языка?

— Мой брат должен дать слово Дикой Розе, — ответил Напоп. «Когда саки приходят голодные и томимые жаждой в жилище ее отца, она всегда готова накормить их и напоить; когда они устали, а ночной воздух холоден, всегда есть теплое место у костра, чтобы расстелить одеяло. Дитя Уэскотта должно быть разрешено говорить.

— А теперь послушайте, шеф, — сказал Гаррет все тем же свирепым тоном. «Вряд ли я спущусь к вам или любому другому человеку на земле. Если Уэскотта убили, он был моим пленником, и я имел право делать с ним все, что захочу. У вас есть что возразить против этого?

Напоп медленно склонил голову, как бы признавая справедливость замечания. Индейцы так же мало ценили жизнь этого человека, как и Гаррет, и Напопу скорее нравился его наглый тон.

«Напоп, — воскликнула Сэди, — я хочу, чтобы ты меня выслушал. Этот злодей сбросил моего отца в воду с плоскодонки, и с тех пор его никто не видел. Неужели ты увидишь, как убивают хорошего человека, и откажешься отомстить за него?»

Напоп, очевидно, был встревожен, так как именно сейчас ему нужна была помощь Гаррета и его людей, и он не хотел его рассердить.

— Мы поговорим об этом в другой раз, Дикая Роза. А пока отдохните спокойно с Миннеобой, дочерью Черного Ястреба, пока мы делаем работу людей. Гаррет, ты знаешь, что Громкая Буря здесь, и он побил людей Напопа и многих убил?

«Громкая буря; Вы имеете в виду капитана Мелтона?

"Да; он здесь, с белым охотником Джо и множеством воинов. Напоп не успокоится, пока мы не получим его скальп».

«Куни Джо! Да ведь я вчера вечером лизнул его, и любой порядочный человек должен был бы навсегда успокоиться.

61
— Он жив и сражается, как сак, — ответил Напоп. — Они в лесу, и мы должны проследить за ними и снять с них скальпы.

— Готов поспорить, что он меня изнасиловал, — пробормотал Гаррет. — Он не должен мне доброй воли за работу, которую я проделала, и я поклялась, что буду носить его волосы. Это моя рука, Напоп, и я никогда не брошу тебя, пока он или я не разоримся.

Сейди вздрогнула от имени Мелтона и ощутила чувство радости, что он достаточно подумал о ее безопасности, чтобы последовать за ней в индейскую страну, но, окинув взглядом свирепые лица, ей стало жаль, что он подвергся этой опасности. Но она последовала за отрядом, пока они не достигли поля битвы и не нашли его усеянным телами павших саков, каждое из которых было пронзено смертельной пулей.

— Мы следим не за младенцами, — сказал Гаррет. — Они дерутся, разведчики Мелтона, и, если мы их одолеем, мы одолеем хорошую толпу. Сколько у него с собой?

Напоп дважды вытянул пальцы на обеих руках.

"Двадцать? Тогда нам пора работать, потому что с двадцатью конными винтовками Мелтона, с добычей и Куни Джо во главе, трудно справиться, ставлю на кон свою жизнь.

— В этом бою с нами был один из ваших людей, — сказал Напоуп, осматриваясь в поисках Тома Бэнтри. — Но я его сейчас не вижу.

"Кто был он?" — спросил Гаррет, поспешно оглядывая вечеринку. — Это был тот, кого мы зовем Томом?

Напоп кивнул, и Гаррет произнес клятву, и его поиски начались. Его не было среди убитых или раненых, и независимо от того, погиб он или нет, Бэнтри так и не нашли.

ГЛАВА IX.
ЗАЩИТА ОСТРОВА.

Когда противник был настолько рассеян, что оставил путь свободным, небольшая группа рейнджеров углубилась в лес и продолжала свой путь, пока не достигла небольшого лесистого болота, через которое протекало множество небольших ручьев, оставив небольшой остров в глубине леса. центр, содержащий, возможно, два акра земли. Вокруг него густо росли высокие деревья, и лучшего места для защиты нельзя было выбрать. Как только они достигли острова, они приступили к его укреплению, сложив упавшие бревна во временную баррикаду, сделав ее наиболее прочной в единственном месте, которое можно было атаковать с суши, поскольку ручьи огибали его с трех сторон, оставляя пространство гладкой земли шириной около двадцати футов. Поперек этого они построили прочную баррикаду не менее десяти футов высотой, через отверстия которой они могли вести огонь по противнику, не будучи замеченными.

Остальные части острова были почти неуязвимы для штурма, потому что его охранял не только глубокий ручей, но и бревна, лежавшие вокруг него в неразрешимом беспорядке, образуя шево-де-фриз, через который отряд топоров нашел бы его чрезвычайно опасным. трудно пробить себе дорогу. Середина острова была расчищена, и путь из одной части в другую оставался открытым, и теперь они почти с нетерпением ждали прихода врага, который до сих пор не появлялся. Куни Джо взял ружье и прокрался к поляне, и в течение получаса «разведчик» молчал, ожидая с большим беспокойством прихода охотника, опасность которого они хорошо знали. Но вернулся он длинной рысью, с ружьем на тропе, и глаза его сверкали пылом боя.

— Готовьтесь, мальчики, — крикнул он. — У нас впереди дело, ставлю свою жизнь.

— Что теперь, Джо? — спросил капитан. «Кто идет?»

— Все, что осталось от отряда Напопа и тридцати человек Дика Гаррета, — ответил Джо. — И…

— Это инджин, — воскликнул один из мужчин. — Я подтолкну его.

— Подожди, — ответил Джо. «Мне кажется, что этот парень подает сигналы, которые выглядят белыми. Тар; посмотри на это!"

На виду появился индеец и размахивал в воздухе белой тканью.

"Привет тебе!" — закричал Джо. — Входи, если хочешь.

63
Человек повиновался и перелез через баррикаду, и с первого взгляда они увидели, что это был замаскированный белый человек. Это был Том Бэнтри, сбежавший от сообщников, с которыми он больше не мог общаться.

«Послушайте, мужчины, — сказал он. «Я Том Бэнтри. Ты меня не знаешь и, может быть, не хочешь. Я был одним из людей Дика Гаррета и Уилла Джеквуда — был. Почему бы тебе не убить меня?

— Не вижу пути к этому ясному, — сказал Джо. — Итак, Том Бэнтри, что тебе здесь нужно?

— Я бросил их, — энергично ответил Том. — Я не выдержал, мальчики, честное слово, не выдержал. Я чувствую себя злым, как грязь, потому что я был с ними так долго; но скажу вам, я не думал, что они такие подлые, до прошлой ночи, когда они убили бедного мистера Уэскотта.

— Что ты говоришь? — воскликнул Мелтон, выходя вперед. «Кто убил его; как он был убит?»

-- Это сделал Дик Гаррет, -- сдавленным голосом ответил Том. «Площадь подставила ему дерзость, и он бросил его в реку. Мальчики, я грубый лодочник, но я прыгнул за ним, и они оставили нас одних в темноте на реке. Я пытался спасти его, но бесполезно; течение подхватило его».

«Во-первых, я верю этому человеку, — сказал Мелтон. «Он никогда бы не осмелился прийти сюда с таким рассказом, если бы он не был на самом деле правдой. Что скажете, мальчики?

— С ним все в порядке, — ответил Джо, — но если это не так, пусть высматривает, потому что я стреляю очень близко, в странные моменты времени; Да, милостивый государь. Значит, Дик Гаррет состоит в браке с Напопом?

— Знаете, это еще не все, — сказал Том Бэнтри. — Они отправили гонца в деревню, и если у вас здесь нет веселья, то мне и пустяк не нужен.

— Возможно, нам лучше отступить.

«Вы не можете этого сделать; разведчики расставлены по всему лесу, и вы бы взвалили на спину весь отряд за двадцать минут по часам, так что даже не примеряйте это, ладно. Нет, это будет драка в баре, и лучшего места, чем это, для драки не найти.

— Я считаю, что этот человек прав, — сказал Мелтон. «Я говорю, Народ, у вас настолько плохая рука, что вы не можете нажать на курок?»

64
"Извините, что это, Кэп," ответил человек; «Я ничего не могу сделать».

Он был ранен в руку во время драки тем утром, и шнуры были настолько повреждены, что он не мог стрелять из винтовки.

«Тогда вы можете отдать винтовку этому человеку, ребята», — сказал капитан. — Я считаю само собой разумеющимся, что ты собираешься драться?

«Незнакомец, я должен драться», — сказал Бэнтри. — Да ведь если Дик Гаррет меня достанет, он, конечно, поднимет мне шерсть, и поэтому, если он попадет в этот лагерь, я тут же свалюсь с ног. Вот как об этом говорить».

— Значит, он знает, что вы восстали против него?

— Капитан, он это подозревает, а подозревать человека — это все, что ему нужно, знаете ли. Он пойдет за мной, конечно.

В этот момент подошел пострадавший и отдал Бэнтри винтовку и патроны.

«Теперь, площадь, смотри сюда», сказал он; — Вы следите за мной, когда я сделаю первый выстрел, и если вам не покажется, что я пытался попасть в своего человека, я разрешаю вам стрелять в меня, вот и все. Это хорошая винтовка, приятель, она висит, как кость, и я могу выбить из нее червяка из глаза буйвола на двадцати удочках.

В этот момент один из часовых снаружи баррикады подал сигнал, и все немедленно поднялись по тревоге. Мелтон взял на себя ответственность за Бэнтри, выделил ему место посреди баррикады и занял место рядом с ним. Часовые прокрались, как безмолвные призраки, и молча расположились рядом с остальными, ожидая наступления индейцев.

Ждать пришлось недолго, так как из-за дерева осторожно высунулась хохлатая голова, и пара блестящих глаз зорко смотрела на остров. Очевидно, он увидел что-то в стороне, потому что вышел на обозрение форта и приблизился к баррикаде на двадцать футов.

-- Этот человек не должен возвращаться, -- сказал Мелтон шепотом, тронув Тома Бэнтри за руку, -- и нельзя стрелять из ружья. Вы можете привести его?

Бэнтри схватил нож и топорик и отпрыгнул от баррикады так внезапно, что индеец не успел взвести курок, как на него набросился огненный лодочник. Они сомкнулись с яростной энергией, завязалась короткая борьба, и тогда Том Бэнтри поднялся, оставив мертвого индейца у своих ног.

— Молодец, Бэнтри, — сказал Мелтон, когда мужчина вернулся, его лицо почти не покраснело от отчаянной борьбы, в которой он участвовал. «Ты прекрасно справишься и без наблюдения».

— Я должен драться, — хладнокровно ответил Том. — Говорю вам, меня не поймают.

К этому времени в лесу стали появляться индейцы и переодетые лодочники, и разведчик тотчас открыл им глаза, и они спрятались в кустах. Но люди, придумавшие отчаянного Гарретта, не знали слова «страх» и только ждали приказа своего начальника, чтобы перейти к штурму.

— Это бойцовские цыплята, Кэп. дичи, каждый человек, теперь вы понимаете, что я говорю," сказал дезертир. «Они будут драться, как бульдоги, но им было бы лучше, если бы Черный Уилл был здесь».

Атака не заставила себя долго ждать. Отчаявшиеся хулиганы собрались как можно ближе к баррикаде, а затем бросились все вместе. Их встретили такие же решительные и отчаянные люди, как и они сами, и заставили отступить, оставив четверть их числа мертвыми или ранеными перед баррикадой.

— Вот как разведчики Мелтона это делают, — раздался голос молодого капитана. — Приходите еще, мои мальчики.

«Я слышу вас, — закричал Гаррет, — и мы придем снова. Теперь, Напоп, — добавил он, понизив тон, — мы должны разделить их силы. Отправьте десять своих лучших людей, чтобы пересечь ручей и атаковать их справа. Отправьте еще десять налево и попробуйте их одновременно. Сигнал будет три ружейных выстрела с этой точки.

Их передвижение не было так хорошо замаскировано, чтобы Мелтон не мог видеть опасности, которая исходила от разделения его сил, которое стало необходимым из-за этого действия с их стороны. Но он послал только по три человека в каждую угрожаемую точку, одного под предводительством Тома Бэнтри, который уже стал довольно популярным, а другого под командованием Куни Джо. Они быстро мчались по небольшому открытому пространству, а остальные 66 зарядили винтовки и пистолеты и спокойно ждали штурма.

«Отбейте их на этот раз, и есть вероятность, что они больше не будут хотеть», — воскликнул Мелтон. «Стреляйте поближе, чтобы наверстать упущенное, и все будет в порядке».

В этот момент они услышали три ружейных выстрела, и с трех разных точек одновременно было сделано движение против острова. Но предусмотрительность Мелтона, отправившего небольшие отряды к угрожаемым пунктам, устранила опасность с двух отрядов индейцев, в то время как его собственные силы не были настолько ослаблены, что он все еще мог представлять неприятелю сильный фронт. Баррикада обрушивала пули на наступающего врага, запутавшегося в ветвях деревьев, образующих окоп, и теснившегося на узком пространстве в двадцать футов. Ни один человек, каким бы выносливым он ни был, не мог надеяться прожить долго под таким огнем, и, несмотря на почти сверхчеловеческие усилия Гаррета, Напопа и На-ше-Шук, они снова отступили и перевели дыхание под покровом леса.

— Это ужасно, — сказал Гаррет. «Проклятие дьявола на них, как они дерутся. Я потерял почти половину своих людей.

Небольшим отрядам под командованием Тома Бэнтри и Джо удалось удержать своих врагов на расстоянии, и как только основные силы отступили, полдюжины человек бросились им на помощь, и индейцы были быстро сметены с берегов ручья.

— Хорошие мальчики, — сказал Мелтон. «Вы не могли бы драться лучше, если бы вам нравился спорт. Итак, кому нужен доктор?

Никто не был сильно ранен. Двое или трое были поцарапаны проходящими мимо пулями, но немного лейкопластыря вскоре все исправило, и они были как никогда готовы к бою.

Гаррет был в ярости, и пока он винил небо и землю за неудачу своей атаки, человек, чье лицо раскраснелось от тяжелой езды, бросился через болото и остановился перед ними.

— Что же это такое? воскликнул он. — Я знаю тебя, Дик Гаррет. Ты так любишь драку, что тратишь моих людей на нападение на идеальный форт.

— Но ты не знаешь, кто в нем участвует, Уилл Джеквуд, — ответил Гаррет. «Два человека, которых ты ненавидишь, — Куни Джо и капитан Мелтон».

67
«Ха, ты так говоришь? Тогда из этого они должны выйти, клянусь Вечным! Задержите людей, потому что Черный Ястреб будет здесь через полчаса с четырьмя сотнями храбрецов, и тогда мы сокрушим их. Капитан Мелтон, а? Я всегда ненавидел этого мальчика, Дика.

— Я не люблю его, — сказал Дик.

«Что это я слышу о Сэме Уэскотте?»

— Ушел под воду, Уилл. Я должен был это сделать, потому что он узнал меня в моей маскировке, и кто-то должен был уйти».

— Меня это не слишком волнует, если вы меня не скомпрометировали. Мужчина ненавидел меня, и пока он был жив, не было никакой надежды завоевать девушку честным путем, и мне всегда так нравилось больше всего. Где девушка?"

— Я оставил ее на краю болота с тремя моими лучшими людьми.

"Все в порядке; где Том Бэнтри? Я хочу отправить его куда-нибудь».

— Я не знаю, что о нем думать, Уилл, честное слово. Когда мы швырнули Уэскотта за борт, дурак прыгнул за ним, и я оставил их обоих в реке. Том каким-то образом выбрался и пришел в лагерь Напопа, но после их боя мы не смогли найти его ни шкуры, ни волос.

— Значит, вы потеряли лучшего человека в отряде, по всем параметрам. Том был единственным, кто имел в своем составе искру человечности. Вы уверены, что с этими мужчинами, которых вы оставили с девушкой, все в порядке?

«Дэвис, Брэдшоу и Херрик».

«Они подойдут; как настоящие пантеры, которые когда-либо пили кровь. Сколько у Мелтона в его крепости?

— У него было двадцать.

— Тогда у него теперь двадцать, — сказал Джеквуд. «Многих из них вы не поранили в том месте, потому что капитан умеет выбирать позицию. Пошлите одного из индейцев к Черному Ястребу и скажите ему, чтобы он поторопился, так как мы должны избавиться от этой маленькой работы.

«Если вы находите это небольшой работой, то в Южном Реде нет змей», — сказал Гаррет, который был возмущен тем, как тихо высмеивали его поражение. «Они лизнули Напопа в одиночку, а теперь они лизнули наши объединенные силы, и нет никакой разницы, что два против одного они не дадут нашему другу Черному Ястребу 68 всего, что он может сделать. К этому времени вы уже должны знать разведчиков Мелтона.

Джеквуд кивнул, и на его лице появилось свирепое выражение:

«Если бы я был здесь, друг Гаррет, этого бы никогда не случилось. Если бы я напал на эти произведения, я бы взял их».

«Тогда атакуйте их сейчас. У тебя есть люди — попробуй.

«Дик… Дик! Какое счастье, что все мужчины не поддаются импульсу. Вы предлагаете мне сломленную и обескураженную силу для выполнения задачи, которую вы не смогли выполнить, когда они были в полном порядке. Так не пойдет, Ричард; слишком прозрачно вообще. Соберите людей, позаботьтесь о раненых и подготовьте выживших к новой атаке. Я возглавлю его лично».

Пока он говорил, приближение смуглых разведчиков возвестило о приходе Черного Ястреба, и сразу после старого вождя, окруженные его главными советниками и воинами, вошли в лагерь.

ГЛАВА X.
ЛЕСНОЙ ДВОР.

Уилл Джеквуд, чье влияние на старого вождя теперь стало большим, сразу же обратился к нему.

«Пришло время, вождь саков, когда вы можете протянуть руку и взять то, что принадлежит вам, группу людей, которые бросили вызов силе Напопа и его сильнейших людей и даже сбили с толку моих воинов. Над нами смеются вон там, в крепости; давайте научим их тому, что мы можем сделать».

— Мой брат говорит хорошие слова, — ответил вождь. «Пусть те, у кого есть топоры, идут вперед и рубят деревья вокруг крепости со всех сторон, чтобы мы могли перейти ручей. Пусть другие берут свое оружие и защищают его».

Вокруг острова быстро выстроился кордон бойцов с топорами, и огромные деревья рухнули, образуя мосты, по которым огромные силы воинов могли ринуться в атаку. Работа была быстро сделана, и тогда по команде вождя четыреста воинов бросились вместе, издавая устрашающие боевые кличи. Они беспрепятственно прорвались сквозь заросли спутанных конечностей и добрались до форта только для того, чтобы обнаружить, что в нем нет жильцов. Белые рейнджеры сбежали, как они не могли сказать, не оставив ничего, что указывало бы на то, куда они ушли, но все знали, что это должно было быть в промежутке времени, прошедшем между последней атакой на форт и приходом Черного Ястреба. . Черный Воля был почти вне себя от гнева, и сразу же началась погоня, как только след был найден. Но у «разведчика» было полчаса до старта, и он опасался, что они доберутся до реки раньше, чем их догонят, а плодородный мозг их предводителя быстро изучит какой-нибудь способ переправиться через ручей.

Хотя у него было мало надежды, Черный Ястреб отправил сотню лучших сакских воинов под командованием Ма-ше-эшук, и преследование было начато с пылом. Пока это делалось, Джеквуд послал Гаррета с пятью мужчинами, чтобы найти Сэди и отвести ее в безопасное место, строго приказав ему хорошо использовать ее, но ни в коем случае не позволять ей сбежать.

Дик Гаррет поспешил со своими людьми к тому месту, где он оставил Сэди, и по мере приближения к нему его лицо начало меняться, потому что он ничего не слышал о людях, которых оставил присматривать за девушкой.

-- Поторопись, мальчики, -- крикнул он. — Если они ее потеряли, я не тот человек, который вернется к Блэку Уиллу Джеквуду и расскажет ему об этом. Ха! Посмотри на это."

Трое мужчин, оставшихся с Сейди, лежали на земле в тени деревьев. Их лица были обращены к небу, и не нужно было пророка, чтобы сказать, что они мертвы, и группа побежала и достигла места. Двое из них были ранены в сердце, очевидно, пистолетными пулями, а у третьего было полдюжины ножевых ранений, и повсюду они видели следы отчаянной борьбы, а Сэди нигде не было видно. Мужчины остановились и посмотрели друг на друга в невыразимом смятении, потому что они слишком хорошо знали Джеквуда, чтобы осмелиться встретиться с ним лицом к лицу и рассказать ему, что произошло.

70
«Он убьет меня!» — закричал Гаррет. «Послушайте, мальчики; мы должны найти эту девушку до того, как вернемся, так что сразу идите по следу и следуйте. Мы вернем ее, если она будет над землей, и отомстим за этих несчастных, которые лежат мертвыми. Я только хотел бы, чтобы у нас был Том Бэнтри сейчас; он был лучшим разведчиком среди нас».

— Что заставило вас тогда оставить его в реке? сказал один из мужчин, угрюмо. — Он больше не вернется, Том не вернется, и, как ни крути, он повернется против нас.

— Не бунтуй, Трейси, — сказал Гаррет, мрачно взглянув на говорящего. — Ты знаешь меня, и ты знаешь, что я никогда не трачу слов. Будьте очень осторожны; Я бы так и сделал, если бы был тобой.

Мужчина понял смертельную угрозу, заключенную в словах своего предводителя, и отвернулся, что-то бормоча себе под нос.

-- А теперь, Джек Фиш, -- сказал Дик, обращаясь к одному из участников группы, -- если Трейси перестала рычать, иди по следу. «Вряд ли юная и нежная девушка сможет долго держаться от нас подальше».

Человек, к которому обращались, вышел вперед и, помахав остальным, начал исследовать землю, чтобы найти отпечаток ноги Сэди. Вскоре он объявил, что нашел ее и что она покрыта другим следом, следом человека в мокасинах, который, по-видимому, шел за ней, и по длине шага он должен был сказать, что они бежали.

«Похоже, она боялась твари», — сказал Гаррет. «Кто может быть настолько смелым, чтобы напасть на этих людей, застрелить двоих и убить ножом третьего и так легко отделаться? Теперь я скажу вам, что я думаю об этом, мальчики. Когда этот человек, кем бы он ни был, застрелил двух мальчиков и бросился на Дэвиса с ножом, девочка испугалась и убежала в лес. Когда он прикончил Дэвис — а это ему удалось нелегко, — он пошел за ней и вроде бы еще не поймал ее. Иди по следу, Джек, но держи оружие под рукой.

Было еще далеко за полдень, и тропа была ровная, так как никто не пытался ее пройти. Они шли рысью, Джек Фиш шел впереди, за ними следовал Гаррет и остальные, и курс вел их глубоко в лес справа от позиции, которую так благородно удерживал разведчик Мелтона. Сэди привыкла к упражнениям на свежем воздухе и, очевидно, вела за своим преследователем отчаянную погоню, используя все уловки, чтобы сбить его со следа. Гаррет был ошеломлен, так как не мог понять, почему она должна бежать от того, кто убил ее врагов, но они шли по следу, каждую минуту надеясь настигнуть человека, который гнался за Сэди. Внезапно Джек Фиш, который все еще удерживал наступление, остановился и поднял руку с тихим криком.

«Послушай, Дик, эта девчонка симпатичная, готов поспорить. Она сбила его со следа так же верно, как выстрел. У него нет следов, но он здесь.

Дик жадно осмотрел след и пришел к такому же выводу.

— Тогда повернись, — крикнул он. — Мы найдем, куда она пошла, и проследим. Я пойду по следу с одной стороны, а ты с другой, и вскоре мы снова найдем его».

Не успели они отступить и двадцати шагов назад, как Джек Фиш остановился у зарослей густых кустов, росших у самой тропы, и, нагнувшись, заглянул под них.

— Я нашел его, мальчики. Она пробралась здесь под кусты и удрала от него; Подписывайтесь на меня."

Он прошел сквозь кусты, осторожно раздвигая их, и на другой стороне обнаружил четко очерченную тропу, ведущую под прямым углом от курса, по которому они шли.

— Она умница, — восхищенно сказал Гаррет. — Не знаю, в конце концов, я виню Уилла за то, что она ему понравилась. Она хорошенько побила этого парня, а так как нам сейчас от него ничего не нужно, то мы последуем за девчонкой.

Они продолжали быстро, потому что Джек объявил, что Сэди уже устала и больше не бежит. Вскоре после этого они достигли места, где она, измученная усталостью, села на берег и немного отдохнула. С этого места тропа стала извилистой, и она, очевидно, бродила взад и вперед в поисках выхода из леса, но ночь застала их все еще на тропе, и они разбили лагерь на ночь, решив снова отправиться по тропе рано утром.

72
— И мы загоним ее на землю до девяти часов, попомните мои слова, — сказал Гаррет. «К счастью для вас, я ваш лидер, иначе вы бы вернулись, чтобы встретиться с Уиллом Джеквудом».

— Нет, если я это знаю, — сказала Трейси. — Уилл Джеквуд больше никогда меня не увидит, если мы не найдем ее утром. Теперь я думаю об этом, где же индианка?»

— Я никогда не думал о ней, — сказал Гаррет. — Возможно ли, что она убила мужчин?

«О, чепуха; у нее был только лук и стрелы, и нужен был сильный мужчина, чтобы запрячь Джоэла Дэвиса. Будь я проклят, если я вообще это понимаю. Скажи, Джек, ты не видел следов индейской девушки?

«Она пошла другим путем из лагеря, тоже бегом. Должно быть, какое-то ужасно выглядящее существо схватило Джоэла Дэвиса, чтобы так напугать девочек.

— Ты прав, — сказал Гаррет. — А теперь, поскольку Джек усердно работал, и мы хотим, чтобы завтра он снова лидировал, Трейси будет стоять в лагере два часа, а остальные, как вы можете договориться, до утра. Я сам собираюсь вздремнуть.

Он завернулся в одеяло и бросился к подножию дерева, а остальные недовольно бросили жребий по выбору часов наблюдения. После того, как это было улажено, счастливчики взяли свои одеяла и легли, а Трейси, закурив трубку, отошел в темноте на небольшое расстояние и сел наблюдать. Этот человек был угрюм и еще не оправился от небольшого спора с Гарретом о судьбе Тома Бэнтри, и он бормотал себе под нос о гордости своим положением, которое позволяет Гаррету спать, в то время как он вынужден наблюдать.

Костра не разводили, потому что была ясная летняя ночь и даже одеяла почти не понадобились. Трубка Трейси светилась в ночи, показывая тем из его товарищей, кто еще спал, где он сидел в тени. Через некоторое время человек начал дремать и не видел темной фигуры, которая медленно ползла к нему, пока она не встала прямо у ствола дерева, против которого он сидел. Мгновение спустя длинная рука вытянулась и схватила его за горло так сильно, что оно, казалось, рухнуло под давлением, и еще через мгновение он лежал без борьбы и стона навзничь под деревом.

73
Странное существо, проделавшее работу, склонилось над бесчувственным телом и какое-то время было чем-то занято, а затем, взяв трубку, которую Трейси уронила и которая не была потушена, он сел возле тела упавшего ренегата и закурил, сперва подняв шапку своей жертвы и надев ее себе на голову, поглядывая изредка на спящий стан. Когда трубка была выкурена, он встал, тихонько подошел к Дику Гаррету и заглянул ему в лицо.

Лунный свет полностью освещал его и осветил ужасную фигуру гигантской плесени, покрытую с головы до ног мохнатой субстанцией, а глаза свирепо смотрели из-под косматых бровей на спящего разбойника. Его поза была угрожающей, и раз или два правая рука опускалась на волосатый пояс вокруг его талии, как будто вытаскивая огромный нож, который был подвешен там, но, подумав еще раз, он, казалось, передумал и собрал винтовки партию, он отнес их на небольшое расстояние в лес и вернулся на этот раз, чтобы забрать ножи и пистолеты, большая часть которых была свалена в кучу на том месте, где были сложены винтовки. У некоторых злодеев было при себе стрелковое оружие, но до них незваный гость не пытался дотронуться и, торжествующе размахивая руками над головой, нырнул в чащу, и больше его никто не видел.

Наступил день, и они начали зевать и потягиваться, те, кому давно пора было встать на стражу, озадаченные тем, что им позволили поспать до утра.

— Трейси пошла спать, вот и все, — сказал Гаррет. «Идите и пните скотину, кто-нибудь. Невозможно сказать, что могло произойти из-за его проклятой небрежности.

Один из мужчин подскочил к тому месту, где была видна лежащая фигура Трейси, и даже отдернул ногу, чтобы ударить его, когда увидел, что его руки были туго связаны, а в рот засунут кляп. Его крик изумления разбудил остальных, и они быстро окружили упавшего товарища, сняли с него путы и помогли подняться. Глаза мужчины испуганно закатились, и он задохнулся.

«Ха!» — сказал он наконец. -- Хорошенькие вы молодцы, раз позволили мужчине проторчать так всю ночь. Тупоголовые — спящие — десять тысяч проклятий на ваших головах!

— Спокойно, Трейси, — сказал Гаррет. "Что это значит?"

«Это значит, что вы очень ленивые воры, иначе вы бы узнали об этом четыре часа назад».

"Кто сделал это?"

"Откуда мне знать? Я сидел и курил трубку, когда почувствовал на своем горле большую волосатую руку и задохнулся. Тогда я потерял сознание, и когда я пришел в себя, я лежал здесь, привязанный к дереву, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой».

— Почему ты не пел?

— Почему я не полетел? — сердито возразила Трейси. — Я бы не был дураком на вашем месте, Дик Гаррет. О, будь проклята рука, кем бы она ни была. Где моя винтовка?

Вопрос, естественно, привлек их внимание к их собственному оружию, и когда они заметили потерю, громкие и глубокие проклятия посыпались на голову существа, которое нанесло им этот вред. У Гаррета действительно была пена изо рта от гнева, и он в бешенстве бегал взад и вперед по лагерю, проклиная Трейси, их неизвестного врага, все и вся под солнцем, без всякой меры.

— Вот именно, — сказала Трейси. «Прокляните свои сонные головы и оставьте меня в покое».

— Ищи знак, Джек Фиш, — сказал Гаррет, поворачиваясь к их трейлеру. — Скажи мне, кто это сделал?

— Это тот самый человек, который убил мальчиков, а потом преследовал мисс Сэди, — сказал Джек. «Хьяр идет по его следу, ясно, как написано, и я буду проклят, если мне не затруднится сказать, человек он или зверь».

