Диалектика жизни

               
                Рассказ.
                Часть 1.
        Пятничный рабочий день подходил к концу. Почти все сотрудницы – а работало их в отделе пять человек и все – женщины, с нетерпением поглядывали на часы и приводили в порядок свои рабочие места, складывая листочки- в папки, а папки - в ровные аккуратные  стопки. Анна Ивановна – начальник отдела – была, как говорят, перфекционистом и во всем любила порядок, и ей очень не нравилось, если на рабочих местах сотрудниц был хаос – т.е. что-то лежало не так и не на своем месте. Это приводило ее в тихую ярость, которую она, впрочем, чаще всего сдерживала. Иногда, под свое хорошее настроение, она могла позволить себе не заметить чего-то в привычно-четком мире, выстроенном вокруг нее, и давала коллективу немного расслабиться. Вот и сегодня настроение у нее было чудесное и немного праздничное – она шла в ресторан со старинной школьной подругой Ниной, у которой когда-то списывала «домашки» по разным предметам и до сих пор, не смотря на свой непростой характер, была ей за это благодарна. Она по одной ей известным причинам выбрала Нину в подруги, которым она благодарна за детскую дружбу и бескорыстную помощь. И сегодня они идут в ресторан. Без всякого повода. Приглашающей стороной была Анна Ивановна, и она решила, что заплатит за ресторан сама, полностью, не разбивая чек, как это теперь стало модным,  пополам.
              Платье для ресторана она взяла с утра с собой – не хотелось терять время на разъезды домой и обратно – и к окончанию рабочего дня была готова к походу.
                Ресторан был не из самых дорогих, но приличный, французский, с двумя «Мишленовскими» звездами, шеф-повар был алжирский француз, а его фирменным блюдом – Беф Бургиньон. Важного повода для встречи подруг не было, и Анна Ивановна решила обойтись не полной праздничной программой: устриц она заказала всего по полдюжины, вино выбрали не самое дорогое – Шабли,  на закуску – запеченные фрукты с сыром, а на горячее – тартифлет. Ну и еще десерт и кофе с мороженым. Посидели, повспоминали, вкусно поели блюда изысканной кухни, танцевать не стали, хотя их и пытались пригласить бойкие жгучие красавчики –«альфонсы», охотники за богатыми женщинами, и один даже прислал им на стол бутылку не самого дорогого шампанского, от которого Анна Ивановна решила не отказываться, а взяла с собой, а потом вручила Нине на память.
      Посидели скромно, на человека вышло по 300 евро. Нина попыталась было заплатить сама и засуетилась, выискивая в сумке кошелек, но Анна Ивановна протянула официанту свою золотую кредитку и так твердо сказала: « А вам 30 евро на чай», что подруга перестала суетиться, пунцовые пятна, выскочившие на ее щеках, побледнели и она стала доедать мороженое, прихлебывая кофе и напустив на себя как можно более независимый вид .  Для Анны Ивановна подобные траты были вполне по карману, доходы ее позволяли ужинать так практически каждую неделю.
         Анна Ивановна трудилась на должности начальника инновационного отдела департамента  школьного образования крупного российского города-миллионника. Зарплата у нее была хорошая, статус чиновника не последнего ранга предполагал различные надбавки и льготы, бесплатные лечебные путевки и многое другое, позволяющее сделать свою жизнь и жизнь своей семьи весьма обеспеченной. Занимался ее отдел поиском по всему цивилизованному миру  и внедрением в наше отстающее по многим параметрам школьное образование ( об этом красиво и убедительно умели говорить некоторые высокопоставленные  ответственные работники профильных министерств) передовых методов и технологий обучения, главной задачей которых было вдолбить, извините, внести в головы российских школьников эти самые передовые знания. На самом-то деле отдел ее ничего не искал, а покорно и безропотно внедрял всеми силами то, что им «спускали» сверху. Она была достаточ-но здравомыслящим человеком и далеко не все "инновации", с которыми ей приходилось знакомиться по роду своей деятельности, ей самой были по душе, и многое ей не нравилось и даже, бывало, бесило, но... Роптать ни она, ни ее сотрудники не пытались ни разу, а стойко и твердо, сцепив зубы и часто давя в себе нотки протеста, внедряли присланные "новшества". Лишаться теплого, насиженного, хорошо оплачиваемого места не хотел никто. Кроме того, на этом самом месте им позволительно было писать предисловия к так называемым «новым» учебникам, пособиям, брошюрам и т.д. и входить в число их составителей и рецензентов, и даже рекомендовать их для книжных магазинов и библиотек. Естественно, за отдельную плату. Ну и перепадали иногда и другие, не афишируемые, способы дополнительной подработки. В свое время Анна Ивановна с «красным» дипломом закончила местный "иняз", английским и немецким владела в совершенстве, и регулярно подрабатывала переводами, и не только по своей, образовательной, тематике, но и техническими по различным другим направлениям. «Халтуру» эту ей «подбрасывала» тоже однокашница Лера , «сидящая» в кресле начальника отдела переводов в соответствующем бюро и департаменте, которая получала за это свои проценты и все были довольны. Так что материально Анна Ивановна была женщиной очень даже независимой. Настолько, что иногда выручала финансового собственного мужа, директора строительной фирмы, если у него вырисовывался интересный проект с перспективными вложениями.
