Сашкин дорогой подарок

         Детские дни рождения — это очень странное время, и работает оно по-особенному: одинаково почти для всех родителей, но избирательно для каждого ребёнка. Папы и мамы всё организовывают, они в основном сосредоточены на дате и едва ли помнят само событие, а вот дети… Дети могут запомнить простой, обыкновенный, ничем не выдающийся день рождения, а громадный праздник, устроенный родителями в честь появления на свет их чада, детская память может проигнорировать. Почему так? Кто знает, возможно, у ребёнка своя мера ценностей, присущая только ему, и он меряет не размахом мероприятия и материальными затратами, а сильными эмоциональными переживаниями, произошедшими с ним в этот день. Хотя лично мне в детстве хотелось именно размаха. Но так получилось, что на всю жизнь врезалось в память совсем другое, отличное от эгоистичного тщеславия, событие. Два дня рождения связались в одно, и вряд ли бы я запомнила своё восьмилетие, если бы не обстоятельство, случившееся годом ранее.
                *****
         — Твой день рождения в этом году справлять не будем, — сказала мама решительным голосом, когда вся семья собралась за ужином за неделю до знакового события.
Бабах! Это был выстрел в сердце. Вилка повисла в воздухе. Мои дни рождения отмечались с начала жизни, поэтому мне даже в голову не могло прийти, что может быть как-то иначе. Сказанное мамой меня ошеломило, и я в ужасе замерла над только что разверзшейся пропастью.
— Обойдёшься в этом году без гостей. Ничего страшного, посидим сами, в узком семейном кругу. Правда? — Мама искала поддержки у собравшихся. Повисшая тишина её не устраивала, нужен был быстрый «одобрямс», а он вместе со мной предательски висел над пропастью и молчал.
      Я постепенно очухивалась. Не-не-не. Как не будет? Как обойдусь? А подарки? А фанты? А фирменный мамин торт «Русалка» и фаршированная картошка? И да, ведь я уже начала приглашать гостей!!!
— Ничего страшного, скажешь, что всё отменяется. Семь лет не юбилей, дата не круглая, можно обойтись и без гостей. Лучше мы на эти деньги купим тебе дорогой подарок. Что-нибудь из одежды, например, пальто новое к осени, подороже.

      Круглая, не круглая, какая-то неправильная математика… Дело не в дорогом подарке! Какое, на фиг, пальто? Вы и так его купите. Родители, вы что, с ума сошли? Как семь лет не юбилей? Я так долго ждала эту дату! Первый класс, новые знания, взрослая жизнь. Вы что, хотите отобрать мою самостоятельность?
— Я же в школу иду в этом году! — с навернувшимися слезами и дрожащими губами  выпалила я. — Первый раз! Этого же никогда больше не повторится!
— Тем более! К школе надо будет подготовиться, — с облегчением выдохнула мама. Она не любила напряжения, сама вскрывала нарывы в отношениях, правда, из-за этого «сама» часто лезла на рожон, поэтому, когда мою плотину прорвало, она расслабилась — слава богу, на сей раз без сражений и потерь.

       Ещё раньше в доме шли разговоры о деньгах, я поняла, что это всё из-за машины, которую родители собрались покупать. Осознав, что лежит на весах с моим законным праздником, я втянула голову в плечи и стала кулачками растирать предательские слёзы.
— Чё ты разнюнилась сразу? — Больно пнула меня под столом Людка. — Ничего, переживёшь. Мне тоже в этом году не справляли.
«Тоже мне, родная кровь!» — Я зло метнула в её сторону острый взгляд. В глазах защипало, в носу защекотало, эмоции взяли верх, и внезапно брызнуло отовсюду и сразу.
— Ты, ты… — захлёбываясь от горя, закричала я на сестру. — Вас вообще с Лариской всего двое! А мальчишек ты боишься, тебе и приглашать-то некого!
Людка, не подозревая того, приняла огонь моих маленьких, но мощных орудий на себя. Но в долгу не осталась.
— Ах ты, зараза! — Она перестала есть, не удержалась и толкнула меня так, что я должна была слететь с табуретки. Но не тут-то было! Вцепившись в её халат, я успела перехватить руки и, взобравшись к ней на холку, повисла за спиной. Началась возня, зазвенела посуда, на пол полетели вилки.
— Света! Люда! — закричала мама. — Перестаньте драться за столом!
— А в комнате можно? — съязвила я и тут же получила от мамы по губам. Всё, теперь моя обида получила прописку и законное проживание в душе.
— Галя, прекрати. Девочки, успокойтесь, — спокойным и ровным тоном сказал папа. Он умел короткой и тихой фразой всех урезонить. Мы расселись по местам. Папа усмехнулся, глядя на кухонную мизансцену: Людка поправляла халат и собирала волосы после короткой стычки со мной, мама меняла приборы, я, выпустив пар, растирая сопли и слёзы по щекам, старалась делать вид, что мне ни капельки не обидно и, вообще, всё равно.
— Света, ты уже большая, в школу собралась, значит, должна нас понять… — вкрадчивым голосом говорил папа. Неважно, что он говорил, я чувствовала, что он меня жалеет, но решение уже принято, и биться в закрытую дверь бессмысленно. Из груди рвалось рыдание, я захлёбывалась, но не позволила себе закатить истерику в обществе. С некоторых пор я училась держать себя в руках и, надо сказать, весьма преуспела в этом.