— Он не будет бить меня, — прошипел Дик Гаррет. «Иди по следу девушки и следуй за ней, потому что сейчас она у нас будет, с ружьями или без ружей».

Трейлер молча повиновался, и они двинулись по тропе. Но когда они вышли из леса и вышли на большую поляну, все мужчины в тревоге остановились, потому что там, прямо перед ними, прикрывая их одним из их собственных ружей, в то время как остальные лежали у его ног, стояло мохнатое чудовище, которое пробрался в их лагерь накануне вечером.

75
«Стой!» — воскликнул он хриплым, неестественным голосом. «Ради ваших жизней, остановитесь. Двигай рукой или ногой, и ты мертв!»

Они остановились и встали лицом к выровненной трубе, дрожа в каждом стыке, а яростные глаза, скользящие по коричневой бочке, заворожили их.

ГЛАВА XI.
BLACK-HAWK ДЕРЖИТ СВОЁ СЛОВО.

Мы оставили Сэди присматривать за этими головорезами, пока шла битва на болоте. Они сердились из-за того, что им не разрешили участвовать в драке, и лишь грубо отвечали на ее вопросы, строго следя за девушками.

Они стояли под большим деревом, чьи раскидистые ветви, усыпанные листвой, были непроницаемы для глаз и могли бы служить надежным укрытием, и никто из них не видел протянутой длинной волосатой руки, пока двое из охранники мертвы на дерне. Затем раздался шорох, и гигантское существо, которое позже явилось людям Гаррета в лесу, спрыгнуло с дерева, держа в руке сверкающий нож. С криком ужаса Сэди убежала в лес, а Миннеоба, полагая, что видит демона нижнего мира, тоже обратилась в бегство, но остановилась на опушке леса и, оглянувшись, увидела страшный поединок между человек по имени Дэвис и странное существо, выросшее из дерева. Казалось, они в совершенстве владеют своим оружием, и на мгновение исход показался сомнительным, но гигантская сила неизвестности взяла верх, и Дэвис упал, весь израненный. Победитель выпрямился и, увидев, что Сэди убежала, издал хриплый крик и, не сводя глаз с ее следа, бросился в погоню. Миннеоба, как и все индейские девушки, была суеверна и считала, что следовать за диким существом в лес — это смерть, и, повернувшись, поспешила к лагерю Черного Ястреба, намереваясь просить у него помощи в спасении своего друга. . Тем временем Сэди, как можно дальше, держалась между собой и отвратительным существом, напавшим на ее охранников, и ускорила свое бегство, услышав его низкий голос, кричащий ей вдогонку, когда она мчалась дальше.

Она перепробовала все приемы работы с деревом, которым научилась у своего отца, который был искусным разведчиком, когда убедилась, что ужасное существо действительно преследует ее. Как она в конце концов ускользнула от него, прокравшись под кусты, а затем сворачивая с прежнего пути, мы уже видели, и ближе к вечеру она очутилась посреди густого леса, бездорожного, как море, а не зная, в какую сторону повернуть. Она была одна — одна в глубине этой нехоженой глуши, пристанища диких зверей и преследующего их охотника, без оружия и проводника. Возможно, еще никогда нежно воспитанная женщина не попадала в столь странную ситуацию. Куда бы она ни пошла, надежды на помощь, казалось, не было. Были слышны странные картины и звуки, слизистые змеи тихонько ползали по листьям, большие птицы порхали по ветвям, а вдалеке она слышала крик дикой кошки и пантеры. Утомленная и безнадежная, она опустилась на заросший мхом холмик и почти пожалела, что не убежала от чудовища, преследовавшего ее. Но оставаться там было нехорошо, и она встала и, шатаясь, пошла дальше, надеясь вопреки надежде, что случится что-нибудь, что поможет ей.

Она была почти голодна и, наткнувшись на место, где в изобилии росла сочная луковица, известная как «арахис», принялась за работу и выкапывала луковицы пальцами, следя за белыми стеблями в их различных поворотах среди корней. пока не нашла искомую статью. Она долго не могла утолить голод, так как орехи были не больше ружейной пули и их было трудно найти, и тогда она стала искать место для отдыха, так как скоро должно было стемнеть. Она подошла к большому проходу, в центре которого была свалена огромная куча бревен и хвороста, и, сняв некоторые из них, устроила себе ложе среди ветвей, натянула другие над головой и смирилась со Всезащитной Власть. Даже во время трудностей и опасностей к утомленному придет сон, и она потеряет сознание, и уже не будет бояться своих врагов. Наступило утро и застало милую девушку еще спящей, как вдруг ее разбудил резкий голос, выкрикивающий смертельную угрозу, и, выглянув из своего укрытия, увидела Лесного Дьявола, стоящего перед кучей беспомощных негодяев под предводительством Дика Гаррета. .

— В конце концов, это мужчина, — пробормотала она. «Может быть, я поступил бы лучше, если бы позволил ему обогнать меня, потому что он, кажется, борется с этими негодяями. Может быть, он сумасшедший, бедняжка!

— Давайте набросимся на него, мальчики, — прошептал Гаррет. «Проклятье, пять мужчин должны выпороть одного».

— Но у него есть винтовки, у этого зверька, — заныла Трейси. — Говорю тебе, если бы ты хоть раз попал в его объятия, ты бы не был так готов испытать его снова. У него хватка, как железные тиски, у этого черта.

«Не пытайся бежать, — крикнул Лесной Дьявол. «Это будет небезопасно; кто первый полетит, тот первый и умрет!»

— Чего ты хочешь от нас? — закричал Гаррет. — Ты знаешь, кто я, будь ты проклят?

— Я знаю тебя, — дико ответило странное существо. «Ты убийца и грабитель и за сто преступлений заслуживаешь смерти. Почему бы тебе не пойти? Чего вы боитесь? Ты дрожишь при виде Лесного Дьявола, убийцы, которой ты являешься.

— Вы не поддержите меня, мальчики? — прошипел Гаррет. — Говорю тебе, я буду первым, кто бросится на него, если ты согласишься следовать за мной.

— Он может убить троих из нас, прежде чем мы окажемся на расстоянии удара, — ответил Джек Фиш. «Я думаю, нам лучше отказаться от мальчиков; может, он нас отпустит.

Гаррет услышал, что он сказал, и, засунув руку за пазуху охотничьей рубашки, вытащил длинный двуствольный пистолет, его глаза сверкали от ярости.

— Ты станешь предателем, не так ли? он закричал. «Теперь смотри сюда, бросайся на этого дьявола, ты и Трейси, или я пристрелю тебя, где ты стоишь».

— Не делай этого, Дик, — умолял Джек Фиш, опускаясь на колени. — Я буду драться с любым человеком, но только не с этим ужасным существом. Не навязывай ему нас, ради бога».

— Я сделаю это, — яростно ответил Гаррет. «Вверх и на него, псы подлости; вставай, говорю!

Подстрекаемые страхом перед оружием своего предводителя, люди бросились вперед, на бегу нагоняя дубинки. Но когда они отошли на сотню футов от оружия Гаррета и там, где оно едва могло достать до них, они вскинули руки в знак покорности и пали ниц. Лесной Дьявол выстрелил над ними, и человек, стоявший у локтя Гаррета, упал, прострелив сердце. Остальные, имевшие у каждого по пистолету, видя, что бегством ничего не добьешься, бросились на неподвижную фигуру своего врага, который схватил другое оружие и снова выстрелил, убив первого человека. Гаррет понял, что надежды нет, и, окликнув последнего человека, бросился к зарослям. Услышав треск винтовки, он обернулся и увидел, как его друг падает, а суровый палач подхватил еще одну винтовку и навел ее. Когда пуля ускорилась, Гаррет подпрыгнул в воздух и упал лицом вниз, как раз в тот момент, когда Джек Фиш и Трейси, воспользовавшись случаем, благополучно добрались до зарослей.

Их ужасный противник бросился на павшего лидера, не дожидаясь, чтобы перезарядить свое оружие или взять новое, но, к его ярости, Гаррет издал громкий смех насмешки и вскочил на ноги, и в следующий момент листва скрыла его из виду. Он «играл в опоссума» и ничуть не пострадал, так как успел упасть как раз вовремя, чтобы избежать меткой пули. Лесной Дьявол бросился назад за ружьем, но опоздал на мгновение, хотя и выстрелил в чащу, а потом, схватив пороховницу и сумку с пулями, бросился вдогонку.

Как только он ушел, Сэди вышла из своего укрытия, выбрала из кучи винтовку и боеприпасы и поспешила прочь, радуясь возможности выбраться из опасного района. Она не могла совладать со своим страхом перед странным существом, столь своевременно пришедшим ей на помощь, и продолжала бежать, пока не почувствовала себя в безопасности от погони, а затем села, тяжело дыша, зарядила взятое ружье и приготовилась защищаться. от любого нападения.

«Кто и что это за чудесное существо?» — пробормотала она. «Какой он смелый; как мало он заботился об этой банде отчаянных негодяев, которые, несомненно, преследовали нас! О, я надеюсь, что он сможет догнать Ричарда Гаррета и отомстить за убийство моего бедного отца! Мелтон, где ты? Вы стали жертвой этих подлых негодяев, которые рассматривают человеческую жизнь как игрушку? Не дай Бог!»

Поднявшись, чтобы продолжить свой путь, она услышала легкий шорох в кустах и, схватив ружье, повернулась на звук. Но она с криком восторга уронила оружие, ибо кусты разошлись и вдруг появилась Миннеоба и побежала к своей белой сестре, сжимая ее в объятиях.

— Сэди, сестра моя, — сказала она, нежно целуя ее снова и снова. «Сердце Миннеобы было очень печальным. Она боялась, что злой лесной демон уничтожил Дикую Розу и что ее бедная сестра-индеанка никогда больше не увидит лицо, которое она любила.

Если Миннеоба была в восторге, то насколько большей была радость Сейди, которая теперь могла надеяться вырваться из трудов своих врагов, ибо она знала, что лес для индейской девушки так же легок, как пол бального зала для нее. . Она отвечала на обрушившиеся на нее ласки, и на мгновение обе девушки забыли, что над ними нависло что-то злое или опасность.

— Я был в лагере моего отца, — сказал Миннеоба, — и многие воины ищут тебя. Черный Ястреб любит Дикую Розу ради ее отца и даст ей приют. Его сердце очень опечален, потому что люди Гаррета убили доброго белого человека, но что он может сделать? Война началась, и воины сказали бы, что он превратился в женщину, если бы рассердился на смерть белого человека. Пойдем».

Две девушки отправились в путь вместе, пробираясь по лесным лабиринтам с легкостью, которую могла дать только лесная жизнь, индейская девушка вышла вперед и весело болтала со своей спутницей по пути. Они не ушли далеко, когда их встретили два воина, которые в своей особенной манере выразили свое удовлетворение и тотчас же повели путь к реке, которая была недалеко, и где ждала каноэ, на котором они спустились по течению. , на расстоянии около трех миль, приземлился на зеленой точке и помог Сэди покинуть каноэ, которое затем было тщательно скрыто листьями и кустами. Сделав это, воины снова пошли впереди, две девушки следовали за ними, и они внезапно наткнулись на большой лагерь индейцев. На прекрасной поляне отдыхало более четырехсот человек, в основном храбрых воинов, хотя женщин и детей было немного, большая часть занималась чисткой оружия и подготовкой к предстоящему бою. Черный Ястреб и Уилл Джеквуд разговаривали друг с другом отдельно от остальных, и последний, увидев Сэди, двинулся вперед с выражением восторга и сразу же двинулся вперед, а за ним следовал Черный Ястреб.

— Добро пожаловать в индейский лагерь, Сэди, — сказал Джеквуд, пытаясь взять ее за руку. «Вы не можете себе представить, как я был несчастен с тех пор, как узнал, что вы пропали».

Она не обратила внимания на его протянутую руку, но пошла на встречу с Черным Ястребом, который любезно ее поприветствовал.

«Пусть Дикая Роза отдохнет под прикрытием домика саков», — сказал он. «Черный Ястреб был изгнан белыми людьми из тех мест, которые он любил, но он не может забыть, что есть просто белые люди, которые не сделают ничего плохого простому индейцу. Такой человек был отцом Дикой Розы».

— Черный Ястреб, — сказала Сейди, взяв протянутую руку, — когда мой отец прогнал плохих людей, которые искали твоей жизни, ты обещал быть нам другом. Теперь пришло время сдержать слово».

«Чёрный Ястреб не белый человек, если говорить двуязычным. Что сказал, то и сказал. Пусть Дикая Роза спросит у Черного Ястреба, чего она хочет, и, если это в его власти, она получит то, что просит».

— Мой отец умер, — скорбно сказала она. «Плохие люди, которые следуют за Уильямом Джеквудом, убили его, потому что он не стал перед ними на колени и не умолял сохранить ему жизнь. Теперь за мной следует Джеквуд, и я боюсь его, и прошу защиты у великого вождя от этого плохого человека.

— Неужели сын Красной Птицы солгал мне? — сурово воскликнул Черный Ястреб. — Он сказал мне, что Дикая Роза любит его и с радостью войдет в его вигвам.

— Он солгал, — ответила она. «Он знает, что я ненавижу его больше всех людей на земле и что я скорее умру, чем позволю себе быть его женой».

81
— Будь осторожна, девочка, — прошипел Джеквуд. «Вы поднимете бурю, которую не сможете унять, если не остерегетесь».

«Я не боюсь результата. Любая вещь была бы предпочтительнее союза с таким негодяем, как ты.

-- Послушай, Черный Ястреб, -- закричал Джеквуд, свирепо повернувшись к вождю. «Когда я согласился помочь вам, помните, я сказал вам, что эта девушка должна быть моей, и вы обещали, что я должен получить свою волю».

— Это было тогда, когда Черный Ястреб поверил, что Дикая Роза любит тебя, — ответил Черный Ястреб. «Она попросила у меня защиты, и она ей предоставлена. Пусть сын Красной Птицы ищет другую пару; Дикая Роза не для него.

Буря неистовых страстей бушевала в сердце Уильяма Джеквуда. В любое другое время и в любом другом месте он застрелил бы старого вождя без малейших угрызений совести, и даже здесь, среди своих воинов, у него возникло искушение сделать это, даже рискуя собственной жизнью. С огромным усилием он сдержался и отвернулся, бросив на Сэди злобный взгляд, на который она ответила вызывающим взглядом.

Несколько самых храбрых воинов смотрели на это, и послышался ропот, ибо эти люди узнали старую добрую истину: «Добыча принадлежит победителю». Пока они стояли так, над рекой раздался торжествующий крик, и несколько человек отправились посмотреть, что это значит. Вскоре было слышно, как они возвращаются, и сразу же после компактного отряда людей те, кто последовал за Уиллом Джеквудом, хлынули в лагерь, ведя среди них в качестве заключенных капитана Мелтона, Куни Джо и Тома Бэнтри. Взгляд свирепой радости сиял на лице Уилла Джеквуда, потому что он увидел шанс отомстить.

82
ГЛАВА XII.
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ СЭДИ.

Пленники шли твердо, и ни одна щека не побледнела, когда они увидели, куда их ведут, и осознали страшную опасность, в которой они находились. Уилл Джеквуд двинулся вперед и обратился к одному из своих подчиненных, который в то время командовал оркестром.

— Ты взял их, Джастин? Если вы можете сказать, что сделали это без помощи индейцев, то можете просить у меня о чем угодно».

— Почти красный, — ответил мужчина. «Мы поймали их, переплывающих реку на каноэ, и набросились на них почти до того, как они успели поднять руку, но этот Куни Джо выложил Джека Фергюсона, а Сол Слоан получил тяжелое ранение в плечо ножом Мелтона. Это удовлетворительно?»

"Отличный! Черный Ястреб, я считаю этих пленников своими, так как мои люди взяли их без посторонней помощи.

— Они твои, — ответил Черный Ястреб. «Индейский вождь знает, как быть справедливым».

— Итак, капитан Чарльз Мелтон, вы в моей власти; понимаешь, в моей власти! Ты будешь сожалеть о том дне, когда посмел встать между мной и женщиной, которую я люблю.

— Что ты имеешь в виду, ренегат? — ответил молодой разведчик. — Я никогда в жизни не причинял тебе зла.

"Возможно; посмотрим как получится. Берегите их, мальчики; поставь над ними двойную стражу и ради своей жизни не позволяй никому ускользнуть. Ах, мой добрый, храбрый, благородный Джо, как ты будешь раскаиваться, что поднял на меня руку.

— Я раскаиваюсь, Уилл, — тихо сказал Джо. «Я ужасно раскаиваюсь. Я должен был поднять твою змею на месте, милостивый государь. — Это сослужило бы тебе хорошую службу и избавило бы от многих неприятностей.

«Уберите их, мальчики, уберите их. Ха; не позволяйте девушке говорить с ними, иначе она придумает какой-нибудь способ освободить их. Берегите Миннеобу больше всех остальных, потому что она мила, как дьявол. Мисс Сэди, не обманываю ли я себя, когда думаю, что теперь вы не пренебрежете поговорить со мной?

— Что вы хотите мне сказать, сэр? ответила Сэди, которая видела ужасную опасность своих друзей, и хотела спасти их, если это возможно.

— Скажи Черному Ястребу, что хочешь поговорить со мной отдельно от остальных, и он даст тебе разрешение. Я вижу способ, которым вы можете спасти этих людей.

Она поговорила с вождем, который любезно кивнул, и последовала за Черным Уиллом на небольшом расстоянии от лагеря.

— Это достаточно далеко, — сказала она, останавливаясь под большим деревом. — Что ты хочешь мне сказать?

«Измени свою манеру говорить; Будь ко мне снисходительнее, моя дорогая девочка, ибо чем добрее ты будешь обращаться со мной, тем лучше будет для тех людей, которые безнадежно обречены, если я хоть пальцем пошевелю. Во-первых, вы любите этого капитана Мелтона?

«Он никогда не разговаривал со мной, — ответила Сэди. «Откуда я знаю, что он заботится обо мне?»

«Спорный вопрос не в этом. Ты его любишь? Это то, что я спросил».

«Как я могу ответить на это, когда я не знаю своего сердца? Он храбрый и хороший человек, и я бы очень любила его, если бы он тоже любил меня. Я больше ничего не скажу по этому поводу.

— По крайней мере, вы достаточно заботитесь о нем, чтобы пожелать спасти ему жизнь?

«Да… да; Я готова на все ради этого, — с жаром ответила она.

«До этого дошло, не так ли? Моя дорогая девочка, ты зашла дальше, чем ты себе представляла. Я не хочу, чтобы меня обременяли заключенные. Если мы не сможем прийти к соглашению, я сочту необходимым убрать этих парней с дороги и обязательно это сделаю. Есть много способов сделать это, и мои друзья, индейцы, несомненно, будут счастливы взять весло из моих рук».

— Вы имеете в виду, что вы были бы достаточно подлыми, чтобы отдать их на пытку? воскликнула она.

84
«Несомненно, мои индийские друзья нашли бы в своем сердце желание сжечь их, если бы они у них были. На днях я присутствовал на подобном зрелище, где поджаривали предателя-индейца. Это было некрасиво и, можно сказать, не забавляло меня после первого хлеста, и я дошел до того, что убил беднягу собственной рукой, чтобы избавить его от страданий. Меня бы очень огорчило, если бы кто-то из твоих друзей оказался в такой щекотливой ситуации.

— Что ты хочешь от меня, Уильям Джеквуд? Ты хочешь свести меня с ума? Ты не мог… не мог быть таким подлым.

— Я бы сделал все, чтобы отомстить, — хрипло ответил мужчина. — Честное слово говорю тебе, как мужчине, что, если ты не пообещаешь стать моей женой — я знаю, что ты сдержишь свое слово, — все эти люди умрут, как я и сказал. Дай это обещание, и в тот день, когда ты станешь моей женой, все будут освобождены, кроме одного.

— Какой из них вы имеете в виду?

«Том Бэнтри; он проклятый предатель.

-- Этого человека нужно спасти во что бы то ни стало, -- твердо ответила Сэди. «Из всей вашей банды злодеев, Уильям Джеквуд, он один выказал искру жалости, когда мой несчастный отец был брошен в яростный поток, связанный и беспомощный. То, чего я не сделал бы из любви, я сделаю из благодарности, и я протягиваю вам руку, если вы поклянетесь своей честью, что эти люди будут освобождены и немедленно.

— Вы благоразумны, — с жаром сказал он. — Я не надеялся, что ты так легко сдашься, и я постараюсь сделать тебя счастливым, как… —

Тише! Дай мне свое обещание, и я дам тебе свое».

— Клянусь единственным, что я считаю чистым — памятью о моей матери и моей любовью к тебе, — что все эти люди будут пощажены.

— И я обещаю быть твоей женой, если мы оба живы. О, Боже, прости меня, если я ошибаюсь в этом, но я не могу видеть принесенных в жертву этих храбрых людей, которые ради меня пошли на эту смертельную опасность. Уильям Джеквуд, пойми меня полностью и не говори в последующем, что я тебя обманул. Я ненавижу тебя, я всегда буду ненавидеть тебя, но я буду твоей женой.

85
— Хорошо, — сказал Джеквуд с легким смешком. «Я постараюсь изменить твое мнение обо мне, когда мы поженимся. А теперь вы на свободе, и я предоставлю вам сказать Черному Ястребу, что вы передумали, пока я готовлюсь покинуть его. Вождь плохо со мной обращался, и я не сражаюсь в битвах с теми, кто не относится ко мне как к другу».

Она ушла с опущенной головой, а он стоял на том же месте, угрюмо постукивая по голенищу сапога маленьким хлыстом, который носил с собой. Он не был полностью удовлетворен, хотя и выиграл ставку, на которую так долго играл. Она сказала ему, что ненавидит его, и почти сказала, что любит Чарльза Мелтона, и все же пообещала стать его женой. Пока он стоял там, к нему бросился человек, задыхающийся и истекающий кровью из нескольких ран, и в его изуродованном лице он увидел что-то, что напомнило ему Дика Гаррета, и остановило его.

— Дик, в чем дело?

«Разыгрался!» — ответил Дик, в изнеможении падая на дерн. «Дай мне рома, я полумертвый».

Джеквуд поднес свою фляжку ко рту измученного человека, и тот долго и жадно пил, глубоко вздохнув с облегчением.

«А-а-а! Это в точку, Уилл. У меня был долгий путь — меня преследовал дьявольский ребенок, и это милость, что я остался жив. А все из-за погони за этой проклятой девчонкой, которая ушла в лес».

-- Это не твоя вина, Дик, -- сказал Джеквуд. «Миннеоба пришла и рассказала нам об этом, и мы отправили за ней отряды, и один из них подобрал ее».

— После этого позаботься о ней сам, — выдохнул Дик. -- Я сегодня видел черта, сразился с ним и больше не хочу.

— Где остальные ваши люди?

— Попал под воду, я полагаю. Джек Фиш и Трейси ушли в лес, а остальные мертвы. Я должен был играть в опоссума, иначе меня бы тоже поджарили. Дай мне еще выпить, и я расскажу тебе об этом.

Джеквуд отдал ему фляжку, и какое-то время слышно было только музыкальное бульканье ликера. Когда он опустил его, в сосуде образовался значительный вакуум 86 , и он рассказал историю погони за Сэди со многими ругательствами, которые нет необходимости приводить здесь. Закончив рассказ, он сделал то же самое со спиртным и встал.

— Ты ранен, Дик!

«Ничего особенного. Я порезался и поцарапался, когда нырял в кусты, потому что этот мохнатый гад преследовал меня чуть ли не до лагеря. Я думал, он никогда не откажется».

— Я не знаю, кто или что это может быть, — задумчиво сказал Джеквуд, — и мне все равно. Иди и смойте кровь с вашего лица, а затем соберите людей, потому что мы должны покинуть этот лагерь. С Черным Ястребом все кончено, потому что Аткинсон пришел с армией и уничтожит индейцев в мгновение ока.

Гаррет медленно отошел, а Джеквуд подошел к Черному Ястребу, который разговаривал с Сэди. Она не смотрела на него, когда он подошел, но Миннеоба смело посмотрела ему в лицо, и ее красивое лицо выражало крайний гнев и презрение.

— Что сказал сын Красной Птицы, чтобы напугать Дикую Розу? — сердито воскликнула она. «Он трус и не храбрец».

— Тебе лучше отослать свою дочь, Черный Ястреб, — тихо сказал Джеквуд. — Я достаточно натерпелся в этом лагере и не останусь здесь.

— Сын Красной Птицы обещал остаться и сражаться за своих красных братьев, — укоризненно сказал Черный Ястреб, — а когда увидит врага в поле зрения, убегает, как испуганная гончая. Это хорошо; Черный Ястреб не хотел, чтобы за ним следовали только храбрые люди.

-- Это ложь, индеец, -- воскликнул Уилл Джеквуд. «Здесь, посреди вашей дикой банды, я бросаю вызов вам, чтобы доказать, что, хотя вы были верны мне, я не выполнил свой долг как мужчина. Но когда ты осмелился забрать мою пленницу, мою будущую жену, в тот день я покидаю тебя и никогда не вернусь».

— Иди, — ответил Черный Ястреб. «Меня обманули в сыне Красной Птицы. Его отец умер в тюрьме белого человека, и теперь он подло отворачивается, когда битва приближается».

— Останься со мной, Дикая Роза, — закричала Миннеоба. «Мой отец сильный вождь и защитит вас от беды».

87
«Я не могу… я не смею», — ответила Сэди. «Если я останусь с тобой, мои друзья, которые являются его пленниками, должны умереть».

— Мой отец заберет их у него, — сказала Миннеоба, умоляюще глядя на старого вождя.

-- Пусть делает, пусть делает из себя собаку, если посмеет, -- ответил Джеквуд. «Я расскажу о его подлости всем племенам, и ни один мужчина из них не посмеет взглянуть мне в лицо, пока я не буду оправдан».

Вождь повесил голову, ибо дал святое слово, что Джеквуд сохранит своих пленников. Негодяй слишком хорошо знал свой характер, чтобы хоть на мгновение усомниться в том, что индеец сдержит свое слово и отпустит их вместе с пленниками. Тщетно умоляла Миннеоба и с громкими причитаниями последовала за сплоченными отрядами Джеквуда к опушке леса и увидела, как они уходят вместе с заключенными, тщательно охраняемыми, и Сэди, идущей рядом с Уильямом Джеквудом, с жестким, горьким взглядом. посмотрите на ее прекрасное лицо. Гаррет, который быстро оправился от всякого зла, повернулся и послал воздушный поцелуй Миннеобе, который тут же приладил стрелу к тетиве и послал бы ее за ним, но он, смеясь, укрылся среди людей.

«Мир весь перед нами, из чего выбирать, — сказал Джеквуд, — но одно можно сказать наверняка: если эта штука пойдет против индейцев, а это, конечно, произойдет, эта территория будет не очень здоровой для нас». . Что ты говоришь?"

— Мы найдем, где жить, Кэп, — ответил Гаррет. «Мир должен нам жизнь, и мы тоже ее получим, иначе создадим проблемы».

— Не думаешь ли ты, что нам лучше найти укрытие и посмотреть, что произойдет? Для нас будет неплохая добыча, если день хоть на какое-то время окажется благоприятным для индейцев.

-- Я знаю, о каком месте вы говорите, Кэп, -- сказал Джек Фиш, вошедший до того, как они двинулись в путь. «Самый аккуратный тайник на Западе».

"Как далеко?"

— Думаю, около шести миль.

— Тогда идите вперед.

Фиш пошел вперед, а Джеквуд помог Сейди утомленно шагать по ухабистой дороге перед ними. Он вел 88 через спутанные заросли, под деревьями, выросшими веками, и заканчивался круглым лесным проемом, до которого было так трудно добраться, что Блэк Уилл был вынужден нести Сэди по местам, настолько она измоталась.

Трава на полянке зеленела, и пели птицы, когда стая одна за другой вылезала из-под листвы и становилась на ровный газон.

«Джек Фиш, — сказал ренегат, — вы заслужили благо своей страны. Я мог бы жить здесь вечно. Здесь мы отдыхаем, пока дело так или иначе не решится.

«Как мы будем жить?» — спросил Гаррет.

«В лесу полно дичи, и мы будем убивать ее так далеко от лагеря, чтобы никто не заподозрил нас в том, что мы здесь. Капитан Мелтон, вы дадите мне честное слово не пытаться бежать, если я развяжу вам руки?

Мелтон собирался отказаться, но, поймав взгляд Сэди, передумал и дал требуемое обещание. Это не распространялось на Тома Бэнтри и Куни Джо, которые были крепко связаны и помещены под охрану. Сэди вышла вперед с намерением поговорить с Мелтоном, когда кусты разошлись рядом с ней, и появилось лицо лесного демона, выглядывающее из-за листьев.

ГЛАВА XIII.
ГОСТИ НЕ ПРИГЛАШЕНЫ.

Сэди было нелегко напугать, но потребовалось усилие всей ее решимости, чтобы не вскрикнуть от страха. Молодой капитан видел, что она была глубоко тронута, и приписывал это своему огорчению положением, в котором она оказалась. Но она оправилась огромным усилием воли и выступила вперед, откровенно протягивая руку человеку, которого она любила и который любил ее так же сильно.

— Я глубоко огорчена тем, что ради меня ты подвергся такой опасности, Чарльз, — тихо сказала она. — Но не бойся, ибо я спасу тебя от любой опасности. Действительно, это уже сделано, потому что я дал слово, и вы в безопасности.

"Безопасный! Что ты имеешь в виду, Сэди? какое обещание ты дал?

— Не сердись на меня, Чарльз, — грустно сказала она. — Мне очень жаль, что мне навязывают это, но… я пообещала стать женой Уильяма Джеквуда.

«Черная воля! Боже милостивый, Сэди, этого не может быть. Что это за безумие?»

«Меня вынудили это сделать. Они угрожали вам и вашим отважным товарищам ужасной смертью. У меня не было рядом никого, кто мог бы дать мне совет, и я не мог... я не мог видеть, как ты умираешь.

«Ты должен был сначала поговорить со мной», — дико воскликнул он. — Ты знал, что я люблю тебя. Я никогда не смел сказать вам до сих пор, и должен был сказать. Что такое смерть для бесчестия? На какую жизнь ты обрек себя, чтобы я мог жить. Я скорее умру тысячей смертей, чем буду нести это горькое бремя».

«Чарльз!» воскликнула она. «Вы делаете мою ношу слишком тяжелой для меня. Как мог я видеть тех, кто навлек на себя эту опасность ради меня, отказавшихся удовлетворить кровавые страсти этих отчаянных людей. Мой отец умер — я один в этом мире, и моя жизнь была бы в лучшем случае утомительной, если бы я отказался сдаться. Он сказал мне, что если я буду упрямым, я должен стоять и смотреть, как ты страдаешь. Во всяком случае, я бы этого не вынес».

