Красавица энд Чу. Ложные друзья переводчика

Свой первый иностранный язык я изучала по старинке. Сначала в средней школе по Старкову и Диксону, потом в училище по обычным школьным учебникам, потом в спецгруппе университета по какому-то невероятному количеству самых разных книг.
Везде и всегда все преподаватели, которых за эти годы сменилось довольно много, обязательно требовали заводить словари. Не в смысле покупать их в книжных магазинах (что, кстати, в то время было бы большой проблемой по причине их хронического отсутствия), а в смысле вести их самостоятельно. Надо было расчертить тетрадку на три столбца, чтобы в первый вносить слово на английском, во второй – транскрипцию, ну, а в третий – перевод. Первое время я так и поступала, потом вместо словарей использовались поля тетрадей, и вклеенные листочки. С появлением цветных самоклеек процесс ведения словарей упростился, а потом и вовсе сошёл на нет в связи с возникновения в нашей жизни онлайн-переводчиков.

Лишь ведение одного словаря осталось неизменным – Словаря ложных друзей переводчика. Есть такое понятие в лингвистике. Им обозначаются слова в разных языках, которые, будучи похожи по звучанию, на самом деле означают абсолютно другие, зачастую совершенно и рядом не лежавшие, реалии. Этот словарь у каждого говорящего на иностранных языках, конечно же, свой, ведётся он всю жизнь и проверяется исключительно практикой.

Простейший пример – два слова в английском и французском языках, звучащие подозрительно похоже, разве что с применением поправки в произношении на английский «шн» и французский «сьон». Английское exhibition – выставка, звучит и даже пишется как под копирку с французским  exhibition. Прямо-таки французский аналог английского варианта. Но попробуйте употребить его среди французов, и вы наткнётесь на обескураженное выражение лиц и тихую подсказку –     exposition, надо говорить exposition, потому как французский аналог вообще-то употребляется при определении одного из психических заболеваний, связанного с маниакальным желанием продемонстрировать себя любимого, да ещё и не совсем одетым. Подобным примерам несть числа, так что практически все, работавшие или работающие с иностранными языками, заполняют свой ложно-переводческий словарь самостоятельно.
Когда я лопухнулась с этими выставками, меня спасло в основном то, что людей поблизости было мало, народ к тем порам порядком подустал, так что мои собеседники лишь немного поулыбались, попереглядывались, этим и ограничились. Но, положа руку на сердце, могу сказать: так было далеко не всегда.

Почему-то большинство записей в моём словаре ложных друзей переводчика касаются итальянского языка. Может быть, потому что я изучала его уже в зрелые годы методом проб и ошибок прямо на месте, в солнечной Италии. Пожалуй, самые пикантные, самые яркие воспоминания у меня связаны с двумя словами, которые, хоть и не сыграли какой-то особо значительной роли в моей судьбе, но собеседников моих изрядно повеселили.

Итак, слово первое. Costume. Лето, жара, Вечный город и планируемый поход в Папскую Курию. Как всегда, перед женщиной стоит сложнейшая задача – что надеть. В моём случае задача усложняется тем, что за предшествовавшие этим планам пару месяцев я «сняла» с себя пару десятков килограммов. Как это получилось – отдельная история, и о ней – в другой раз. Единственной более-менее официальной одеждой, которая не болталась бы на мне как на вешалке, был костюм, который я носила ещё в студенчестве. До сих пор не понимаю, как я вообще догадалась его положить в чемодан. Но у него был один недостаток – он был белым. А белый, как известно, в Курию не надевают. Это считается крайним проявлением невежливости.
Об этом я и пытаюсь поговорить с моим итальянским другом, организатором визита. Торопливо объясняю, что меня надо прямо-таки срочно отвезти в магазин одежды.
- Ну, никогда не поверю, что тебе надеть нечего.

- Ну, не то, чтобы нечего. Но тут одна проблема – костюм белый. – При этом я употребляю слово «costume» (костюме), образовав нечто среднее между русским «костюм» и английским «costume».
Глаза моего собеседника начинают расширяться, практически выползая поверх очков. Он продолжает:
- А кому какое дело, какого цвета у тебя «костюме»? Ты же не собираешься его выставлять напоказ?
Я, не понимая его реакции, пытаюсь ещё раз объяснить своё беспокойство:
- Ну, понимаешь, он же (костюме) белый, а ты говорил, что этого цвета следует избегать. Мне надо срочно что-то другое. 