       Однажды мы с мамой увидели в «Детском мире» капризного мальчишку. Он вывернулся из рук своей матери, упал на пол и забился в истерике, требуя машинку. Я просто обомлела. Мне показалось, что мир открылся в кривом зеркале, как возможное собственное отражение. Папа всегда говорил, что нужно воспитывать в себе выдержку и силу духа. А я не понимала, как у себя можно что-то воспитать? «Это же невозможно, ведь я уже есть, вот такая, как есть. И потом, где эту силу взять? Может, её и вовсе нет». Но случай в детском магазине помог включить тайный механизм внутреннего ощущения своей сути — мне было так неприятно и стыдно за мальчишку, что детская душа сразу осознала грань приличия, дозволенного и некрасивого. А слова папы вдруг раскрылись  глубокими смыслами: воспитывать себя — значит понимать, что со мной происходит, и выбирать, какой мне быть. Тогда моё естество приняло решение «работать» над поведением и учится держать себя в руках. Поэтому на кухне за ужином ни о каких капризах, закатывании глаз и топаньи ногами не могло быть и речи.

      Я вздыхала и сопела, скрепя вилкой по тарелке, но на самом деле мне было не до еды. Шестым чувством я понимала, что шанс ещё остался, правда, хилый. Но на переубеждение мне дано время только за ужином. Ёрзая на табуретке, не обращая внимания на слёзы, я пыталась объяснить ситуацию, приводила доводы, как мне казалось, логичные. Но против машины и авторитета взрослых аргументов явно не хватало. Родители тоже не обращали внимания на мои расстроенные чувства, они были стойкими и непреклонными. Единственное, что мне удалось выторговать, так это слово, что на следующий год мероприятие состоится.
          Ужин закончился, родители ещё немного порассуждали по поводу подарка на мои семь лет, я поканючила, напоследок ещё раз пытаясь изменить ситуацию, но всё осталось, как и было вначале: мой день рождения в этом году отмечаться не будет. Всё, приговор обжалованью не подлежал. Я потерпела полный разгром, просто полнейший! Есть не хотелось вовсе. Вконец расстроенная, я выползла из-за стола и пошла в спальню нянчить свою обиду на  музыкальной волне, покрутив папин «Минск». Детское чутьё подсказывало, что сегодня меня трогать не будут и я могу погонять радиолу, сколько захочу.
          В душе было состояние украденного счастья. Мало того, что праздника не видать, как своих ушей, так они ещё и подарок при мне стали обсуждать. Значит, сюрприза тоже в этом году не будет! Бедная я, несчастная…у-у-у… Из радиоприёмника вылетела и понеслась по комнате песня «Лесной олень». Я скулила и вместе с Аидой Ведищевой просила сказочного оленя: «Умчи меня, олень, в свою страну оленью!» Песня мне очень нравилась, и на словах «и казалось, будто бы над ним становилось небо голубым» я улыбнулась, представив, что несусь верхом на северном олене от всех невзгод. Троекратно вздохнула, будто переключилась на другой регистр, и тут же уснула, дослушивая песенку уже во сне…
       Детские обиды долго не живут, с ними грустно и скучно, поэтому они проходят так же быстро, как майская гроза или июльский дождь. Ведь дети рождаются для радости, правда?
                *****
        Прошёл целый год, долгий и трудный. Школа, в которую я так стремилась, не оправдала моих надежд. Оказалось, в ней выстроено во всех смыслах всё по ранжиру, а любознательные и непосредственные дети не очень-то ей были нужны. Успокаивало и радовало, что я оказалась не одна такая инициативная, с творческим подходом. И чудесным образом мы все собрались в одном классе. Не представляю, как с нами управлялась Александра Ниловна, но раз мы все выжили и выросли, значит, как-то сумела. Справедливости ради надо сказать, что после нас она больше никого не взяла, ушла на покой. Так что, кто с кем справился, ещё неизвестно. 
       Тем не менее первый учебный год был богатым на события и открытия. Первый звонок, белые банты больше головы, букет георгинов ростом с меня и один дурацкий вопрос от всех встречных: «Ну что? За пятёрками идёшь?» Я не знала, что отвечать, просто не понимала, что такое оценки и как их раздают. На пятый глупый, аналогичный вопрос я твёрдо ответила: «Что дадут, за тем и иду!» Дело в том, что в моём воображении пятёркой была волшебная пачка, похожая на стиральный порошок, голубого цвета с нарисованными пузырьками, на которой красовалась огромная красная «пять». Поэтому я и портфель просила купить побольше, наверное, от жадности. А эти странные вопросы меня озадачили: «Почему я маму никогда не спрашивала, что в этих пачках Людка ей из школы приносит? И когда? Ну не порошок же, честное слово?! И куда потом пустые пачки деваются? Может, в них-то мама и пересыпает его после? Но теперь я сама в школу иду, вот там, наконец, и узнаю все их тайны…»