— Тебе следовало остаться в стане Черного Ястреба, храброго человека, хотя и индейца. Моя дорогая девочка, я не могу винить тебя за то, что ты сделала. Это было от всей доброты сердца, но с вашей стороны было неправильно уступать. Жизни людей, готовых в любой момент умереть за правое дело, должны быть как пёрышко по сравнению с твоей жертвой. Как я уже сказал, то же самое сделали бы Джо Бент и Том Бэнтри, которых эти люди ненавидят больше, чем меня».

— Ты не можешь сбежать? прошептала она. — Но нет — я забыл. Мое слово дано этому плохому человеку, и я считаю его священным. Но я не сочту преступлением лишить его жизни, и хотя он может требовать моей руки, он никогда не получит от меня жены, потому что я ненавижу его, о, как я его ненавижу!

Когда она говорила, белые зубы яростно щелкали, а Черный Уилл, который слушал, рассмеялся низким горьким смехом, полным злобы.

— Извините, что вмешиваюсь в такое светское собрание, — сказал он, приближаясь, — но ваш язык омерзителен для вашего будущего мужа, моя дорогая Сэди. Капитан Мелтон, если я еще услышу от вас подобные высказывания, я прикажу связать вас и заткнуть рот, потому что я этого не вынесу.

«Если вы это сделаете, это освободит меня от моего обещания, потому что вы дали мне слово хорошо с ними обращаться», — сказала Сейди.

— Я не дам тебе даже той лазейки, через которую можно было бы сбежать, — сказал Черный Воля после паузы. «Сегодня я покидаю лагерь в поисках человека, который находится на одной из индийских станций, лютеранского миссионера. Позвольте мне сказать вам, что он человек, который не стал бы проводить церемонию, если бы вы сказали слово возражения, и что вам нужно только сказать «нет», и эта церемония прекратится, и начнется другая церемония, поскольку это небо над нами Я выведу твоих друзей и повешу их у тебя на глазах. Поймай мою лошадь, Джек Фиш.

Человек повиновался, и, отдав несколько приказов Дику Гаррету тихим голосом, ренегат сел верхом и поехал прочь через лес.

Прошло два дня, а о нем ничего не было слышно. Во второй половине дня третьего он пришел в лагерь в сопровождении бледного интеллигентного вида человека в одежде священника, который кротко оглядывал дикую группу в лагере, явно удивленный тем, что оказался в таком месте. Его сразу же отвели в одну из хижин, построенных мужчинами, а Черный Уилл спешился и приказал, чтобы Мелтона и других пленников увели в лес недалеко от лагеря, так как он знал миссионера. слишком хорошо, чтобы поверить, что он провел бы церемонию, если бы у него были какие-либо сомнения в готовности дамы выполнить свою роль, и Черный Уилл опасался, что заключенные могут сообщить ему истинное положение дела.

Пятеро мужчин сопровождали заключенных в лес с приказом застрелить их при первой же попытке побега. Когда это было сделано, Блэк Уилл подошел к хижине, в которой Сэди провела время, и позвал ее.

— Я вернулся, — сказал он весело. «Вы должны извинить меня за то, что я так долго от вас отсутствовал, но мне было трудно найти миссионера».

«Я только хотел бы, чтобы вы никогда не нашли его или не получили по заслугам, сэр», — был несколько бесперспективный ответ.

«Мои заслуги; Думаю, я заслуживаю лучшего обращения в ваших руках.

«Двенадцать футов веревки и дерево подошли бы вам больше», — ответила она. «Не обманывай себя верой, что я когда-нибудь изменю свое отношение к тебе. Самая слизистая рептилия, ползающая по болоту, была бы для меня более приятным спутником. Я протягиваю тебе руку, чтобы спасти моих друзей, но никогда вместе с ней свое сердце».

Он угрюмо стоял перед ней, постукивая по сапогу хлыстом, который носил с собой.

-- Я почти готов отказать вам в помощи на этих условиях, -- мрачно сказал он, не поднимая глаз от земли, на которую они были устремлены. «Твой язык ужасен для того, с кем ты собираешься соединиться на всю жизнь, и обязательно придет день, когда ты горько раскаешься в этом. Я больше не буду сейчас говорить; но через полчаса я приду за тобой, и мы поженимся.

«Тебе нечего бояться, но я сдержу свое слово», — сказала она. — Ты тоже оставишь свою?

«Я еще никогда не говорил об этом ни другу, ни врагу, — был его ответ, — и не собираюсь начинать сейчас. Когда ты отдашь мне свою руку, эти люди будут иметь два дня отсрочки, но если я поймаю их после этого, горе им, вот и все.

Он повернулся на каблуках и оставил ее с ее собственными размышлениями, которые были не самого приятного типа. Временами она сомневалась в своей твердости в час испытаний и в том, не уступит ли она в присутствии миссионера, но мысль о его страшной угрозе ее любовнику и друзьям придала ей сил, и она решила вынести все мужественно, насколько это возможно. она могла, и пожертвовать ради их безопасности. Она хотела бы разок увидеть Мелтона перед церемонией, но опасалась, что у нее не хватит сил выдержать встречу. Пока она сидела, уткнувшись лицом в руки, за ней пришел Черный Уилл.

92
«Есть одна просьба, которую я хотела бы попросить вас, — сказала она, — и вы можете легко оказать ее. Ты знаешь, что я люблю Чарльза Мелтона, но все мысли о нем должны исчезнуть в тот момент, когда я вложу свою руку в твою. При данных обстоятельствах он не должен был больше видеть меня, а я не мог вынести его встречи».

"Согласованный; ты не увидишь его, и если он посмеет попытаться поговорить, когда ты когда-то будешь моей женой, ему будет хуже. Я уже убрал его, и они ждут в лесу, пока не кончится церемония, после чего им разрешат идти, куда они пожелают.

— Этого достаточно, сэр. Теперь я готов, если вы не уступите.

Он свирепо замотал головой и, взяв ее за руку, вывел на открытое пространство между деревьями. Группа беззаботно стояла вокруг, наблюдая, как эти двое заняли свою позицию перед миссионером, который протянул книгу в руке и встал перед ними.

Он процитировал ту часть ритуала, которая была необходима, прежде чем задать вопрос, «и если кто-нибудь знает вескую причину или причину, по которой они не должны соединяться вместе в узах священного брака, пусть говорят сейчас или навсегда после этого молчат, », когда толпа рассеялась перед натиском сильного человека, и гигантская фигура Лесного Дьявола прыгнула в круг и одним ударом своей могучей руки отбросила Черную Волю на десять шагов назад, при этом яростно восклицая: «Я

запрещаю запреты!»

— Долой его, — взревел Черный Уилл, вытаскивая нож. — На него, мальчики.

"Назад!" — закричало странное существо. — Назад, спасите свои жизни. Нехорошо, чтобы невинность и юность принуждались сочетаться браком с таким существом, и я запрещаю это. Назад, говорю я.

Они отшатнулись перед суровой фигурой, особенно те из них, кто ощутил нервную силу его сильной руки, в то время как Черный Воля смотрел на священника.

-- Не обращайте внимания на бред сумасшедшего, сэр, -- сказал он. «Этот человек безумен и не знает, что делает».

— Это ложь, достопочтенный сэр, — ответил Лесной Дьявол. — Я такой же здравомыслящий человек, как и все здесь присутствующие, и знаю, о чем говорю. Отступайте, мужчины; не дави на меня. Ха, тогда он у них будет. Разведчик Мелтона спешит на помощь!

93
Когда звуки его звучного голоса разнеслись по дремучему лесу, раздались аплодисменты, и рубашки из оленьей кожи и енотовые шапки Разведчика Мелтона показались сквозь лиственный покров, и с дикими криками они обрушились на врага. .

Не было сделано ни единого выстрела, потому что Сэди, миссионер и Лесной Дьявол стояли посреди врага, а Разведчик не осмелился стрелять. Но когда враг отступил, схватив на ходу свое оружие, по сигналу Лесного Дьявола, Сэди и миссионер пали ниц, а Разведчик обрушил на землю один испепеляющий залп, усеяв мертвых и умирающих, и затем бросился на врага с ножом, топором и пистолетом.

Лесной Дьявол подхватил винтовку с земли и, используя ее как дубину, возглавил атаку. Вплотную за ним шли Чарльз Мелтон, Куни Джо и Том Бэнтри, мужественно нанося удары справа и сбивая противника с ног каждым ударом. Но никто не мог сравниться со странным существом, известным как Лесной Дьявол. Взяв тяжелое ружье в одну руку, он с молниеносной быстротой заставил его вертеться над головой, и ренегаты полетели перед ним, как мякина на ветру.

Захваченные врасплох, неудивительно, что отступление вскоре превратилось в бегство, и они рассеялись по четырем ветрам, преследуемые решительными нападавшими. Один человек, и этот человек Дик Гаррет, осмелился преградить путь Лесному Дьяволу, который остановился с поднятым оружием и посмотрел на него.

«Наконец, злодей, — воскликнул он, — пришло твое время!»

Тщетно было вставлять винтовку ренегата, чтобы остановить удар. Он обрушился на его голову, и Дик Гарретт, друг и товарищ по злодеяниям Уилла Джеквуда, лежал мертвый у ног мстителя. В этот момент послышался крик гнева, и, обернувшись, странный человек увидел, что Джеквуд верхом направляется в кусты.

— Стреляйте в него, — крикнул он. «Возьмите его вниз во что бы то ни стало».

Полдюжины пуль промчались, но Джеквуд уже был в чаще, и всякая погоня была напрасной. Пять минут спустя бой закончился, и лишь немногие из отряда Блэка Уилла остались, чтобы рассказать историю того ужасного дня.

Лесной Дьявол повернулся к тому месту, где стояла Сэди 94, окруженная рукой Чарльза Мелтона, и приблизилась к своему возлюбленному, отмечая его ужасный вид. Поднеся руку к лицу, он сорвал волосатую маску, закрывавшую его, и показал лицо — Сэмюэля Уэскотта!

Ее отец, искупленный из водной могилы! Через мгновение Сэди оказалась в его объятиях, в полубреду от радости, и проверенные друзья собрались вокруг него, желая пожать ему руку, в то время как Куни Джо и Том Бэнтри танцевали комическую хорнпайп, издавая крики, которые сделали бы честь воинам Сак. на тропе войны.

Когда первый восторг встречи закончился, Сэмюэл Уэскотт повернулся к Тому Бэнтри и тепло пожал ему руку.

«Вы сделали все возможное, чтобы спасти меня, мой друг, — сказал он. — Но я знал, что оба должны погибнуть, если я прилеплюсь к тебе. Я спускался, как вы знаете, и, вынырнув на поверхность, в смертельной схватке зацепился за плавающее бревно, которое быстро понесло меня вниз по течению, и у меня не было сил приземлиться, пока меня не понесло на две мили вниз. Неподалеку от этого места у меня был тайник, в котором, среди прочего, лежала эта маскировка, которую я иногда надевал в моих экспедициях среди племен, и я знал, что она может помочь мне в предстоящей мне работе. Если бы я знал, что это так напугает мою дочь, я бы показал свое лицо, когда нападал на мужчин, охранявших ее, пока ты сражался в болоте».

«Этого достаточно, чтобы лишить жизни любую тварь», — сказал Куни Джо. — Неудивительно, что она сбежала от тебя.

«Он выполнил свою задачу. Я последовал за тобой в это место, Сэди, и, убедившись, что тем, кого я люблю, не угрожает непосредственная опасность, я вернулся за разведчиком, расположение лагеря которого мне было известно. Мы подошли потихоньку, отпустили Мелтона, Джо и Тома и напали на этих негодяев. Остальное вы знаете не хуже меня. Я сожалею только об одном: этот негодяй Джеквуд сбежал. Но его судьба найдет его».

Через полчаса они уже направлялись к реке под охраной разведчика Мелтона. Последняя неделя была одной из испытаний, но они вышли из пламени триумфом, и сила Черного Уилла Джеквуда была сломлена навсегда. Когда они добрались до берега реки, и люди вели к квартире, по которой им предстояло перейти, Миннеоба внезапно появилась из леса и упала на шею Сэди, плача от радости.

«Миннеоба теперь может вынести все, что угодно, разрушение своего народа, потерю дома, потому что ее сестра в безопасности. До свидания, и не забывайте бедную индианку, которая вас любит.

— Пойдем с нами, — сказал Сэмюэл Уэскотт. «Я дам тебе приют в моем доме, пока не кончится война».

Но Миннеоба печально покачала головой.

— Нет, — сказала она. «Индийская девочка не должна оставлять своего отца, который ее любит. Иди с миром."

Они расстались с ней грустно, и, когда квартира стала удаляться от берега, они увидели, что она стоит в удрученной позе, опираясь на свой нос. Прошло много дней, прежде чем они снова увидели ее.

Битва была в самом разгаре. Блэк-Хок рискнул всем, бросив кубик, и обнаружил, что это проигрышная игра. Там были Мелтон, Куни Джо и Том Бэнтри, храбро сражавшиеся, и когда индейцы начали распадаться, они атаковали решительную группу воинов, которые упорно стояли на своем, неся смерть каждой стороне.

Наступил момент дикого замешательства, и Чарльз Мелтон оказался лицом к лицу с отчаявшимся человеком в военной раскраске, который набросился на него с демонической яростью. В этот момент лошадь Мелтона упала, пронзенная пулей в сердце, и его противник бросился на него с диким воплем радости, подняв топорик над его преданной головой.

— Смерть тебе, Мелтон, — закричал он. «Я Уилл Джеквуд, и ты умрешь от моей руки. Если я потерял ее, по крайней мере, ты никогда не будешь ею владеть.

Мелтон, пригвожденный к земле своей упавшей лошадью, поднял руку, чтобы отразить удар, но, будучи скованным, он мог оказать лишь слабое сопротивление, и нож, его единственная защита, был выбит из его руки, и топорик заблестел. над ним.

Он только успел уловить огонек свирепой радости в глазах своего врага и уже потерял надежду, как трещала винтовка, и Джеквуд, вскинув руки, схватился за окровавленную тряпку на груди и попытался еще раз выстрелить. поднял свое оружие, а затем, с рычанием демонической злобы, упал замертво, а Куни Джо с дымящимся ружьем в руке побежал на помощь своему упавшему лидеру, которого быстро поставили на ноги.

"Кто он?" — сердито воскликнул Джо. «Ха! Черная Воля от смертного. Стерлись наконец».

Это была его эпитафия. Он умер, как жил, смело и дерзко, и нашел солдатскую могилу.

Власть Черного Ястреба была сломлена, а старый вождь стал беглецом и вскоре попал в плен к белым. Затем Сэмюэл Уэскотт сдержал свое обещание, данное Миннеобе, и дал ей приют под своей крышей. Учения Сэди вскоре так сильно изменили лесную девушку, что она полюбила домашнюю жизнь, и когда Сэди вышла замуж, вскоре после визита Черного Ястреба на восток, Миннеоба была там и стала свидетельницей церемонии. Когда это было закончено, Куни Джо остановил священника:

«Постой немного, незнакомец», — смущенно сказал он. — У меня есть для тебя еще одна маленькая работа.

И, к всеобщему удивлению, Миннеоба взяла его за руку, и они поженились.

Никто не знал, что Джо получил согласие старого вождя, который знал, что его дочь больше подходит для жизни с белыми, чем с племенами, и Миннеоба стала женой Джо Бента. У нее никогда не было причин раскаиваться в этом. Каким бы грубым он ни был, он был настоящим мужчиной и благородно трудился ради нее и, как это ни странно, со временем стал одним из самых богатых фермеров в этих краях.

Там же поселился и капитан Мелтон, и две семьи постоянно были вместе. А над камином, в кабинете Мелтона, висит костюм Лесного Дьявола.

Том Бэнтри много лет был успешным лодочником на Миссисипи и, наконец, капитаном. Сэмюэл Уэскотт умер в глубокой старости, уважаемый и любимый всеми, кто его знал.

КОНЕЦ.

98
РОМАНОВ.

ИЗДАЕТСЯ РАЗ В ПОЛУМЕСЯЦ, ПО ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ ЗА КАЖДЫЙ.

1 — Соколиный глаз Гарри. Автор Олл Кумс.
2—Меткий выстрел. Альберт В. Эйкен.
3 — Мальчики-шахтеры. Эдвард С. Эллис.
4 — Синий Дик. Капитан Мейн Рид.
5 — Нат Вулф. Миссис М. В. Виктор.
6 — Белый следопыт. Эдвард С. Эллис.
7 — Жена преступника. Миссис Энн С. Стивенс.
8 — Высокий Ловец. Альберт В. Эйкен.
9 — Молния Джо. Капитан Адамс.
10 — Островной пират. Капитан Мейн Рид.
11 — Мальчик-рейнджер. Автор Олл Кумс.
12 — Бесс, охотник. Э.С. Эллис.
13 — Французский шпион. У. Дж. Гамильтон.
14 — Дальний выстрел. Капитан Комсток.
15 — Оружейник. Джеймс Л. Боуэн.
16 — Красная рука. Автор А. Г. Пайпер.
17 — Бен, Ловец. Льюис В. Карсон.
18 — Дикий ворон. Автор Олл Кумс.
19 — Вождь Призраков. Силин Робинс.
20 — Бар-убийца. Капитан Комсток.
21 — Дикий физ. Автор Wm. Р. Эйстер.
22 — Индиан Джо. Льюис В. Карсон.
23 — Старый Кент, Рейнджер. Эдвард С. Эллис.
24 — Одноглазый зверолов. Капитан Комсток.
25 — Годболд, шпион. Автор NC Iron.
26 — Черный корабль. Джон С. Уорнер.
27 — Один глаз. Уоррен Сент-Джон.
28 — Индийский Джим. Эдвард С. Эллис.
29 — Разведчик. Уоррен Сент-Джон.
30 — Орлиный глаз. У. Дж. Гамильтон.
31 — Таинственное каноэ. Эдвард С. Эллис.
32 — Золотой гарпун. Р. Старбак.
33 — Король скальпа. Лейтенант Нед Хантер.
34 — Старая лютня. Автор Э. У. Арчер.
35 — Рэйнболт, Рейнджер. Автор Олл Кумс.
36 — Мальчик-пионер. Эдвард С. Эллис.
37 — Карсон, проводник. Дж. Х. Рэндольф.
38 — Пожиратель сердец. Автор Гарри Хазард.
39 — Ветцель, разведчик. Бойнтон Белкнап.
40 — Огромный Охотник. Эд. С. Эллис.
41 — Дикий Нат, Ловец. Пол Прескотт.
42—Рысь-шапка. Пол Биббс.
43 — Белый преступник. Автор Гарри Хазард.
44 — Прицеп для собак. Фредерик Дьюи.
45 — Король лосей. Капитан Час. Говард.
46 — Адриан, пилот. Полковник П. Ингрэм.
47 — Охотник за людьми. Маро О. Рольфе.
48 — Призрачный следопыт. Ф. Дьюи.
49 — Мокасины Билла. Пол Биббс.
50 — Королева Волков. Чарльз Ховард.
51 — Том Хок, трейлер.
52 — Безумный вождь. По Час. Говард.
53 — Черный волк. Эдвин Э. Юинг.
54 — Арканзас Джек. Автор Гарри Хазард.
55 — Черная Борода. Пол Биббс.
56 — Речные винтовки. Биллекс Мюллер.
57 — Хантер Хэм. Дж. Эдгар Илифф.
58 — Клаудвуд. Дж. М. Меррилл.
59 — «Техас Хоукс». Джоз Э. Бэджер-младший
60 — Merciless Mat. Капитан Час. Говард.
61 — Разведчики Безумного Энтони. Э. Родман.
62 — Неудачливый Ловец. Автор Wm. Р. Эйстер.
63 — Разведчик из Флориды. Автор Джоз Э. Бэджер-младший,
64 года — Ловец острова. По Час. Говард.
65—Волчья шапка. Капитан Час. Говард.
66 — Гремящий Дик. Автор Гарри Хазард.
67 — Зоркий глаз. Майор Макс Мартин.
68 — Железная рука. Фредерик Форест.
69 — Желтый Охотник. По Час. Говард.
70 — Призрачный всадник. Маро О. Рольфе.
71 — Делавэр Том. Автор Гарри Хазард.
72 — Серебряная винтовка. Капитан Час. Говард.
73 — Скаут-скелет. Майор Л. В. Карсон.
74 — Маленькая Винтовка. Капитан «Брюин» Адамс.
75 — Деревянная Ведьма. Эдвин Эмерсон.
76 — Старый Рафф, Ловец. Автор «Брюин» Адамс.
77 — Алые плечи. Автор Гарри Хазард.
78 — Пограничный стрелок. Л. В. Карсон.
79 — Преступник Джек. Автор Гарри Хазард.
80 — Тигровый Хвост, семинол. Р. Рингвуд.
81 — Торговец Смертью. Артур Л. Месерв.
82 — Кентон, Рейнджер. По Час. Говард.
83 — Призрачный всадник. Фрэнк Дьюи.
84 — Три охотника. Силин Роббинс.
85 — Калеола. Капитан Час. Говард.
86 — Охотник Геракл. Гарри Сент-Джордж.
87 — Фил Хантер. Капитан Час. Говард.
88 — Индийский разведчик. Автор Гарри Хазард.
89 — Девушка-мстительница. По Час. Говард.
90 — Красная Отшельник. Пол Биббс.
91 — Звездный Лик, Истребитель.
92 — Мальчик-антилопа. По гео. Л. Эйкен.
93 — Призрачный охотник. Э. Эмерсон.
94 — Том Пинтл, пилот. М. Клапп.
95 — Красный Волшебник. Нед Хантер.
96 — Соперничающие охотники. Л. В. Карсон.
97 — Скво-шпион. Капитан Час. Говард.
98 — Сумрачный Дик. Автор Джоз Э. Бэджер-младший,
99 — полковник Крокетт. По Час. Э. Ласаль.
100 — Старая Медвежья Лапа. Майор Макс Мартин.
101 — Редлоу. Автор Джоз Э. Бэджер-младший
102 — Wild Rube. У. Дж. Гамильтон.
103 — Индийские охотники. Дж. Л. Боуэн.
104 — Иссеченный орел. Эндрю Дирборн.
105 — Ник Дойл. П. Гамильтон Майерс.
106 — Индийский шпион. Автор Джоз Э. Бэджер-младший
107 - декан должности. Инголдсби Норт.
108 — Лесной король. Джос Э. Бэджер-младший
109 - Охотник за скальпами. Автор Гарри Хазард.
110 — Ник, Разведчик. У. Дж. Гамильтон.
111 — Техасский тигр. Эдвард Уиллетт.
112 — Скрещенные ножи. Гамильтон.
113 — Сердце Тигра, Следопыт. Говард.
114 — Мститель в маске. Автор Ингрэм.
115 — Пираты Жемчуга. По Старбаку.
116 — Черная пантера. Автор Джоз Э. Бэджер-младший
117 — Абдиэль, Мститель. Эд. Уиллетт.
118 — Катон, Крипер. Фред. Дьюи.
119 — Двуручный коврик. Джос Э. Бэджер.
120 — Безумный охотник. Автор Гарри Хазард.
121 — Черный Ник. Фредерик Уиттакер.
122 — Кит Бёрд. У. Дж. Гамильтон.
123 — Всадники-призраки. По гео. Глисон.
124 — Гигантский Пит. У. Дж. Гамильтон.
125 — Девушка-капитан. Джос Э. Бэджер.
126 — Янки Еф. Дж. Р. Вустер.
127 — Сильверспер. Эдвард Уиллетт.
128 — Скваттер Дик. Джос Э. Бэджер.
129 — Ребенок-шпион. Джордж Глисон.
130—Норковая шуба. Джос Э. Бэджер.
131—Красное перо. Дж. Стэнли Хендерсон.
132 — Клайд, Трейлер. Маро О. Рольфе.
133 — Потерянный тайник. Дж. Стэнли Хендерсон.
134 — Вождь каннибалов. Пол Дж. Прескотт.
135 — Караибо. Дж. Стэнли Хендерсон.
136 — Алые мокасины. Пол Биббс.
137 — Похищен. Дж. Стэнли Хендерсон.
138 — Горничная. Гамильтон.
139 — Разведчики Шиото. Эд. Уиллетт.
140 — Пограничный ренегат. По Барсуку.
141 — Немой вождь. CD Кларк.
142 — Бун, Охотник. Уиттакер.
143 — Горная Кейт. Джоз Э. Бэджер-младший
144 — Красный скальпер. У. Дж. Гамильтон.
145 — Одинокий вождь. Джоз Э. Бэджер-младший
146 - Серебряный горн. Лейтенант Полковник Хэзлтон.
147 — Чинга, шайенны. Эдвард С. Эллис. Готов
148 — Запутанная тропа. Майор Макс Мартин. Готов
149 — Невидимая рука. Дж. Стэнли Хендерсон. Готов
150 — Одинокий индеец. Капитан Час. Говард. Ready
151 — Храбрый бренд. Пол Биббс. Готов 6 апреля.
152 — Билли Кривоногий, вождь семинолов. Готов 20 апреля.
153 — Разведчик Долины. Силин Робинс. Готов 4 мая.
154—Красный Жакет, Гурон. Пол Биббс. Готов 18 мая.


CONTENTS

I. The Border Suitor—Cooney Joe 9
II. Minneoba’s warning 15
III. Black-Hawk Insulted 22
IV. Little Fox—Na-She-Eschuck 29
V. The Price of Treachery 35
VI. The First Blow 42
VII. Overboard 49
VIII. Melton’s Scout—A Bush Fight 54
IX. The Defense of the Island 61
X. The Forest Fiend 68
XI. Black-Hawk Keeps His Word 75
XII. Sadie’s Sacrifice 82
XIII. Guests Not Invited 88
9
THE BORDER RIFLEMEN;
OR, THE FOREST FIEND.

CHAPTER I.
THE BORDER SUITOR—COONEY JOE.

The sun was going down behind the western hills in a flood of yellow light, and a river dimpled on under the slanting rays, great fish leaping now and then from the placid surface, and the trees along the bank casting fantastic shadows into its depths. In a sheltered nook, near a spot where a little creek joined the river, a settler had built a cabin, which the hand of woman had beautified and adorned as only the hand of woman can. Bright flowers bloomed on each side of the rustic doorway and an English ivy vine clung to the walls and was rapidly spreading its delicate tendrils over the whole front. The cabin faced the stream, and behind it the hand of industry had cleared many acres which now showed heavy growths of cereals and roots, carefully cultivated. It was a silvan spot, and one upon which the eye of the artist would linger long and pleasantly.

The door opened suddenly, and a young girl holding a water-pail in her hand came out with a free, careless step, singing a merry song. She was plainly dressed, and yet there was an air of native grace about her every movement which plainly showed that she had not always lived amid such wild surroundings. She was beautiful—not the vapid beauty of cities, but that of perfect health, and a free life. Her form was untrammeled by the fashions which cramp and deform the beautiful women of our day, and her face, a little browned by exposure to the to sun, glowed—

“With sunny beauty and rustic health.”
10
Maud M;ller—Whittier’s Maud—was not more beautiful than this frontier damsel. Not only was her face cut in a perfect mold, but her eyes sparkled with life and vivacity, and her sunny hair, unconfined, hung about her shoulders in beautiful profusion.

She left the river, turned down the creek, entered a little grove half a mile from the house, passed through it, and looked across the open field beyond.

“Father,” she cried, “are you there?”

No answer was returned, save the echo of her musical voice, and she looked about her in evident surprise.

“Where can he have gone?” she murmured. “Father!”

As the words left her lips there was a slight rustle in the bushes by her side, and a man came out and stood beside her. He was still young, but his strikingly handsome face bore the marks of a life of dissipation and riot. He was quite tall, nearly six feet in his moccasins, with a face which showed unmistakable signs of Indian blood, though somewhat remote, and a wandering black eye, full of passion. He was dressed in hunting costume, and held in one hand a long rifle, and two small protuberances in the breast of his hunting-coat showed where his pistols lay concealed.

“I thought I should meet you here, Sadie,” he said, quietly. “You don’t look very glad to see me.”

“You know what I think of you, William Jackwood,” she replied, turning quickly away. “How dare you to come here, after what has happened?”

He laughed a low, bitter, chilling laugh, which did not indicate enjoyment, and his black eyes seemed to emit sparks of fire.

“I would not refer to our last meeting, if I were you, Sadie,” he said, evidently controlling himself by a violent effort. “I was half crazy with liquor that night or I would not have said what I did. See here; give me a chance to make this right with you and I’ll do it. I want to be a friend to you—I do, upon my soul. I’ll ask your pardon on my knees, if you’ll forgive, and promise not to lay it up against me.”

“I forgive you,” she said, with a cold, passionless glance, “but you must not come here any more, for all that. My 11 father has told me not to have any more to say to you, and I shall obey him.”

The man stood grinding the butt of his rifle into the soft earth, and fighting a powerful battle to keep down his heart. The girl no longer looked at him but took up the pail and was moving on.

“Wait a moment,” he said, hoarsely. “I can’t part from you like this, Sadie. You don’t know what you are doing or what will happen if you don’t use me more kindly. By—I beg your pardon, but I am half mad—I can’t stand it. Do you know that I worship the ground you tread for your sake, and would give my life at any moment if it would be of service to you?”

“You must not speak to me in that way, Mr. Jackwood,” she said, in a more gentle tone. “I am truly sorry for you if you speak the truth, but I can not listen to you. Aside from the fact that my father does not like you, I have my own inclinations to consult, and I do not and never can love you.”

“Then you love some one else,” he cried savagely. “All right; marry him if you dare, but of this be assured—the moment you stand up before the minister with any man, if it were my own brother, I will kill you both where you stand. Do you hear me?—I will kill you both.”

“Do you dare to threaten me in that way, Will Jackwood? Oh, if my father were here, he would teach you to insult his daughter in that way. Do you think to frighten me by idle threats? Since you force me to say it, know that the sight of your dark face is and always has been odious to me, and that I will never speak to you again except upon compulsion under any circumstances.”

He caught her by the wrist with his disengaged hand and held her firmly, when she dropped the pail and struck him full in the face with her open hand. He uttered a cry like that of an angry tiger, and letting go his hold upon the gun caught her about the waist with his strong right arm. Powerless in his grasp, she struggled with all her strength and screamed for help. The call was not made in vain, for a quick step was heard, and a heavy body crashed through the bushes, and Sadie screamed again.