Мой собеседник опять недоумевает, явно что-то переваривает, но всё же покорно везёт меня в магазин. По пути разговор опять крутится вокруг этого пресловутого «костюме». Теперь уже в связи с тем, что непонятно, в какой магазин ехать, хотя, будь его воля, он бы не заморачивался, но в конце концов, кому какое дело... И только после того, как в качестве адреса звучит магазин деловой одежды, моего спутника посещает мысль уточнить, что же я понимаю под этим самым «костюме». Услышав моё пояснение, он начинает заразительно смеяться, причём, делает это с таким упоением, что через несколько секунд уже вытирает выступающие слёзы. Тут уже настаёт моя очередь ничего не понимать.

Длительные объяснения на итальянском (которым не очень хорошо владею я) и английском (которым практически не владеет он) всё же раскрывают причину громкого смеха. Оказывается, для обозначения костюма в итальянском языке существует слово «completo», а словом «costume» принято обозначать то, что под ним находится. Иными словами, я во время разговора думала, что рассуждаю о белом костюме, а он – что меня не устраивает белое бельё под ним. Вот таким образом и вносят разброд и шатание в наши стройные ряды ложные друзья переводчика…

Слово второе. Gabinetto. Кострома, май, моя только что отстроенная и ещё не до конца меблированная квартира, куда приехали мои итальянские друзья, папа с сыном. Передо мной, как принимающей стороной, стоит задача всех достойно разместить, хотя мебели на это явно не хватает. И если с сыном более-менее понятно – он будет целый месяц жить в большой гостевой, а главное, готовой, комнате, то вот папу, заскочившего на несколько дней, надо как-то устроить. На помощь, как обычно, приходят родители, у которых имеется роскошный двуспальный надувной матрац.

Собственно, назвать матрацем это чудо язык не поворачивается, насколько он большой и удобный. Именно по причине внушительных размеров его не удаётся развернуть в комнате сына, но зато он прекрасно вписывается в рабочий кабинет, где пока из мебели только сиротливо стоящий письменный стол и полусобранные полки для книг. Это, так сказать, вводная.

Встретив гостей в московском аэропорту, преодолев без малого 400 километров до места назначения, мы наконец начинаем размещаться на ночлег.
- Марчи будет жить в этой комнате всё время. Очень удобно, спокойно, ему никто не помешает. А тебе мы приготовили надувную кровать в моём рабочем кабинете. - при этом я ничтоже сумняшися употребляю слово «cabinetto», оно же так похоже на наше «кабинет».
- В «кабинетто» ?
- Ну, да в «кабинетто», это, конечно, несколько далековато от комнаты твоего сына, но матрац такой большой, что он больше никуда не убирается.
- И я буду там спать? В «кабинетто»?
- А что, собственно, тебя так удивляет? Там тихо, спокойно, мебели никакой нет. Мы положим матрац на пол, и спи себе на здоровье.
- А как же я буду спать в твоём «кабинетто», вдруг кому-то понадобиться туда зайти, а я там сплю?
- А кому туда понадобиться заходить, да ещё ночью? Что там ночью делать?
- Ну, а всё же… Может, мы как-то с Марчи потеснимся?
- Да, зачем вам тесниться. Пойдём, я всё тебе покажу.

Мы отправляемся, но мой спутник выходит из кухни почему-то совершенно в другом направлении.
- Не туда, нам в другую сторону.
- У тебя есть ещё «кабинетто»?
- Нет, один. Вот дверь.
Мой спутник заглядывает внутрь и начинает хохотать так же громко и заливисто, как тогда, в Риме. Только на сей раз он берёт меня за руку, ведёт к гостевому туалету и говорит:
- Вот «кабинетто», это здесь. А там – он протягивает руку в направлении реального кабинета – ufficio.

 С тех пор, будучи в Италии, я всегда ищу gabinetto, не употребляя столь привычных bagno, toilet или ladies room, чем привожу в умиление воспитанную интеллигентную публику. И всё это потому, что ложные друзья переводчика – они хоть и ложные, но всё же друзья.