      Но тайны оказались так себе секретами, а некоторые меня даже разочаровали. За прожитый в школе год я научилась читать, но тексты в букваре были скучными и неинтересными. Особой нелюбовью мной был отмечен рассказ «Ледокол Ленин» — никак не могла пересказать его, так как напрочь не понимала прочитанного. Я научилась писать прописью, но в один день рухнули мои надежды на отличницу — я умудрилась нарушить сразу все правила русского языка, которым нас успели научить, и первыми оценками стали две двойки. Вот-те и голубые пачки с красной пятёркой! Выяснилось, что я неплохо пою и декламирую, но совершенно не умею рисовать и плохо вырезаю кружочки. С математикой я дружила, а бумажные фонарики на ёлке хоть и были ярко-розового цвета, но кособокие и разновеликие. Неожиданно выяснилось, что я люблю географические карты и минералы в кабинете географии, но оттуда нас «вытряхивали» старшеклассники на перемене, как муравьёв из штанов. Мне ужасно нравился запах в химической лаборатории и странные приборы в физической, но десятиклассники там раздавали подзатыльники таким пронырам, как мы. А ещё манили столы вместо парт и редко показываемые научно-популярные фильмы — кино, каким бы оно ни было, всегда оставалось праздником души и отдохновением. Ха! А знаете, чем оказались пачки с волшебным порошком? Это было главным разочарованием… Оценки — это обыкновенные циферки в тетрадках от одного до пяти, и всё! Правда, были ещё минусы и плюсы, но это уже неважно  — сказка разрушена безвозвратно…  Единственное, что совпало, так это цвет — учительница писала оценки красной ручкой и почему-то говорила, что ставила. Да-а, много чего произошло в деревенской школе за первый учебный год.
         Для меня оказалось совершенно невыносимым сорокапятиминутное сидение на одном месте. Возможно, если бы учительница не делала сильный акцент на тишине, то такой же длительности молчание не вызывало бы во мне панику и не включало бы внутреннего непоседу. Поэтому в углах нашего класса мы с подружкой Иркой тоже отметились. Я попросила её почесать мне спинку на уроке, и нас «выстегали» за нарушение дисциплины. Это было неприятно, потому что публично. Выручало нас с Иркой врождённое чувство юмора.
         Внезапно выяснились и мои расхождения со школьным мировоззрением на идеологической почве. Это была моя первая стычка с системой. После первой учебной четверти, непонятного и унизительного распределения первоклашек для приёма в октябрята, мне захотелось срочно вырасти, чтобы объяснить взрослым, что дети тоже люди, только маленькие. И если они не могут ответить словесно или физически, это не значит, что их можно унижать. Что значит: один достоин, а другой нет? Но главное — не это. Мне ужасно хотелось, чтобы нас слышали и взрослые знали, что у нас есть свой голос и мы, как они, имеем право на всё. К тому времени я поняла про себя, что молчать о несправедливости не смогу, иначе это буду не я. А под конец четвёртой осознала — эти школьные галеры будут длиться десять лет. Десять долгих и монотонных лет. Даже страна жила пятилетками! А дети что, не страна? Это был первый длинный план в моей жизни, который начинался не первого января, а измерялся от сентября до мая. Спасибо папе, он уговаривал меня все первые четыре года, так как я всерьёз и не по-детски собиралась бросать школу. Пришлось смириться. Единственное, что радовало, так это три месяца законных выходных, выходных, как мне думалось, от всего. Таким было становление нашего отрочества и начало взросления. 
        Но всё проходит, прошли и бурные события первого учебного года, подходила к концу начальная ступень десятилетнего плана. Наступила весна, и с ней мой любимый салатово-сиреневый май, а значит, пришла пора созывать гостей на моё восьмилетие. Мама с папой сдержали слово, и подготовка шла полным ходом. Я дала список гостей, утвердила меню праздничного стола и время банкета. Так и быть, чтоб родители не маялись, в этот раз пожелания на подарок я высказала сама. Но в глубине души знала и помнила, что в прошлый раз поступила очень некрасиво…
       Тогда, год назад, когда впервые отменили мой публичный праздник, мама таки испекла мой любимый пирог и накрыла стол. Семья уселась с довольными лицами, а мне было не до улыбок. Память ещё хранила «обидку» недельной давности. Окинув семью сердитым взглядом, я, стоя, засунула большой кусок пирога в рот и, не жуя, параллельно набила полные карманы конфет. И пока не вручили уже известный мне подарок, сиганула на улицу, не дожидаясь поздравлений. К тому времени, когда мама сообразила и вылезла в окошко, чтобы меня окликнуть, мой след уже давно простыл. Это была моя маленькая месть за отмену дня рождения. Родители обиделись очень, но виду не подали и воспитывать меня не стали. Даже моя всёсведующая и непримиримая Людка на этот раз промолчала. А я, «отомстив», быстро забыла и про обиду, и про свой неблаговидный поступок. Я не знала, чем обернётся мне этот «подарок» через год, и что придётся исправлять самой внезапно открывшуюся  мстительность и так легкомысленно причинённую боль близким.
                *****
          Настал день моего восьмилетия. Мы сидели за столом уже целый час. Все подружки собрались, не было только Сашки. Салаты почти не ели, немного потаскали колбасу и поковыряли фаршированную картошку. Это блюдо никто из мам моих подруг не готовил. От вкусноты пришлось даже запомнить его название, но сегодня оно не пошло. Пирог пользовался большим спросом, лимонада была пропасть, а вот конфеты разлетались быстро. Мне не было жалко, но я хозяйка и должна следила за равновесием. Я же очень хотела, чтобы Сашке досталось всего вкусненького, а он до сих пор где-то шатался. Неужели обманет и не придёт? Он редко посещал наши сборища — не любил женского общества, а общество не любило его. И мне хотелось исправить эту досадную несправедливость, потому что точно знала  — он хороший парень и в беде не бросит.
     Сашка — наш сверстник, он в этом году ни один раз меня выручал. И с первыми двойками вместо пятёрок, и с цыплячьей кашей с чёрными грибами, которая оказалась  пшёнкой с дуньками, и с рисованием, которое мне никак не давалось, и с моим несостоявшимся еврейским прошлым. Всё это были наши с ним маленькие приключения. И вообще, он был нежадный и неглупый, с ним можно было поговорить по-мужски. Меня это устраивало, больше-то ведь всё равно не с кем.

