Бой под Харьковом 14 августа 1943 года

     После двухсуточного перехода по проселочным дорогам, преследуя отступающие войска противника, наш полк на третьи сутки, наконец, настиг неприятеля к вечеру 13 августа 1943 года. Переход был трудный и утомительный. Шли днем и ночью с очень короткими остановками, и когда звучала команда " привал", все бойцы валились на обочине дороги и тут же засыпали. На вторую ночь шли уже автоматически: было темно, и каждый чувствовал бойца спереди и по бокам и шел равномерно покачиваясь. Я невольно ловил себя на мысли, что иногда шел в сонном состоянии, до того мы были все усталые.

     Дело в том, что перед этим маршем наша часть развернулась для боя с гитлеровцами, но они, не приняв боя, внезапно снялись со своих позиций и быстро отступили, далеко оторвавшись от нас. Нельзя было давать фашистам передышки и времени для закрепления на новых позициях. Командование приняло решение, не останавливаясь преследовать их по пятам. И вот мы догоняли их уже более двух суток.

    Начинало вечереть, и уже вдали показались заводские трубы в пригороде Харькова, когда с вершины небольшого холма гитлеровцы открыли по нам пулеметный огонь. Наша рота залегла, а затем короткими перебежками мы стали приближаться к неприятелю. В моем отделении было два станковых пулемета “Максима” и восемь человек бойцов.
Гитлеровцы были на верху холма и скрывались за деревьями. Мы были в низине, нас еще разделяло расстояние около километра. Необходимо было для атаки сократить расстояние и поэтому мы, при ослаблении огня со стороны противника, старались перебежками и ползком приблизиться к нему, а те, кто были сзади, прикрывали нас огнем. Так постепенно, используя неровности рельефа, наша рота приблизилась на расстояние, примерно 250 - 300 метров.

     Но солнце уже село за горизонт и летняя украинская ночь быстро надвигалась. Скоро исчезли очертания рельефа. Была подана команда: закрепиться на достигнутом рубеже, атака будет утром на рассвете.

     К счастью, в моем отделении никого не ранило, и мы быстро установили тяжелые, весившие 77 килограмм, пулеметы и выкопали маленькие (по калено) окопчики. Огонь с обеих сторон прекратился - стало темно и тихо. Впереди была короткая ночь. Поужинав от подоспевшей походной кухни, бойцы быстро заснули. Со своим заместителем сержантом Фесюком мы договорились, что первую половину ночи дежурю я, а вторую - он. Фесюк тут же привалившись, уснул мертвым сном.

     Усевшись поудобнее на задний бруствер окопчика, я положил автомат рядом с собой. В кармане у меня были три небольшие гранаты “лимонки“, которые я тоже вынул и положил перед собой. На западе еще еле брезжил закат над горизонтом, как раз над немецкими позициями и были видны слабые силуэты проходивших на возвышенности гитлеровских солдат и слышан их гортанный говор. Кругом было тихо, лишь изредка вспыхивали яркие фонари - ракеты, которыми немцы освещали позиции перед собой.

     Чтобы не уснуть, я что-то мурлыкал себе под нос и медленно покачивался. Мне казалось, что прошла уже вечность, иногда я засыпал, но тут же вздрагивал. Невдалеке сзади иногда слышен был лязг металла: видимо, это подходила наша артиллерия. Потом совсем стало тихо, только слышалось посапывание спящих бойцов.

     В час ночи я разбудил Фесюка, приказал ему дежурить и в случае чего немедленно разбудить меня. Сам же присел в окопчик и тут же заснул.

     Проснулся я от тихих окриков и шума бегущих назад бойцов нашей роты. Начинало светать, никто не стрелял - ни наши, ни немцы. Враз схватив пулеметы, мы побежали со всеми вниз назад и только через несколько минут узнали, что нашей части приказано поменять позицию: отойти назад и наступать в километре - двух левее того места, где провели ночь.

     Позицию меняли быстро и уже через полчаса вступили в бои. Когда отходили назад, я увидел огромное количество наших артиллерийских установок различного вида. Передний край был буквально насыщен артиллерией. Орудия и минометы стояли друг от друга на расстоянии 40 - 50 метров, артиллеристы были взволнованы, они еще не стреляли. Пехоты тоже скопилось очень много, были и матросы в тельняшках.