“Comin’, by the mortal, comin’!” roared a hoarse voice. “Oh, yes.”

12
Will Jackwood released her instantly and caught up his gun, just as a short, thick-set, powerfully-built man darted from the bushes and stood beside them. He wore the fringed hunting-shirt and beaded moccasins of the scout and hunter, and his long, flax-colored hair was crowned by a greasy coon-skin cap in the last stages of dissolution. The face was a marvel of native ugliness, but in spite of that he was greeted with a cry of joy from Sadie.

“Cooney Joe is hyar,” he yelled. “What is the matter now?”

“I have been insulted, Joe,” cried Sadie, panting for breath.

“By that yer p’ison critter, I’ll bet. Now look out, Black Will, acause I’m a-goin’ to give yer the durndest lickin’ you ever got sence yer mammy took ye over her knee. Hyar’s fur ye.”

Before Black Will could bring his rifle to a level the stout hunter dashed in and his heart was beating against the broad breast of the man known as Jackwood. In a moment more they were locked in a fierce grapple, fighting in true western style, without the slightest idea of the rules of the ring. In a stand-off fight, the long arms and powerful build of Black Will would have given him a decided advantage, but in the close grapple Cooney Joe was more than his equal, and loosening one hand by a violent effort he struck his antagonist such a blow in the face that his teeth seemed to rattle in his jaws, and he staggered. Throwing himself forward with a victorious war-whoop, Cooney Joe brought him to the ground, and the next moment was kneeling on his breast with his long, brown fingers fastened on his throat in a decidedly uncomfortable way.

“Yah-h-h—hip! Got ye that time, my sweet infant! The old coon kin climb a tree yit. Say the word, Miss Wescott, an’ by the big meat pie I’ll choke the life clean out of his pesky karkidge.”

“Let him go for the present, Joe,” she said. “He has been punished sufficiently, and it will teach him that I am not friendless.”

“Oh, pshaw! don’t let him git off that way. Take off his belt and let me larrup him with it till he howls.”

“No, no; don’t strike him again. Take away his weapons and let him go.”

13
“Hold on,” said Black Will hoarsely. “Don’t touch the pistols and I promise to go away at once, and not make a move for revenge to-day.”

“That’s fair,” said Joe, rising. “I never knowed the critter to break a fair promise, Miss Sadie, and you kin trust him.”

Cooney Joe stood up and Black Will slowly arose, with an expression of fearful malice upon his dark face, slowly brushing the dust from his clothing without speaking a word. Cooney Joe had taken up his rifle and stood leaning upon it, a grin of enjoyment stretching his naturally wide mouth.

“Curi’s how things come ’round, ain’t it? I’ve wanted a lick at you fur nigh onto five year an’ never got a chance till now; does me good, this does.”

“Of course you know I’ll have your life for it, Joe Bent,” said Black Will, in a quiet tone.

“Sartin, sartin, if ye kin git it,” replied Cooney Joe. “But don’t forgit that ef I see yer hand go anigh a pistil in a strange company I’ll try to shoot first. ’Member that, don’t ye.”

“I’ll try to remember, Joe,” was the reply. “Now, Miss Wescott, I will say to you what I intended to say when this meddling fool broke in upon us. You shall never live to be the wife of another man. If I can not have you, no one else shall, I swear by every thing I hold true.”

“P’isen critter, ain’t you, Will?” said Cooney Joe, regarding him with a look of benign interest, as a great natural curiosity. “I’ll be individually an’ collectively cussed ef you ain’t a nice picter to go a-talkin’ about marryin’ a gal like Miss Sadie. Why, bu’st my buttons, ef I don’t think she’d ruther have me!”

“I would indeed,” replied Sadie.

“Who asked you to speak, Joe Bent?” said Black Will, savagely. “Keep your distance and live in safety for twenty-four hours, but after that I will take your life, no matter where I meet you.”

“You rare ’round the awfulest kind, don’t ye,” replied Joe, with a merry look. “Dash my bacon ef you ain’t a study fur a painter. I’ve see’d chaps in the theater at St. Louis that rared ’round the stage jest as you do now, but somehow they allus got special hail kolumbia in the end. Now git; I don’t want to say any thing more but git.”

14
Black Will quietly tightened his belt, brought his rifle to a “right shoulder shift,” and was off at a long, slinging pace which carried him rapidly across the field.

“Thar goes a pizen critter, Miss Sadie,” muttered Cooney Joe. “Now I reckon he meant jest what he said when he told me that he’d hev my life, but I’ve took a good many chances, though he’ll hev my ha’r sartin ef I don’t shoot first when we meet.”

“I am sorry to have brought you into danger, Joe,” said the girl.

“Sorry—danger—git out! D’ye think I keer fur that, little gal? Why, make it the wust ye kin, the chances ar’ I git a shot afore he does, an’ ef I miss, then it’s my own fault. Whar’s yer daddy?”

“I came out to find him and bring him some drink. I thought he was at work in this field.”

“He orter be keerful,” said Joe Bent, uneasily, “’cause the Injins are gitting r’iled up awful, and thar’s no tellin’ when they may break out. Let’s try an’ find him.”

“There he is now,” cried Sadie.

As she spoke, a middle-aged man, with a hoe across his shoulder, appeared at the other side of the woods and came rapidly toward them. As he came near he shouted cheerily to Joe Bent, who seemed very glad to see him, and they shook hands heartily. Mr. Wescott had the same air of gentility which showed itself in his daughter, but, like her, had adapted himself to his present surroundings, and looked the picture of a genuine western farmer. In stature he was almost a giant.

Sadie rapidly recounted her meeting with Black Will, and all that had passed between them, and the face of Mr. Wescott darkened, while his hand closed convulsively upon the handle of his hoe.

“It is a lucky thing for the black-hearted scoundrel that I was not by, Sadie,” he said, “or it would have gone hard with him. What brings you up this way, Joe?”

“I sort o’ got a hint to git off the hunting grounds from that pernicious red devil, Napope, who is sp’ilin’ fur mischief. Ar’ ye good friends with the Injins, ’square?”

“Certainly; I never wronged one of them in my life.”

15
“Not that it matters much ef they once rise,” continued Joe, “because then they won’t hev any friends in the white race. I’ve my doubts of that Black Will, anyhow. Two weeks ago I saw him in the Injin village, an’ him an’ that cussid Napope was ez thick ez flies in sp’iled bacon.”

“What is the trouble with the Indians?” said Wescott, uneasily.

“Them cussid agents rob them like thieves,” replied Joe Bent. “Ef Black-Hawk would only ketch an’ burn them, I don’t believe our fellers would kick much, they act so fearful mean. Do you know that I think the village the best place fur Miss Sadie, ’bout this time in the year?”

“I’ll talk to you by-and-by,” said Wescott, with a quick glance at his daughter’s observant face. “Come to the house and get something to eat.”

They quickened their steps and reached the cabin, and while Sadie set about preparing a meal, they sat outside and smoked their pipes, talking in low, eager tones. Sadie could see that their conversation was very important, and, woman-like, felt piqued that they kept it secret from her, and hurried her preparations. In a few moments the homely meal was smoking on the board, and they sat down, enjoying their food with keen relish; but the two men dropped their conversation, or rather, changed it to indifferent subjects, much to the disgust of Sadie. Just as they were about to rise from the table, she gave utterance to a cry of surprise and ran to the door, and a moment after appeared, leading an Indian girl by the hand.

CHAPTER II.
MINNEOBA’S WARNING.

It was a woman of the Sac nation, but bearing unmistakable signs of white blood. Her form might almost have vied with that of Sadie, and her dark skin glowed with perfect health. Her hair was unlike that of any pure Indian girl, slightly waving, and with a luster upon it never seen in 16 the pure Indian. Her dress was of the richest description that was worn by the women of the tribe, and her head was crowned by a coronet of eagle-feathers, which bespoke the daughter of a chief. Dainty feet, small hands and delicate features distinguished the maid from the majority of her race, and all together, two more noble specimens of native grace rarely trod the same floor.

“By the piper that played while the king danced, if it ain’t Minneoba, the pride of the Sac nation,” cried Cooney Joe. “Say, gal, what ye doin’ ’round yer?”

“Minneoba has traveled a long path, and she is weary,” replied the Indian girl, faintly. “Let the Wild Rose give her food and drink.”

Sadie, who was much taken by the rare beauty of the forest maid, seated her at once at the table and placed food before her. She passed over the few dainties which the table afforded, and ate the most simple food, and her appetite was soon gratified. Joe whispered aside with Mr. Wescott.

“I tell you that the gal is the favorite daughter of Black-Hawk,” he whispered, “an’ she’s got some good reason fur bein’ hyar. But don’t hurry her, for I know the breed and she’s obstinit, durned obstinit, when she hez a mind to, though she’s a good gal, too.”

In the mean time the Indian girl was chatting merrily with her new friend, and her musical laugh rung through the cabin.

“Whisper to Sadie to git her confidence, Mr. Wescott,” muttered the hunter. “She kin do it. The gal is open-hearted as the day, and ef she means friendship she means it.”

Wescott called Sadie aside and spoke to her in a low, hurried tone, and nodding intelligently, the white girl returned to the side of the Indian girl, and soon after the two rose and went out of the cabin, strolling down by the river side. Minneoba had her fan in her hand, more from habit than any thing else, and they walked along the green banks, talking earnestly.

“Minneoba is the daughter of Black-Hawk,” said the maiden, in answer to a question, “and she loves her father well. The heart of the old man is very sad, for he sees the white 17 men forcing the Indian step by step out of the land their fathers gave them. Look down and tell me what you see.”

Close to the bank of the stream not far away a succession of low mounds of different sizes showed where the ancient grave-yard of a tribe had been. Not far from this a white village was seen, the farms of the settlers encroaching upon the graves.

“When we bury the bodies of those we love, daughter of the white man, it is not pleasant to think that the feet of the strangers tread upon the graves. The Indians are rough and rude, but they too love the graves of their fathers, and it makes them sad to think that the plow of the white man will disturb the loved remains.”

“It is very sad, but I have heard that Keokuk sold this land to our people.”

“Keokuk has done wickedly,” cried the girl, excitedly. “It is a false Indian who treads upon his father’s grave, or allows the white man to do it. A Sac despises the man who is so base.”

“What will the Indians do?”

“What they will do is not for an Indian girl to say; their hearts are very sore, but they would be friends with the white men, if the white men will let them. But fire-water and bad men will make trouble in the land. Tell the people of the village that it would be better for them to give up the Sac town and build for themselves upon another place.”

In order to understand the words of Minneoba fully, it will be necessary to set down the history of the events which finally drove Black-Hawk to desperation.

By the treaty entered into by the United States upon one side and the Sacs and Foxes, Siouxs, Omahas, Iowas and Ottoes upon the other, headed by Keokuk, or the Watchful Fox, the land of these tribes was sold to the United States. In this bargain and sale Black-Hawk took no part, but in spite of that the Indian agents insisted that he should leave his village, which without his consent had been sold to the whites, and build another upon the west bank of the Mississippi.

No race love their native land better than the Indian, and Black-Hawk was of the pure blood. He cursed the traitors 18 who had sold their country, but vowed that he would not leave his village until compelled to do so by force. Every little disturbance between wandering white men and the tribes, every slight affair of whatever kind was magnified and turned against the Sac chief. Yet he only sought to do what was right, and prevailed upon Keokuk, who had made the treaty, to go to the white agents, with whom it had been made, and offer them in the name of the Sacs the lead mines, the most valuable property of the Indians, if they might be permitted to retain their village. The Watchful Fox, satisfied that he had sold that which was not his own, agreed to go, and ask for Black-Hawk the little land on which the village stood, including the grave-yard of the tribe. It was refused.

It was the custom of the western tribes at this date to go out in winter in a body and have a great hunt. Black-Hawk went away at the head of his tribe with secret misgivings, and the village was left unguarded. This was the winter of 1830, and when the Indians came back from their hunt they found their village in the possession of the whites, who had taken advantage of their absence to take possession. The river was yet full of floating ice, and it was impossible for the Indians to move, but they sent word to the invaders that before corn-planting they would drive them out of the village, no matter at what cost to themselves.

The whites were alarmed, for they felt their inability to oppose the tribe with their present number. A deputation was sent to the chiefs, proposing that they should occupy and plant the land together. The Indians, always generous in the disposal of land, agreed to the proposal, but upon arriving they found that the whites had seized and planted the best of the land.

The peaceful village became one of the most disorderly upon the frontier. With the whites came in their vices, and the Indians, naturally weak, began to feel their effects. The sale of liquor was commenced, and by its aid the whites gradually robbed the Indians of all that they could call their own.

The chief saw with alarm what must be the result, when they received orders to cross no more to the east bank of the river. The result of such an order may be readily understood, 19 rousing all the fierce passions of the Indians, and in this state matters stood at the time when Minneoba visited the cabin of Mr. Wescott.

The Indians were now nearly all upon the west bank of the river, the chiefs preferring this to longer intercourse with the white men. These simple men were no match for their wily antagonists, and had too rapidly imbibed their vices. Black-Hawk was an Indian, but he had a heart to feel for the woes of his people, and he saw that only by force of arms could he hope to succeed in wresting his country from the hand of the invader.

“Is it possible that my father’s land belongs to the Indians?” said Sadie. “He paid for it honestly, and would not willingly wrong any man.”

“The Wild Rose speaks truly. Her father has a great heart, but he holds the land which belongs to Black-Hawk.”

“Then he will pay for it again, sooner than wrong a chief of the Sacs.”

“Black-Hawk will not sell his lands to a white man. Let the words of Minneoba sound in the ears of Wild Rose. This is no place for her to dwell. Let her get a swift horse and fly away until the tempest has passed, for a dark cloud hangs over her father’s house and threatens her.”

“I have done no wrong; why should I flee?”

“My sister, the evil will come to the just and the unjust, for Black-Hawk will have his land again. Do not ask me to tell you more, for a Sac maiden can not betray her father, but take those you love and fly.”

While yet speaking, the rapid beat of hoofs could be heard, and two men rounded a point of woods and approached them. At a glance Sadie recognized Black Will and a desperate ruffian who was more than suspected of selling arms to the Indians, a great offense upon the frontier. This man’s name was Richard Garrett, and he was hated and feared all along the border.

“Ha, look!” cried Minneoba. “Yonder comes a bad white man, who has spoken evil words in the ears of Black-Hawk. What does he here?”

“Let us hurry away,” whispered Sadie. “He is my enemy, and I fear to meet him now.”

20
The two girls darted into the bushes, but not quickly enough to evade the eyes of the two men, who at once urged their horses and overtook the flying girls.

“Ha, my dear,” said Black Will, placing himself in front of Sadie, and effectually barring her further flight. “I did not expect to meet you so soon.”

“Do not stop me, Will Jackwood,” cried Sadie. “You have been punished once to-day for your insolence. Joe Bent is not far away.”

“He is safe from me for this day, for he has my word,” replied Black Will. “But, when we meet again, one or the other goes down.”

“Threats do not hurt the absent,” was the quiet reply. “Let me pass at once.”

“Not so fast. I shall not have a better opportunity than this, and must entreat you to come with me.”

Unconsciously, in their walk, the girls had come some distance from the house, and at that quiet hour few persons were abroad. Sadie understood the object of Black Will. It was to seize and carry her away for the purpose of forcing her to become his wife. He sprung out of the saddle, and menacing her with instant death if she cried out, hurried toward her, when a new and unexpected obstacle stood in his path. Minneoba had been almost unnoticed by the two scoundrels, and seeing that Dick Garrett was employed in holding the horses, the brave girl suddenly strung her bow, and fitting an arrow hastily, sprung in between Black Will and his intended victim, and he recoiled with a cry of rage, as the bright point of the arrow glittered in the light.

“Minneoba, by all the devils! Out of my path, girl, or a worse thing may come to you.”

But Minneoba did not move, her bright eyes fixed upon the form of the would-be abductor in a way which he did not like.

“Sadie is the friend of the Sac girl,” she said, quietly. “You shall not touch her while I live.”

“You don’t know what you are doing, mad girl. What will your father say when he knows that you have aimed an arrow at my breast—mine, of all white men in the territory!”

“It would be better for Black-Hawk if you had never seen 21 him,” replied the girl. “Take your horse and go, for I will spare your life if you do not touch the Wild Rose; touch her, and you are dead.”

Black Will was a brave man, but he knew well the deadly skill of the Indian girl, and had seen it proved a hundred times in sportive encounters in the Indian village. Though full of rage, he dared not advance.

“But listen to me, Minneoba,” he said. “This girl is to be my wife; I love her, and would take her into my lodge.”

“Let me hear her say that she loves you, and the Sac girl will not come between you. Stand back, or the arrow flies from the string.”

“You shall suffer for this, girl. Black-Hawk shall know how his daughter claims for a friend the daughter of the man who holds his land. We shall see how he likes that.”

“Minneoba can talk to Black-Hawk; she does not need the white hunter to tell her what to say.”

“She’s a bu’ster, Will,” said Dave Garrett, laughing. “I reckon you had better give it up. Come, little girl, don’t be foolish. Get out of the way, for my sake.”

Minneoba did not move, and the arrow was still ready to fly.

“Hark, Will! There come horses. Let’s get out of this as quick as we can.”

Black Will, shaking his clenched hand at the immovable figure of the Indian girl, sprung into the saddle, and the two men rode away at the top of their speed. They were scarcely out of sight when a party of mounted riflemen came up at a trot, but, seeing the two girls, they halted, and the leader dismounted and came toward them. He was a young, handsome fellow, in a fringed hunting-coat, booted and spurred, and wearing the insignia of Melton’s mounted rifles, to show that he was captain of scouts. He lifted the cap gracefully from his head, and bowed low as he approached.

“Captain Melton of the mounted rifles, by way of introduction. May I ask if you have seen any thing of a man known in this region as Dick Garrett?”

“He rode away five minutes since in company with William Jackwood.”

22
“The deuce he did! Excuse me, Miss, which way did he go?”

Sadie pointed out the road, and with a hasty adieu the young officer bounded into the saddle and the command went off at full speed, with Melton at their head. Sadie had noted that his dark eyes had rested admiringly upon her, and she was herself struck by his noble appearance, and Minneoba laughed softly. She could see that the two had met before.

“The young white chief is very brave. Sadie could love him!”

“Nonsense, you foolish girl,” said Sadie, blushing. “I have only seen him twice before, and probably shall never see him again. Let us return to the house.”

CHAPTER III.
BLACK-HAWK INSULTED.

They had scarcely reached the house when the sound of voices could be distinctly heard upon the river and Joe sprung to the door, from which the stream was plainly visible. A dozen canoes were upon the water full of Indians, crossing from the other shore.

“You’d better git out of sight, Minneoba,” said Cooney Joe. “It won’t be well for them to see you here unless you are forced to come out.”

The Indian girl hurried into the cabin, and went into Sadie’s room. A moment later a tumultuous band of Sacs, shouting out furious threats against the whites, landed near the cabin and came hastily toward it.

“Drunk as lords, every man jack of them,” said Joe. “We’ve got to talk sweet to them or thar will be some ha’r raised right about yer. Thar; that’s old Black-Hawk himself, by George. I wonder what he wants.”

An Indian somewhat advanced in life, and wearing the usual insignia of a chief of the Sacs, headed the party, and a word from him stilled the clamorous tongues of the warriors. 23 Mr. Wescott and Joe stepped out to meet them, and the chief received them by a lofty gesture.

“We come for corn,” he said, “and my young men are so angry that they need the hand of a chief. It is hard that the Sacs must come like thieves in the night to take corn from their old fields.”

“It is hard indeed, Black-Hawk,” replied Mr. Wescott. “I am as much grieved as you can be that this thing has happened, and upon my word, I hope that you may settle this trouble peaceably.”

“Why do you stay on the Sac fields then?” replied the Indian, morosely. “The words of my brother are wise, but they do not agree with his actions. I stand upon Sac ground, which is not sold and can not be sold unless Black-Hawk puts his totem on the paper and gives a belt. Why is the white man here then?”

“I bought of a man who claimed the right to sell,” said Wescott, “but I am willing to give you a fair price for the fields, even now.”

“Black-Hawk will not sell his fathers’ graves,” replied the chief, fiercely. “Look; your white men are making my warriors like themselves, good at talking but no workers. They drink the accursed fire-water and become hogs. In a few years, the name of Sac will be forgotten and they will be but beasts to carry the loads the white man puts upon their backs.”

“It’s no use talkin’ now, Black-Hawk,” said Cooney Joe. “I don’t say it’s right—because it ain’t—for Keokuk had no right to sell your land. But, the thing’s done and our fellers have possession, and I’m afraid they won’t give it up.”

“They must.”

“Oh, pshaw; you ought to know that they are darned good at takin’ things but they don’t give back wuth a cent. You may as well build a village over yender.”

“That they may come and take it again,” replied Black-Hawk, with a bitter laugh. “Let us speak no more, for my tongue grows bitter in my mouth. Sons of the Sac, let us go for corn.”

The Indian stalked away, followed by a shouting crowd of his adherents, and Cooney Joe looked uneasily at Wescott.

24
“I don’t like this, ’square. You see our fellers ar’ mighty rough on the Injins, and I heard some on ’em say that ef the Sacs came over to steal corn they’d give ’em an all-fired lickin’. Now if they do that it means war.”

“I hope our men will not be so impudent,” said Wescott. “They ought to give the poor fellows a chance to carry away corn for their suffering families, since they have dispossessed them of their land.”

Half an hour passed, when suddenly there came a great tumult from the direction in which the Indians had gone. The shouts of men, the loud and continuous barking of dogs, and the occasional crack of fire-arms, could be heard.

Cooney Joe caught up his weapons, and followed by Mr. Wescott, hurried away in the direction from which the sound came. They had not gone half a mile when they came upon a great rabble of whites surrounding the party which had come over for corn, abusing them in every possible way. Showers of stone were hurled upon them, clods of earth and filth of every description was cast upon them, and they were fighting their way slowly back toward the stream, apparently unconscious of the insults heaped upon them. Foremost among them, walking with a firm step, but with a dark cloud gathering upon his brow, strode Black-Hawk. A stone had struck him on the forehead, and the blood was trickling slowly down his face, but he did not seem to be aware of the fact. Once or twice he turned his head when some unusually vile epithet was heaped upon him, with a haughty glance at the offender, which they remembered in the after times, for two men who struck him, and whom he marked for destruction, were the first to fall when the struggle commenced in earnest.

“White men,” cried the chief, halting, at length. “Do not dare to stand in the track of Black-Hawk, upon his own land.”

“Your land, you old thief,” roared a man named Churchill. “You lie! It is ours—fairly bought—and we will keep it.”

“Black-Hawk does not waste words with a man with a double tongue, who is only fit to sit with the women when the warriors are on the battle-field,” replied the chief.

25
Churchill caught up a handful of sand and flung it into the face of the old chief. Black-Hawk trembled in every limb but not with fear, and he clenched his hands until the blood started from beneath his nails.

“Fool!” he hissed. “In the days to come, remember Black-Hawk!”

That the man had good cause to remember this insult, the history of that time will show.

The Indians went on their way, but all around them the confusion became greater, and it was with the utmost difficulty that they kept their ranks, and kept down their passions enough to prevent the use of the tomahawks, which every man carried. Had Black-Hawk but given the word, they would have rushed like tigers upon their prey, and torn the rabble asunder like cobweb. But the policy of the chief had been opposed to bloodshed, and he hoped to be able to get to the river without being forced to draw a weapon.

“Look at the black thieves,” roared Churchill. “Down with them, boys; shower the mud on them; stone them out of the country.”

He was but too well seconded by those who followed him, and many of the Indians were badly hurt by the missiles which were thrown at them. Directed by Churchill, three or four strong men rushed suddenly forward and laid hold upon the chief, with the intention of beating him.

“Dogs!” cried the Sac, casting them aside like feathers. “Take your clubs, sons of the brave.”

Up to this moment the Indians had not lifted a hand, but at the order of their chief they lifted their clubs, and sprung forward with furious yells. The chief singled out Churchill, and leaped upon him like a tiger, but the man ran backward, and the chief, never thinking of support, followed him with uplifted club. Before he was aware of his danger he was in the midst of a circle of infuriated whites, who commenced an indiscriminate assault upon him, striking and kicking him with merciless force. It is impossible to say whether he would have escaped with life, but at this moment the rabble parted before the rush of strong men, and Cooney Joe and Mr. Wescott darted into the circle, and placed themselves beside the chief.

26
“Back, if you are men,” cried Wescott. “What, thirty against one poor old man!”

“Keep cl’ar, keep cl’ar,” cried Joe, flourishing his rifle in a threatening manner. “He’s an Injin, but fair play’s a jewel, you know. You won’t strike him ag’in while I stand hyar.”

“Get out of the way, Joe Bent,” screamed Churchill. “What business have you to interfere?”

“Because I’m called on by a magistrate,” replied Joe. “Keep cl’ar, I tell ye, or I’ll make my rifle-butt acquainted with the softness of yer head. Back a little.”

“Disperse, every one of you, and let the Indians return to the river, and I will see to it that you are punished for what you have already done,” said Wescott, as they hesitated. There was some grumbling, but after a little they began to step away, and the little knot of Indians were left alone upon the field.

“I am sorry that this has happened, Black-Hawk,” said Wescott. “You want corn, you say; go to my crib and take out what you want.”

The chief did not reply, but he stood looking after the retreating forms of the white men, with a moody brow. Many a man who was in his grave before that season closed, might have been alive and happy but for that vile attack.

“Black-Hawk owes much to the white man,” he said, slowly. “They have stolen his village, trampled upon his father’s grave, plowed up the earth above the dead, and scored the earth with their axes. Now they have insulted Black-Hawk and he will remember.”

“I would not take it too much to heart, Black-Hawk,” said Wescott.

“Black-Hawk will remember,” was the reply. “But look my brother. By this blood which drops upon the earth I promise friendship to you and yours. You are two just white men; and all the tribes shall honor you for what you have done this night. Let my good brother go toward the rising sun and stay until the tempest has passed by.”

Wescott shook his head, and walked beside the chief to the river. He refused to take any corn, and as the canoes pulled off the two foresters looked at each other.

27
“This is bad, Joe,” said Wescott, “but we must get to work. Do you know where the General is now?”

“He’s at Jefferson Barracks—that’s whar he is,” replied Joe.

“Then he must be spoken to and at once. In the mean time I will take a horse and see other officers and concert measures for the public safety. The whole North-west is in danger, for many will follow Black-Hawk.”

They hurried back to the cabin, and to his delight the settler found Captain Melton there, who had returned unsuccessful from the pursuit of Black Will and Dick Garrett.

The young officer was well known to both Mr. Wescott and Cooney Joe, and was cordially greeted by both.

“What was this disturbance I heard just now, Mr. Wescott?” said Melton, as they shook hands. “It sounded almost like a battle.”

“It was very near one as it was,” said Wescott. “Our people surrounded a party of Indians who came over for corn, insulted them in every conceivable way, beat and threw stones at them and injured Black-Hawk quite severely.”

“You don’t tell me that they have hurt Black-Hawk?”

“Yes, and if I know any thing of the Indian he will resent it.”

“This is too bad, just when we hoped to settle the matter peaceably. Let the people on the frontier look to it now, for there is trouble ahead as sure as we live. Hi, there, Stanley,” he cried, addressing one of his men. “Ride to the Post and see the General. Tell him exactly what has happened, word for word, and when you have done that, go back by way of the island and tell the rest of the boys to come up.”

“Do you think they will fight, captain?”

“Of course they will, and we have a lot of dunderheads who will do their best to force it on. With your permission, Mr. Wescott, I will stay here to-night, if you will let the men sleep in your barn.”

“Certainly; if the house were large enough they should be welcome to that.”

The command of Melton was an independent one, composed 28 principally of bordermen and scouts, selected for their known valor and knowledge of the country. As usual in such cases they were despised by the dandy regiments until two or three rough bouts between the men had taught them a lesson. They were very popular with the masses, however, and in a bush fight, were capable of doing more work than any body of men in the service.

Two or three couriers were dispatched in various directions, and then the party camped outside, while the captain entered the house, where he was received by Mrs. Wescott and the daughter. The elder lady had just returned from a visit down the river.

“This is Charley Melton, my prince of borderers, the best scout captain in the territories,” said Wescott. “Captain, my daughter Sadie.”

“I met Miss Wescott early in the evening when in chase of a desperate gambler who had shot a man over a card-table. And indeed we met twice in the village.”

“I hope you caught him, captain,” said Wescott.

“Sorry to say I did not. How the fellow managed to slip away I don’t know, but when we got to the bend, all trace of them was lost. He had a man in his company whom I want to see, for I believe he is stirring up the Indians against us.”

“You mean Black Will Jackwood, I’ll bet,” said Joe Bent.

“Yes; what made you think that?”

“’Cause I see the bloody cuss at Rock Island, whisperin’ round old Black-Hawk, and it looked bad to me, somehow. It will be a ’markably good thing when he is hung up out of harm’s way.”

“That good thing will be very likely to happen if we have the good luck to catch them. Ha! What Indian girl is that?”

“Minneoba, the daughter of Black-Hawk,” replied the girl, coming forward. “Let not Loud Tempest fear that she will speak the words she hears in the lodge of her white father in the ear of the Sacs. Minneoba is not a creeping serpent, and will not betray her friends.”

“Loud Tempest, eh? Poetical name the Sacs have given 29 me, though for what cause I do not know. What have you there, Dix?”

An orderly had appeared at the door and saluted.

“Caught a Pottawatomie, just now, who claims that he has something to say.”

“Who is he?”

“Little Fox.”

“Pah! I don’t think much can be made out of him. However, bring him in, and let us hear what he has to say.”

The orderly turned and beckoned, and an Indian, greasy and smoke-begrimed, with a face which bore evident signs of hard potations, appeared in the doorway. This “lord of the forest” was very drunk. His eyes rolled in their sockets, and he found it easiest to stand by the aid of the door-post.

CHAPTER IV.
LITTLE FOX—NA-SHE-ESCHUCK.

The Indian was one of the worst specimens of his race—a creature naturally brutal, who had been rendered more debased by an excessive use of fire-water. As he clung to the door-post and looked at them out of bleared and watery eyes, he was as disgusting a specimen of the genus homo as could be found between the two oceans.

“Let me talk to this critter,” said Cooney Joe. “I calculate I understand the natur’ of the unadulterated, unb’iled, unwashed and unclean drunken red, as well as any man in the great Nor’-west. I do, by the livin’ hokies. Hyar, you ’possum, speak up, and speak quick; what ar’ ye looking fur now?”

