Красавица энд Чу. Бабашка и внук

Особую прелесть эпистолярному жанру придаёт то, что участники переписки могут в реальной жизни не видеться годами, а то и вовсе не встречаться, при этом сохраняя близкие отношения на бумаге. Помню, меня в самое сердце поразила повесть Вячеслава Кондратьева «Привет с фронта». Я страшно переживала за главных героев, которые мало знали друг друга в обычной жизни, нашли дорогу друг к другу в письмах. При этом меня всегда интересовало, а что бы почувствовала я, если бы вдруг стала получать письма, не обязательно о любви, а просто письма, от малознакомого мне человека. Интересно было бы попробовать на собственном опыте.
Жизнь предоставила мне этот опыт и дала возможность понять, что это такое – ждать письма от человека, которого ты, по сути, не знаешь, но который внимательно и, что важнее, доброжелательно следит за тобой и твоей жизнью.

Эта история началась буквально через несколько дней после моего вступления в мэрскую должность, сразу после Нового 2004 года. Тогда вообще было много писем. Просто пачки, которые я не успевала прочесть в рабочее время и вынуждена была брать домой. Кипы бумаг, громоздящихся на всех параллельных полу поверхностях, порядком раздражали домашних. Наш пёс постоянно норовил утащить хотя бы несколько листов, чтобы заняться их охраной, было у него такое любимое занятие – положить рядом с собой бумаги и никого к ним не подпускать. А я всё читала, читала, читала эти послания, даже не представляя, чем ответить на большинство из них.

В письмах в основном были просьбы: одни просили помочь в ремонте, другие – в получении квот на лечение, третьи – в разрешении каких-то лохматых тяжб с соседями и муниципальными властями. Были те, кто предлагал свои услуги в том или ином качестве в новой администрации, попутно выливая потоки грязи и желчи на моих предшественников. И всё это вперемешку с поздравлениями, пожеланиями, выражением надежд. Лишь одно письмо,  вернее открытка, было совершенно о другом.   
Обычно мэр получает письма распечатанными, а открытки раскрытыми, поэтому не всегда может сразу увидеть адрес отправителя, который можно узнать у секретаря по регистрационному номеру. Так было и в этот раз, однако на конверте в графе «адрес отправителя» стояло одно слово – Кострома, а в графе «отправитель» значились двое – «Бабушка и внук». Таким же образом было подписано и само послание, в котором, наряду с поздравлением, моя визави советовала мне запастись терпением, потому что выборы закончились, а всё самое сложное пока даже не начиналось.

Тогда я не очень поняла горечи и тревоги, сквозивших из каждой строчки. Окрылённая победой в сложнейшей предвыборной кампании, я была полна надежд, а главное – не понимала, почему кто-то должен мне мешать. Я действительно тогда совершенно искренне не могла взять в толк, зачем областной администрации мешать мэру, ведь задачи перед ними стоят одни и те же – разобраться с городом, в котором больше полугода не было тепла и горячей воды, не чистились дороги, задерживались зарплаты, а больше половины школ находились под угрозой закрытия. В конце концов, состояние столицы – лицо любого губернатора. Вскоре жизнь расставила всё по своим местам, разметав иллюзии подобно тому, как шторм разбрасывает утлые судёнышки, не успевшие скрыться в спасительной бухте. Но всё это было потом. А пока я читала удивительную открытку, автор которой просила разрешения писать мне время от времени. 

С тех пор так и повелось, что два раза в год (на Новый год и на День рождения) я получала большие поздравительные открытки, буквально испещрённые мелкими буквами, написанными удивительно ровно, словно по линейке. Из этих открыток я узнавала то, что, по мнению автора, мне удавалось, а что следовало бы исправить. Из содержания становилось понятно, что Бабушка пристально следила за всеми событиями, имевшими место в городе, и имела представление о многих подводных камнях и скрытых от посторонних глаз мотивов участников. Год от года чтение становилось всё более увлекательным, превращаясь в своего рода сверку ориентиров.

Несмотря на то, что писавшая мне с чем-то в моих действиях была категорически не согласна, она никогда не срывалась на грубости или колкости. Кто был истинной леди, выражаясь языком Маргарет Митчелл, так это она. И как истинная леди она предпочитала не выходить на авансцену. Мне, привыкшей быть на переднем крае, было это не очень приятно, ведь я даже не могла дать понять, что жду этих открыток, всегда читаю и часто нахожу в них отзвуки моих собственных мыслей и сомнений.

Восьмого марта я могла получить дополнительное послание или просто скромную ветку мимозы, прикрепленную к конверту или напрямую к открытке, в которой опять в качестве отправителей значились всё те же Бабушка и внук. Проследить, кто и когда приносил подарок, не было никакой возможности – я обычно получала их под конец рабочего дня. Приходил дежурный и говорил: вам тут женщина принесла, просила передать. И всё.

В своей последней открытке, которую я получила, будучи буквально одной ногой в машине, увозившей меня из администрации, она написала лишь несколько строк. Прошло столько лет, а я их отчётливо помню: «Не сердитесь на них, они ещё не поняли, что теряют…Я желаю Вам, чтобы всё, что Вам приписывают, у Вас было.»  И опять – ни адреса, ни телефона, ничего. Я перечитала открытку несколько раз и подумала: «Надо бы сохранить.»

Увы, у меня не осталось ни одного письма этой удивительной и так и не ставшей знакомой мне женщины. После отставки в состоянии какого-то беспросветного отчаяния я бросила их в огонь вместе с другой, как мне тогда казалось, никому не нужной перепиской. Потом очень об этом жалела, как всегда жалела о том, что не знала ни адреса, куда можно было бы написать ответ, ни телефона, куда можно было бы позвонить, ни даже имени. 

Я не знаю, ни сколько было тогда лет той, которая называла себя Бабушкой, даже приблизительно на представляю, какого возраста был ребёнок, как не знаю, жива ли она сейчас, и чем может заниматься уже повзрослевший парнишка. Но иногда так хочется получить под Новый год открытку, подписанную коротко и ёмко «Бабушка и внук», и узнать, что у меня получилось, а над чем предстоит ещё много-много работать.