                В строители он подался по ее настоянию, после того, как она стала «крестной мамой» у своей однокурсницы, трудившейся в Управлении по капитальному строительству. Муж боялся начинать свое дело, не понимая открывающихся перед ним перспектив. И никак не хотел уходить с должности зам.начальника сборочного цеха – они изготавливали разную сельскохозяйственную технику- мотивируя свое  нежелание тем, что директор обещал ему в перспективе должность Главного инженера. Но прислушался, внял и теперь не жалеел об этом. Удачно выигранные тендеры на строительные подряды позволили им поменять район проживания, квартиру, машину – у каждого теперь была своя - коттедж за городом, и подумывать о приобретении домика где-нибудь возле теплого моря и вдали от родных "Палестин". Анна Ивановна даже подзабыла, сколько и каких у нее имеется шуб, какие есть в шкатулках драгоценности. Голодные студенческие годы и первые годы неустроенной семейной жизни вспоминались ей как кошмар. И все у них есть – живи да радуйся, но детей у нее не будет уже никогда. Сама во всем виновата. И нет нет да и думала она о собственной жизни как о бесцельном времяпрепровождении. Кому все нажитое оставить? И бывало ей очень одиноко. Вот и муж, «поднявшись» со своей строительной фирмой, в которую она его чуть не пинками да матами загнала, начинает иногда чудить – то на совещание в другой город съездит, то на несколько дней на охоту с «партнерами», то в сауну с «Заказчиком». И брать ее на все такие мероприятия не хочет. Благо, в отпуск на море еще вместе ездим. А муженьку надо напомнить, с чьей легкой руки он «поднялся» и где он может оказаться в случае своего неправильного поведения.
        Вот и спасалась от одиночества  иногда Анна Ивановна то неожиданным походом с подругой в ресторан, то приглашала ее в Спа-салон, то на каких-нибудь дефицитных заезжих артистов. Нина никогда не отказывалась от предложений Анны Ивановны, ей охота было поболтать с ней как бы на равных, терпеливо выслушивая жалобы подруги, да и пожалобиться самой – пусть видит и знает, что есть люди, у которых все еще хуже, чем у нее,- походы в подобные заведения были Нине не по карману,  а такая жизнь манила со страшной силой, Нина всегда изъявляла желание заплатить хотя бы за себя, пополам, но Анна Ивановна  пресекала ее не настойчивые попытки и платила за обеих, оставляя обслуге на «чай». Так они и жили,  играя в бескорыстную дружбу, а по-человечески им в самом деле не хватало друг дружки, и они как обычные люди скучали, перезванивались, интересовались искренне делами и здоровьем друг дружки, и мчались по первому зову помогать и выручать из беды. Когда Анна Ивановна ловила себя на мысли, что , оказывается, приятно помогать подруге, куме, кому-то еще, что она может еще это делать бескорыстно, совершенно без всякой для себя выгоды – она чувствовала к себе невероятную любовь и даже плакала слегка от своей  не загубленной  еще человечности.
       Две прилично одетые дамы средних лет не спеша, с достоинством вышли из ресторана к подъехавшему такси. Анна Ивановна довезла школьную подругу до подъезда ее дома и  они еще некоторое время прощались, обещая позвонить  и делая вид, что целуются на прощание, по-современному едва касаясь друг дружку щеками. Вечер, безусловно, удался. Анна Ивановна смотрела в окно машины на летевшие за ним улицы вечернего города и размышляла о жизни. У Нинки, наверное, все хорошо в  семейной жизни, если муж отпускает ее в ресторан, а сам сидит дома с двумя детьми. А у нее  вот детей нет, как-то не до них было, надо было налаживать жизнь, а теперь уже, наверное, и поздно. Какие пеленки-распашонки в ее-то годы? А муж, наверное, до сих пор еще на работе. Она набрала его номер, он, включив телефон, прошептал ей : « Я пока занят, позже перезвоню,» и отключился.  Пойми попробуй, где он – то ли на объекте с Заказчиком, то ли в сауне с девками. Ей стало грустно от своего одиночества, и она почти заплакала, но сдержалась, убеждая себя, что она современная независимая самостоятельная женщина. А за это надо платить. И она платит своей  жизнью, со стороны кажущейся весьма успешной. А дома ее ждет кошка Изольда, египетский сфинкс, существо ласковое и милое, которая часто скрашивает ее одинокие вечера. И вот уж кто радуется ее приходу домой – так это она.
    Подумав о кошке, ждущей ее прихода у дверей квартиры, Анна Ивановна заспешила домой.
                2.
         
        Пятничный вечер выдался для Валентины хлопотным – корова Зорька была на "сносях" и вот -  вот должна была отелиться. Она лежала на подстилке из свежего сена, поднимая время от времени голову и утробно мычала, словно жалуясь на что-то. Ее большие серые глаза устало смотрели на хозяйку. Ей, бедняге,  было тяжело – первородка, да еще теленок шел не так. Валентина гладила ее бугристую голову, шелковистый лоб, оглаживала большой круглый живот – корова затихала и благодарно, как собака, лизала ее руку своим шершавым языком.. Валентине хотелось заплакать в такие моменты – так она любила эту пятнистую корову, которую сама выбрала на базаре крохотной забавной телочкой, так хотела ей помочь и облегчить ее страдания.
      - Потерпи, моя милая, еще немножко, вот уже и ножки пошли, потерпи…- причитала она, осторожно пытаясь помочь корове разродиться. Она в первый раз принимала роды, но изначальный страх ее перед неизвестным ушел, и в голове у нее пульсировала только одна мысль: помочь Зорьке в тяжелых родах, спасти ее. Валентина обращалась за помощью к Богу, как всегда делала это в трудную минуту, и была уверена, что он ее услышит и поможет. И Он, как всегда, помог – Зорька разродилась крепеньким бычком.