     С полкилометра мы бежали среди редких и низких кустарников по полю. Артиллерия осталась позади, и тут вдруг она “заговорила”. Началась такая канонада... Снаряды летели на фашистов прямо над нашими головами. Противник тоже стал бить из артиллерии по нам.

     От взрывов наших снарядов немцы бежали и падали, и тут я четко увидел неприятеля, его было много. Поставив около плетня оба пулемета, мы дали несколько длинных очередей по отступающим гитлеровцам, многие падали. Наступательный порыв был велик, и командиры требовали не останавливаться.

     Около одного из пулеметов разорвался вражеский снаряд - вместо пулемета осталась воронка от взрыва, пулеметчики были убиты. Я с Фесюком и еще двумя бойцами со вторым пулеметом бросились вперед.

     Впереди на холме стоял дом - ферма на поляне, окруженная аллеей тополей. Гитлеровцы устремились к этому дому, и мы бросились за ними, стреляя из автоматов и попеременно таща за собой пулемет. С нами бежали бойцы других воинских частей, и мы перемешались.

     На поляне лежали убитые наши солдаты, и я понял, что, видимо, вчера здесь тоже был жаркий бой.

     Гитлеровцы, не останавливаясь, убегали за ферму. Когда мы добежали да конца поляны, то увидели за тополиной аллеей сплошное поле высокой и густой кукурузы. Нам бы проскочить эту кукуруза с ходу, сколько бы ее не было, но была дана команда остановиться перед аллеей, разобраться в порядках и накопиться для дальнейшей атаки.

     Видимо, это поняли и гитлеровцы, и открыли по нам ураганный огонь из минометов и пулеметов. Пулеметный огонь был настолько густой, что стебли кукурузы попадали, а нас он прижал к земле. Мы же противника не видели из-за кукурузы и ничего не могли сделать. Стали наспех окапываться.

     Я лежал за пнем тополя и на корточках пытался хоть немного зарыться в землю, но моя саперная лопатка попала на толстый корень и надежды мои врыться в землю исчезли. Через несколько минут минометный огонь удвоился, кругом стали рваться мины. Мины взрывались и наверху, попадая в деревья и осыпая нас смертоносными осколками, которые летели с пронзительным воем. Среди раскатов взрывов были слышны стоны и крики, предсмертные и о помощи.

     Я все еще лежал за пнем, тщетно стараясь вмяться в землю. Сверху голову прикрыл саперной лопатой. Вдруг что-то очень больно ударило меня в спину. Вначале тело мое напружинилось, потом обмякло. Я почувствовал, как что-то горячее разливается у меня под гимнастеркой. В это время кто-то упал на меня сверху и со стоном сразу же умер, свалившись рядом - то был молодой незнакомый боец.

     Наконец, минометный огонь прекратился. Я боялся пошевелиться - болела спина и рука. Расстегнув воротник гимнастерки, второй рукой в крови ощупал рану и понял, что она не тяжелая: осколок мины попал в лопатку плеча и не пробил ее.

     Когда я поднял голову, то моим глазам представилась невообразимая картина. Словно все было перепахано, ни одной целехонькой травинки, все забросано сучьями деревьев, кругом воронки и жуткая смерть. Своих бойцов я никого среди мертвых не узнал, не было и пулемета. На окрики своих никто не ответил. ( Что с ними стало, так я и не смог потом узнать). Рядом лежали убитые молодой боец и матрос. Другой матрос, прислонившись к дереву, сидя покачивался, показывая перебитые обе ноги и прося: “Братишка, перевяжи...”. Я поднялся и с другим раненым бойцом перевязал обмотками ноги матроса (потом я его видел в операционной медсанбата).

     Прибежал откуда-то молоденький санитар и сказал, что за фермой в деревушке стоит медсанбат и всем раненым, которые могут двигаться, надо идти туда. Забрав оружие, мы вдвоем с раненым бойцом побрели в медсанбат, по пути к которому нас, раненых, накопилось много.

     Бои под Харьковом продолжались еде несколько дней. Фашисты упорно сопротивлялись. Только через десять дней наши войска, разгромив гитлеровцев, освободили Харьков, о чем я узнал уже находясь в полевом госпитале.

     В течение месяца в госпитале меня подлечили, и я снова ушел на фронт.

                май 1985 года