“Fire-water; poor Injun very dry,” replied this noble red-man. “Tire—much tire; walk durn good ways; mus’ hab fire-water.”

“You got to airn it fust, my noble red,” replied Joe. “Come, agitate yer jaw; tell us what ye want.”

30
“S’pose you give Little Fox fire-water, den talk. How can talk when no hab drink? Ugh!”

“That’s the heathen philosophy, gents all,” said Joe, with a look of supreme disgust. “No whisky, no news. Got sech a thing as a drain of sperrits handy, ’square?”

Mr. Wescott left the room, and returned shortly with a small flask of rum, from which he poured out a glass for the Indian, who drank it with avidity, smacked his lips, and held out the glass for more.

“Hold on,” said Joe, pushing back the extended hand. “Not ef I know it, Injin. That tongue of yours begins to double, anyhow, and I reckon you’ll hev to do some talking afore you git any more rum.”

“Pottawatomie big warrior, much brave,” replied the Indian, loftily, striking his clenched hand upon his broad breast. “Give Injun rum.”

“I’ll give you a bat ’long side your old head ef ye ask fur more afore you’ve done the work,” said Joe, angrily. “Come now, speak up. What d’ye want?”

“Want rifle—want blanket—want heap fire-water!” replied Little Fox. “Got heap story to tell.”

“Lies, probably. Come, out with it, and ef it is any use to us, then we’ll pay han’sum. That’s the time of day.”

“Want him now,” replied the Indian, with a surly glance at the speaker. “No tell news widout you put him down here.”

“That won’t do, Injin,” said Joe. “You heard what the fellers done with Black-Hawk, just now. I’ve only got to say the word, and you go away the sorest Injin in the Nor’-west. Tell us any really important news, and we’ll give you a rifle, two blankets and a keg of rum, and you kin drink you’self to death in a week.”

“Much promise—little do. Dat white man’s way,” replied the Indian. “Little Fox no speak.”

“Will you speak if I promise to give you what you ask?” said Captain Melton, advancing.

“Loud Tempest will do what he says,” replied the Indian, with a drunken leer. “Little Fox will believe him.”

“Very well, then; I promise to give you the rifle, blankets and rum, if you tell us all you came to tell.”

31
“Give Injun stool; sit down like white man. Floor much dizzy; whirl round fast. Ugh!”

By the not very mild assistance of Cooney Joe the Indian was seated on a stool, with his back to the wall, and sat with drunken gravity waiting to be questioned.

“Go on with yer story, you red nigger,” cried Joe. “And see yer, the minnit you begin to lie—and oh, Lord, how he kin lie when he lays his tongue to it!—that minnit I jump on you and yer ha’r comes off.”

“Little Fox will speak with a straight tongue,” replied the savage, drawing himself up. “Give injun more rum, and he talk heap fast.”

Cooney Joe poured out a very mild dose of rum and gave it to the savage, who gulped it down at once, and would have asked for more but that the expression of Joe’s face taught him that such a measure would bring down upon his head the wrath of the hunter, and he prudently refrained.

“Black-Hawk much mad,” he said. “See—white man take his village and plant corn among the graves. That no right in white man.”

“No moril reflections, bummer,” said Joe. “Git on with yer yarn, or off goes yer sculp.”

“Black-Hawk has a great army,” said the Indian. “His braves are coming in from the plains and their faces are painted for war. The white men must not sleep or they will all die.”

It is needless to follow word by word the disjointed narrative of the drunken savage, interrupted as it was by appeals for rum, which was doled out to him in very small quantities by Cooney Joe, who feared that he would get too drunk to articulate. He sat swaying unsteadily to and fro, and told a tale which confirmed their fears. Messengers had been sent out to the various tribes, and all had agreed to follow the standard of Black-Hawk and assist him in driving out the invaders of their land. Nearly all the principal chiefs except Keokuk had given in their adhesion, and bands of warriors were already on their way to the place of rendezvous, not far from Rock Island, where there was a Sac village and a fort. Doubtless the Indian misrepresented the plans of Black-Hawk, but he told enough truth to make his 32 story tally with the preconceived ideas of the whites, and they looked at one another in silent dismay.

“This is very serious,” said the captain of scouts. “This Indian has earned his reward, and if he will come into the village to-morrow he shall have the liquor; the rifle and blankets I can give him now.”

He went out and brought in a very good rifle and two blankets, which he had obtained from the men. A flask of powder was added, and a mold to run bullets, and Little Fox staggered away, happy as a lord, little knowing that the possession of these articles would prove his death-warrant. With the weapon in his hands he staggered toward the village, where he was met by a young warrior of the Sac nation, whom, in his drunken blindness, he did not recognize as the youngest son of Black-Hawk, who was lurking about for information.

“My brother has a fine gun,” he said in the Indian tongue, endeavoring to lay his hand upon the weapon. But Little Fox tore it away from him in drunken wrath.

“Wagh! It is the gun of the white man, and the Sacs will fall before it as the leaves when they are yellow,” he said.

“My brother is very rich. He must have taken much fur to buy so fine a gun,” said the young Indian, who already showed the qualities which afterward gave him a leading place in the tribe.

“Little Fox is the friend of the white man, and he can get a gun for nothing,” was the reply. “When Black-Hawk comes with his warriors he will find the white men ready.”

“Has my brother told the white men what Black-Hawk is doing?” said the young Sac, vailing his rage.

“Little Fox can speak or Little Fox can be silent,” replied the Pottawatomie. “Look: to-morrow he is to have enough rum to last him a whole moon, because he is the friend of the white man.”

“Fire-water is good,” said the Sac. “Has my brother a canoe to carry it across the river?”

The Indian shook his head, and a sort of hazy idea passed through his clouded brain that he had already said as much as he ought concerning the affair.

33
“I have a fine canoe,” continued the son of Black-Hawk. “Let my brother bring the rum to the Point, and I will help him carry it away.”

The Pottawatomie nodded gravely, and went on his sinuous way, while the young chief darted into the forest, and taking a circuitous course, reached his father’s village at early morning. The old chief was in his lodge, in an attitude of the deepest dejection, for he had not sought a quarrel with the whites. Near him, seated upon a pile of skins, and with a look of deep malice on his face, sat Black Will, holding his rifle in his brown right hand.

“Ha! here comes Na-she-eschuck,” he said. “Now, Black-Hawk, let your great heart awake and listen to the words of your son. Speak, Na-she-eschuck; what are the white men doing?”

“They go about among the lodges they have built above our fathers’ graves and laugh because they have insulted Black-Hawk,” replied the young Sac, fiercely. “Their ears are stopped to all thoughts of peace, and they long for war. Let them get what they seek, since they will have it so.”

“What did I tell you, Black-Hawk?” said Black Will. “The scoundrels do not care for your great name, and they throw mud at you as if you were a common Pottawatomie, and not the head chief of a great nation. Will you bear this tamely?”

“Black-Hawk is an Indian,” replied the proud old man, drawing up his stalwart form to its full hight. “But he does not seek for war. If the white men will let us rest where we now are, I will send the warriors back, and we will be friends.”

“Friends! Friends with the men who threw mud in your face and beat you like a dog?” cried Black Will. “Come, I have been mistaken in you. I thought you were a man ready to revenge your injuries, but the white men have cowed you until you dare not lift a hand against them.”

Black-Hawk bounded to his feet with a terrible cry, and laid his hand upon a weapon. But that Na-she-eschuck sprung between him and the object of his wrath, it is doubtful whether the career of Black Will would not have ended upon the spot.

34
“Hold your hand, great chief,” cried his son, forcing him back. “He sits under the shadow of your lodge, and you have smoked the pipe with him. Do not make yourself a dog since you have taken his hand.”

“He has insulted a great chief,” replied the old warrior, fiercely. “But, he is right; Black-Hawk is a dog to listen to the words of the white men, and to refuse to dig up the hatchet when so many warriors are ready to follow him to the fight.”

“We must fight,” said Na-she-eschuck. “Little Fox has been among the white men, and has told them that the braves are gathering at the call of Black-Hawk. He is a dead dog, and has taken a rifle and blankets, and is to have much fire-water, because he has betrayed us.”

Black Will began to look uneasy.

“Has the scoundrel told them that I am here?” he asked.

“I can not tell. He is to come to the point above the island with the price of his guilt, to-morrow, and I will be there to help him over the river.”

A grim look crossed the face of Black-Hawk, as his son spoke.

“It is good,” he said. “One traitor shall die, because he has sold himself for the fire-water of the white men. As for us, we will not strike the first blow, but if they take up the hatchet against us, then we will fight. But I will not remove.”

“It is better for us to strike the first blow,” said Black Will. “That is the main thing in war—to strike such a terrible blow, that their hearts will turn water in their bosoms. Look at me; I am of the blood of the white men, but I am not all white. A chief of the Sacs was my father, and he is dead. He died in chains, because he dug up the hatchet against the cowardly Chippewas. You have known and loved him, for you fought by his side. Black-Hawk, Red-Bird was the father of the man who speaks.”

“Ha!” cried the chief. “Red-Bird was a man, but he could not bear the chains of the white man, and he died. Is my son the child whom he lost, who was born of the French squaw, who followed him from Detroit?”

Black Will inclined his head slowly, and Black-Hawk took 35 his hand in his own and pressed it again and again to his bosom.

“Black-Hawk can understand how the son of Red-Bird should hate the white man,” he said. “We will fight side by side in this war, and if we die, let us die bravely. Are the warriors coming in, Na-she-eschuck?”

“They are gathering from every side. They have heard of the insult to Black-Hawk, and their hearts are hot in their bosoms. They will behave like men.”

“It is good,” said the chief. “Now we will go forth, and you shall see how Black-Hawk shall give a traitor his dues.”

They left the lodge, and followed by the brother of Black-Hawk, and Napope, a celebrated chief, moved down toward the river, where the rest of the party concealed themselves while Na-she-eschuck brought out his canoe and crossed to the other shore.

CHAPTER V.
THE PRICE OF TREACHERY.

Little Fox had remained all night in the white village, and as it was noised about that he had betrayed the plans of Black-Hawk, he had no lack of his favorite beverage, and morning found him as drunk as ever. Captain Melton sent a man with a canoe to carry the price of the information to the point above the island, and as the son of Black-Hawk was crossing the river, Little Fox was sitting in drunken state upon his keg, dreaming of the glorious times he would have when he broached it in the seclusion of his lodge. He remembered indistinctly that some one had promised to help him across the river with his prize, but for his life could not remember who it was, and it almost sobered him when he saw Na-she-eschuck crossing from the other shore, and he fumbled with the lock of his rifle, and was half inclined to warn the Sac to keep off. But the fumes of the liquor were still in his brain, and the young chief landed and came toward him.

36
“The Pottawatomie did not lie to Na-she-eschuck,” said he. “Let us put the fire-water into the canoe.”

“You put him in,” said the owner. “Me watch.”

He looked on while Na-she-eschuck placed the keg in the canoe and then followed, and, drunk as he was, managed to seat himself safely in the light craft. The Sac followed, and obeying the orders he had received, headed up the river, rounded the point of the island, and made toward the other shore. There was something in the stern, steadfast look of Na-she-eschuck which struck a chill into the heart of the traitor Pottawatomie, and almost sobered him, and twice he laid his hand upon his rifle, as if tempted to use it upon his companion. But, as often as he did so, the countenance of the Sac took on a pleasant air of good fellowship, which made it impossible to be angry with him.

“Why does not Na-she-eschuck go to the bank?” said Little Fox. “We will make a hole in the fire-water tub and drink.”

The canoe was now headed directly for the point of the woodland which came down to the water’s edge, and after drawing the light bark up the bank, they took the keg between them and carried it up to the first opening, where it was placed upon its end, while Little Fox, by the aid of his knife, succeeded in drawing out the bung.

“Wagh!” he cried. “Smell good, don’t he, Na-she-eschuck? Now s’pose you get straws, we drink much, good deal.”

The Sac went down to the water’s edge and quickly cut two long, slender reeds, one of which he gave to Little Fox, and the two sat down over the keg, inserted the reeds, and began to imbibe after the manner of boys over a barrel of cider. But, although Na-she-eschuck went through all the motions of drinking rapidly, it is doubtful if he took as much as Little Fox, whose fiery eyes began to light up as he took in the burning fluid, and in five minutes he was more drunk than before he crossed the stream.

“E-yah! Little Fox is the friend of the white man. Who would not serve them when he can earn such drink?”

“Tell Na-she-eschuck what to do and he will get fire-water from the white man.”

37
Drunk as he was, Little Fox looked at the speaker in astonishment. That the Sac youth would betray his father seemed impossible to him, and yet knowing how strong his own love of liquor was, and that he would betray a nation to obtain it, his surprise faded away.

“Will Na-she-eschuck do this? He can get more fire-water than Little Fox, for he knows more.”

“What must I do?”

“Go to the white men and tell them all that Black-Hawk is doing, and my brother will be very rich.”

“Has Little Fox done this?”

“He has done what he could, but he did not know much,” replied the traitor. “Na-she-eschuck has been in the lodge of his father and heard his words.”

“Na-she-eschuck will do any thing for fire-water,” said the young chief, seeming to reel as he sat. “Did the white men give all this for the message which was brought them by Little Fox?”

The Pottawattomie nodded, and again applied his mouth to the reed. But, at this moment the expression of drunken gravity passed away from the face of Na-she-eschuck. He bounded to his feet, with a look of wild rage upon his dark face and his hand upon his hatchet, and drunk as Little Fox was, he could see that he was deceived and that Na-she-eschuck was perfectly sober. He would have seized his rifle, but the foot of the young Sac was firmly planted upon it and he found it impossible to raise it, and the threatening action of Na-she-eschuck caused him to draw back in alarm.

“Dog—traitor!” hissed the chief. “You have betrayed our people into the hands of the enemy and you shall die. Black-Hawk, Napope and Wa-be-ke-zhick, appear.”

As he spoke, the three chiefs, accompanied by Will Jackwood, appeared from the bushes upon the right. Every face was black with fury, and the traitorous savage knew that his doom was fast approaching. He would have fled, but the strong hands of Na-she-eschuck and Napope were upon him, and in the twinkling of an eye his hands were bound behind him and Black-Hawk stood regarding him with a steadfast look, which had no pity in it.

38
“The ears of Black-Hawk have heard the words which have been spoken by the mouth of a traitor. Away with him to the sacred wood and then call the warriors to witness his fate.”

Napope and Na-she-eschuck dragged him away, and Black-Hawk uttered a signal whoop which quickly brought four stalwart Indians to the spot, who, at the command of Black-Hawk, fastened up the keg, and making a sort of cradle of strong boughs, carried the liquor away toward the sacred forest, being solemnly warned not to touch it on their lives. After them marched the remaining chiefs and Black-Hawk, taking a sequestered path through the wood. Half an hour’s walk brought them to a deep glen in the midst of the solemn woods, where a sort of rude altar was erected, and where the mystic ceremonies of their strange religion were nearly always observed. A solitary tree of small size, with a blackened trunk, the scene of many a sacrifice, was standing in the center of the glade, and there, tightly bound with green withes, stood Little Fox awaiting his fate.

The Indian was sober enough now, for nothing brings a man to his senses so quickly, no matter how much stupefied by drink, as the presence of danger. His eyes roved from face to face for some sign of relenting or pity, but he found none.

“Why has Black-Hawk brought a Pottawattomie here?” he said. “He dare not shed the blood of the son of Na-bo-lish.”

“Na-bo-lish was a great chief but his son is a dog,” he said. “Black-Hawk will not shed his blood, and a coward’s death he shall die.”

“Little Fox knows how to die, if die he must,” replied the Indian, proudly. “He will speak no more and he dares Black-Hawk to do his worst.”

The summons had gone forth, and one by one the chiefs and warriors began to enter the sacred wood. Every face was clouded, for they knew that they would not have been called to this place but to witness some great sacrifice. A single glance at the prisoner was all they gave, and then, man by man, they seated themselves in a great circle and waited for the coming of others. In less than an hour from the time 39 when Little Fox was taken, five hundred grim warriors were seated within the glade, and then Black-Hawk arose.

“Chiefs and warriors,” he cried—“children of the same great Father, although our tribes are many—listen to Black-Hawk. He is getting old, his hair is gray, but he weeps for the sorrows of the poor Indian. Once, all these great hunting-grounds, in which the white man plants his corn, were the property of the Indian. There he lived—there he died, and there he lies buried. The steel of the white man’s plow is among the bones, and he builds his lodge in the villages which once were ours.

“This should make an Indian very sad, and he should do all he can to help his people. But there are some who are so base that for the fire-water of the white man they would sell their fathers’ bones. It grieves the heart of Black-Hawk that this should be so, for he loves the Indian. Now, when we have risen for our rights, and to protect our once happy homes, Indians of the pure blood stand ready to give us up a prey to the white man, that they may drink the strong water which makes men mad.

“Look upon this man. He is a son of the great Na-bo-lish, the Pottawattomie. Once, he was a man and a mighty warrior. His foot was quick upon the war-path, and his hand ready to shed the blood of his enemies. The white men came and brought the strong water to the villages. Little Fox was no longer a man when he had taken it into his mouth. Let Na-she-eschuck speak, and tell the warriors what Little Fox has done, and then let them speak. I have done.”

He sat down amid a strange murmuring, and Na-she-eschuck arose. The young chief was well known for his strict honesty, and they were assured that he would not lie to save his life.

“My father has spoken good words. Little Fox has sold us to the white men for a rifle, two blankets and this fire-water,” striking the keg with his foot. “Out of his own mouth condemn him. Let him die.”

Napope arose.

“I heard the words which came from the lips of Little Fox, and the Sac has spoken the truth. Let Little Fox die like a dog.”

40
“And I heard it,” cried the Prophet. “I—Wa-be-ke-zhick, the Prophet. He sold us to the white men and he deserves to die. Now let the chiefs and warriors speak.”

There was a sudden movement among the listening warriors. They arose as one man, and every voice pealed out the solemn sentence: “He is a traitor; let him die!”

“You are women,” shrieked the Pottawottamie, fiercely. “Do your worst; Little Fox will show you how to die.”

“It is well,” said Black-Hawk, slightly inclining his head. “We will not deny that Little Fox has been a great brave, but he is now a dog. Let the chiefs come about me, and we will have a talk.”

They were not long in consultation, and then separated, the chiefs going about among the men and giving their orders. Then a long-sounding whoop from Black-Hawk called them into line, and they began to circle about the tree, pointing their fingers scornfully at the prisoner. Then Black-Hawk advanced and bared the breast of the prisoner, exposing the totem of his tribe.

“Look,” he said, “he bears upon his bosom the sign of a great tribe. This is not well, and it must be removed. Wa-be-ke-zhick, advance, and cut the totem from his flesh.”

“Cut away the totem of the great tribe,” cried the warriors. “He has no right to wear it, who is a dog. Cut it away!”

The countenance of Little Fox was distorted with rage more than fear. Drunken and worthless as he had become, he was a true Indian, and felt keenly the disgrace about to be put upon him.

“Do not dare to make a chief a dog,” he hissed. “Give me the torture, or give me death. Have I no friend among this people who will strike a sharp knife into my breast?”

“Has he a friend among the warriors who will do this?” said Black-Hawk. “Let him speak.”

No voice replied, and the countenance of Little Fox changed from hope to fear.

“He has no friend,” cried Black-Hawk. “Advance, Wa-be-ke-zhick; cut away the totem.”

It was done, and Little Fox, if he lived, was ostracised for ever from his tribe and death would be to him a happy release. 41 In the mean time, a great caldron had been placed upon a fire, and in this the keg of rum was poured, and a great quantity of gourds piled up beside it. The spirits had now begun to bubble, and taking up a little in a gourd, Black-Hawk advanced and offered it to the condemned man.

“For this you sold us to the white men, Little Fox. Drink, now that I give it to you. It is warm—it is good—it will make you strong.”

As he spoke, he dashed the contents of the gourd against the breast of the doomed man, and Little Fox uttered an appalling shriek which rung with startling distinctness through the forest. Now ensued a horrible scene, as Indian after Indian caught up a gourd and dashed a portion of the boiling spirits upon the naked body of the traitor. Black Will stopped his ears and turned away his head to shut out the agonizing sights and sounds which the sacrifice presented. He was a cruel man by nature, but he found that the Indians could go beyond him in refinement of torture. At last the caldron was empty, and the victim stood literally parboiled at the stake, gnawing his lips to keep down the shrieks which arose in spite of himself. The faces of his stern executioners did not change, and they were about to commence some new species of torture, when Black Will sprung between.

“Stop, Black-Hawk; stand back there, Napope. This fellow deserves death. But you shall not torture him any longer. Kill him, and put him out of pain.”

“Stand aside, white man!” cried Napope. “Why do you come between the warriors and a traitor?”

“White man! I am the son of Red-Bird, the Sac, who died in the white man’s prison; and I say that this shall not go on. Will you kill him?”

“No; let the torture go on.”

Black Will wheeled in his tracks, drew a pistol, and shot Little Fox through the heart. Bloody as the deed was, it was mercy, compared with the torture in store for the traitor. He started as the bullet pierced him, a look of ferocious joy passed over his face, and his head dropped upon his bosom. There came a wild rush at the immovable figure of Black Will, but the sonorous voice of Black-Hawk was heard, ordering them to stand back.

42
“Touch not the son of Red-Bird, lest you make an enemy of Black-Hawk,” he cried. “Take down the body and cast it out in the open woods, that the wolves may eat all that is left of a traitor.”

The work was done, and although there was some grumbling at being robbed of their victim so early, the bravest among the warriors were inclined to commend the bold action of Black Will, although, under the circumstances, none of them would have dared to do the same. The body was thrown upon the earth to rot, and the warriors on their march back to the village, when a runner, hot with haste, dashed into the forest and met Black-Hawk.

“Let the braves take their hatchets,” he cried. “The white men are upon the march.”

“Ha,” cried Black-Hawk. “Do they come with arms?”

“Major Stillman comes, with many warriors,” replied the runner.

“Let us see if they are friends,” said Black-Hawk. “If they come in peace it is well. If they harm a hair of one of my young men they shall all die.”

He sent out five young warriors with a white flag, who did not return. Later in the day three more went out and reconnoitered in the vicinity of the advance of the white men. They were pursued and two of them killed, the first blood shed in the war. The third escaped and brought the news to Black-Hawk, and they dug up the hatchet and prepared for war.

CHAPTER VI.
THE FIRST BLOW.

It must be admitted by unprejudiced men and thinkers of all lands, that the “Black-Hawk” war was precipitated by the rapacity of the whites. Not satisfied with driving the Indians from the better portion of their lands, they persisted still further in forcing them from their villages about Rock Island. They would have been less than men if they had not 43 resisted, but to the last, Black-Hawk insisted that he would not be the first to shed blood, and, as we have seen, the first man killed was one of Black-Hawk’s band, by Stillman’s party.

This man seemed to have little knowledge of the Indian character, and lacked the power of leading men. He had been sent out by General Atkinson in advance, with orders to scour the country, find out the position of the Indian force, and to act as his discretion seemed to dictate. Captain Melton was with him, and had occasion twice to remonstrate with him upon his manner of advancing through a country favorable to an ambuscade. The troop consisted of two hundred and seventy mounted men, marching without order, straggling where they liked, and firing at any stray Indian of whatever tribe, whom they chanced to meet.

When the flag of Black-Hawk appeared, Stillman ordered the bearers to be taken prisoners.

“Excuse me, Major Stillman,” said Melton, as he heard the order. “Surely you do not propose to make these men prisoners?”

“Certainly I do, sir; take your place and let me hear no more.”

“Your words will require an explanation at another time and place, my good sir,” said Melton. “Be so good as to remember that I had no orders to join you, and that if you insist upon such conduct, I will leave you at once. These men came to you under the shadow of a white flag, and you have no right to take them prisoners.”

“Will you take your place, Captain Melton?” roared Stillman, “or must I put you under arrest?”

Melton said no more, but fell back to the head of his troop, fully determined to leave the irate major if he persisted in his conduct.

The three bearers of the flag were sent to the rear, under guard, and the troop proceeded in the same disorderly manner. Some time after the stragglers in advance caught sight of the warriors who had been sent out to see what had been done with the bearers of the flag, and were pursued, and two of them shot down without mercy, the rest escaping, by taking to the woods in front. No sooner had he beheld this cruel and uncalled for butchery, than the young captain of 44 scouts called to his men and they wheeled out of the line, faced about, and marched back toward the river.

Stillman, boiling with rage, called his men to a halt, and rode back.

“What is the meaning of this conduct, Captain Melton?” he hissed, fairly foaming at the mouth. “How dare you detach your command without orders?”

“If you think you have men enough in your rag-tag and bob-tail command to stop us, you had better try it on, Major Stillman,” said Melton, coolly. “I for one will not give countenance to murder, as you are doing.”

“Murder, sir?”

“Murder is the word. Those Sacs were doing no harm who were just killed by your men, and did not even use their weapons when your scoundrels took after them. Go on your way, sir; I will not march a foot further with you.”

“I will have you court-martialed, upon my return, sir,” cried Stillman.

“Very well; I shall take an opportunity to tell the court some things not to your credit. Good-day, sir. But, for the safety of your men I tell you to call in your stragglers, march in a more orderly manner and beat the bushes thoroughly before you enter. Attention, scouts; forward.”

And the compact little body rode away at a killing pace, leaving Major Stillman to his own devices.

Stillman hesitated for some time before advancing, for he knew that the desertion of Captain Melton was a great loss to him. While he stood in doubt, the men who had killed two Indians came back at a gallop and announced that the Indians were just across Sycamore creek and in some force. All was now confusion in the white camp. Some who had dismounted sprung into the saddle, and with wild shouts the disorderly band rushed on, headed by the men who had just come in. Black-Hawk had not supposed that Stillman intended to attack him, and the greater portion of his force were on the other side of the village; in all, the great chief had only forty men under his command when Stillman’s men came up at the gallop, strung out across the plain, man, by man, according to the speed of their horses, 45 and in this manner crossed the creek. Black-Hawk had not hoped that they would thus give themselves a prey to him, and his ambuscade was quickly formed.

When half the party had crossed the creek and were massed in disorder upon the bank and the rest were struggling up, some crossing the creek, and others yet upon the plain beyond, the war-whoop of the Sacs announced the onset, and from every side the warriors poured in upon the foe. One withering volley was poured in, which strewed the earth with dead and dying forms, and at the same moment the charge was made and the knife and hatchet was doing its silent but deadly work before the doomed men had time to lift a hand. To show the utter foolishness with which the advance was made, it is enough to say that the warlike major was never in the fight at all, so quickly was the force which had crossed the creek disposed of by the furious attack of Black-Hawk.

The cry was, “Satan take the hindmost.” Hardly waiting for Stillman’s order to retreat, they broke and fled in every direction, each man for himself, lashing their horses to get out of the fearful imbroglio into which their own foolhardy conduct had forced them.

Thus, in one desperate charge forty Indians had put two hundred and seventy white men to flight! It is no discredit to the West, for the men of Stillman’s force, under a different leader, would have laughed at the efforts of the Sac force. They came into Dixon’s Ferry as they had left Sycamore creek, one at a time, and the loss gradually dwindled from seventy to about one-fourth of the number.

The alarm went forth through the land, and the little force of Sac warriors were magnified into an army. The work had been done, however, and a scene of blood and death was about to be enacted upon the border.

Captain Melton rode back to the settlement, after leaving Stillman, but had not gone far when the flying men from the band of heroes began to come up with him. Seeing that the war was begun in earnest he faced about and prepared to meet them as best he might, knowing nothing of the small force of Black-Hawk. After waiting all night for some sign of Indian pursuit, as none was made he drew 46 off his men and reached the settlement some hours after the arrival of Stillman, who had been filling the ears of the inhabitants with stories of the cowardly conduct of the captain.

The captain quickly set matters right, and only that he had more important business upon his hands, would have followed Stillman to the camp of Atkinson, to which he had directed his steps. Taking ten of his men, he rode up the river, to the residence of Mr. Wescott, but as he drew near, he found evidences upon every hand of the presence of the destroyer, and as he crossed the hill, saw, to his horror, that during the last night the cabin had been attacked. Wild with fear, he rushed in at the broken door and found every thing in confusion, and scattered here and there, various bits of Indian finery, beads and the like, which told him beyond a doubt who had done the work.

“Indians,” said one of the men. “Good heaven, captain, they are killed!”

They explored the house everywhere, but not a trace of the family could be seen. Upon the floor near the entrance was a little pool of fresh blood, which looked as if it had been shed the night before, and Melton looked at it with a shudder.

“Where are they?” he groaned. “Who has done this ruin?”

“It is always so in an Indian war,” said his lieutenant. “Some band of Indians coming up to join Black-Hawk, have rushed in on them, before they had time to fire a shot.”

“Somebody has been hurt,” said Melton. “Ha! what have you got there, Chris?”

One of the men came forward, holding in his hand a heavy knife, with about three inches broken from the point. Upon the hilt of the weapon, rudely engraved, was the name, “R. Garrett.”

“Dick Garrett has been here, then,” said Melton, turning pale; “and if he has taken Sadie Wescott, it is done for Black Will. Oh! heaven, what shall we do?”

“Hold on,” said a feeble voice from beneath their feet. “Help me out of this and I’ll let ye know.”

“Some one is in the cellar,” said Melton. “Up with the trap and let him out.”

47
The trap-door was opened, and Cooney Joe, bleeding and ghastly, appeared at the foot of the ladder. A dozen hands were extended to help him up, and he was seated upon one of the stools, gasping for breath.

“What is this, Joe?” said Melton. “Speak, man; don’t you see that I am in torture until I know the worst?”

“The worst is, that a party of red niggers, headed by Dick Garrett, made a rush at us last night, and took Mr. Wescott and the gal prisoners. I had a tussle with Dick Garrett, and one of them cussid reds hit me over the head with a hatchet, and I fell into the cellar. I do’no’ what drove ’em off, but they did not come down to raise my wool, and I’ve been too weak to git out without help.”

“You don’t know which way they went?”

“Don’t I tell ye they knocked the life clean out of me, the fust crack? I didn’t fairly git my senses back till I heerd ye talking. ’Tain’t above two hours sence they left.”

“How many had Dick Garrett under him?”

“Mebbe twenty, the ugliest-lookin’ lot of whites painted red you ever sot yer livin’ eyes on. I’ll be bu’sted ef they wouldn’t spile a lookin’-glass by jest peekin’ into it; darned lot of ruffi’ns!”

“We must follow them,” hissed Melton, through his set teeth. “I’ll have the girl out of their hands, if I have to follow them into Black-Hawk’s village.”