         Дело в том, что Сашка Щербицкий был единственным мальчишкой-одноклассником из нашего городка. Не считая Ромки-новичка, были ещё два деревенских, но они не в счёт, жили далеко и виделись мы только в школе. Новичок же недавно приехал в городок и ещё ни с кем не подружился. А Сашка с нашего рождения был всегда рядом с нами, на виду, поэтому его мы знали как облупленного. Представляете, семь девиц и один парень! Было ещё две, да в первой четверти переехали. Над нами ржал весь городок. Между прочим, у подрастающего Сашки была явно выраженная воинственная харизма, а тут бабье царство, даже подраться не с кем. Рыцарем ему ещё предстояло стать, а где оттачивать мастерство? Можно понять чувства мальчишки.
        Однажды Сашка по дороге в школу защитил нас от деревенских гусей, подставив свой портфель. Я очень боялась гусей и была несказанно благодарна ему, а девчонки даже не помнили этого случая. Я пыталась объяснить, что на Сашку вполне можно положиться, но не все разделяли моё мнение. Он был смелым, но крикливым и драчливым. Он был добрым, но задиристым и вспыльчивым. Он был внимательным, но при этом совершенно неуправляемым. Конечно, и я, когда злилась, называла его дураком — в нем был взрывоопасный коктейль, но ведь никто не идеален. Материнское воспитание было для него полем боя, отцовское — наказанием, школа — тюрьмой. Я же разговаривала только с его положительными сторонами и, о боже, у меня получалось с ним договориться. Даже тётя Нина, Сашкина мать, в недоумении спрашивала мою:
— Как у неё это получается? Он не слушает никого, только с ремнём в руках можно его заставить что-то делать.
— А-а-а… — В ответ махала рукой моя. — Она и с сапогом договорится. Поехали как-то в Москву к сестре, выпустили её во двор погулять, а через полчаса дозваться не можем. Вышли, а на детской площадке никого. Представляешь, она собрала всех детей и увела на поляну за квартал водить с ними хороводы. Родители чуть с ума не посходили, город же большой, все перед окнами гуляют, на глазах…
       А я слушала их разговор и дивилась. «Странные эти взрослые, у них самих терпения не хватает. Чуть что, сразу угрозы, крик, рукоприкладство, за ремень хватаются. А поговорить с нами, как с людьми, не пробовали? По душам… Между прочим, помогает».


