Неуважение традиций - проклятие или благодать?

 НЕУВАЖЕНИЕ К СВОИМ ТРАДИЦИЯМ – ПРОКЛЯТИЕ ИЛИ БЛАГОДАТЬ?                2007г.
            

      УЮТНАЯ ТЕПЛОТА ТРАДИЦИЙ.

    Что такое история как наука – особо говорить не нужно, хотя стоит задать несколько вопросов. Первый вопрос – вопрос скептический. Известно высказывание, что «история учит нас только тому, что ничему не учит». Спрашивается тогда, зачем же заниматься историей? Всякая наука имеет свой прагматический аспект, т.е. не является только наукой ради удовлетворения чьего-то любопытства, наукой ради упражнения в построении логически стройных теорий, но помогает сделать вероятностные прогнозы того, что будет, если сделать так-то и так-то. Это позволяет создавать технику, выращивать большие урожаи, предсказывать погоду, создавать материалы и продукты питания с заранее заданными свойствами и т.д. и т.п. Если история описывает только то, что по факту свершилось в прошлом и никакого отношения к прогнозированию будущего не имеет, то в чём её смысл?
 
   Как сказал когда-то Резерфорд: «Все науки делятся на физику, математику и… собирание марок». Может быть многим это высказывание покажется слишком резким, однако в науках, которые систематизируют материал только по достаточно внешним признакам, не видя в них внутренней логической связи, не имея внутренней системной основы, весь ряд фактов выстраивается по признакам, хорошо знакомым филателистам.
   Но если история как наука способна создавать какие-то прогнозы, обобщать какой-то опыт и прочее, то она не должна сводиться только к историографии, т.е. науке  описательной, а должна иметь свой философский аппарат, который имеет базис из первичных постулатов, на которых, в свою очередь, базируется способность исторической науки к обобщениям и прогнозам. На роль такого единственно верного базиса до сравнительно недавнего времени в отечественной науке претендовал марксизм-ленинизм. Он имел свой философский фундамент в виде так называемого исторического материализма, имел обобщающие законы, имел и прогнозы развития нашего общества и человечества. Но, как выяснилось, во многих отношениях этот базис и сделанные на его основе прогнозы не соответствуют действительности.  Возник системный кризис в отечественной истории, который не хотят признавать только люди, подобные страусам.
 
    В исторической науке за рубежом никогда и не было всеобщего философского базиса, всегда существовало несколько конкурирующих или даже непересекающихся концепций исторического развития, они рождались и погибали в немалом количестве. Сейчас их немало и в отечественной исторической науке, которая неявно в качестве родовой преемственности тяготеет, если не к марксизму в его чистом виде, так к его суррогатам, или к его предшественнице – гегелевской философской доктрине.
 
   Чиновники от образования удивляются: как можно писать такие бездарные учебники по истории? Но ведь любой учебник должен не только содержать исторический материал, но как-то его систематизировать, обобщать, предлагать особый взгляд на исторические события, особый «угол зрения», который должен волей-неволей базироваться на какой-то концепции автора или научного коллектива. Если же новых зрелых концепций истории, хорошо оправданных, принятых широким кругом учёных, нет, то нечего пенять на авторов. Остаётся только писать учебники, исходя из так называемого социального, а точнее - политического заказа. В таком случае в зависимости от степени соответствия этому заказу учебник и будет плох или хорош, но его каждый раз придётся переписывать при смене политической «розы ветров». То же будет и с результатами экзаменов по истории и реальными оценками степени осведомленности об истории учеников. Всё будет зависеть от личных пристрастий чиновников от науки и образования. А процесс обучения будет зависеть, прежде всего, от личных пристрастий учителя.
 
   Я не хочу здесь предложить реальный выход из этой ситуации – системный кризис будет преодолён не скоро, – но предлагаю то направление в развитии исторической концепции, её философского базиса, который, как мне кажется, укажет дорогу в будущее исторической науки.
   Это направление и носит название МЕТАИСТОРИЯ. Чтобы пояснить суть этого термина, начну с аналогии. В физике время, когда основным критерием истины было только непосредственное наблюдение исследуемых объектов и прямое измерение физических величин, закончилось в XIX веке. В веке ХХ–ом в основу классификации начинают вводить объекты, которые наблюдаются лишь косвенно. Так по всем признакам, которые следуют из известных свойств многочисленных «элементарных» частиц, участвующих в сильных взаимодействиях, они должны быть сложными и состоять из более простых объектов – кварков, число которых весьма невелико. Но беда в том, что кварки не только никогда не наблюдались в свободном виде, т.е. непосредственно, но и, как показывает теория, в наших современных условиях существования Вселенной они уже не могут быть свободными.