“See here; Black-Hawk do’no’ nothin’ ’bout it. The pizen cusses took his darter with ’em, but she sp’iled one chap, sure as you live. He got an arrer clean through him.”

“She is a brave girl, Joe. Oh, how sorry I am that you are hurt.”

“Hold hard; you ain’t goin’ without me, you know. One of your chaps wash out this cut, and put some plaster on it, and we’ll make it do. I’m goin’, you bet.”

“I fear you are not strong enough.”

“You be grannied! You see I’ve got a sort of snickering notion after that there Injin gal, and I’ll be blowed if I don’t help her.”

In his border life Melton had picked up a slight knowledge of surgery, and he washed and dressed the wound as well as the limited conveniences at his disposal would admit. Having 48 done so, Cooney Joe rose up, though somewhat “weak and staggering,” to use his own expression, and was ready to “fight or run,” as circumstances might require.

“Now see here, cripples,” he said. “That carroty-headed son of a gun, Dick Garrett, is a whole boss-team, you bet ye. He’ll fight—he will—till the teeth meet in the flesh. Oh, you bet he is on it, now. He kin shoot, and when we foller him, we ain’t tracking Sacs, so look out for thunder.”

“And he is in league with Black Will, and that scoundrel has a hundred ruffians at his beck and call,” said Melton. “We never should have had any trouble with the Indians but for men of his kidney.”

“Now fur trailing,” said Cooney Joe. “Stand one side, you critters, and let the old man work! I’ve got a mark that can’t be beat, fur Dick wears the biggest moccasin of any man in the Nor’-west. Look around mighty spry, and when you find a track like a young canoe, that’s Dick Garrett’s hoof.”

The trail was quickly found, and led to the northward. They followed it swiftly, Cooney Joe bending slightly in the saddle, and keeping his eyes on the trail, while the rest followed, keeping far enough behind not to disturb the trail. After a march of nearly two miles, the track suddenly ended upon the bank of the Father of Waters, and they knew that the scoundrels had taken to the stream.

“Now ain’t this cussid mean; ain’t it enuff to make a man raise his hand against his venerable ancestor?” roared Joe. “They’ve took water, they hev. Here; send back two men with the hosses, fur we’ve got to hoof it.”

This plan was adopted, and two of the men returned with the horses, while the rest searched about among the reeds, and after some trouble found two rude dug-outs concealed, in which, by making two trips, they crossed the great stream. Here they scattered and searched up and down for the trail which they had lost, still guided by the ponderous hoof of Dick Garrett.

“Oh, ain’t he pizen, that Dick!” growled Cooney Joe. “Its just his nat’ral cussedness, you know. He’s aweer that I like to ride, and he jest done this to be mean. Comes nat’ral to him, meanness does. Here you are; come on, boys!”

49
He had taken up the recovered trail as if no interruption had occurred, and the party moved on across the plain. They were tried men, who had followed Captain Melton in many an hour of danger, but even their hearts gave a great leap as they plunged into the Indian country, perhaps never to return.

CHAPTER VII.
OVERBOARD.

The surprise of the occupants of the log-cabin by the river was sudden and complete, when at a late hour the house was surrounded by a motley group headed by a man who, in spite of his paint and feathers, could not hide from so acute a scout as Samuel Wescott that he was a white man in disguise. The rush was so sudden that they had been overthrown before they had fairly time to reach their weapons, and the captured men were at once hurried to their horses, and the band made off at a rapid rate up the stream. Mr. Wescott was wounded, but in spite of that the savage white leader urged him on, threatening him with the point of his knife if he faltered or turned aside. They reached the river, when, to the surprise of all, a flat-boat shot out from the western bank and made toward the eastern shore. The men who held the poles were either white men or showed a marvelous aptitude for flat-boating, an accomplishment rarely to be looked for in an Indian who is not in love with manual labor. The bow of the flat grated on the low beach, when the party went on board, horses and all, and they pushed out into the stream.

“This boat belonged to Captain Hughes’ father,” whispered Sadie. “Is it possible that these wretches have murdered him and his crew?”

“He ought to have come down some days ago,” said Mr. Wescott, in an uneasy tone. “I am afraid that the good old man has indeed fallen. Be careful what you say, for these scoundrels understand every word you speak.”

50
At this moment the chief approached and caught Mr. Wescott by his wounded arm, causing him to utter a low cry of pain, while the blood gushed from under his hand.

“No whispering,” he hissed, dropping all at once his assumed Indian habits. “I’m no baby, Sam Wescott, but a bird of the woods, a Mississippi roarer, and I can lick the universal earth a-flying.”

“Dick Garrett!” cried Wescott, in a tone of surprise. “I thought so.”

“You know me, do ye?” said Dick, with an air of bravado. “All right, ’square, it’s all the wuss for you, for Dick Garrett don’t let no man live that knows he wears an Injin rig. Git ropes hyar and take a couple of hitches on this chap, some of you fellers.”

“What do you intend to do?” cried Wescott, struggling. “Hands off, you scoundrels!”

“Tie him tight, boys,” replied Dick Garrett, in fiendish glee. “Teach the cuss to be so sharp, I will, before I git done with him. Now, then, Sam Wescott, if you’ve got any prayers to say, say ’em quick, for overboard you go when we get to that snag in the river.”

“You cannot mean it,” said Wescott. “Such a cold blooded and unprovoked murder—”

“Oh, give us a rest or I’ll gag you,” replied Dick Garrett. “The matter of a man more or less in the world ain’t going to shake it to its center, you bet, and when I say you’ve got to go under, then you go.”

“Have your way, then, murderous wretch,” cried the brave man, drawing himself up proudly. “I will not beg for my life from such as you, and am ready to die, if my time has come, as bravely as another. Do your worst.”

Sadie by this time began to comprehend the danger in which her father stood, and would have come to him, but she was forced back by one of the rough men who wore the Indian garb, but who could not conceal a certain flat-boat swagger which betrayed him.

“He crows loud, boys, don’t he?” said Garrett; “mighty loud for a bird of his feather that’s only got three minnits to live. Keep the gal away; she ain’t got leave to die yet.”

51
“Let me go to my father,” pleaded Sadie. “Oh, sir, you will not kill him for a single hasty word?”

“I rather think I shall,” replied Garrett, as cool and composed as if talking of any ordinary event. “The man’s got to go. I don’t advertise to be a saint, and when a man runs ag’inst me and calls me a murderer, I reckon it’s about time for him to pass in his chips. I’m a peaceable man—I will have peace, or a fight.”

This strange man was dreadfully in earnest. Human life was to him a thing of no price—we might lose it to-day or to-morrow, of we might live a hundred years—a small matter, not to be taken into account. He had no objections to killing a man, and if he had stood in his way, in any manner, it became a duty to put him aside.

They were approaching the snag, and the desperado was about to order the prisoner to be thrown into the water, when the boatmen were suddenly thrust aside, and Minneoba, holding her bow in her hand, darted forward and leveled an arrow at his breast.

“Look, white man,” she cried, “Minneoba is the daughter of Black-Hawk, and she can not lie; if you do harm to the good white man, I will send an arrow through your heart.”

“Why, you cat!” hissed Dick Garrett, turning upon her with a devilish look. “Stand out of the way.”

But Minneoba would not obey him. It was the second time she had found her arrow effective, and it had some influence upon the man who “would have peace or a fight.” Although full of mad hate, he knew that she could aim an arrow well, for he had seen her skill tested in the Indian towns.

“What in the devil’s name made me bring this cat on board?” he uttered. “Better far have left her behind to find her way to the village as best she could. Look you, Minneoba,” he added aloud. “You know that I would not willingly do you a wrong, but you must get out of the way.”

“No,” replied Minneoba, stamping her foot. “Minneoba will not move, and if Garrett does wrong to the good white man, he shall die.”

“Now, my girl, be careful, please; I’ll have to take measures you won’t like if you don’t get out of the way.”

52
“Minneoba will shoot,” replied the girl, with flashing eyes, still pointing the arrow at his breast. Garrett nodded to one of his men, and while the leader expostulated with her he stole behind and suddenly caught her by the arm in a firm clasp. With a cry of anger the girl caught the arrow in her disengaged hand and drove it through the arm of her captor, who released her with an oath, but before she could strike again, Garrett had her in his arms.

“Now then, lads!” he cried. “I’ll hold this beauty fast, and if she struggles I’ll take toll from her lips.”

“Cease to struggle, Minneoba,” said Mr. Wescott. “You only expose yourself to new indignity without the chance of aiding me. I am ready to meet my fate, although it is a hard one, but it grieves me to think that I die by the hands of white men. Sadie, farewell—farewell, my dear child. All that I have is yours and your dear mother’s. Thank God that she at least was absent when this blow fell.”

“I can not see you die,” she sobbed. “Oh, Richard Garrett, will nothing move you to do right?”

“That depends on what you call right. Now you don’t think it right to beat a man at the picturs or billiards or to pick his pocket, or crack a bank. Now I do, so we won’t seem to agree, no matter how you fix it, so I guess we may as well end this now. Toss him over, boys.”

“It don’t seem scarcely right,” said the rough young fellow who was helping Sadie back. “Why not duck him, and then let him out, boss?”

“Because he knows I wear an Injin disguise. It’s all very well for you that he don’t know, but I ain’t so easy suited. Toss him over, I say, and make no words.”

They lifted the bound man and flung him over the rail, while with a thrilling shriek Sadie fell senseless into the arms of the man who held her. He laid her gently down, and made a spring at the taffrail, and his body struck the water almost as soon as that of Mr. Wescott, who was unable to help himself.

“Come back here, you born fool,” screamed Dick Garrett. “What do you think the Cap will say when he hears how you act?”

“You go to ——,” said the rough but good-hearted fellow, 53 naming a locality not sought after by humanity generally. “I’m going to save this man.”

“Then by ——” hissed Dick Garrett, “you stay with him; set in your poles, boys. Tom don’t want to come on board.”

By this time the man had seized the helpless form of Wescott, and with his clasp-knife managed to cut the bonds upon his hands and feet, and Wescott at once began to swim, but feebly at first, and the fiendish order of the desperate leader rung in his ears, and they saw the boat moving slowly away, leaving them alone on the wide river.

“We’re done, stranger,” said the man called Tom. “I done my best, but he’s run from us.”

“You can swim to the bank,” said Mr. Wescott, noting with what ease the man sustained himself.

“I reckon.”

“Then do so and leave me to my fate,” replied Wescott. “You have already risked too much for me.”

“When I quit a man in that way I reckon you’d better call round with a rope and string me up. It’ll suit me fust rate. Let the current take ye square; we’ll fetch up somewhere I reckon, and when we do, and I onc’t git on the trail of that Dick Garrett, won’t I make him howl!”

Even as he spoke the two men were moving on a course diagonal with the current, the stronger man giving all the support he could to his wounded companion. But the shore seemed far away and Wescott felt that he could not go much further.

“Save yourself,” he gasped. “My wound has opened again and I am losing strength.”

“I won’t do it,” replied Tom, through his set teeth. “Hold up a little; I’ll save you yet.”

“There is no hope,” replied Wescott. “Avenge me if you can and save my daughter from that villain. You can do me better service in that way than by staying with me now.”

At this moment the surge came down heavily and buried the speaker beneath the water. Tom paddled to and fro, looking for him in vain, for the water had claimed its prey, and nerving himself to the task the young man struck out 54 resolutely for the shore, which he reached nearly exhausted. Then he ran along the bank and looked for some sign of Wescott, but he looked in vain. The surface of the river was blank.

CHAPTER VIII.
MELTON’S SCOUT—A BUSH FIGHT.

Tom Bantry had been a flatboatman since he was old enough to hold a pole, and now for the first time paused to consider how far he had gone down the road of sin. He was conscious of many evil deeds already performed, but the stain of blood was not upon his soul, and although pledged to his vile companion he could not stand by tamely and witness the murder of so good a man as Samuel Wescott. But his good intentions had come to naught, and the brave man was dead.

The flatboatman rose and looked about him, a wicked light coming over his dark face. “They taught me evil, them cusses did,” he muttered. “I’d the making of a man in me, but they sp’iled me, and now they’ve killed as good a man as ever walked the earth. I’ll remember that ag’inst ye, old man Garrett.”

He was literally worn out, and dropped down upon the grass and slept until morning. He woke at last and started up refreshed, only to find a party of white men were upon the opposite bank, and with his paint upon him, Tom knew that it would be far from safe to meet them, and he skulked away, keeping under cover of the bushes, and then made a circuit through the bushes, designing to cross their path and ascertain who they were. As he crept forward with that intention, he heard a slight rustling in the bushes in front, and the long, snake-like head of Napope appeared above the bushes, signaling him to fall back. He did so, involuntarily dropping his hand upon his knife, which he had not lost in the last night’s struggle in the stream, when he remembered that Napope regarded all his party as friends and that 55 he still wore the garb of an Indian. He dropped back and the next moment Napope joined him.

“The white dogs come,” he said, in a fierce tone, “and the heart of a chief is big in his bosom. They shall die without knowledge.”

“Who are they?” demanded Tom.

“They are white and they are not the friends of Jackwood the son of Red-Bird. Where is your gun, my brother?”

“I lost it last night,” replied Tom, a little embarrassed. “Let me look out and see what white men come.”

He advanced to the edge of the woods and looked out, and could detect a white party moving hastily across the plain. Foremost among them was a man whom he had known well some years before, Cooney Joe, and behind him came Captain Melton and his gallant men, and it flashed through the mind of Tom Bantry that they were in pursuit of Dick Garrett. His heart stood still, for a backward glance showed him fifty stout Sacs, armed to the teeth, lying under the bushes waiting for the coming of the hated white men. Twenty-four hours ago Tom Bantry would have delighted in this, but now he was changed, and racked his brains for ways and means to acquaint them with the ambush before them, without destruction to himself.

Napope waved his hand, and, as if by magic, every warrior disappeared, and a stillness like that of death fell upon the scene. The whites came in rapidly, unsuspicious of danger, and passed through the first bushes, when they were surprised to hear a sudden crash and a yell of surprise and anger. The crash came from Tom Bantry, who had managed to fall down with a great noise, at the same time giving the yell which startled the white rangers.

“Tree, boys!” yelled Cooney Joe. “Tree and fight. Injins thar, by the big horn spoon.”

The men who followed Cooney Joe were Indian-fighters of the first class, and the order had scarcely been given when every man was sheltered by a tree and had his rifle ready for action. This was not done a moment too soon, for the feathers of the savages began to show above the bushes, and several shots were fired, until a commanding voice shouted to the warriors to hold their fire.

56
“What do the white men seek?” cried Napope. “They have been beaten once; must we beat them again?”

“That’s Napope,” cried Cooney Joe. “I know the old cuss, and he kin fight, if he is an Injin; but we’ll lick him out of his moccasins. Say, Injin, you’d better clear the way; you ain’t got the major to fight now.”

“Napope does not seek the scalps of the white men,” cried the Indian. “If they bring the scalps to him, he will take them, but he does not thirst for blood. Let Captain Melton turn back and cross the river.”

“The path must be clear for me to pass through,” replied Melton. “The hatchet has been dug up and its edge turned against women and children, and the good white man, Wescott, with his daughter, has been carried away, and we think the Sacs know where they are.”

“The Sacs do not know,” replied Napope, proudly. “Does the white man take us for Menomonies or Chippewas? The Sacs are men and not dogs; they do not fight against women and children.”

“Napope is a brave man, and will not lie to save his life,” said Melton. “Let us pass on safely, and then there shall be no blood shed, for we seek only those who have stolen the brave man Wescott and his child.”

“My brother must turn back,” replied the chief. “There is no path over the Indian country for white soldiers until peace is made; but if the good white man and his child are here, they shall be made welcome, and no harm shall come to them if Napope can give them aid. But Melton must take his warriors and go back to his people.”

“We will not turn back,” replied Melton, angrily, “unless we take the friends we seek with us. Let Napope clear the way, or we will try to go on without his leave.”

“The white men will find knives and hatchets in the path,” replied the chief, grimly. “Go back as you came, and all shall be well; refuse, and you shall find that my young men carry guns.”

“I don’t like this,” whispered Cooney Joe in the ear of Melton. “They’ve got twice as many warriors as we have, and the chances are good for a fight. I never like to back out, but I don’t know but it’s the safest plan.”

57
“It won’t do,” said Melton. “These scoundrels will get too impudent if they are allowed their own way too much. There must be a fight, and at once, and the boys must do their best. I know them too well to think that they will back down for twice their number of Sacs.”

“What does my brother say?” cried Napope.

“Fight.” replied Melton. “We will go on.” Napope disappeared immediately, and scarcely had he done so when a bullet whizzed by the ear of the young scout as he hastily took to a tree. The fight now commenced in true Indian-fashion, the Sacs forcing the fighting and running from tree to tree to get nearer to their enemies. But they found a different party from that with which they had fought upon Sycamore Creek. Every bullet had its billet. Did an Indian show hand or foot from behind his shelter, it was at once the mark of a well-aimed ball. The men who followed Melton had lived by the rifle, and were not likely to miss their aim easily, while the Indians were notoriously bad marksmen, not having the patience to perfect themselves in the use of the rifle.

Besides, the weapons they carried were not of the best description, being those furnished by the traders against the law, and their powder was “contract,” warranted not to burn except at a slow fire. But their numbers made the position of Melton’s small force decidedly unsafe, and they began to close in upon every side, and every moment Melton expected a charge with hatchet and knife, most fearful weapons in Indian hands. But the steady valor of the scouts had inspired the savages with a respect for them, and they fought warily, losing a man now and then, and inflicting little damage upon the foe.

“They’ll charge soon, boys,” whispered Cooney Joe. “Pass the word down the line to have a charge ready for the rush. Don’t throw away a shot.”

The rifles were ready when Napope gave the order, and at his signal-yell they bounded out like tigers, flourishing their bright weapons in the air.

This was the moment for the Border Riflemen, and each picked his man and fired, and every bullet found a mark. Supposing the rifles empty, the Sacs rushed on, but they were 58 mistaken, for up rose ten more riflemen, and the head of the assailants seemed to melt away before their fire. It was more than Indian endurance was equal to, and they again buried themselves in the bushes, in spite of the fierce orders of Napope, who, although severely wounded in the shoulder, urged the men on.

He was ably seconded by Na-she-eschuck, who was also slightly wounded.

“Well done, my lads,” cried Mellon. “Bravely done, riflemen; they have not Sycamore Creek to brag of this time, at any rate.”

Napope collected his men under cover of the bushes, but his heart was full of anger against the gallant band of scouts, whom he had expected to sweep from the path in that headlong charge. So far from doing that, over one-third of his men were placed hors de combat, and several more partially disabled. Aroused by the invectives of the two chiefs, they again began to advance, but more cautiously, sliding from tree to tree, with great care, and exposing themselves as little as possible in doing so. But the riflemen managed to inflict new damage upon them before they came in fair charging distance. Napope had separated his force into three parts, sending out a small party upon each flank of the white force, and Melton was compelled to detach eight men, four upon each flank, to keep off these troublesome flanking-parties. This left him but twelve men in his main force, opposed to over thirty determined warriors, eager for the blood of those who had slain so many of their friends.

“We have got ourselves into a pizen scrape, Cap,” said Cooney Joe, as he stood with his back against a tree, looking to the priming of his rifle; “but thar’s only one way to do, and that is to fight our way out. We kin lick ’em if more don’t come; that’s what I’m afraid of.”

At this moment the rush was made, and as before, the whites divided their fire, so as to give the Indians two volleys before they reached the trees, and then with yells which vied with those of the Indians, they formed a line among the trees, and beat back the savages with knife, hatchet, and clubbed rifle. It was a desperate affair while it lasted, and the wild valor of the scouting party prevailed, and they were driving 59 back the Indians step by step, when one of the men who had been sent to the right flank came running up.

“Party of Injins coming across the plain, on a run, Cap,” he reported. “I reckon we’d better git.”

“Easier said than done,” said the captain, turning aside a blow with his heavy knife. “Shoot that fellow, Ed.”

The borderer brought his rifle to his shoulder, and the savage fell, shot through the heart.

“Have the Indians on the flanks retreated, Ed?” demanded Melton, as he fired a pistol at a savage who was poising his hatchet for a throw, and the savage went down.

“No, they ain’t all gone yet,” replied the man, who was coolly reloading his discharged rifle. “I guess we’d better call in the men and make a rush through these red devils, before the others can come up.”

A signal whistle, well known to the “merry men” of Melton, brought in all upon the flank, and with shouts of victory, all charged upon the broken and demoralized body of Sacs. They had fought bravely, but their courage was not proof against the assault, and they broke and fled in every direction through the woods, pursued by the victorious whites, who only wanted to get deeper into the woods, to avoid the force coming up in their rear. They would not have done this had they known that it was Dick Garrett and his party, bringing as prisoner, Sadie Wescott, whom Minneoba would not leave.

Scouts from the party of Napope having discovered the coming of the disguised whites, and apprised the chief, he hurried out to meet them, and started as he saw who they held as prisoner.

“Ha!” he cried. “Then it is my brother who struck the wigwam of Wescott, and took him prisoner?”

“Yes,” said Garrett. “You see our boss, Will Jackwood, wanted this girl, and sent me to take her.”

“Where is Wescott, now?” demanded Napope.

“Well,” said Garrett, hesitating, “he’s gone under; that’s what’s the matter with him.”

“Let my brother speak more plainly,” said the chief. “What has become of Wescott, the good white man?”

“He has been murdered,” replied Sadie, coming forward, 60 quickly. “Chief, you know what he was, and that he never willingly wronged the Indians. You know, too, that when the mob in the village assaulted Black-Hawk and yourself, he came to your aid and helped you to escape. He has been brutally murdered, by this base wretch, Garrett.”

“The girl lies, I reckon,” said Garrett, sullenly. “See here, chief; is it calculated in your tribe that women are any better off for having too much tongue?”

“My brother must let the Wild Rose speak,” replied Napope. “When the Sacs come hungry and thirsty into her father’s lodge, she is always ready to give them food and drink; when they are weary, and the night air is cold, there is always a warm place by the fire to spread a blanket. The child of Wescott must be allowed to speak.”

“Now look here, chief,” said Garrett, in the same ferocious tone. “’Tain’t noways likely I’m going to come down to you or any man on earth. If Wescott was killed, he was my pris’ner, and I had a right to do what I would with him. Have you any thing to say against it?”

Napope inclined his head slowly, as recognizing the justice of the remark. The life of the man was as little regarded by the Indians as by Garrett, and Napope rather liked the tone of insolence he assumed.

“Napope,” cried Sadie, “I want you to listen to me. This wicked man threw my father into the water, from the flat-boat, and he has not been seen since. Will you see a good man murdered and refuse to avenge him?”

Napope was evidently troubled, for just now he needed the assistance of Garrett and his men, and did not wish to make him angry.

“We will speak of that another time, Wild Rose. Until then, rest safely with Minneoba, the daughter of Black-Hawk, while we do the work of men. Garrett, do you know that Loud Tempest is here and he has beaten the men of Napope, and killed many?”

“Loud Tempest; do you mean Captain Melton?”

“Yes; he is here, with the white hunter Joe, and many warriors. Napope can not rest until we have his scalp.”

“Cooney Joe! Why, I give him a lick last night that ought to have settled any decent man for good.”

61
“He is alive, and fights like a Sac,” replied Napope. “They are in the woods and we must follow and take their scalps.”

“I’ll bet he’s arter me,” muttered Garrett. “He don’t owe me any good will for work I’ve done, and I’ve swore to have his hair. Thar’s my hand on it, Napope, and I’ll never quit you until he or I have gone under.”

Sadie had started at the name of Melton, and was conscious of a feeling of joy that he had thought enough of her safety to follow her into the Indian country, but, as she glanced over the line of ferocious faces, she was sorry that he had incurred this danger. But she followed the party until they reached the battle-field and found it strewn with the slain bodies of the Sacs who had fallen, each one pierced by the deadly bullet.

“These ain’t babies we are following,” said Garrett. “They kin fight, Melton’s scout kin, and ef we lick ’em we lick a good crowd. How many has he got with him?”

Napope extended the fingers upon both hands twice.

“Twenty? We’ve got our work cut out then, for twenty of Melton’s Mounted Rifles, with the capting and Cooney Joe to lead, are a hard crowd to manage, bet your life.”

“There was one of your men with us in this fight,” said Napope, looking about him for Tom Bantry. “But I do not see him now.”

“Who was he?” demanded Garrett, glancing over the party hastily. “Was it the one we call Tom?”

Napope nodded, and Garrett uttered an oath, and a search was commenced for him. He was not among the dead or wounded, and whether he had perished or not, Bantry was not to be found.

CHAPTER IX.
THE DEFENSE OF THE ISLAND.

When the enemy had been so scattered as to leave the path free, the small band of rangers plunged deeper into the woods and kept on their course until they reached a small 62 wooded swamp through which many small creeks ran, leaving a little island in the center, containing, perhaps, two acres of land. The tall trees stood thick about it, and no better place of defense could possibly have been selected. No sooner had they reached the island than they set to work fortifying it by piling up fallen logs into a temporary barricade, making it strongest upon the only point which could be assailed by land, as the creeks swept around it on three sides, leaving a space of smooth ground about twenty feet wide. Across this they built a strong barricade at least ten feet high, through the openings of which, they could fire upon the foe, without being themselves seen.

The other parts of the island were almost impervious to assault, for not only did the deep creek guard it, but the logs had fallen all about it in inextricable confusion, making a chevaux de frise through which a corps of axmen would have found it extremely difficult to force their way. The middle of the island was cleared, leaving the path open for them to pass from one part to another, and they now waited almost eagerly for the coming of the enemy, who, as yet, did not appear. Cooney Joe took his rifle and stole out toward the clearing, and for half an hour the “scout” remained quiet, waiting in considerable anxiety for the coming of the hunter, whose danger they well knew. But he came back at a long-loping trot, his rifle at a trail, and his eyes flashing with the ardor of battle.

“Git ready, boys,” he cried. “We’ve got business afore us, bet yer life.”

“What now, Joe?” demanded the captain. “Who are coming?”

“All that’s left of Napope’s band and thirty of Dick Garrett’s men,” replied Joe. “And—”

“Thar’s an Injin,” cried one of the men. “I’ll pop him over.”

“Hold on,” replied Joe. “Seems to me that chap is making signals that look white. Thar; look at that!”

An Indian had appeared in plain sight and was waving a white cloth in the air.

“Hello, you!” yelled Joe. “Come in, ef you want to.”

63
The man obeyed and came clambering over the barricade, and at a glance they could see that he was a white man disguised. It was Tom Bantry, who had escaped from associates with whom he could no longer consort.

“Look here, men,” he said. “I’m Tom Bantry. You don’t know me and mebbe you don’t want to. I’ve been one of Dick Garrett and Will Jackwood’s men—I have. Now why don’t you kill me?”

“Don’t see my way to that clear,” said Joe. “Now, Tom Bantry, what d’ye want here?”

“I’ve, quit ’em,” replied Tom, energetically. “I couldn’t stand it, boys, ’pon my word, I couldn’t. I feel mean as dirt ’cause I’ve been with ’em so long; but I tell you I didn’t think they was so mean till last night when they killed poor Mr. Wescott.”

“What’s that you say?” cried Melton, coming forward. “Who killed him; how was he killed?”

“Dick Garrett did it,” replied Tom, in a choking voice. “The ’square give him some cheek, and he had him throwed into the river. Boys, I’m a rough boatman, but I jumped in after him, and they left us alone in the dark on the river. I tried to save him, but it wan’t no use; the current took him under.”

“I believe this man, for one,” said Melton. “He never would dare to come here with such a tale as that unless it was really true. What do you say, boys?”

“He’s all right,” replied Joe, “but ef he ain’t, let him look out, ’cause I shoot awful close, odd times; I do, by gracious. So Dick Garrett is jined with Napope?”

“That ain’t all, you know,” said Tom Bantry. “They hev sent off a messenger to the village, and if you don’t have lively times round here, then I don’t want a picayune.”

“Perhaps we had better retreat.”

“You can’t do it; they’ve got scouts all through the woods, and you’d hev the hull posse on your backs in twenty minnits by the clock, so don’t try that on, ’square. No, it’s goin’ to be a b’ar-fight, and you can’t find a better place than this to fight in.”

“I believe the man is right,” said Melton. “I say, Folks, is your hand so bad you can’t pull a trigger?”

64
“Sorry to say ’tis, Cap,” replied the man; “I can’t do nothing.”

He had been hit in the hand during the fight that morning, and the cords had been so injured as to make it impossible for him to fire a rifle.

“Then you may as well let this man have your rifle, Folks,” said the captain. “I take it for granted you mean to fight?”

“Stranger, I’ve got to fight,” said Bantry. “Why, if Dick Garrett gets me, he’ll raise my wool, sure, and so, ef he does git into this camp, I’m goin’ out feet fust. That’s the way to talk it.”

“He knows you have turned against him, then?”

“Captin, he suspects it, and to suspect a man is all he wants, you know. He’ll go for me, sure.”

The man who had been hurt came up at this moment and gave Bantry the rifle and ammunition.

“Now, ’square, see here,” he said; “you watch me when I fire the first shot, and if it don’t seem to you that I’ve tried to hit my man, I give you leave to shoot me, that’s all. This is a good rifle, chummy—she hangs true as a die, and I can knock the black out of a buffler’s eye at twenty rods with her.”

At this moment one of the sentries outside the barricade gave the signal, and all were immediately upon the alert. Melton took the charge of Bantry upon himself, and gave him a place in the middle of the barricade, and took his station beside him. The sentries came stealing in like silent specters, and placed themselves beside the rest in silence, waiting for the advance of the Indians.

They had not long to wait, for a tufted head was cautiously protruded from behind a tree, and a pair of brilliant eyes looked keenly at the island. Evidently he saw something out of the way, for he stepped out in full view of the fort and advanced to within twenty feet of the barricade.

“That man must not go back,” said Melton, in a whisper, touching Tom Bantry on the arm, “and no rifle must be fired. Can you fetch him?”

Bantry caught up a knife and hatchet, and sprung from the barricade so suddenly that the Indian had no time to cock 65 his gun before the fiery boatman was upon him. They closed with fierce energy, a short struggle ensued, and then Tom Bantry arose, leaving the Indian dead at his feet.

“Well done, Bantry,” said Melton, as the man came back his face scarcely flushed by the desperate struggle in which he had been engaged. “You will do very well without watching.”

“I’ve got to fight,” replied Tom, coolly. “It won’t do for me to be caught, I tell you.”