          Моё восьмилетие было в разгаре, а я нервничала: «Ну, где же Сашка? Не прятать же конфеты от гостей, в самом деле?» Мама крутилась на кухне, и я решила поделиться с ней своими переживаниями.
— Сейчас узнаем, где они. — Мгновенно среагировала мама и понеслась к телефону. Кому-то звонила, кого-то посылала, у кого-то узнавала и через две минуты успокоенно выдохнула:
— Скоро будут.
    Меня насторожило «они» и «будут». Та-а-ак! А точнее, что-то не так. Не прошло и пяти минут, как мы услышали прибытие Сашки. Оно походило на приближение иерихонской трубы.

        Вой стоял на весь городок. Нет, это была не сирена. Это орал мой друг, которого тётя Нина волокла ко мне на день рождения. У меня в голове мелькали молнии догадок, и ни одна не могла удержаться.
— Боже, боже, бедный Сашка! Что могло произойти такого, что его, самостоятельного, сильного и смелого, силком тащат по улицам, позоря на весь городок?!
       Мама вылетела из дома и помчалась на мостик, где дорога заворачивала в наш двор. Я выскочила следом за ней, на ходу попросив девчонок не идти за мной, не добавлять Сашке страданий.
      Что же, мм-м, так разволновало моего друга? Зрелище было то ещё. Дело в том, что Сашка никогда и ни с кем не ходил за руку. Он вообще не ходил, он всегда бегал. Даже когда в редких случаях мы вместе шли из школы, он взваливал мой портфель себе на закорки и бегал взад-вперёд вокруг меня. И то, что сейчас происходило на наших глазах, для него было ловушкой.   
      Тётя Нина крепко держала за шкирку моего приятеля, умытого, красиво одетого, я таким его даже в школе не видела, и волокла ко мне в гости. Вся красота, конечно же, пошла насмарку — наглаженная и накрахмаленная рубашка выбилась из брюк, новенький джемпер напоминал капкан-мешок, в котором бедолага запутался, пытаясь на ходу из него выпрыгнуть. Мальчишка изо всех сил вырывался из цепких рук матери, иногда падая в пыль. Тогда она поднимала его над землёй, и Сашка извивался, как червяк на рыбацком крючке. Поддать ему по попе она не могла, так как мешал свёрток подмышкой, видимо, мой подарок.
— Что ты орёшь? — спрашивала тётя Нина Сашку.  — Это же дорогой подарок! Дорогой подарок  дарить всегда удобно!
 — Сама дари! — кричал он, выкручиваясь из её рук.
       Периодически они останавливались, и она встряхивала его, как пыльный коврик. И несмотря на всё это, настойчивая тётя Нина терпеливо приближалась с сыном к конечному пункту пребывания, то есть к нам. При этом Сашка орал дурниной на весь городок. В данном случае орал — это выл, кричал, рыдал, изрыгал море проклятий и угроз, но воя было больше. Нельзя так с детьми, ну нельзя! Своим детским сердечком я чуяла, что случилось нечто из рук вон выходящее. Всё-таки я знала Сашку, не мог он вот так ни с чего истерить. Я посмотрела на реакцию своей мамы и изумилась. Нет, она, слава богу, не смеялась, но её лукавый взгляд и довольную ухмылку я знала с детства — ей было интересно и весело. Я оглянулась и посмотрела на наш дом — из открытого окна спальни торчали разноцветные банты моих подружек, за которыми пряталось неприкрытое любопытство. Ладно, сейчас всё узнаем.
        Тётя Нина твёрдой рукой и силой воли всё же дотащила своего несносного сына и внеурочную сирену до наших мостков. Мама разговаривала с подругой как ни в чём не бывало, будто Сашка вовсе не висит на «крючке» у своей матери, а я не схожу с ума от скандала, устроенного в мой праздник. Сашка, несчастный, размазывал слёзы по лицу, чтобы я ненароком не поняла, что он плачет и что ему обидно, поэтому, приблизившись к нам, он заорал ещё сильнее. Я сделала вид, что ничего не замечаю, и прислушалась к разговору наших мам. Через минуту я всё поняла. Да они с ума сошли, обе! Какой кошмар! Это ж до какой степени прагматизма дошла моя мать? У меня не было слов…