    Итак, В ФУНДАМЕНТЕ КЛАССИФИКАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКИ ЛЕЖАТ ОБЪЕКТЫ, ВЛИЯНИЕ КОТОРЫХ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ЛИШЬ КОСВЕННО, ЧЕРЕЗ РЯД СХОДЯЩИХСЯ К НИМ И УКАЗЫВАЮЩИХ НА НИХ ФАКТОРОВ МИКРОМИРА.
    Теперь перейдем к метаистории. Что же является объектом метаистории? Для начала цитата (речь идёт о дохристианском мироотношении):

    "С другой же стороны, нас не может не поражать необычайная его устойчивость, феноменальная живучесть. Уже сама по себе эта живучесть говорит метаисторику о том, что мироотношение это коренилось не в случайных, не в преходящих чертах народной психологии, но в таких, которые присущи народу органически. Если же мы имеем дело с чертами народной психологии органическими и неистребимыми, мы всегда имеем перед собой фактор, связанный с проявлением творчества иерархий, ибо всё в народе, находящееся вне сферы их деятельности, не носящее на себе печати их труда, оказывается кратковременным, наносным, эфемерным." (Даниил Андреев «Роза Мира», изд-во «Прометей» 1991 г., стр. 134).

   Здесь употреблено слово «иерархия», под которым в цитируемой книге подразумевается метареальность, т.е. наличие устойчивых инстанций, которые не принадлежат к нашему миру, которые непосредственно нами не наблюдаются, однако, ряд фактов упрямо приводит непредвзятого исследователя к признанию возможности их существования и косвенного проявления их через устойчивые феномены нашего мира. Причём причин для устойчивости этих феноменов в нашем мире практически нет, более того, многие обстоятельства противостоят проявлению этих феноменов, однако они упорно, как цветы сквозь городской асфальт, пробиваются снова и снова. Остаётся либо просто удивляться и разводить руками, либо всё же признать наличие потустороннего источника этих упрямых феноменов.

   Что ж, по примеру физики - науки куда более трезвой и заслуженной перед человечеством, чем история, стоит не упрямиться, а признать наличие метареальности и её влияния на наш мир. Все, заслуживающие уважения и внимания древние источники, на которых выросла человеческая культура, признают наличие такой метареальности, как основы нашего мира, как его истока. Признают они и влияние его на наш мир. Другое дело, что уровень развития представлений древних не давал возможности по-настоящему проследить эти влияния, отсеяв всё случайное, наносное, искажающее, человеческое.
 
   В данной статье я попытаюсь проследить влияние преимущественно такой метаинстанции, как  демиург нашего сверхнарода, условное имя которого в «Розе Мира» звучит как ЯРОСВЕТ. Это так называемый дух-народоводитель, который во многом определяет особенности исторической судьбы всякого народа. Проследить его влияние я попытаюсь на частном, но очень важном феномене психики нашего народа – упорном несерьёзном и даже часто неуважительном отношении к собственным традициям. Снова предлагаю начать с цитаты:

  "Если в этом вопросе мы и способны удивляться чему-нибудь, так это тому, что прароссианство всё-таки не было уничтожено. Больше того: создаётся впечатление, что враждебному натиску христианского мифа кто-то всё время ставил как бы некий предел, кто-то, век за веком, оберегал слабые грядки прароссианства от вытаптывающей поступи воинствующей церкви. Демиург, сам причастный христианскому Трансмифу, но свободный от человеческой ограниченности, берёг эту область потенций народного духа для далёких, великих веков; он сам оплодотворял её своим дыханием; сама Навна питала её мерцающей духовной росой.
   Но ещё более глубокая мудрость, мудрость жертвенного самоограничения сказывается в том, что Яросвет не дал прароссианскому мифу возможности буйного роста, мощного цветения. К чему это могло бы привести? Если бы прароссианство осознало само себя, сложилось бы в систему, стало бы претендовать на роль господствующей идеологии – страшная, не на жизнь, а на смерть борьба его с мифом христианским стала бы неизбежностью. Борьба - и уничтожение одной из сторон. Но в глазах высшей мудрости - обе стороны драгоценны, обе оправданы единой Истиной, таящейся в них под покровом двух правд. Искоренится ли на Руси христианство, заглохнет ли прароссианское оправдание мира - и исчезнет одна из двух основ грядущей синтетической культуры. Обе должны быть сохранены до тех отдалённых времён, когда станет возможным не уничтожение их во взаимной борьбе, но переход обеих в общее гармоническое мироотношение и богоотношение, свободное от узости, от эпохальной ограниченности одного из них и от безотчётности, безинтеллектуальности другого." (там же стр. 186).

