Забор

Ничего не имею против заборов, но, когда они достигают пятиметровой высоты, а за ними лес, я против. И вовсе не потому, что так принято, когда ты богат. Странно, но мне неуютно от мысли, когда проезжаешь по дороге Одинцово-Бережки, что за забором – кладбище, на котором покоятся птицы, белки, люди. Я допускаю, что это не моё дело, моя зависть рождает шизофренический настрой. Мне приятно быть шизофреником. Да! Я шизофреник, правда, мне это не мешает мыслить трезво и скептически. Эти люди за забором купили себе право ощущать себя свободными в этой стране. И чем больше «кусок» этой свободы, тем ты свободнее. Но это не так. Я сейчас свободнее этих людей, потому, что я мечтаю и фантазирую. Я допускаю, что мечтать – не владеть. Когда ты мечтаешь, то испытываешь комплекс Ходжи Насреддина, который нюхал готовящийся ужин богатого соседа и ел свой мякиш с огромным аппетитом. Я ем свой мякиш с аппетитом, и я свободен.

Вот я иду на работу. Впереди меня человек. Он крупный, сутулится, чуть выше меня, с талией, плавно переходящей в жопу. Выглядит он свежо и, резко переставляя ногами, трясёт богатыми синими штанами офисного клерка высокого ранга. Наверное, спешит за свой брокерский комп или программер высокого звена. Ну вот, что я к нему прицепился, человек как человек. Если взять его и раздеть до трусов, то можно увидеть дряблый живот и жирные ляжки, растерянный взгляд и желание убежать куда-нибудь и спрятаться. Спрятаться. Спрятаться? А это хорошая идея! Я хочу тоже спрятаться и знаю куда.

А вот это уже я. Я, в дешёвых, только что отстиранных джинсах и потёртых китайских кроссовках в просаленной бейсболке Хелли-Хансен, топаю на работу. Тот мужик уже давно меня обогнал, и я подхожу к тому самому забору на углу Дубининской и Жукова. За забором – старые высокие деревья, по-моему, липы вперемежку с тополями и заросли других, пониже. Среди невысоких домов, этот оазис кажется девственным и уютным. Забор глухой, кирпичный. Мне захотелось посмотреть на «трупы птичек», и я решил после работы как-нибудь обойти этот забор.

Обойти его оказалось делом несложным. Пройдя через пропускной шлагбаум соседского офисного центра, вежливо поздоровался с охранником, тот меня молча и грустно пропустил на территорию. Дальше, мимо рядов припаркованных тачек, подошёл по тротуарной дорожке к кустам, за которыми серели остатки разобранного кирпичного забора и протянутая на уровне колен колючая проволока. Вот, перешагнул через забор и проволоку, и дальше…

Дальше оказалось, что я спрятался. И я – другой, я оккупант на этом празднике жизни. Я – французский майор драгунского полка, только что вошёл, держа правой рукой пыльный греческий шлем с конским хвостом, в особняк Замоскворечья. Денщик, которому я приказал никого не пускать в дом, стоит снаружи, прогоняет желающих занять дом. Поднявшись на второй этаж, не спавший почти всю ночь после раннего марша 2 сентября 1812, упал на кушетку и, почти не в силах бороться со сном, начал закрывать глаза.

Проснувшись, увидел отворённое настежь окно и бросил взгляд на полуосвещённую стену, напротив. На ней бегали зайчики от моего шлема и весело падали на портрет какой-то незнакомки. Рядом висело ещё несколько портретов, но зайчики бегали только по нему. Подойдя поближе, разглядел её лицо, лицо совсем юной девушки с чёрными, огромными и красивыми глазами.

И тогда я подумал, что всю жизнь я жил в этом особняке, что мой захолустный дом на окраине Парижа – далёкий и растаявший мираж, оставшийся далеко в прошлом, что моё настоящее – это покой старого дома с бегающими зайчиками на этом милом лице. И я захотел остаться в этом доме навсегда. Остаться воспоминанием среди безумного одичалого мира с нелепыми и жестокими войнами, среди проносящихся эпох, снующих якобы по важным и неотложным делам людей. Просто курить свою швейцарскую трубку и пить Божоле…

- Эй! Молодой человек! Вы кто?! – я проснулся от резкого голоса за спиной.

Обернувшись, увидел лицо, похожее на то, что висело на стене. Она была с охранником. Тот, насупившись, смотрел на меня тяжелым взглядом. Его седые вески продолжали аккуратные бакенбарды. Из-под нахмуренных бровей тяжёлый взгляд стал смягчаться и в серых глазах зажегся огонёк.

- Симон! Ты как сюда попал?! – крикнул я своему денщику...