Волны старости окончание
А между тем, у них там были ещё две комнаты. Одна, большая, нарядная, с люстрой и ковром, называлась "зала"; вторая, тоже нарядная, "спальней". Там стояла кровать с периной, с кучей подушек горкой, с покрывалом. Из-под покрывала выглядывала простыня с подзором, на стене висел рисованный ковёр с лебедями. Но в этой комнате никто не спал. Она, как и зала, существовала "для парада".
Ну ладно... Я потом и у других людей такие странные порядки встречала. А я не про то хотела рассказать, а про Тамаркину мать. Она меня удивила своей доброжелательностью, разговорчивой откровенностью и совершенно непостижимыми представлениями о жизни. Помню, рассказывала, как в молодости, после революции, но ещё до войны жила в Ленинграде. Она там где-то работала, а жила в общежитии.
Девочки, её соседки, иногда приводили к себе мужчин, а это было запрещено. Так вот, она этим девочкам ничего плохого не говорила, и даже обсуждала с ними их мужчин, а сама потихоньку "доводила до начальства". И видишь, говорила она, на меня никто не обижался, девочки меня любили, а начальство хвалило и жаловало. У кого и матрас, и бельё, и одеяло самые новые, самые целые? У меня! И кровать не скрипучая. И если я, бывает, задержусь после положенного времени, меня всегда пропустят и не ругают...
Она смотрела на меня с победной улыбкой, точно не сомневалась, что я в восторге от её ловкости да сообразительности. Она явно не понимала, что может быть плохого в делах, которые дают такие прекрасные результаты. Ждала, что я буду восхищаться а я пялила на неё глаза и старалась понять - неужели она серьёзно? Разве так бывает?.. Вот вы себе представляете?..
Потом я много встречала людей, даже совсем не старушек, которые именно так и думали. Я придумала для них название: люди, нравственно невменяемые...
Я ещё про двух старушек хочу рассказать, из этого же поколения.
Одна была моей соседкой по квартире, когда я, уже значительно позже, жила в Угловом переулке в Ленинграде. Звали её Александра Михайловна.
Александра Михайловна хоть и была настоящей "бабушкой в платочке", но и не совсем. В молодости она работала наборщицей в типографии; ещё до революции стала там работать.
Типографские рабочие, по её рассказам, отличались от других рабочих и вовсе не были тем, что называлось "пролетарии". Они были не только грамотными, но и читали много. В их среде много читать считалось модно. Когда они собирались у кого-нибудь своей компанией, То пели романсы, читали стихи, а водку не пили. Разве что вино, и то умеренно...
Впрочем, Александра Михайловна и вообще не из простой семьи, а с историей. Мама у неё была дворянка; а отец, хоть и пришёл в столицу из деревни, - музыкант. Он работал тапёром.
По рассказам Александры Михайловны, её мама не умела ни стирать, ни полы мыть. Хотя и не была бездельницей, а работала на дому белошвейкой. В те времена только самые бедные женщины сами стирали и мыли полы; а вообще для такой работы нанимали подёнщиц. Удивительное дело!.. Но ведь то был Санкт-Петербург, столица империи.
И действительно; почитать, например, Достоевского или хоть Чехова, так ведь и бедные студенты почему-то не могли обходиться без прислуги, какой-нибудь там Мавры или Аграфены. Я, помню, когда читала, всегда удивлялась - как же так? У человека, кажется, совсем денег нет, а он, вместо того, чтобы самому полы помыть, кого-то нанимает. Но вот, оказывается, так принято было. А ведь если что-то принято, то все и стараются именно так поступать, как принято.Даже если это совсем глупо и абсолютно неэкономно...
Вторая старушка, про которую я обещала рассказать, встретилась мне в метро. Я ей помогла авоську донести. Мне показалось, что ей очень тяжело; а мне трудно, что ли? Я тогда была совсем молодая и сильная. Она же растрогалась и пригласила меня выпить с ней чаю. Я пошла: мне было интересно, как она живёт.
А жила она в отдельной, хотя и совсем маленькой, квартирке. У ней было не только чисто, но ещё и красиво. Балкон был, пианино. И на пианино стояла очень красивая ваза со свежими цветами. Чайная посуда тоже красивая, чай из такой пить - одно удовольствие. Мы пили и разговаривали о том, о сём...
И что она мне рассказывала - уму непостижимо!.. Оказывается, родной отец проиграл её, шестнадцатилетнюю, в карты, потому что был страстный игрок. Как это можно, и куда смотрела милиция?.. Ах да, тогда ещё милиции не было, и вообще все порядки другие были.Это ж ещё до революции, когда носили длинные платья...
Человек, которому отец её проиграл, оказался хорошим. Он на ней женился. Они в церкви венчались - тогда было принято в церкви венчаться. С ним она и прожила всю свою жизнь до самой его смерти. А когда он умер, да потом революция, и вообще... Она почти всё, что было из вещей, распродала в голодные двадцатые годы
и стала работать учительницей музыки.
Старушка села за пианино и сыграла мне Шопена, Шуберта и Шумана. Не знаю, почему всё только на "Ш"; я не спросила. Играла она хорошо, хотя и не так хорошо, как наша Валентина Александровна. Но ведь Валентина Александровна играла вообще профессионально...
Я шла от неё и думала: оказывается, Достоевский свои сумасшедшие истории не сочинял, а брал из жизни. А мне казалось, что это всё фантазии...
Ну, хватит об этом.
Следующая волна старости - это уже было поколение моих родителей. Я о них рассказывать не хочу, потому что уж больно много пришлось бы рассказывать. Была та волна широка, высока, она уже захлёстывала мой берег. Вслед за ней шёл ещё более широкий вал - поколение наших старших братьев и сестёр. А там уж и мы...
На этом я и остановлюсь.
Вы ж понимаете, одно дело вспоминать то время, к которому едва прикоснулась, а другое дело - рассказывать о своём. О своих. О себе.
Одно дело, наблюдать прибой с берега; другое дело - когда волна подхватила тебя и уносит в море, захлёстывая и беспощадно переворачивая...
2022 - 2023г.
Свидетельство о публикации №223051700654