     В этой цитате говорится о том, что Яросвет, с одной стороны, не дал развиться прароссианству, т.е. той народной традиции, которую называют ещё языческой. Он внушал (через особые процессы инспирации вождей-родомыслов и других общественных деятелей) элите нашего народа, начиная с княгини Ольги, затем князю Владимиру и т.д., что языческая народная традиция не достойна такого уровня уважения и сохранения, чтобы возвести её в незыблемый канон и уклад жизни нашего народа. Он внушал, что не в её укреплении и развитии таится смысл существования нашего народа, его историческая судьба и задача. Вот здесь уже налицо видна причина неуважительного отношения к одной из вековых традиций нашего народа - традиции языческого, прароссианского мироотношения. В этой цитате говорится ещё и о том, что он же ставил препятствия к полному попранию и забвению древнего простонародного отношения к миру и укладу жизни. Т.е. не давал настолько уважать уже новую христианскую традицию, христианскую культуру, чтобы она могла полностью заглушить дохристианские творческие порывы нашего народа.

   Яросвету известно, в чём состоит задача нашего народа в исторической перспективе, знает он и то, что для осуществления этой задачи ценна и та, и другая традиция, что потеря любой из составляющих сделает наш народ в перспективе творчески импотентным. Но и этого мало. Элите нашего народа постоянно внушалось свыше, что раньше или позже наш народ должен сказать некое «новое слово» миру, что через нашу культуру, наше религиозное творчество должен пролиться свет новой истины о Боге и Его Замысле по отношению к человечеству. Но для того, чтобы сказать что-то воистину новое, нужно сначала хорошо усвоить лучшее из уже достигнутого. Поэтому наш народ инспирировался Яросветом на перенятие всего лучшего, что накопили другие народы. Веру мы переняли у Византии, культуру в основном с Запада, технику и жизненный уклад тоже. Но почти во всём наш народ при преемственности  проявлял творческую смекалку, умение пойти дальше, развить и улучшить перенятое. Особенно это сказалось в отношении культуры, хотя в вопросах веры, пожалуй, менее всего.
   Однако не нужно забывать, что кроме Яросвета есть ещё и другие метаисторические инстанции (здесь не место для подробного их перечисления или определения их роли), которые так же влияли на исторические судьбы нашего народа. Ещё добавим, что всякая инспирация не воспринимается совсем уж без искажений, многое в уровне и полноте восприятия зависит от особенностей развития человека. А потому в нашей переимчивости элита часто доходила до крайностей.
 Вспомним хотя бы петровские времена или время, когда многие аристократы лучше говорили по-французски, чем по-русски. Таким же некритичным образом была перенята и идея коммунизма, рождённая в головах западных философов. Неуважительное отношение к традициям, конечно, чревато крайностями, чревато анархизмом и полной потерей исторической памяти, чревато постоянными жестокими экспериментами над собственным народом. Но вина в этом вовсе не Яросвета. Если бы его инспирации не искажались, то большинства трагедий нашей исторической судьбы можно было бы избежать.
   Но, несмотря на всю напряжённую драматичность и даже трагичность нашей исторической народной судьбы, Демиург всё же не мог внушить нам, чтобы мы, как европейцы или жители Азии, остановились бы на какой-либо уже сложившейся исторической традиции, чтобы мы погрузились в уютное и тёплое, комфортное лоно уже наработанного веками уклада жизни, чтобы, таким образом,  мы похоронили возможность совершить то, что провиденциально предназначено нашему народу.
 
«О, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»– говорится в Апокалипсисе Иоанна Богослова (Откр. 3:15,16). «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (3:17).
   Мы сейчас стремимся попасть в когорту народов богатых. Материальное преуспевание стало для нас чуть ли не идолом. Я не хочу сказать, что от программ материального развития нужно отказаться. В них залог того, что мы останемся независимой нацией и сможем исполнить свою историческую задачу. Но только не нужно подменять этой вспомогательной задачей главную нашу историческую миссию. А в чём она конкретно состоит? Речь об этом пойдёт в статье "Размышления о русской национальной идее".