By this time the Indians and disguised boatmen began to show themselves through the woods, and the scout opened upon them at once, and they skulked to the shelter of the bushes. But the men who had come up with the desperado Garrett did not know the word fear, and only waited for the orders of their superior to advance to the assault.

“They are fighting chickens, Cap; game birds, every man, now you mind what I say,” said the deserter. “They’ll fight like bulldogs, but they’d do better if Black Will was here.”

The attack was not long delayed. The desperate ruffians collected as close as possible to the barricade, and then made their rush all together. They were met by men as determined and desperate as themselves, and forced back, leaving one fourth of their number dead or wounded in front of the barricade.

“That’s the way Melton’s scouts do it,” cried the voice of the young captain. “Come again, my boys.”

“I hear you,” screamed Garrett, “and we will come again. Now, Napope,” he added, lowering his tone, “we must divide their force. Send ten of your best men to cross the creek and attack them on the right. Send ten more to the left, and try them at the same time. The signal will be three rifle-shots from this point.”

Their movements were not so well shrouded that Melton could not see the danger to be apprehended from a division of his forces, which was rendered necessary by this action on their part. But he only sent three men to each point threatened, one under the lead of Tom Bantry, who had already become quite popular, and the other under Cooney Joe. They darted rapidly across the little open space, while the others 66 loaded their rifles and pistols and calmly waited for the assault.

“Beat them off this time, and the chances are they won’t want any more,” cried Melton. “Shoot a little closer to make up for the lost men, and it will be all right.”

Just then they heard three rifle-shots, and a simultaneous movement was made against the island from three different points. But the foresight of Melton in sending small parties to the threatened points, removed the danger from the two parties of Indians, while his own force was not so weakened but that he could still present a stout front to the foe. The barricade rained bullets upon the advancing enemy entangled in the branches of the trees which formed the intrenchment, and crowded into the narrow space of twenty feet. No men, however hardy, could hope to live long under such a fire, and in spite of the almost superhuman exertions of Garrett, Napope and Na-she-eschuck, they fell back again, and took breath under cover of the woods.

“This is awful,” said Garrett. “The curse of the devil on them, how they do fight. I’ve lost near half my men.”

The small parties under Tom Bantry and Joe had succeeded in keeping their enemies at bay, and as soon as the main body retreated, half a dozen men ran to their aid, and the Indians were quickly swept away from the banks of the creek.

“Good boys,” said Melton. “You could not fight better if you liked the sport. Now, who wants the doctor?”

No one had been badly injured. Two or three had been scraped by passing bullets, but a little sticking-plaster soon set that right, and they were as ready for a fight as ever.

Garrett was furious, and while he was blaming heaven and earth at the ill success of his attack, a man whose face was flushed by a hard ride dashed through the swamp, and drew up before them.

“Now then, what is all this?” he cried. “I know you, Dick Garrett. You delight in a row so much that you are wasting my men in attacking a perfect fort.”

“But you don’t know who is in it, Will Jackwood,” replied Garrett. “Two men you hate—Cooney Joe and Captain Melton.”

67
“Ha, say you so? Then out of that they must come, by the Eternal! Keep back the men, for Black-Hawk will be here in half an hour with four hundred braves, and then we will overwhelm them. Captain Melton, eh? I always did detest that boy, Dick.”

“I don’t love him,” said Dick.

“What is this I hear about Sam Wescott?”

“Gone under, Will. I had to do it, for he recognized me in my disguise, and some one had to go.”

“I don’t care so much about that, if you did not compromise me. The man hated me, and while he lived there was no hope of winning the girl by fair means, and I always liked that way best. Where is the girl?”

“I left her on the edge of the swamp, with three of my best men.”

“All right; where is Tom Bantry? I want to send him somewhere.”

“I don’t know what to think about him, Will, ’pon my word. When we slung Wescott overboard the fool jumped after him, and I left them both in the river. Tom got out, some way, and came to Napope’s camp, but after their fight we could not find hide nor hair of him.”

“You’ve lost the best man in the party, then, by all odds. Tom was the only one who had a spark of humanity in his composition. You are sure these men you left with the girl are all right?”

“Davis, Bradshaw and Herrick.”

“They’ll do; as true panthers as ever lapped blood. How many has Melton in his fort?”

“He had twenty.”

“Then he’s got twenty now,” said Jackwood. “You have not hurt many of them in that place, for the captain knows how to choose a position. Send one of the Indians to Black-Hawk, and tell him to make haste, as we must get this little job off our hands.”

“If you find it a little job, then there are no snakes in the South Red,” said Garrett, who was incensed at the quiet way in which his defeat was laughed down. “They licked Napope alone, and now they’ve licked our combined forces, and it is no two to one they don’t give our friend Black-Hawk 68 all he can do. You ought to know Melton’s scouts by this time.”

Jackwood nodded, and a fierce look came into his face:

“If I had been here, friend Garrett, this would never have happened. If I had assailed these works, I would have taken them.”

“Then assail them now. You’ve got the men—try it.”

“Dick—Dick! How lucky it is that all men are not swayed by impulse. You offer me a broken and discouraged force to perform the task you failed to achieve when they were in prime order. It won’t do, Richard; too transparent altogether. Get the men together, see to the wounded and get the survivors ready for a new attack. I will lead it in person.”

As he spoke, the approach of dusky scouts heralded the coming of Black-Hawk, and directly after the old chief, surrounded by his principal advisers and warriors, strode into the camp.

CHAPTER X.
THE FOREST FIEND.

Will Jackwood, whose influence over the old chief had now become great, at once accosted him.

“The time has come, chief of the Sacs, when you may put forth your hand and take that which is your own, the band of men who have braved the power of Napope and his strongest men, and have even baffled my warriors. They laugh at us in yonder fort; let us teach them what we can do.”

“My brother speaks good words,” replied the chief. “Let those who have axes go forward and fell trees about the fort upon every side so that we may cross the creek. Let others take their guns and protect them.”

A cordon of axmen was quickly formed, about the island, and the great trees came crashing down, forming bridges over which the great force of warriors could rush 69 to the attack. The work was quickly done, and then at the command of the chief four hundred warriors rushed on together, uttering their fearful war-cries. They broke through the abatis of tangled limbs unopposed and reached the fort only to find it tenantless. The white rangers had escaped, how they could not tell, leaving nothing to show where they had departed, but all knew that it must have been in the interval of time which elapsed between the last attack on the fort and the coming of Black-Hawk. Black Will was nearly beside himself with anger, and a pursuit was at once commenced, when the trail was found. But, the “scout” had half an hour’s start, and he feared that they would reach the river before they could be overtaken, and their leader’s fertile brain would quickly study out some way of crossing the stream.

Although having but little hope, Black-Hawk sent out a hundred of the best Sac warriors under the command of Ma-she-eschuck, and the pursuit was pressed with ardor. While this was being done, Jackwood sent Garrett with five men to find Sadie, and conduct her to a place of safety, strictly enjoining him to use her well but upon no account to suffer her to escape.

Dick Garrett hurried his men to the spot where he had left Sadie, and as he approached it his countenance began to change for he heard nothing of the men he had left in charge of the girl.

“Hurry up, boys,” he cried; “if they have lost her, I’ll not be the man to go back to Black Will Jackwood and tell him of it. Ha! Look at that.”

The three men who had been left with Sadie lay upon the earth under the shadow of the trees. Their faces were upturned to the sky, and it needed no prophet to tell that they were dead, and the party broke into a run and reached the spot. Two of them had been shot through the heart, evidently with pistol balls, and the third had half a dozen knife wounds upon him, and they saw on every hand evidences of a desperate struggle, while Sadie was nowhere to be seen. The men paused and looked at each other in unspeakable dismay, for they knew Jackwood too well to dare face him, and tell him what had happened.

70
“He’d kill me!” screamed Garrett. “Look here, boys; we’ve got to find this girl before we go back, so take the trail at once, and follow. We’ll have her back, if she is above ground, and avenge these poor fellows who lie dead. I only wish we had Tom Bantry now; he was the best scout among us.”

“What made you leave him in the river then?” said one of the men, in a sullen tone. “He won’t come back no more, Tom won’t, and like enuff he’ll turn against us.”

“Don’t be mutinous, Tracey,” said Garrett, turning a dark look upon the speaker. “You know me, and you know I never waste words. Be mighty careful; I would, if I was you.”

The man understood the deadly threat implied in the words of his leader, and turned away muttering to him self.

“Now Jack Fish,” said Dick, addressing himself to another of the party, “if Tracey has done growling, you take the trail. ’Tain’t likely that a young and tender girl can keep away from us long.”

The man addressed came forward, and waving the others back began to examine the earth to find the imprint of Sadie’s feet. It was not long before he announced that he had found it, and that it was covered by another trail, that of a man in moccasins, who was apparently following her, and from the length of the step he should say they were running.

“That looks as if she was afraid of the critter,” said Garrett. “Who can it be that is brave enough to attack these men, shoot two and kill the third with a knife and get off so easily? Now, I’ll tell you what I make of this, boys. When this man, whoever he is, shot down two of the boys and rushed in on Davis with the knife, the girl was scared and put out for the woods. When he had finished Davis—and he didn’t do it easy—he went after her, and like as not he hasn’t caught her yet. Take the trail, Jack, but have your weapons handy.”

It was yet early in the afternoon and the trail was plain, as no attempt had been made to cover it. They went on at a trot, Jack Fish in advance, closely followed by Garrett and 71 the rest, and the course led them deep into the woods to the right of the position which had been so nobly held by Melton’s scout. Sadie was used to exercise in the open air and was evidently leading her pursuer a desperate chase, using every artifice to throw him from the trail. Garret was dumbfounded, for he could not understand why she should fly from one who had slain her enemies, but they followed the trail, hoping every moment to overtake the man who was in chase of Sadie. All at once, Jack Fish, who still held the advance, stopped and lifted his hand, with a low cry.

“See here, Dick, this gal is cute, you bet. She has throwed him off the trail as sure as shootin’. Thar’s no track but his’n here.”

Dick eagerly inspected the trail and was forced to arrive at the same conclusion.

“Turn back, then,” he cried. “We will find which way she has gone and follow. I will take the trail on one side and you on the other and we will soon pick it up again.”

They had not gone back twenty paces when Jack Fish stopped beside a clump of thick bushes which grew close to the path, and stooping, looked under them.

“I’ve found it, boys. She crept under the bushes here and got away from him; follow me.”

He passed through the bushes, parting them carefully, and upon the other side found the trail clearly defined and leading at a right angle from the course they had been following.

“She’s smart,” said Garrett, admiringly. “I don’t know as I blame Will for liking her, after all. She has beaten this fellow well, and as we don’t want any thing from him just now, we’ll follow the girl.”

They kept on swiftly, for Jack announced that Sadie was fatigued at this point and was no longer running. Soon after they reached a place where, worn out by fatigue, she had seated herself upon a bank and rested for a little time. From this point the trail became erratic, and she was evidently wandering up and down seeking for some course out of the woods, and the night found them still upon the trail and they camped for the night determined to take the trail again at early morning.

72
“And we’ll run her to earth before nine o’clock, you mark my words,” said Garrett. “Lucky for you I am your leader, or you would have gone back to meet Will Jackwood.”

“Not if I knows it,” said Tracey. “Will Jackwood never sees me again if we don’t find her in the morning. Now I think of it, where is the Indian girl?”

“I never thought of her,” said Garrett. “Can it be possible that she killed the men?”

“Oh, bosh; she only had a bow and arrows and it took a strong man to harness Joel Davis. I’ll be cussed if I understand it at all. Say, Jack, did you see any thing of the Indian girl’s trail?”

“She went another way from the camp, on a run too. It must have been some awful looking critter that tackled Joel Davis, to skeer the girls so.”

“You are right,” said Garrett. “Now then, as Jack has worked hard and we want him to lead again to-morrow, Tracey will keep camp for two hours and the rest of you as you can agree, until morning. I’m going to have a snooze, myself.”

He wrapped himself in a blanket and threw himself down at the foot of a tree, while the rest in a discontented manner drew lots for the choice of the hours of watching. After this had been settled the lucky ones took their blankets and lay down, while Tracey lighted his pipe, moved out a short distance in the darkness and sat down to watch. The man was sullen, and had not yet got over his little brush with Garrett upon the fate of Tom Bantry, and he muttered to himself about the pride of rank which enabled Garrett to sleep, while he was forced to watch.

They built no fire, for it was a clear summer night and even the blankets were scarcely needed. Tracey’s pipe glowed through the night, showing those of his companions who yet slept, where he sat in the shadow. After a time the man began to doze, and did not see the dark figure that crawled slowly toward him until it stood erect against the trunk of the tree against which he was seated. A moment after, a long arm was stretched out and clutched his throat in so fell a clasp that it seemed to collapse beneath the pressure, and in a moment more he lay without a struggle or a groan supine beneath the tree.

73
The strange being who had done the work, bent over the insensible form and was busy about something for a short time, and then taking up the pipe which Tracey had dropped and which had not been extinguished, he sat down near the body of the fallen renegade and began to smoke, first picking up the cap of his victim and placing it upon his head, glancing now and then at the sleeping camp. When the pipe was smoked out he arose and stole softly to the side of Dick Garrett and looked down into his face.

The moonlight shone full upon him, and showed a horrible figure of gigantic mold, covered from head to foot with a hairy substance, while the eyes looked fiercely from his shaggy eyebrows upon the sleeping ruffian. His attitude was menacing, and once or twice the right hand dropped to a hairy girdle about his waist, as if to draw a huge knife which was suspended there, but upon second thought he seemed to change his mind, and gathering up the rifles of the party, he carried them a little distance into the woods, and returned this time to take away the knives and pistols, most of which were thrown together in a heap, at the place where the rifles had been stacked. Some of the villains had their small-arms upon their persons, but these the intruder did not attempt to touch, and waving his hands triumphantly above his head, he bounded into the thicket, and was seen no more.

Daylight came and they began to yawn and stretch themselves, those who ought to have gone upon guard long before, looking mystified at being allowed to sleep until morning.

“Tracey went to sleep, that’s all,” said Garrett. “Go and kick the brute, somebody. There is no telling what might have happened through his cussed carelessness.”

One of the men sprung to the spot where the recumbent figure of Tracey was seen, and had actually drawn back his foot to kick him, when he saw that his hands were tightly bound, and a gag thrust into his mouth. His cry of astonishment awoke the rest, and they quickly surrounded their fallen comrade, relieved him of the ligatures, and helped him to arise. The eyes of the man were rolling fearfully, and he gasped for breath.

“Ha!” he said, at last. “A pretty set of fellows you are, 74 to let a man stay in that way all night. Dunderheads—sleepers—ten thousand curses on your heads!”

“Steady, Tracey,” said Garrett. “What does this mean?”

“It means you are a lot of lazy thieves, or you would have found this out four hours ago.”

“Who did it?”

“How do I know? I was sitting there smoking my pipe, when I felt a great hairy hand upon my throat, and I was choking. Then I lost my senses, and when I came to myself, I was lying here, anchored to the tree, and unable to move hand or foot.”

“Why didn’t you sing out?”

“Why didn’t I fly?” retorted Tracey, angrily. “I wouldn’t be a fool if I were you, Dick Garrett. Oh, curse the hand, whoever it was. Where’s my rifle?”

The question naturally drew their attention to their own weapons, and as they noted the loss, curses both loud and deep were vented upon the head of the being who had done this injury to them. Garrett actually foamed at the mouth in his anger, and ran in a frantic manner up and down the camp, cursing Tracey, their unknown enemy, any thing and every thing under the sun, in no measured terms.

“That’s it,” said Tracey. “Curse your own sleepy heads, and let me alone.”

“Look for sign, Jack Fish,” said Garrett, turning to their trailer. “Tell me who has done this?”

“It’s the same man that killed the boys, and then followed Miss Sadie,” said Jack. “Hyar’s his trail, plain as writing, and I’ll be cussed if it don’t beat me to tell whether he’s man or beast.”

“He shall not beat me,” hissed Dick Garrett. “Take the trail of the girl and follow, for we’ll have her now, rifles or no rifles.”

The trailer obeyed without a word, and they started out upon the trail. But, as they emerged from the woods and entered a great clearing, every man paused in alarm, for there, just in front, and covering them with one of their own rifles, while the rest lay at his feet, stood the hairy monster who had stolen in upon their camp the night before.

75
“Stop!” he cried, in a hoarse, unnatural voice. “For your lives, stop. Move hand or foot and you are dead!”

They halted, and stood facing the leveled tube, trembling in every joint, while the fierce eyes, glancing along the brown barrel, held them enthralled.

CHAPTER XI.
BLACK-HAWK KEEPS HIS WORD.

We left Sadie in charge of those desperadoes, while the battle in the swamp was progressing. They were sulky at not being allowed to take part in the fight, and only returned gruff answers to her questions, while keeping a strict watch upon the girls.

They stood under a great tree, whose spreading branches, loaded with foliage, were impenetrable to the eye, and would have formed a secure hiding-place, and none of them saw the long, hairy arm extended, until a double report stretched two of the guards dead upon the sod. Then came a rustling sound, and the gigantic being, who afterward appeared to the men of Garrett in the woods, bounded from the tree, holding in his hand a gleaming knife. With a scream of horror, Sadie fled into the forest, and Minneoba, believing that she saw a demon of the lower world, also turned in flight, but paused upon the edge of the woods, and looked back to see a fearful duel between the man named Davis and the strange being who sprung from the tree. They seemed to be complete masters of their weapons, and for a moment the issue seemed doubtful, but the gigantic strength of the unknown prevailed, and Davis fell, covered with many wounds. The victor stood erect, and seeing that Sadie had fled, uttered a hoarse cry, and fixing his eyes upon her trail, bounded away in pursuit. Minneoba, like all Indian girls, was superstitious, and believed that it would be death to follow the wild being into the woods, and turning, hurried on toward Black-Hawk’s camp, intending to ask aid from him in the recovery of her 76 friend. Sadie, in the mean time, had put all the distance she could between herself and the hideous being who had assailed her guards, and was hurried in her flight by hearing his deep voice crying out after her, as she rushed on.

She tried every trick of wood-craft which she had learned from her father—who was a skillful scout—when she became certain that the horrible creature was really in pursuit. How she finally eluded him by creeping beneath the bushes, and then turning away from the course she had been pursuing, we have before seen, and late in the afternoon she found herself in the midst of a deep forest, pathless as the sea, not knowing which way to turn. She was alone—alone in the depths of that untrodden wilderness, the haunt of wild beasts and the hunter who followed them, without a weapon or guide. Never, perhaps, was a tenderly-nurtured woman placed in so strange a situation before. Look which way she would, there seemed to be no hope of succor. Strange sights and sounds were heard, slimy snakes crept softly over the leaves, great birds flitted through the branches, and she heard the cry of the wildcat and panther in the distance. Wearied and hopeless, she sunk down upon a mossy knoll, and almost wished she had not fled from the monster who followed her. But it would not do to remain there, and she rose and staggered on her way, hoping against hope that something would happen to give her aid.

She was nearly famished, and coming upon a place where the succulent bulb known as the “ground-nut” grew in profusion, she set to work and dug up the bulbs with her fingers, following the white stems in their various turnings among the roots until she found the article she sought. It took a long time to satisfy her hunger, as the nuts were not larger than a rifle ball, and were hard to find, and then she began to look about for a place of rest, as it would soon be dark. She reached a great opening, in the center of which a huge pile of logs and brush was heaped, and removing some of these, made a couch for herself among the branches, drew others over her head, and resigned herself to an All-protecting Power. Even in times of difficulty and danger sleep will come to the weary, and she lost consciousness, and no longer feared her enemies. Morning came and found the sweet girl 77 still sleeping, when she was suddenly aroused by a harsh voice crying out a deadly menace, and peeping from her place of concealment, saw the Forest Fiend facing the knot of helpless scoundrels under the leadership of Dick Garrett.

“It is a man, after all,” she murmured. “Perhaps I would have done better to have let him overtake me, for it seems he fights against these villains. Perhaps he is mad, poor creature!”

“Let’s make a rush on him altogether, boys,” whispered Garrett. “Curse it, five men ought to whip one.”

“But he’s got the rifles, the critter,” whined Tracey. “I tell you that if you had been in his grip once, you wouldn’t be so ready to try him again. He’s got a hold like an iron vice, that devil has.”

“Don’t try to run,” cried the Forest Fiend. “It will not be safe; he who flies first, dies first!”

“What do you want from us?” screamed Garrett. “Do you know who I am, curse you?”

“I know you,” replied the strange being, wildly. “You are a murderer and a robber, and deserve death for a hundred crimes. Why don’t you come on? what are you afraid of? You tremble at the sight of the Forest Fiend, murderer that you are.”

“Won’t you back me, boys?” hissed Garrett; “I tell you I’ll be the first to rush at him, if you will agree to follow.”

“He can kill three of us before we get within striking distance,” replied Jack Fish. “I guess we had better give up boys; maybe he’ll let us off.”

Garrett heard what he said, and thrusting his hand into the bosom of his hunting-shirt, drew a long double-barreled pistol, his eyes gleaming with rage.

“You’d turn traitor, would you?” he screamed. “Now see here, rush on that devil, you and Tracey, or I shoot you where you stand.”

“Don’t do it, Dick,” pleaded Jack Fish, dropping on his knees. “I’ll fight any thing human, but not that dreadful creature. Don’t force us on him, for the love of God.”

“I’ll do it,” replied Garrett, fiercely. “Up and at him, you base hounds; up, I say!”

Goaded on by fear of the weapon of their leader, the men 78 sprung on, catching up clubs as they ran. But when they had gained a hundred feet from the weapon of Garrett, and where it would scarcely reach them, they threw up their hands in token of submission, and fell upon their faces. The Forest Fiend fired over them, and a man who stood at Garrett’s elbow fell, shot through the heart. The others, who had each a pistol, seeing that nothing was to be gained by flight, rushed at the immovable figure of their enemy, who caught up another weapon and fired again, killing the foremost man. Garrett saw that there was no hope, and calling to the last man, sprung toward the thicket. Hearing the crack of the rifle, he turned back and saw his friend fall, while the stern executioner caught up another rifle and leveled it. As the bullet sped, Garrett sprung into the air and fell upon his face, just as Jack Fish and Tracey, who had taken advantage of their opportunity, reached the thicket in safety.

Their terrible adversary sprung toward the fallen leader without waiting to reload his weapon or take up a new one, but to his rage Garrett uttered a loud laugh of derision and sprung to his feet, and the next moment the leaves concealed him from view. He had been “playing ’possum,” and was not hurt in the least, as he had managed to fall just in time to escape the well-aimed bullet. The Forest Fiend darted back for a rifle, but he was a moment too late, although he fired into the thicket, and then, snatching up a powder-horn and bullet-pouch, darted away in pursuit.

The moment he was gone Sadie came out of her place of concealment, selected a rifle and ammunition from the heap, and hurried away, glad of the opportunity to get out of a dangerous neighborhood. She could not control her fear of the strange being who had come to her aid so opportunely, and continued her flight until she felt safe from pursuit, and then sat down, panting, loaded the rifle which she had taken, and prepared to defend herself from any assault.

“Who and what is that wonderful being?” she murmured. “How brave he is; how little he cared for that gang of desperate scoundrels, who were doubtless in pursuit of us! Oh, I hope he may overtake Richard Garrett and 79 avenge the murder of my poor father! Melton, where are you? Have you fallen a victim to these base wretches who regard human life as a plaything? God forbid!”

As she was rising to proceed upon her way she heard a slight rustle among the bushes, and grasping her rifle turned in the direction of the sound. But she dropped the weapon with a cry of delight, for the bushes parted and Minneoba suddenly appeared and ran to her white sister, clasping her in her arms.

“Sadie, my sister,” she said, softly kissing her again and again. “The heart of Minneoba has been very sad. She feared that the evil demon of the woods had destroyed the Wild Rose, and that her poor Indian sister would never see the face she loved again.”

If Minneoba was delighted, how much greater was the joy of Sadie, who could now hope to escape from the toils of her enemies, for she knew that the forest was to the Indian girl as easy to tread as a ball-room floor for her. She returned the caresses showered upon her, and for a moment the two girls forgot that aught of evil or danger hung over them.

“I have been to my father’s camp,” said Minneoba, “and many warriors are searching for you. Black-Hawk loves the Wild Rose for her father’s sake, and will give her a shelter. His heart is very sad because the men of Garrett have killed the good white man, but what can he do? The war has commenced and the warriors would say he had turned woman if he was angry at the death of a white man. Let us go.”

The two girls set out together, threading the mazes of the forest with an ease which only a forest life could impart, the Indian girl taking the advance, and chatting merrily with her companion as she proceeded. They had not gone far when they were met by two warriors, who expressed their satisfaction in their peculiar manner, and at once led the way to the river, which was not far away, and where a canoe was waiting in which they descended the stream, a distance of about three miles, landed upon a green point, and assisted Sadie to leave the canoe, which was then carefully concealed by leaves and brush. This done, the warriors 80 again led the way, the two girls following, and they came suddenly upon a great camp of the Indians. More than four hundred people, principally fighting braves, although there was a small number of women and children, were resting in the beautiful glade, most of them engaged in cleaning their weapons and getting ready for the battle which was to come. Black-Hawk and Will Jackwood were conversing together apart from the rest, and the latter started forward with a look of delight as he saw Sadie, and advanced at once, closely followed by Black-Hawk.

“Welcome to the Indian camp, Sadie,” said Jackwood, endeavoring to take her hand. “You can not tell how unhappy I have been since I knew that you were lost.”

She took no notice of his extended hand, but went on to meet Black-Hawk, who greeted her kindly.

“Let the Wild Rose rest under the shelter of a Sac lodge,” he said. “Black-Hawk has been driven from the places he loved by the white men, but he can not forget that there are just white men, who would not do a wrong to the simple Indian. Such a man was the father of the Wild Rose.”

“Black-Hawk,” said Sadie, as she took the proffered hand, “when my father drove away the bad men who sought your life, you promised to be a friend to us. Now the time has come for you to keep your word.”

“Black-Hawk is not a white man, to speak with a double tongue. What he has spoken—he has spoken. Let the Wild Rose ask what she will from Black-Hawk, and if it is in his power, she shall have what she asks.”

“My father is dead,” she said, mournfully. “The bad men who follow William Jackwood, killed him because he would not kneel to them or beg for his life. Now, Jackwood follows me and I fear him, and I ask the protection of the great chief from this bad man.”

“Has the son of Red-Bird lied to me?” cried Black-Hawk, sternly. “He told me that the Wild Rose loved him and would come into his lodge gladly.”

“He has lied,” she answered. “He knows that I hate him above all men on earth, and that I would die sooner than permit myself to be his wife.”

81
“Be careful, girl,” hissed Jackwood. “You will raise a tempest which you can not quell, if you do not look out.”

“I have no fear of the result. Any thing would be preferable to a union with such a wretch as you are.”

“Look you, Black-Hawk,” cried Jackwood, turning fiercely upon the chief. “When I agreed to aid you, remember that I told you that this girl must be mine and you promised that I should have my will.”

“That was when Black-Hawk believed that the Wild Rose loved you,” replied Black-Hawk. “She has asked for my protection and it is given. Let the son of Red-Bird seek another mate; the Wild Rose is not for him.”

A tempest of furious passions raged in the heart of William Jackwood. At any other time or place he would have shot the old chief down without any remorse, and even here, in the midst of his warriors, he was tempted to do it, even at the risk of his own life. With a mighty effort he restrained himself, and turned away with a malevolent glance at Sadie, which she returned by one of defiance.

Several of the principal braves were looking on, and there was some murmuring, for these men recognized the good old maxim—‘to the victor belong the spoils.’ While they stood thus, there was heard a triumphant shout upon the river, and several men started away to see what it meant. They were soon heard coming back, and directly after a compact body of men, those who followed Will Jackwood, poured into the camp, leading in their midst, as prisoners, Captain Melton, Cooney Joe and Tom Bantry. A look of ferocious joy beamed upon the face of Will Jackwood, for he saw a chance for revenge.

82
CHAPTER XII.
SADIE’S SACRIFICE.

The prisoners marched firmly, and not a cheek blanched as they saw where they were led and realized the fearful danger in which they stood. Will Jackwood started forward and addressed one of his subordinates, who, for the time being, had been in command of the band.

“Did you take them, Justin? If you can say that you did so without aid from the Indians, then you may ask any thing you like at my hands.”

“Nary red,” replied the man. “We caught them crossing the river in a canoe, and pounced on ’em almost before they could lift a hand, but that Cooney Joe laid out Jack Ferguson, and Saul Sloan has got a bad wound in the shoulder, from Melton’s knife. Is that satisfactory?”

“Excellent! Black-Hawk, I claim these prisoners as my own, as my men took them without help.”

“They are yours,” replied Black-Hawk. “An Indian chief knows how to be just.”

“Now then, Captain Charles Melton, you are in my power; do you understand, in my power! You shall rue the day when you dared come between me and the woman I love.”

“What do you mean, renegade?” replied the young scout. “I never wronged you in my life.”

“Perhaps; we shall see how it turns out. Keep them safe, boys; set a double guard upon them, and for your lives, let none escape. Ah, my good, valiant, chivalric Joe, how you will repent having raised your hand against me.”

“I do repent, Will,” said Joe, quietly. “I repent most awfully. I ought to have lifted yer ha’r on the spot, by gracious. ’Twould have served you just right, and saved a good deal of trouble.”

“Take them away, boys, take them away. Ha; don’t let the girl speak to them or she will contrive some way to set 83 them free. Look out for Minneoba above all others, for she is as cute as the devil. Miss Sadie, do I deceive myself when I think that you will not now disdain to hold some conversation with me?”

“What do you wish to say to me, sir?” replied Sadie, who saw the dreadful peril of her friends, and wished to save them if possible.

“Say to Black-Hawk that you wish to speak to me apart from the rest and he will give you permission. I see a way in which you can save these men.”

She spoke to the chief, who nodded kindly, and she followed Black Will a little distance from the camp.

“That is far enough,” she said, pausing under a great tree. “What have you to say to me?”

“Change your way of speaking; be more complaisant to me, my dear girl, for the more kindly you use me the better it will be for yonder men who are doomed beyond hope if I so much as lift a finger. First of all—do you love this Captain Melton?”

“He has never spoken to me,” replied Sadie. “How do I know that he cares for me?”

“That is not the question at issue. Do you love him? That is what I asked.”

“How can I answer that, when I do not know my own heart? He is a brave and good man, and I could love him dearly if he loved me as well. I will say no more upon that point.”

“At least you care enough for him to wish to save his life?”

“Yes—yes; I would do almost any thing for that,” she replied, eagerly.