       Он стоял возле матери, шатаясь на хлипких еще ножках, мокрый, липкий, лобастый. Зорька, шумно отдуваясь, облизывала его со всех сторон. Подняться у нее еще не было сил. Теленок, постояв молча и словно подумав, невнятно мыкнул и упал на колени. Повозившись в матери возле живота, он нашел сосок и, причмокивая, стал есть. Валентина, улыбаясь, смотрела на это зрелище и плакала без звука, слезы просто текли у нее по щекам и, срываясь с лица, падали в сено.
        - Спасибо тебе, Господи, что усмотрел и помог,- шептала она благодарно. Она почувствовала, что сильно устала и пошла в дом готовить для Зорьки пойло. Скоро уже должен был вернуться с полей муж, небось, голодный, надо хоть картошки ему сварить да яичницу на сале пожарить.
       Муж пришел домой, когда вечерние сумерки начали заливать улицы своим вкрадчивым цветом. Он с охоткой, словно не виделись они несколько дней, а не расстались сегодня ранним утром, обнял жену, успев при этом слегка пощипать ее за интимные части и огладить их своей сильной широкой ладонью, и громко чмокнул ее в ухо. От него вкусно пахло мужским потом, солярой, пылью и недавно выстиранной, одетой сегодня утром, рубахой.
  - Вань, что ты опять оглушил меня? - деланно возмутилась Валентина, запун-цовев от мужниной ласки, показывая голосом и интонацией, что ей это все нравится. Женаты они были уже больше 10 лет, народили двоих деток, но она все еще краснела и смущалась от прикосновений Ивана, и иногда у нее внутри, в животе, начинало что-то дрожать, как паутинка, зацепившаяся за ветку в лесу,  дрожит и трепещет на ветру. И она знала, чем это все может сегодня закончиться…
                Муж весело заулыбался и сделал вид, что хочет все повторить, но Валентина увернулась от его рук и деловито, как это делали и ее бабка, и мать, начала отдавать распоряжения:
               - Иди помойся, я баню протопила, вода нагрелась, ужинать будем. Голодный поди?- она вопросительно взглянула на Ивана, слегка изогнув бровь. Бывало и такое, что он приходил с полей домой сытый – подъедали с мужиками запасы, взятые с собой из дома утром. Ей почему-то не нравилось, когда муж приходил вечером домой сытый, вроде бы и не было в этом ничего такого – ну вот не нравилось и все тут. Она старалась не показывать это мужу, и он делал вид, что не замечал ее настороженного взгляда, но понимал он ее опасения, ох понимал! Валентина помнила с детства, как бабка учила ее мать – тогда молодую еще жену:
     - Смотри, доня, если мужик приходит вечером домой сытый, то как бы не завелась у него другая, разлучница, которая при оказии и борщ ему сварит, и стопочку нальет, и перину мягкую постелит. Не прозевай своего счастья…
          Вот она по давней, въевшейся в нее привычке и старалась не прозевать. Впрочем, Иван до сих пор повода усомниться в себе не давал.   
               За ужином Валентина взволнованно пересказала ему , как отелилась Зорька, потом они вместе сходили в стайку и Иван  поговорил и с коровой, и с маленьким лобастым бычком, любопытно вертящим головой, они поспорили немного, выбирая для него имя, и решили, что назовут его утром их дети.
                Вернувшись в дом, Валентина вымыла посуду, а Иван починил сломанную младшеньким, Степкой, машинку. Валентина пошла стелить постель, Иван вышел на крыльцо покурить перед сном. Мерцали в черном, как деготь, небе светлячки звезд, «цвиркали» свои песни цикады, неспешно передвигались фонарики светлячков, горели на столбах по улицам фонари. Они качались под порывами ночного ветра, и столбы света словно бегали туда-сюда, и никак не могли угомониться.  Деревня спала. Кое-где по дворам взлаивали собаки, показывая хозяевам  свою бдительность, да ухали в недалеком лесочке филины, вылетевшие на охоту. И такая благодать пришла Ивану на сердце, что он от полноты чувств чуть было не матюгнулся от восхищения.
         Он, осторожно пройдя в дом, запер входную дверь на крючок, разделся, стараясь не шуметь, на всякий случай повазюкал под мышками роликовым дезодорантом, подаренным ему старшенькой дочерью Ольгой на 23 февраля, и собрался уже нырнуть под простыню к жене под теплый бочок, но услышал, как она тихо и ровно, совсем по-детски, посапывает носом. Жена крепко спала. Он сидел на краю деревянной кровати, крепкой, сделанной еще его дедом немеряное количество лет назад, и с нежностью смотрел на спящую жену. Лицо ее во сне сделалось мягким, беззащитным по-детски, веки подрагивали во сне, на губах иногда пробегала слабая улыбка.
  - Интересно, что ей сейчас снится?- подумал Иван. – Надо будет спросить утром. Ишь, разулыбалась,- словно о ребенке подумал он.
  Он приоткрыл немного створку форточки, чтоб не было жарко под утро, и в дом ворвалась летняя ночь, с пением цикад и отдаленным лаем собак.   Слышно было, как ветер шелестит листвой, как скрипят деревья за окном, как ветки царапают стены дома. Звуки эти были знакомы Ивану с раннего детства, он знал их наперечет, но они не переставали ему нравиться и по сию пору, и были своими, родными, и когда ему случалось бывать где-нибудь в других местах, в городе, ему их не хватало, и у него было такое ощущение, что его обокрали.
 - Устала за день, родная моя,- подумал он, засыпая. – Спокойной тебе ночи.