         Оказалось, что Сашка на самом деле собирался и хотел ко мне на день рождения, он даже согласился одеться в цивильное, но когда увидел подарок, то, мягко говоря, остолбенел. Он просто заявил матери, что никуда не пойдёт, и всё. Или он понесёт тот подарок, который мы с ним выбрали, или он с места не сдвинется. Честно, я бы тоже на его месте никуда не пошла. Но офицерские жёны умели настаивать на своём. И Сашку силой загнали в угол, из которого он хоть и бойко, но тщетно пытался выкарабкаться.

        Когда родители мне объявили, что пора готовиться к празднику, я первым делом пригласила подруг, и они тут же спросили, что мне подарить. Спросил и Сашка, после того, как я уговорила его прийти. Объяснить толком, что мне хочется, я не смогла, поэтому просто отвела его в магазин и ткнула пальцем. Ну кто бы сомневался — это была кукла. Он показал её своей матери, а она в, свою очередь, сообщила моей. Кукла их, видишь ли, не устроила — слишком дёшево, да и я выросла. Так у женщин созрел новый план по поводу подарка. Ни за что не догадаетесь, что они придумали. И мы с Сашкой тоже не догадались. Мне бы в страшном сне не приснилось попросить, а Сашке подарить такое… Не поверите, они купили рейтузы! Хорошие, добротные, шерстяные, раза в три дороже куклы, но рейтузы!!! Бывало, конечно, когда родители договаривались о подарках, бывало, даже скидывались на один, особо ценный, но чтоб такое… Рейтузы! Представляете?!
      Ужас прошиб меня до пяток, когда я осознала, что для Сашки значило подарить мне, девчонке, на день рождения рейтузы. И я не выдержала.
  — Ты бы ещё трусы с носками мне заказала! — обидно закричала я на маму и тут же осеклась.