“It has gone as far as that, has it? My dear girl, you are further gone than you imagined. Now, I do not wish to be incumbered by prisoners. If we can not come to terms, I shall find it necessary to put these fellows out of the way, and shall certainly do so. There are many ways in which to do this, and my friends the Indians will doubtless be happy to take the laboring oar out of my hands.”

“Do you mean that you would be base enough to give them up to the torture?” she cried.

84
“Undoubtedly, my Indian friends might find it in their hearts to burn them if they only had them. I was present at a spectacle of this kind, the other day, where they barbecued a traitorous Indian. It was not pretty, and I may say did not amuse me after the first gush, and I went so far as to kill the poor fellow with my own hand, to put him out of his pain. It would distress me very much to see any of your friends in a like delicate situation.”

“What do you ask of me, William Jackwood? Do you wish to drive me mad? You could not—could not be so base.”

“I would do any thing for revenge,” replied the man, hoarsely. “I tell you, upon my honor as a man, that if you do not promise to be my wife—I know that you will keep your word—these men shall all die as I have said. Make that promise, and upon the day when you become my wife, all shall be set free except one.”

“Which one do you mean?”

“Tom Bantry; he is a cursed traitor.”

“That man must be saved, at all hazards,” replied Sadie, firmly. “Of all your villainous band, William Jackwood, he alone showed a spark of pity when my unhappy father was cast into the furious flood, bound and helpless. What I would not do for love I will do for gratitude, and I give you my hand, if you will swear upon your honor that these men shall go free, and at once.”

“You are sensible,” he said, eagerly. “I had not hoped that you would yield so easily, and I will make it the study of my life to make you happy as—”

“Silence! Give me your promise and I will give you mine.”

“I swear by the only things I hold pure—the memory of my mother and my love for you—that these men shall all be spared.”

“And I promise to be your wife, if we both live. Oh, God, forgive me if I do wrong in this, but I can not see these brave men sacrificed, who have come into this deadly peril for my sake. William Jackwood, understand me fully, and do not say in the after times that I deceived you. I hate you—I shall always hate you—but I will be your wife.”

85
“All right,” said Jackwood, with a light laugh. “I will try to change your opinion of me when we are married. And now you are at liberty, and I will leave it to you to tell Black-Hawk that you have changed your mind, while I prepare to leave him. The chief has not used me well, and I do not fight the battles of those who do not treat me as a friend.”

She went away with drooping head, and he stood in the same spot, moodily tapping his boot-leg with a small switch he carried. He was not fully satisfied, although he had gained the stake for which he had been playing so long. She had told him that she hated him, and had as good as said she loved Charles Melton, and yet had promised to be his wife. As he stood there, a man panting for breath and bleeding from several wounds, rushed up to him, and in his disfigured countenance he saw something which reminded him of Dick Garrett, and stopped him.

“Dick, what is the matter?”

“Played out!” replied Dick, dropping exhausted on the sod. “Give me some rum, for I am half dead.”

Jackwood put his flask to the mouth of the exhausted man and he drank long and eagerly, and drew a deep breath of relief.

“Ah-h-h! That goes to the spot, Will. I’ve had a long run—chased by the devil’s kid, and it’s a mercy that I have got in alive. It all came of chasing that accursed girl, who got into the woods.”

“It was not your fault, Dick,” said Jackwood. “Minneoba came in and told us about it, and we sent out parties after her, and one of them picked her up.”

“Take care of her yourself, after this,” panted Dick. “I’ve seen the devil to-day, and fought him, and I don’t want any more.”

“Where are the rest of your men?”

“Gone under, I reckon. Jack Fish and Tracey got into the woods, and the rest are dead. I had to play ’possum, or I would have been cooked, too. Give me another drink, and I’ll tell you about it.”

Jackwood gave him the flask, and for a moment nothing was heard except the musical gurgle of the liquor. When he lowered it, a considerable vacuum existed in the vessel, 86 and he told the story of the chase after Sadie with many expletives not necessary to set down here. When he had finished the tale he did the same with the liquor, and stood up.

“You are wounded, Dick!”

“Nothing of much account. I’ve been cut and scratched in diving through the brushes, for that hairy cuss chased me almost into camp. I thought he’d never give it up.”

“I don’t know who or what it can be,” said Jackwood, musingly, “and I don’t care much. Go and wash the blood from your face, and then get the men together, for we must leave this camp. It is all up with Black-Hawk, for Atkinson has come with an army, and he will clean out the Indians in the twinkling of an eye.”

Garrett moved away slowly, and Jackwood advanced to the side of Black-Hawk, who was talking with Sadie. She did not look at him as he came up, but Minneoba faced him boldly, with her pretty face showing the utmost anger and contempt.

“What has the son of Red-Bird said to frighten the Wild Rose?” she cried, angrily. “He is a coward and no brave.”

“You had better send your daughter away, Black-Hawk,” said Jackwood, quietly. “I have borne insults enough in this camp, and will not stay here.”

“The son of Red-Bird promised to stay and fight for his red brothers,” said Black-Hawk, reproachfully, “and when he sees the enemy in sight he runs away like a frightened hound. It is well; Black-Hawk would not have any except brave men follow him.”

“It is false, Indian,” cried Will Jackwood. “Here, in the midst of your wild band, I defy you to prove that while you were true to me, I failed to do my duty like a man. But when you dared to take away my prisoner, my wife that is to be, in that day I leave you, never to return.”

“Go,” replied Black-Hawk. “I have been deceived in the son of Red-Bird. His father died in the white man’s prison, and now he basely turns away when the battle is nigh.”

“Stay with me, Wild Rose,” cried Minneoba. “My father is a strong chief and will protect you from harm.”

87
“I can not—I dare not,” replied Sadie. “If I stay with you, my friends, who are his prisoners, must die.”

“My father will take them away from him,” said Minneoba, looking pleadingly at the old chief.

“Let him do so—let him make himself a dog, if he dares,” replied Jackwood. “I will tell his baseness throughout the tribes, and not a man of them all dare look me in the face until I am righted.”

The chief hung his head, for he had pledged his sacred word that Jackwood should keep his prisoners. The scoundrel knew his character too well to doubt for a moment that the Indian would keep his word, and let them go away with the prisoners. Minneoba pleaded in vain, and with loud lamenting, followed the compact force of Jackwood to the edge of the forest, and saw them go away with the prisoners, closely guarded, and Sadie walking by the side of William Jackwood, with a hard, bitter look upon her beautiful face. Garrett, who recovered quickly from every evil, turned about and blew a kiss at Minneoba, who at once fitted an arrow to the string, and would have sent it after him, but that he took shelter among the men, laughing.

“‘The world is all before us where to choose,’ boys,” said Jackwood, “but one thing is certain, if this thing goes against the Indians, and of course it will, this territory won’t be very healthy for us. What do you say?”

“We’ll find a place to live, Cap,” replied Garrett. “The world owes us a living, and we’ll have it too, or else make trouble.”

“Don’t you think we had better find a hiding-place and see what is going to happen? There will be pretty pickings for us if the day should, by any chance, favor the Indians, even for a time.”

“I know the place you mean, Cap,” said Jack Fish, who had come in before they marched. “The neatest hiding-place in the West.”

“How far away?”

“’Bout six mile, I reckon.”

“Lead the way, then.”

Fish took the advance, and Jackwood assisted the weary steps of Sadie over the rugged road before them. It led 88 through tangled thickets, under trees which had been the growth of centuries, and ended in a circular forest opening, so difficult to reach, that Black Will was obliged to carry Sadie in places, so worn out had she become.

The grass was green in the little glade, and the birds were singing, as one by one the troop came out from beneath the canopy of leaves, and gained a footing on the level turf.

“Jack Fish,” said the renegade, “you have deserved well of your country. I could live here forever. Here we rest, until the thing is decided one way or another.”

“How will we live?” queried Garrett.

“The woods are full of game, and we will kill it so far from the camp, that no one will suspect us of being here. Captain Melton, will you give me your word of honor not to try to escape, provided I free your arms?”

Melton was about to refuse, but catching Sadie’s eye, he changed his mind, and made the required promise. It was not extended to Tom Bantry, and Cooney Joe, who were tightly bound, and placed under guard. Sadie was coming forward with the intention of speaking to Melton, when the bushes parted near her, and the face of the demon of the woods appeared, peeping out among the leaves.

CHAPTER XIII.
GUESTS NOT INVITED.

Sadie was not easily frightened, but it required the effort of all her resolution to keep her from uttering a cry of alarm. The young captain saw that she was deeply moved and ascribed it to her grief at the situation in which she found herself placed. But she recovered herself by a great effort of the will and came forward, giving her hand frankly to the man she loved and who loved her as dearly.

“I am deeply grieved that you have come into this danger for my sake, Charles,” she said, softly. “But have no 89 fear, for I will save you at any hazard. Indeed, it is done already, for I have given my word and you are safe.”

“Safe! What do you mean, Sadie; what promise have you given?”

“Do not be angry with me, Charles,” she said, sadly. “I am sorry that it is forced upon me but—I have promised to be the wife of William Jackwood.”

“Black Will! Gracious heaven, Sadie, it cannot be. What madness is this?”

“I was forced to do it. They threatened you and your brave companions with a horrible death. I had no one near to advise me and I could not—I could not see you die.”

“You should have spoken to me first,” he cried, wildly. “You knew that I loved you. I have never dared to tell you until now, and ought to have spoken. What is death to dishonor? What a life you have doomed yourself to bear, that I may live. I would sooner die a thousand deaths than bear this bitter burden.”

“Charles!” she cried. “You make my load too heavy for me to bear. How could I see those who had incurred this peril for me, given up to satisfy the bloody passions of these desperate men. My father is dead—I am alone in the world and my life would have been a weary one at best, if I had refused to yield. He told me that if I was obstinate, I should stand by and see you suffer. I could not have borne that, at any rate.”

“You should have remained in the camp of Black-Hawk, who is a brave man, although an Indian. My dear girl, I can not blame you for what you have done. It was in all kindness of heart, but it was wrong for you to yield. The lives of men who are ready at any time to die for the right should be as a feather’s weight compared to your sacrifice. As I say, so would Joe Bent and Tom Bantry, who are more hated by these men than I am.”

“Can you not escape?” she whispered. “But no—I forgot. My word is pledged to this bad man and that I hold sacred. But I shall not deem it a crime to take his life, and although he may claim my hand he shall never have a wife’s duty from me—for I hate him—oh, how I hate him!”

The white teeth clicked together fiercely as she spoke, 90 and Black Will, who was listening, laughed a low, bitter laugh, full of malice.

“Sorry to interfere in a social meeting of this kind,” he said, advancing, “but your language is disgusting to your future husband, my dear Sadie. Captain Melton, if I hear any more language of this kind from you, I shall have you bound and gagged, for I will not endure it.”

“If you do that it absolves me from my promise, for you gave me your word to treat them well,” said Sadie.

“I will not give you even that loop-hole from which to escape,” said Black Will, after a pause. “I leave the camp to-day in search of a man who is at one of the Indian stations, a Lutheran missionary. Let me say to you that he is a man who would not perform the ceremony if you offer a word of objection, and that you have only to say ‘no,’ and that ceremony will cease and one of another kind commence, for as there is a sky above us I will take your friends out and hang them before your eyes. Git my horse, Jack Fish.”

The man obeyed, and after giving some orders to Dick Garrett in a low tone, the renegade mounted and rode away through the wood.

Two days passed, and they heard nothing of him. Upon the afternoon of the third he came into camp accompanied by a pale, intellectual-looking man in the dress of a clergyman, who looked mildly about on the wild group in the camp, evidently surprised to find himself in such a place. He was at once conducted to one of the brush cabins which had been built up by the men, while Black Will dismounted and ordered that Melton and the other prisoners should be removed into the woods a short distance from the camp, for he knew the missionary too well to believe that he would perform the ceremony if he had any doubt of the willingness of the lady to do her part, and Black Will feared the prisoners might let him know the true state of the case.

Five men accompanied the prisoners into the woods, with orders to shoot them down at the first attempt to escape. When this was done Black Will approached the brush cabin in which Sadie spent the time, and called her out.

“I have returned,” he said, cheerfully. “You must excuse 91 me for staying away from you so long, but I found it difficult to find the missionary.”

“I only wish you had never found him or had received your just deserts, sir,” was the somewhat unpromising reply.

“My deserts; I deserve better treatment at your hands, I think.”

“Twelve feet of rope and a tree would suit you better,” she replied. “Do not deceive yourself by the belief that I shall ever change in my regard for you. The most slimy reptile which crawls through the swamp would be to me a more pleasant companion. I give my hand to you to save my friends, but never my heart with it.”

He stood moodily before her, tapping his boot with the riding-whip he carried.

“I have half a mind to refuse your hand upon these terms,” he said, gloomily, without raising his eyes from the earth upon which they were bent. “Your language is horrible to one to whom you are about to join yourself for life, and the day will surely come when you will repent it bitterly. There, I will say no more now; but, in half an hour I shall come for you and we will be married.”

“You need not fear but I will keep my word,” she said. “Will you keep yours as well?”

“I never broke it yet to friend or foe,” was his answer, “and I do not mean to commence now. When you have given me your hand in marriage, these men shall have two days’ grace, but if I catch them after that, woe be to them, that is all.”

He turned upon his heel and left her to her own reflections, which were not of the most pleasant type. At times she doubted her firmness in the hour of trial, and whether she would not give way in the presence of the missionary, but the thought of his fearful threat against her lover and friends nerved her, and she determined to bear up as bravely as she could, and make the sacrifice for their safety. She would have liked to see Melton once before the ceremony, but feared that she was not strong enough to endure the meeting. While she sat there with her face buried in her hands, Black Will came for her.

92
“There is one favor I would ask you,” she said, “and it is one you can easily grant. You know I love Charles Melton, but all thoughts of him must pass in the moment when I put my hand in yours. Under the circumstances he must not see me again, and I could not bear to see him.”

“Agreed; you shall not see him, and if he dares to attempt an interview when you are once my wife, it will be the worse for him. I have removed him already, and they wait in the woods until the ceremony is over, when they shall be allowed to go where they will.”

“That will do, sir. Now I am ready, if you will not relent.”

He shook his head savagely, and taking her hand led her out into the open space among the trees. The band were standing carelessly about, looking on as the two took their station before the missionary, who advanced book in hand and stood before them.

He recited that portion of the ritual which was necessary before he asked the question, “and if any know just cause or reason why these should not be joined together in the bands of holy wedlock, let them now speak or forever after hold their peace,” when the crowd scattered before the rush of a strong man, and the gigantic figure of the Forest Fiend sprung into the circle and hurled Black Will ten paces backward by a single thrust of his powerful arm, while he cried, fiercely:

“I forbid the banns!”

“Down with him,” roared Black Will, drawing his knife. “At him, boys.”

“Back!” cried the strange being, “back, for your lives. It is not right that innocence and youth should be forced to wed with such a thing as this, and I forbid it. Back, I say.”

They recoiled before the stern figure, especially those among them who had felt the nervous force of his strong arm, while Black Will looked at the clergyman.

“Do not mind the ravings of a madman, sir,” he said; “this man is insane and knows not what he does.”

“It is false, reverend sir,” replied the Forest Fiend. “I am as sane a man as any here, and know whereof I speak. Fall back, men; don’t press upon me. Ha, they will have it, then. Melton’s Scout to the rescue!”

93
As the tones of his sonorous voice rung out through the deep forest, there came a charging cheer, and the buck-skin shirts and coon-skin caps of Melton’s Scout showed through the leafy cover, and with wild cries they poured upon the foe.

Not a shot was fired, for Sadie, the missionary and the Forest Fiend stood in the midst of the enemy, and the Scout dared not fire. But as the enemy retreated, snatching up their weapons as they went, at a signal from the Forest Fiend, Sadie and the missionary fell upon their faces, and the Scout poured in a single withering volley which strewed the ground with dead and dying, and then charged upon the foe with knife, hatchet and pistol.

The Forest Fiend caught up a rifle from the earth, and using it as a club, headed the charge. Close behind him came Charles Melton, Cooney Joe and Tom Bantry, striking out manfully for the right, and felling an adversary at every blow. But none could equal the strange being known as the Forest Fiend. Taking the ponderous rifle in one hand, he made it play about his head with lightning rapidity, and the renegades went down before him like chaff before the wind.

Taken by surprise, it was no wonder that the retreat soon became a rout, and they scattered to the four winds, closely pursued by their determined assailants. One man, and that man Dick Garrett, dared to bar the way of the Forest Fiend, who paused with uplifted weapon and looked at him.

“At last, villain,” he cried, “your time has come!”

Vain was the interposition of the rifle of the renegade to stay the blow. It descended upon his head, and Dick Garrett, the friend and companion in villainy of Will Jackwood lay dead at the avenger’s feet. At this moment a cry of anger was heard, and turning, the strange man saw that Jackwood was on horseback, headed for the bushes.

“Fire at him,” he cried. “Bring him down at all hazards.”

Half a dozen bullets sped, but Jackwood was already in the thicket, and all pursuit was vain. Five minutes later the fight was over, and few of Black Will’s band remained to tell the tale of that terrible day.

The Forest Fiend turned back to the place where Sadie 94 stood, encircled by the arm of Charles Melton, and she drew closer to her lover as she marked his terrible aspect. Raising his hand to his face, he tore off the hairy mask which covered it, and revealed the face of—Samuel Wescott!

Her father, redeemed from a watery grave! In an instant Sadie was in his arms, half-delirious with joy, and the tried friends gathered about him, eager to shake his hand, while Cooney Joe and Tom Bantry danced a comic hornpipe, uttering yells which would have done credit to Sac warriors on the war-trail.

When the first transport of the meeting was over, Samuel Wescott turned to Tom Bantry and shook him warmly by the hand.

“You did your best to save me, my friend,” he said; “but I knew that both must perish if I clung to you. I went down, as you know, and coming to the surface, in a death-struggle I caught a floating log, which quickly bore me down the stream, and I had not the strength to land until I had been carried two miles down. Near this place I had a cache, in which, among other articles, was this disguise, which I have sometimes worn in my expeditions among the tribes, and I knew that it might aid me in the work before me. Had I known that it would frighten my daughter so much, I would have shown my face when I attacked the men who guarded her, while you were fighting in the swamp.”

“It’s enough to skeer the life out of any critter,” said Cooney Joe. “I don’t wonder she run from you.”

“It has served its purpose. I followed you to this place, Sadie, and having satisfied myself that those I loved were in no immediate danger, I went back for the Scout, the position of whose camp I knew. We came up softly, set Melton, Joe and Tom at liberty, and then attacked these scoundrels. The rest you know as well as I. There is only one thing for which I am sorry, and that is, that this villain Jackwood has escaped. But his fate will find him out.”

Half an hour later they were on their way to the river, guarded by Melton’s Scout. The last week had been one of trial, but they had come out of the flame triumphant, and the power of Black Will Jackwood was broken forever. As they reached the river-bank, and the men were bringing up the 95 flat in which they were to cross, Minneoba suddenly appeared from the forest, and fell upon Sadie’s neck, weeping for joy.

“Minneoba can bear any thing now, the breaking of her people, the loss of home, for her sister is safe. Good-by, and do not forget the poor Indian girl who loves you.”

“Come with us,” said Samuel Wescott. “I will give you a shelter in my house until the war is at an end.”

But Minneoba shook her head sadly.

“No,” she said. “The Indian girl must not leave her father, who loves her. Go in peace.”

They parted from her sadly, and as the flat receded from the shore, they saw her standing in a dejected attitude, leaning on her bow. It was many a day before they saw her again.

The battle was at its hight. Black-Hawk had risked all upon a cast of the die, and had found it a losing game. Melton, Cooney Joe and Tom Bantry were there, fighting gallantly, and as the Indians began to break up, they charged a resolute knot of warriors who stood their ground stubbornly, dealing death on every side.

There was a moment of wild confusion, and Charles Melton found himself face to face with a desperate man, in his war-paint, who assailed him with demoniac fury. Just then Melton’s horse fell, shot through the heart, and his adversary sprung at him with a wild cry of joy, raising a hatchet above his devoted head.

“Death to you, Melton,” he screamed. “I am Will Jackwood, and you die by my hand. If I lost her, at least you shall never possess her.”

Melton, pinned to the earth by his fallen horse, lifted his hand to ward off the blow, but hampered as he was he could offer but slight resistance, and the knife, his only defense, was forced from his hand, and the hatchet gleamed above him.

He had just time to catch the gleam of ferocious joy in the eyes of his enemy, and had given up hope, when a rifle cracked, and Jackwood, throwing up his arms, clutched at the bloody cloth upon his breast, tried once more to lift his 96 weapon, and then, with a snarl of demoniac malice, dropped dead in his tracks, while Cooney Joe, with a rifle smoking in his hand, ran to aid his fallen leader, who was quickly placed upon his feet.

“Who is he?” cried Joe, angrily. “Ha! Black Will, by the mortal. Rubbed out at last.”

This was his epitaph. He died as he had lived, boldly and defiantly, and found a soldier’s grave.

The power of Black-Hawk was broken, and the old chief a fugitive, soon to be a prisoner in the hands of the whites. Then it was that Samuel Wescott kept his promise to Minneoba, and gave her a shelter under his roof. The teachings of Sadie soon changed the forest maiden so much, that she loved a domestic life, and when Sadie was married, soon after Black-Hawk’s visit to the east, Minneoba was there, and witnessed the ceremony. When it was finished, Cooney Joe stopped the clergyman:

“Stop a little, stranger,” he said, sheepishly. “Got another little job for you, I have.”

And to the surprise of all, Minneoba took his hand, and they were married.

Unknown to every one, Joe had obtained the consent of the old chief, who knew that his daughter was better fitted to live with the whites than with the tribes, and Minneoba became the wife of Joe Bent. She never had cause to repent it. Rough though he was, he was a true man, and worked nobly for her sake, and strange as it may seem, became in time, one of the richest farmers in that region.

Captain Melton also settled there, and the two families were constantly together. And above the mantel, in Melton’s study, hangs the costume of the Forest Fiend.

Tom Bantry was for years a successful boatman upon the Mississippi, and at last a Captain. Samuel Wescott died at a green old age, honored and beloved by all who knew him.

THE END.

98
DIME POCKET NOVELS.

PUBLISHED SEMI-MONTHLY, AT TEN CENTS EACH.

1—Hawkeye Harry. By Oll Coomes.
2—Dead Shot. By Albert W. Aiken.
3—The Boy Miners. By Edward S. Ellis.
4—Blue Dick. By Capt. Mayne Reid.
5—Nat Wolfe. By Mrs. M. V. Victor.
6—The White Tracker. By Edward S. Ellis.
7—The Outlaw’s Wife. By Mrs. Ann S. Stephens.
8—The Tall Trapper. By Albert W. Aiken.
9—Lightning Jo. By Capt. Adams.
10—The Island Pirate. By Capt. Mayne Reid.
11—The Boy Ranger. By Oll Coomes.
12—Bess, the Trapper. By E. S. Ellis.
13—The French Spy. By W. J. Hamilton.
14—Long Shot. By Capt. Comstock.
15—The Gunmaker. By James L. Bowen.
16—Red Hand. By A. G. Piper.
17—Ben, the Trapper. By Lewis W. Carson.
18—Wild Raven. By Oll Coomes.
19—The Specter Chief. By Seelin Robins.
20—The B’ar-Killer. By Capt. Comstock.
21—Wild Nat. By Wm. R. Eyster.
22—Indian Jo. By Lewis W. Carson.
23—Old Kent, the Ranger. By Edward S. Ellis.
24—The One-Eyed Trapper. By Capt. Comstock.
25—Godbold, the Spy. By N. C. Iron.
26—The Black Ship. By John S. Warner.
27—Single Eye. By Warren St. John.
28—Indian Jim. By Edward S. Ellis.
29—The Scout. By Warren St. John.
30—Eagle Eye. By W. J. Hamilton.
31—The Mystic Canoe. By Edward S. Ellis.
32—The Golden Harpoon. By R. Starbuck.
33—The Scalp King. By Lieut. Ned Hunter.
34—Old Lute. By E. W. Archer.
35—Rainbolt, Ranger. By Oll Coomes.
36—The Boy Pioneer. By Edward S. Ellis.
37—Carson, the Guide. By J. H. Randolph.
38—The Heart Eater. By Harry Hazard.
39—Wetzel, the Scout. By Boynton Belknap.
40—The Huge Hunter. By Ed. S. Ellis.
41—Wild Nat, the Trapper. By Paul Prescott.
42—Lynx-cap. By Paul Bibbs.
43—The White Outlaw. By Harry Hazard.
44—The Dog Trailer. By Frederick Dewey.
45—The Elk King. By Capt. Chas. Howard.
46—Adrian, the Pilot. By Col. P. Ingraham.
47—The Man-Hunter. By Maro O. Rolfe.
48—The Phantom Tracker. By F. Dewey.
49—Moccasin Bill. By Paul Bibbs.
50—The Wolf Queen. By Charles Howard.
51—Tom Hawk, the Trailer.
52—The Mad Chief. By Chas. Howard.
53—The Black Wolf. By Edwin E. Ewing.
54—Arkansas Jack. By Harry Hazard.
55—Blackbeard. By Paul Bibbs.
56—The River Rifles. By Billex Muller.
57—Hunter Ham. By J. Edgar Iliff.
58—Cloudwood. By J. M. Merrill.
59—The Texas Hawks. By Jos. E. Badger, Jr.
60—Merciless Mat. By Capt. Chas. Howard.
61—Mad Anthony’s Scouts. By E. Rodman.
62—The Luckless Trapper. By Wm. R. Eyster.
63—The Florida Scout. By Jos. E. Badger, Jr.
64—The Island Trapper. By Chas. Howard.
65—Wolf-Cap. By Capt. Chas. Howard.
66—Rattling Dick. By Harry Hazard.
67—Sharp-Eye. By Major Max Martine.
68—Iron-Hand. By Frederick Forest.
69—The Yellow Hunter. By Chas. Howard.
70—The Phantom Rider. By Maro O. Rolfe.
71—Delaware Tom. By Harry Hazard.
72—Silver Rifle. By Capt. Chas. Howard.
73—The Skeleton Scout. By Maj. L. W. Carson.
74—Little Rifle. By Capt. “Bruin” Adams.
75—The Wood Witch. By Edwin Emerson.
76—Old Ruff, the Trapper. By “Bruin” Adams.
77—The Scarlet Shoulders. By Harry Hazard.
78—The Border Rifleman. By L. W. Carson.
79—Outlaw Jack. By Harry Hazard.
80—Tiger-Tail, the Seminole. By R. Ringwood.
81—Death-Dealer. By Arthur L. Meserve.
82—Kenton, the Ranger. By Chas. Howard.
83—The Specter Horseman. By Frank Dewey.
84—The Three Trappers. By Seelin Robbins.
85—Kaleolah. By Capt. Chas. Howard.
86—The Hunter Hercules. By Harry St. George.
87—Phil Hunter. By Capt. Chas. Howard.
88—The Indian Scout. By Harry Hazard.
89—The Girl Avenger. By Chas. Howard.
90—The Red Hermitess. By Paul Bibbs.
91—Star-Face, the Slayer.
92—The Antelope Boy. By Geo. L. Aiken.
93—The Phantom Hunter. By E. Emerson.
94—Tom Pintle, the Pilot. By M. Klapp.
95—The Red Wizard. By Ned Hunter.
96—The Rival Trappers. By L. W. Carson.
97—The Squaw Spy. By Capt. Chas. Howard.
98—Dusky Dick. By Jos. E. Badger, Jr.
99—Colonel Crockett. By Chas. E. Lasalle.
100—Old Bear Paw. By Major Max Martine.
101—Redlaw. By Jos. E. Badger, Jr.
102—Wild Rube. By W. J. Hamilton.
103—The Indian Hunters. By J. L. Bowen.
104—Scarred Eagle. By Andrew Dearborn.
105—Nick Doyle. By P. Hamilton Myers.
106—The Indian Spy. By Jos. E. Badger, Jr.
107—Job Dean. By Ingoldsby North.
108—The Wood King. By Jos. E. Badger, Jr.
109—The Scalped Hunter. By Harry Hazard.
110—Nick, the Scout. By W. J. Hamilton.
111—The Texas Tiger. By Edward Willett.
112—The Crossed Knives. By Hamilton.
113—Tiger-Heart, the Tracker. By Howard.
114—The Masked Avenger. By Ingraham.
115—The Pearl Pirates. By Starbuck.
116—Black Panther. By Jos. E. Badger, Jr.
117—Abdiel, the Avenger. By Ed. Willett.
118—Cato, the Creeper. By Fred. Dewey.
119—Two-Handed Mat. By Jos. E. Badger.
120—Mad Trail Hunter. By Harry Hazard.
121—Black Nick. By Frederick Whittaker.
122—Kit Bird. By W. J. Hamilton.
123—The Specter Riders. By Geo. Gleason.
124—Giant Pete. By W. J. Hamilton.
125—The Girl Captain. By Jos. E. Badger.
126—Yankee Eph. By J. R. Worcester.
127—Silverspur. By Edward Willett.
128—Squatter Dick. By Jos. E. Badger.
129—The Child Spy. By George Gleason.
130—Mink Coat. By Jos. E. Badger.
131—Red Plume. By J. Stanley Henderson.
132—Clyde, the Trailer. By Maro O. Rolfe.
133—The Lost Cache. By J. Stanley Henderson.
134—The Cannibal Chief. By Paul J. Prescott.
135—Karaibo. By J. Stanley Henderson.
136—Scarlet Moccasin. By Paul Bibbs.
137—Kidnapped. By J. Stanley Henderson.
138—Maid of the Mountain. By Hamilton.
139—The Scioto Scouts. By Ed. Willett.
140—The Border Renegade. By Badger.
141—The Mute Chief. By C. D. Clark.
142—Boone, the Hunter. By Whittaker.
143—Mountain Kate. By Jos. E. Badger, Jr.
144—The Red Scalper. By W. J. Hamilton.
145—The Lone Chief. By Jos. E. Badger, Jr.
146—The Silver Bugle. By Lieut. Col. Hazleton.
147—Chinga, the Cheyenne. By Edward S. Ellis. Ready
148—The Tangled Trail. By Major Max Martine. Ready
149—The Unseen Hand. By J. Stanley Henderson. Ready
150—The Lone Indian. By Capt. Chas. Howard. Ready
151—The Branded Brave. By Paul Bibbs. Ready April 6th.
152—Billy Bowlegs, the Seminole Chief. Ready April 20th.
153—The Valley Scout. By Seelin Robins. Ready May 4.
154—Red Jacket, the Huron. By Paul Bibbs. Ready May 18th.