- Это ж сколько дел она сегодня переделала: и скот утром накормила, и Зорьку на выпас проводила, и обед для детей приготовила с утра, и сама на ферму сбегала, там у них теперь хоть и механизация, а додаивать коров вручную надо, а работа эта не легкая, руки аж сводит, и опять дома по хозяйству, и роды у коровы приняла без ветеринара, и баню мне истопила… Много в деревне работы для женщины. Пусть спит. Вставать нам в пять утра, петух бы не проспал…
… Он заприметил ее в деревенском клубе на танцах. Был ему 21 год, он недавно отслужил в армии и вернулся в родную деревню. Нужно было помогать больной матери. Вроде бы ничего в ней не было особенного, смешливая старшеклассница, были в деревне девушки и пофактуристей и поярче, но в Вале было что-то особенное, чем-то она притягивала к себе людей, не спроста вокруг нее роились стаями девчонки и всегда было рядом несколько парней, добивавшихся ее благосклонного взгляда.  Семья ее была как все, не большого достатка, все были работящими, фото ее родственников часто появлялись на совхозной Доске Почета.  Она вела себя с парнями ровно, не флиртовала, не пыталась вскружить голову,  и не выказывала кому-то предпочтения. Понаблюдав некоторое время за ней, Иван не заметил, как попал под обаяние этой девушки, и поймал себя на том, что каждый день думает о ней и ищет вроде бы случайной встречи. Когда он признался себе, что влюбился в Валю, он, набравшись решимости, вызвал ее на разговор и сказал об этом прямо, глядя ей в глаза. Она «запунцовела» румянцем и слегка растерялась. Он, собравшись с силами, бухнул ей напрямую, словно нырнул в прорубь на Крещенские купания:
 - Пойдешь за меня замуж?
 Она, раскрасневшись еще больше, твердо посмотрела ему в глаза:
 - Пойду, только тебе придется подождать, пока мне 20 не исполнится. Я отцу слово дала.
 Три года ожидания дались Ивану тяжело. Сколько парней ему пришлось отвадить от Валентины, сколько раз получать по сопатке и давать кому-то по ней же- не счесть. Но он дождался. И вот уже десять лет они вместе.

          
                Часть 3.
    Анна Ивановна любила субботы – этот выходной день был для нее важнее воскресенья, потому что закрывал дверь рабочей недели и предшествовал второму выходному. В воскресенье она обычно занималась уборкой, стиркой и прочими женскими прелестями, а субботу посвящала себе, любимой.
   Фитнесс-центр, сауна с обязательным массажом, косметолог-визажист приводили ее в приподнятое состояние,  примиряли с действительностью, и ей начинало казаться, что жизнь ее, в общем-то, почти удалась. По крайней мере, была получше, чем у многих ее знакомых. Суббота для нее еще была и тем днем, когда у них с мужем был обязательный «интим». Иногда, конечно, по некоторым причинам этого не было, но так бывало редко. У них «это» случалось иногда и посреди недели, так сказать, не запланированно, но они давно договорились, что по субботам «это» должно быть обязательно.
         И Анна Ивановна готовилась к этому важному мероприятию в семейной жизни тщательно. Перестилала постель шелковыми простынями – им обоим нравилось соприкосновение обнаженного тела и скользкой ткани, зажигала по углам спальни ароматические свечи, роняла на себя в места, особенно любимые мужем, по капельке дорогущих духов с изысканным ароматом, подбирала интимное белье, придирчиво выбирая его из богатой коллекции, стараясь попасть в тон и своему сегодняшнему настроению, и угадать настроение мужа. Она стала замечать, что делать это ей становится все проблематичней. Не смотря на прилагаемые ей усилия и проведенную предварительную подготовку, на празднично оформленную спальню и изысканный ужин при свечах, на шикарные блюда  из дорогого ресторана праздник из их семьи все чаще стал куда-то уходить. Нет, все у них получалось хорошо, и они давали друг другу именно то, что и ожидали, но… Анна Ивановна с присущей женщинам интуицией почувствовала, что между ними вклинивается она, нежеланная, незваная,  третья – скука. А там уже недалеко и до равнодушия. А ведь так можно и потерять все то, что строил годами. И она поговорила об этом с мужем, зная, что разговор будет неприятным, и ей не хотелось начинать его, но, зная о склонности мужа не заводить первому разговоров на неприятные темы – что ей было делать? Семейное счастье было в ее руках. И она не собиралась его выпускать и отпускать.
   Муж, молчаливый в начале разговора, не понимающий, куда он может зайти, поняв, что волнует Анну Ивановну, с видимым облегчением согласился с ней и поддержал в желании попробовать как-то изменить их интимную жизнь. И предложил сходить вместе в магазин «Секс-шоп» и подобрать в нем что-нибудь интересное для разнообразия в их семейной жизни. Анну Ивановну неприятно зацепило, что он сразу ушел в чувственную сторону их отношений, ничего не сказав ни о душевных переживаниях, ни о сердечном ее беспокойстве, но она промолчала, проглотив эту неприятность. Мужики они и есть мужики, грубые нечуткие животные. И стали они наведываться в этот магазин довольно регулярно. И надо сказать, скука из их дома стала убегать и пропадать надолго. А когда она опять заявлялась на их порог – новая игрушка из магазина вновь прогоняла ее вон. И все бы ничего, но Анна Ивановна стала задумываться о том, что ассортимент магазина не бесконечный,  и что им делать потом, когда для подогрева их фантазий игрушки приедятся или закончатся?
    Ей вновь пришлось поговорить с мужем, он ничего конкретного не ответил, но выписал газету «Спид-инфо», хотя Анне Ивановне не всегда по душе было то, что в ней публиковали, и частенько стал оставлять ее то на столе, то возле телевизора, как бы невзначай открытую на странице, где описывались прелести «свингерских»  клубов. Анна Ивановна его действия пока никак не комментировала, делая вид, что не понимает намеков, но ей все чаще становилось грустно и все чаще  хотелось себя пожалеть. ..