      Сцена на улице была пренеприятнейшей во всех отношениях и напоминала мне о том мальчишке из «Детского мира»: капризный Сашка, я с обвинениями и две растерявшиеся мамы. Но ситуация-то другая! Ощущение было такое, что никто не знал, что делать. Женщины смотрели на нас, Сашка на меня, а я смотрела внутрь себя. «Почему мне вдруг стало так плохо? Или… Или мне прилетел привет из прошлого? Не-е-т… Нет, только не моя мама… Она обиды не хранит, потому что не мстительная, да ещё с таким длительным сроком. Не могла она меня так подло проучить, не зря же у неё любимое выражение «наплевать и забыть». Нет, мама это сделала не специально, она просто не подумала…» Мне опять стало не по себе, и теперь я точно знала отчего — от своего прошлогоднего поступка. Захотелось вдруг попросить прощения у семьи, повиснуть на шее у Людки, чмокнуть в щёку отца. «Как я могла их так обидеть? А сегодня вот это… И опять на день рождения!» Мне было жалко Сашку и стыдно за обеих мам, но сильнее всего жгло душу за свой детский эгоизм. «Плевать на рейтузы, плевать на куклу, плевать на уличный скандал и вообще на всё, мне просто плохо…» Стоп. И я очнулась. «Детский мир» — это «Детский мир», мой фортель — это мой фортель, но на друга наплевать я не могу. Со своим я разберусь позже, а сейчас нужно как-то помочь Сашке выпутаться из этой ужасной истории». И я подняла на женщин тяжелый, полный негодования, обвиняющий взгляд.
— А что такого?  — уже начала оправдываться мама. — К зиме всё равно нужно было бы покупать…
      Какая зима — на дворе май, я ещё пять раз вырасти успею! И при чём здесь, в конце концов, зима?! Мама протянула руку за подарком, чтобы посмотреть. Но когда тётя Нина передавала полуразвёрнутый свёрток, Сашка так задёргался, пытаясь укусить её за руку, что чуть не вырвался. Как, как взрослые женщины могли быть такими нечуткими, неделикатными,  непонятливыми?! Зачем ещё и разворачивать-то при всех? Удерёт Сашка, забьётся в медвежьем углу, ищи потом ветра в поле. Как ему одному с позорной и обидной историей справиться? Затаится, обозлится, люди ведь только-только перестали считать его диким.

     Я встала рядом с Сашкой и крепко взяла его за руку. С уверенной твёрдостью посмотрела в глаза сначала ему, затем тёте Нине и дала понять, что солидарна с её сыном и теперь нас уже двое. Потом решительно выдернула его из железной материнской хватки и повела по тропинке в сторону дома. Девчонки мигом спрятались и закрыли окно.
— Пусти! Не пойду! — Он ещё вырывался по привычке, но уже слабо, хотя дышал тяжело и сопел, как паровоз. Зато перестал орать и плакать. Я тихо прошипела:
— Не дёргайся, сейчас отойдём подальше и отпущу. 
 Мы зашли за газовый ящик ростом с нас, и я затараторила:
— Сашка, брось, не обращай внимания. Взрослые всегда так: когда их просишь — говорят, что сейчас нет денег. А когда они находятся — покупают то, что считают нужным и практичным, а не то, что мы хотим. Хочешь, я порву их на фиг?
       Сашка перестал хлюпать носом и поднял голову. Белобрысая чёлка торчала, как козырёк кепки. В его синих глазах мигнул знакомый хулиганский огонёк. «Ну, слава богу, приходит в себя!» Сейчас никак нельзя останавливаться, надо продолжить и во что бы то ни стало подогреть в нём новый интерес. И я заговорщицки предложила:
— А хочешь, порежем эти дурацкие рейтузы вместе? 
    Сашка почесал затылок и смущённо закрутил головой по сторонам, а я, подбодренная его ускользающей улыбкой, продолжила:
 — И повесим их на заборе. А хочешь, свяжем в верёвку и натянем где-нибудь в огороде пониже?
Ну, тут мой приятель пришёл в себя и хохотнул:
— А может, кур ими свяжем? За лапки, по одной…
     Не-е, с курами был перебор: какая-никакая, а животина — жалко.  И я поняла, что уже можно идти пить чай с пирогом и конфетами. Вот только надо Сашку чуток почистить и дать умыться. 
                *****
       Да, дорогой подарок мне преподнёс приятель Сашка на день рождения. Дорогой тем, что запомнился на всю жизнь и не дал забыть тот мой поступок, за который, спустя год, мне стало так стыдно и больно, будто не я, сопливая девчонка, обидела близких, а меня выставили посмешищем на весь городок. Бог устроил так, что причинно-следственные связи проложили мостик между двумя днями длиной в год, чтобы я смогла увидеть оба дня в правильном свете и великодушным поступком поправить другой свой поступок, неприглядный и некрасивый. Спасибо тебе, Сашка, за бесценный дар. Ты — настоящий друг!
       Какое счастье, что детские обиды долго не живут. И как хорошо, что они быстро забываются. Ведь дети рождаются для радости. Это абсолютно точно!

Светлана Бойко,
сего дня 17 мая Второго лета Новой ЭРы.