         
             В большинстве наших сел и деревень суббота с воскресеньем являются обычными рабочими днями. У Валентины и Ивана субботнее утро началось в пять часов с пения голосистого петуха – для него этот день тоже был обычным. Но, словно кое-что понимая в человеческих календарях, Петька старался в это утро по-особенному, горланил по-праздничному, не боясь сорвать голос.
     Бычок в стайке шарахнулся от вошедшей Валентины в угол и косил оттуда на нее карим глазом, шумно вздыхая. Зорька мукнула протяжно, словно приветствуя хозяйку. Валентина привычно погладила ее и поцеловала в широкий лоб. Она поднесла корове сладкое яблоко из своего сада, та, перебирая мягкими губами по ладони хозяйки, аккуратно взяла угощение и захрустела яблоком. Валентина, с любовью глядя в большие, с поволокой глаза коровы, пошептала ей нежные слова, та запряла ушами, словно пытаясь вслушаться в них и запомнить. Вошедший Иван задал ей сена и быстро и ловко почистил стайку от навоза. Потом он так же споро нарубил в запас дров – чтобы в случае чего жене не пришлось делать это самой – доел прямо со сковородки остатки вчерашнего ужина и побежал на автобус, собирающий механизаторов в поля. Валентина покормила остальную живность, подоила Зорьку, напекла спящим детям блинов и пошла на ферму на утреннюю дойку.
     Настроение у нее было хорошее, под стать начинающемуся дню. Родители, слава Богу, живы-здоровы, не болеют, дети на каникулах, скоро поедут в детский лагерь на море отдыхать, муж непьющий да работящий, они друг друга любят, зарплаты у них в совхозе хорошие и дают без задержек, да еще трудодни насчитывают, ей бригадир обещал семейную путевку в Дом отдыха в Колпашево, там, говорят, какие-то лечебные грязи есть, а у нее руки начали иногда побаливать, шутка ли – уже десять лет в доярках, да и у мужа от постоянной тряски по местным дорогам поясница дает уже о себе знать, на книжке отложены деньги на подготовку детей к школе, на обновки всякие, и живут они не хуже других, да и женское свое счастье она почти каждую ночь с Иваном испытывает -  что еще в жизни человеку надо? А главное-то, как говорила ее бабка – лишь бы не было войны.
  Валентина вдруг вспомнила, как краснела и конфузилась, когда бабка решила поделиться опытом и рассказать ей, что может испытывать женщина в интимные моменты с мужем. Об этом сразу хотела поговорить с ней мать, подготовить ее, но  вдруг заробела и передоверила этот непростой разговор бабке. А та, с «тремя классами образования», неожиданно легко и просто, в несколько фраз поведала внучке, что ее должно ожидать в начавшейся женской жизни:
 - Это, доня ( доней она называла и ее и мать – свою дочь – всегда) как если бы ты поднимаешься на высокую гору, и вот уже кажись и добрался до верхушки, но чуток не хватает еще, и ты лезешь, тянешься туда, и такая во всем теле истома, и тут ты с верхушки этой как понесешься-понесешься – и вниз, и так тебе хорошо да сладко – словно апельсинов наелся. Дед твой, царство ему небесное, мастак был в этом деле…
       И заблестели у нее глаза, и запрыгали в них, уже мутных и подслеповатых, чертики, и разулыбалась она своим беззубым ртом, вспоминая далекую молодость и его, своего ненаглядного Петрушу, рядом с которым ей так светло и надежно было жить их трудную жизнь, а яркий жар румянца залил лицо Валентины, и ей захотелось прожить с мужем такую же жизнь, чтобы потом, вспоминая о ней, можно было бы и улыбнуться, и всплакнуть счастливыми слезами.
   И взбиралась Валентина с Иваном почти каждую ночь на гору, и ухала вниз с криком да с визгом, и была счастлива, и радовалась жизни, и любила мужа своего, и все люди вокруг казались хорошими и отзывчивыми.

                Часть 4.
        А в воскресенье поехали они компанией в райцентр, по магазинам местным «пошопиться» да на школьный базар. В каждой семье, считай, был хоть один школьник, и все хотели и обновок детям да себе прикупить, и учебников да тетрадок с прочей необходимой для учебы мелочью. Директор выделил для поездки совхозный автобус, люди взяли кто отгулы, кто подменился, и раненько, с песнями выехали.
       Валентина поехала с детьми, Иван опять работал. Дома, на хозяйстве, осталась мать Валентины, она и обещала приглядеть за новорожденным теленком. Они побывали во всех магазинах, которые только знали, накупили обновок и себе, и оставшимся в деревне родственникам, и в тире постреляли по мишеням, и мороженого в кафе наелись, и в парке по каруселям накатались, и шашлыка поели у небритых кавказцев. Редкий для них выходной прошел в удовольствиях.
  Домой возвращались уставшие от множества городских впечатлений. Дети даже уснули, Степка – прижавшись к окошку, за которым проплывал знакомый пейзаж, а старшая Ольга – прижавшись к матери. Спина у Валентины затекла, но она терпела и старалась не шевелиться, чтобы не разбудить дочь.
      Она сидела, прижавшись к спинке автобусного сидения, вспоминала свое детство, казавшееся таким еще недалеким, такие же поездки в город за покупками, и думала, что вот так же точно ее мама тоже старалась не шевелиться, чтобы не проснулась она или младший брат, уснувшие у нее на плече. Все в жизни повторяется, хорошее помнится, плохое забывается…
       Приехали они  засветло, Ивана дома еще не было. Валентина разложила покупки, на видное место – круглый обеденный стол в зале- положила подарок мужу – японский спиннинг и наборы всяких рыболовных снастей. Он мечтал о хорошем спиннинге давно – да то с деньгами было туго, то в город никак не могли выбраться. Помогал ей выбирать снасть сосед  дядя Гриша –он и сказал, что лучший спиннинг – японский. И Валентина выбрала из них самый «навороченный» - и катушка у него была какая-то особенная, и «телескопичка», и леска повышенной прочности, и крючок с блесной из металла, не берущегося ржавчиной. Хотя и стоил он ого-го, но ей совсем не было жалко денег на это мужнино «хобби». Она с нетерпением выглядывала в окошко – не идет ли там Иван? и пребывала в волнении от встречи, хотя и расстались они только утром. Ей не терпелось увидеть  радость в его глазах, его смущенную улыбку от неожиданного дорогого подарка, понимание  и благодарность за то, что не забыла она про его мечтания.
       Она помнила, как засмущалась и даже заплакала, когда муж подарил ей на их первую годовщину свадьбы дорогущие французские духи.
 - Зачем они мне здесь, в деревне?- целуя его спросила она, а он просто ответил: - Чтобы были. У женщины должны быть хорошие духи.
        Сколько они стоили он ей так и не сказал, подсказали подружки. Она не удержалась и похвасталась подарком перед ними – у них глаза стали круглыми.  Она берегла этот подарок и позволяла себе пользоваться ими только по важным праздникам: на дни рождения родителей, детей, мужа, свой,  годовщину свадьбы. Ну и на ночь, конечно, муж любил зарываться носом в те места, откуда шел их еле уловимый аромат.
    Вскоре приехал с полей Иван, дети радостно побежали к нему, хвастаясь обновками и наперебой рассказывая о том, как весело провели день в городе. Муж, увидев лежавший на столе спиннинг, не скрывая радости взял его в руки, повертел, разглядывая, восхищенно что-то приговаривал.
- Зачем ты столько денег потратила, он же такой дорогой, я бы «закалымил» где-нибудь да купил бы потом, - говорил он ей, но ей было главнее, что подарок пришелся мужу по душе, что она угодила ему, и ей было от этого радостно на сердце.
                Вскоре пришли родители, и Валентины, и Ивана, и обе бабушки, и в просторном доме стало шумно по-праздничному. Валентина раздала привезенные  подарки, все были довольны, благодарили ее и хвалили.  Сели ужинать, и Валентина достала из сумки привезенную из города бутылку французского шампанского. Шампанское продавалось и у них в магазине, но такое она только видела в городе, и решила для себя, что купит его по какому-нибудь значимому семейному поводу, и вот время это и подоспело.
              - Можем себе позволить,- ответила она на молчаливый взгляд мужа, - выходной у меня, да и повод есть. Помнишь?- с хитрецой посмотрела она на мужа. Тот растерянно покивал головой.
- Сегодня ровно четырнадцать лет, как ты предложил мне выйти за тебя замуж. Не официально, а тот раз, самый первый, когда я тебе ответила, что согласна, но только через три года? Вспомнил?
      Иван заулыбался и утвердительно закивал головой. Бутылку он открывал осторожно, боясь выпустить струю дорогого французского напитка на праздничную скатерть. Бабушкам, отказавшимся пить «эту французскую кислятину»,  он достал из погреба запотевшую бутылочку домашней рябиновой настойки.  Детям налили вкусного  домашнего кваса на изюме.
                И хотя не было у них на столе ни заморских устриц, ни икры с блюманже, ни черепахового супа, жареная картошечка со своего огорода с завяленым своими руками окороком да колбаска собственного приготовления с ядреным огородным чесночком, спелые мясистые пахучие помидоры, сладкие хрустящие огурцы и испеченный в печи домашний хлеб были чудо как хороши!
                К чаю Валентина достала привезенный из города  торт « Киевский». Она еще с детства помнила это бывшее когда-то почти родным название, и ей нравился неповторимый вкус и сочетание белого и шоколадного кремов и орешков.   Семейный праздничный ужин удался на славу. Потом мужчины вышли покурить на крыльцо, женщины быстро прибрали со стола и вымыли посуду.Когда вся семья вновь расположилась за столом,Валентина выложила на середину стопки школьных учебников и тетрадей, и взрослые начали с интересом листать книжки, разглядывая картинки и рассуждая о пришедших в школы новых веяниях.
    А нового хватало, и с избытком. Обложки всех без исключения тетрадей по предметам пестрели надписями на не русском языке, словно в них должны были делать записи не наши, российские дети, а жители других стран мира. Картинки на обложках изображали  тоже не привычных даже еще им, Ивану и Валентине, знакомых и любимых с детства персонажей типа крокодила Гены, Чебурашки, кота Матроскина с дядей Федором или Волка и Зайца из «Ну, погоди», а каких-то красно-зеленых монстров, мутантов, ящериц и драконов. От этого обилия на обложках тетрадей разных иностранных тварей, вроде бы ни к чему не призывающих и ни к чему не обязывающих, создавалось впечатление, что все наше славное Министерство образования подписалось под контрактом на рекламу и продвижение на просторах нашей Великой и Могучей страны не присущих нам, россиянам, ценностей.
     Взрослые сокрушенно вздыхали, вспоминая то славное время, когда героями детских игр были персонажи с привычными нам именами, бабки даже припомнили парочку анекдотов про Василия Ивановича, Петьку и Анку-пулеметчицу.
      Но в самый большой шок взрослых людей, проживших трудную и во многом не сладкую жизнь, повидавших и попробовавших многое,  повергла брошюра для внеклассного дополнительного образования школьников по «Половому воспитанию». Мало того, что в ней практически с первых страниц на юных читателей с еще не окрепшей психикой смотрели в упор цветные, яркие, отличного качества, сделанные опытным фотографом снимки мужских и женских гениталий, с подробно и дотошно описанным на русском языке строением, в ней еще столь же красочно и со смакованием было размещено несколько глав, рассказывающих детям, что такое секс, как это все происходит, причем рассказано было не только об интимных отношениях между мужчиной и женщиной, но и о том, что это бывает и среди людей одного пола и в этом нет ничего зазорного. Бабки, узнав об этом и о том, что брошюра сия предназначена для детей возраста примерно их внуков, начали плеваться и выражать свое глубоко нелицеприятное мнение об авторах этой «гадости», о тех, кто допустил ее появление в нашей стране, и в целом о Правительстве. А когда увидели раздел «Об оральном сексе» - негодованию их не было предела. Валентина пребывала в состоянии шока, приближающемуся к ужасу. Она представила, как ее старшенькая, Оля, десятилетняя тоненькая былинка, не имеющая еще представления о том, что происходит с женским организмом каждый месяц, которой до первого в ее жизни поцелуя еще расти и расти, знакомится с тем, как правильно заниматься оральным сексом – и у нее потемнело в глазах, и ей захотелось закричать, заорать в лицо людям, чьи фамилии стояли на титульном листе этой брошюры:
  - За что вы нас так ненавидите? Осталось ли в вас хоть капельку чего-то человеческого?
   Она почувствовала, что моментально лишилась сил, словно кто-то высосал их из нее без остатка. Посмотрев еще раз на список авторов, она увидела, что брошюра была переводная с немецкого языка, а фамилии переводчиков и рецензентов с нашей стороны были все сплошь женские. А само издательство располагалось в их областном центре.
  - И это женщины? Матери? И они понимают, что и их дети вынуждены будут «приобщаться» к такому образцу западного просвещения и демократии? О чем они думали???
           Настроение, такое радостное и светлое с начала дня, было испорчено у всех. 
                - С этим надо что-то делать,- заговорила мать Валентины, Клавдия Петровна, сельская учительница широчайшего профиля и огромного педаго-гического стажа.
             - Мама, а что ты можешь сделать? Ну не будем мы нашим детям пока-зывать эту книжку, сожгем ее, так она же теперь в каждой семье, где есть школьники, должна оказаться. Мы же не можем запретить всем от нее отказаться? Чиновники на нее деньги государственные потратили, они же не могут оказаться не правы…- сокрушенно проговорила Валентина.
- Они же нас, темных, просвещают… Из добрых и благородных побуждений, так сказать…
  - Да я это понимаю,- тихо ответила Клавдия Петровна,- но не сидеть же так, вздыхать, охать и сокрушаться и не попробовать хоть что-то сделать, чтобы не дать этой заразе распространиться… У меня в Москве, в Министерстве, однокашница работает, не совсем по этому профилю, правда, но попробуем миром достучаться. Пока еще учебный год не начался, может, и успеем…
           Валя знала про характер своей мамы, та в случае необходимости могла стать тверже стали, именно это качество и помогало ей и добиться от равнодушных чиновников районного и областного масштабов положенных доплат и льгот для сельских учителей, и закупить для школы автобус для сбора детишек по окрестным деревням и хуторам, и оставить у них в деревне фельдшерский пункт с двумя ставками, который хотели сковырнуть при «оптимизации» для пущего блага их же, деревенских жителей. Поэтому слова матери привели ее в более-менее нормальное состояние и она воодушевилась, поверив, что не все еще потеряно.
  - Мама, надо как-то всем родителям сообщить про эту брошюру, и с директором совхоза поговорить, чтобы в район и выше по своим каналам сообщил. Ее же изъять надо со всех баз и магазинов,- начала соображать она.
   - Я тоже об этом подумала,- мать посмотрела на нее с ободряющей улыбкой.
  - Ничего, дочь, повоюем еще , или мы не русские?
 - Война сколько лет как закончилась, а мы все воюем и воюем…- пофилософствовала бабка. – И благо бы с чужими, с врагами, так нет же – со своими, русскими… И куда у этаких людей совесть пропадает, словно в яму проваливается …

                5.
       Совесть у Анны Ивановны никуда и не проваливалась, она была на месте, правда, она давненько не задумывалась, в какой именно части ее еще привлекатель-ного тела располагалась эта невидимая субстанция. Перевод брошюры, вызвавшей столь непримиримое неприятие деревенских жителей, делала она, и сделала она его профессионально, пытаясь даже смягчить некоторые места и сделать стилистику, присущую немецкому менталитету, более щадящей и привычной для русского уха. За «фоторяд», представленный в книге, ответственным был другой человек, и с нее за это спроса никакого. Ну а то, что некоторым жителям  области пришлась не по душе сама брошюра – так это их проблемы. В современной и демократичной Европе книги такие давно уже в ходу в начальных школах, это мы плетемся в хвосте прогресса. Ну а что касается материнских чувств и опасений – у Анны Ивановны своих детей не было, и ей просто не понятны были подобные тревоги, она о них даже не задумывалась. Во время работы над переводом она думала только о том, как бы успеть к сроку закончить его и получить оставшуюся часть гонорара и внести первоначальный взнос за домик у теплого Адриатического моря. На этом ее тревоги, связанные с брошюрой, и заканчивались. Она ведь не сама выбрала именно такую книгу для перевода – пришла «указивка» из Москвы, из профильного министерства, и попробуй ее не выполни… И она ответственно выполнила свою работу, так что совесть Анну Ивановну не беспокоила. Совсем.
    А вот воскресенье у нее не задалось. Семейное мероприятие, подготовленное ей с большой фантазией и тщательностью, с треском провалилось. То ли муж ее, не смотря на не старый еще возраст, уже поизносился, то ли он в самом деле изменял ей и оставлял все силы где-то вне дома,то ли она перестала волновать его как женщина – он не смог ее в этот раз порадовать. Не помогли им ни «секс-шоповские» игрушки, ни взаимные старания – фитилек даже не затлел. Муж, отворачивая взгляд, стыдливо пробурчал про то, что устает на работе, все на нервах и т.д. и ушел спать в другую комнату, все-таки извинившись.  Анна Ивановна, поразмыслив над неприятной ситуацией и борясь с не до конца еще потухшим в ней желанием, воспользовалась все же одной из «игрушек». И хотя она все-таки достигла желаемого эффекта, но чувствовала себя почему-то гадко, словно занималась чем-то стыдным и противоестественным, а ее за этим занятием застали.
     Жалея себя и поплакав перед сном, она подумала, что начинает звереть от предоставленной ей мужем самостоятельности буквально во всем, за которой она увидела его безразличие к ней. Ей очень не хотелось думать так, ведь тогда все ее планы и мечты просто разлетятся на мелкие осколки, не оставив ей ничего для будущего. Неужели их связывает только штамп в паспорте, прописка под одной крышей и совместные финансовые вложения? И ни чувств, ни души, ни сердца? И как так могло произойти, что их взаимная тяга и интерес друг к другу в молодые годы, переросшие потом в любовь, в желание быть всю жизнь радом с этим человеком, делать для него что-то приятное, в свадьбу и совместную счастливую жизнь, незаметно, но последовательно и неуклонно, как ржавчина разъедает металл, перешло в скуку, в отсутствии интереса друг к другу и в разговоры о «свингер» клубах?  И это счастливая и обеспеченная жизнь? Да нафиг она ей такая. Развестись с этим слюнявым выродком, забрать все свои деньги, выгнать его вон и из дома, и из жизни, пусть в своих саунах да «свингер» клубах  за свой счет развлекается, и выйти замуж за нормального мужика, вон из соседнего отдела за Виктора Ивановича, тот ей давно уже знаки внимания оказывает, и смотрит так, словно съесть готов, и не женатый вроде… Или вообще найти мужчину из совсем другого круга, где обычные нормальные люди живут, и родить ему ребенка, она ведь еще может это сделать, если будет для кого, а он будет любить ее просто за то, что она есть и всегда рядом, и заботится о нем, а не за ее возможности, деньги и знакомства…
         Анна Ивановна спала в эту ночь тревожным сном. Вскочив утром по звонку будильника, она продолжила жить своей привычной жизнью. Про свои ночные мысли она до поры забыла. Жизненная колея не хотела выпускать ее из своих крепких объятий. Да она и сама не очень-то и старалась из нее выбраться. Ведь когда едешь по ней в такой комфортной и красивой повозке, не хочется из этой повозки выскакивать и менять ее на простую деревенскую телегу. А мечты о лучшей жизни и счастливой женской доле – на то они и мечты, чтобы иногда не сбываться. А жизнь у нее не такая уж и плохая, получше, чем у многих, хотя и становится все больше какой-то невразумительной и куцей… И совсем не той, о которой мечталось в юности…
      
                Валентина спала в эту ночь спокойным и крепким сном счастливой женщины. Она опять полетала с Иваном с горки, нашептала ему в ухо жарким шепотом о своей любви, и сказала напоследок, что беременна третьим ребенком. Им было хорошо вместе и днем, и ночью. Они и не слыхивали даже про всякие "игрушки" для взрослых и знать не знали про  магазины "Секс-шоп" или "Интим". Они просто любили друг друга и старались сделать друг другу что-то приятное.
               
                Часть 6
 Все мы разные, друг на друга не похожие – и это прекрасно! Кому может быть интересна толпа одинаково выглядящих, одинаково чувствующих, думающих и поступающих роботов? Но среди этого бесконечного разнообразия есть то, что объединяет и соединяет всех нас, таких особенных и разных – это то, что мы являемся гражданами одной страны. Но почему-то бывает так, что одни граждане этой страны, такие, например, как Валентина и Иван и их родители, отдают другим гражданам, таким, например, как Анна Ивановна,  ее муж и их окружение, свои любовь и заботу в виде молока, масла и вкусно пахнущего хлеба с аппетитным шматом сала, и, что весьма существенно, налогов, а получают взамен высокомерие, спесь и презрение, выражающееся в навязывании «современных» и «демократичных» ценностей, разрушающих привычный уклад российских семей, бесчеловечных законов, унижающих людей  высказываний и «барского» поведения. И совсем непонятно вот это: за что те, вторые, так не любят – вплоть до ненависти, - их, первых? Они что, считают их кровными врагами?  И как бы мы не относились друг к другу, и что только не были бы готовы наговорить друг другу в запале, какую бы неприязнь не испытывали – нам не надо забывать, что она, наша страна, наша Родина, у нас одна. У каждого человека есть или были мама, папа, братья и сестры – семья, и он должен ее беречь и о ней заботиться, если, конечно, он в самом деле человек. А мама всегда только одна. Как и Родина. И гоже ли от нее отказываться? А то, что мы живем в разных местах и иногда очень сильно  по – разному ( у кого-то щи пустые, а кому-то жемчуг мелкий) – так это бывает. Философы называют это диалектикой жизни. А с ними, философами, трудно спорить.
18.05.23  07.30