Две сестры

ПЕРСОНАЖИ
Анна Сандалова – старшая сестра, в платье цвета пава
Ольга Сандалова – младшая сестра, в горчичном платье
Виктор «Викоша» Мелентьев – знакомый семьи, уже мёртв, присутствует только в виде воспоминания
Горничная Ташка

СЦЕНА
Веранда загородного дома, лето, длинный стол, накрытый кружевной белой скатертью, на котором стоят сладости и закуски к чаю. Из заметных предметов на середине стола симметрично стоят две одинаковые вазы. Время примерно часа четыре, гостей не ожидается. За столом, напротив друг друга, в торцах, сидят две сестры. Ольга, в горчичном платье, и Анна, в приглушённом синем. Прислуживает горничная Ташка, разбитная наглая девка, знающая все семейные секреты и пользующаяся доверием всех членов семьи. Вечер томный, поют птички, сёстры в молчании пьют чай.
ОЛЬГА, звякая ложечкой о чашку
- Пардон.
АННА, скучающе
- Рьян де маль, туа ва бьян
ОЛЬГА, молчит, но начинает надуваться. АННА звякает ложечкой о чашку
- Пардон
ОЛЬГА молчит. АННА, настойчивее
- Пардон!
ОЛЬГА подзывает Ташку:
- Ташка, пойди, передай госпоже Анне, что у неё нос уточкой.
ОЛЬГА продолжает пить чай, довольная собой.
ТАШКА слушает, и с каменным лицом, полусогнувшись, перед столом медленно подходит к Анне. Шепчет на ухо.
АННА, отставляя чай:
- Ах, кель скандаль! А передай-ка моей сестре, что она в этом платье выглядит как протёкший улей! Пфе!
АННА продолжает пить чай, тоже очень довольная собой.
ТАШКА покорно слушает, идёт обратно к Ольге, уже быстрее, чем в первый раз, шепчет на ухо.
ОЛЬГА с грохотом ставит чашку на блюдце.
- Как! Улей! Каково, а! Что за пейзанские намёки! Что за гнусные инсинуации! А передай-ка, дружочек, моей раздражайшей сестрице, что её выбор синего цвета вполне напрасен. Всяк и так за версту видит в ней синего чулка!
ТАШКА покорно слушает, бежит обратно, шепчет Анне на ухо.
АННА, выслушивает, меняется в лице
- О, синий чулок, да? А передай-ка госпоже Ольге, что это она закружила Викоше голову, а то бы уже не первый раз сидела в няньках, сопли моих малышей вытирая! Наглость, беспримерная наглость!
АННА в раздражении рвёт и мнёт в руках платок, периодически им обмахиваясь. ТАШКА бежит ещё быстрее, спотыкается, падает, роняет туфлю, поднимается, скача на одной ноге, обувается. Подбегает к Ольге и шепчет на ухо.
ОЛЬГА тоже меняется в лице и выплёскивает на пол чай:
- Ах! Да всей Москве известно, что сестрица моя – охотница за деньгами, да если б не я, обглодала бы она Викошу своего, как гиена, до голых костей! Да и обглодала бы, никто б не заплакал! Так ей и передай!
ТАШКА, боясь, идёт к Анне медленно, за её спиной встаёт Ольга и тоже идёт к Анне, Анна встаёт и движется навстречу Ольге. Ташка начинает метаться между двумя сёстрами, те угрожающе-высокомерно сближаются, пока Ташка не оказывается зажатой между ними, тогда она ойкает, падает на колени и, пятясь, заползает под стол. Анна и Ольга оказываются лицом к лицу.
ОЛЬГА, вызывающе
- Ну?!
АННА, так же
- Ну?!
Молчат, стоят, меряют друг друга взглядами.
АННА, не выдерживает первая
- Что ты там сказала про Викошу, упокой господи душу несчастного?
ОЛЬГА, нервно, отводя глаза
- Да то и сказала, что господина Мелентьева ты привечала из-за денег только. А, нет? А я его любила!
АННА, саркастично
- Любила?

ОЛЬГА, надрывно, подаваясь вперёд
- Любила, да! Любила! И что?!
АННА, шипя как змея, тоже подаваясь вперед так, что они чуть не соприкасаются с Ольгой носами
- И убила…

ОЛЬГА, отшатываясь
- Что?!
АННА, торжествующе
- Да! Думаешь, я забыла, как ты прибежала домой, вся в крови? А кто сжигал твоё платье, стервь? А кто отправил Ташку в деревню к тётке затемно? А кто следы твои кровавые, в крови Викошиной замывал, забыла?! А я помню!

АННА отходит к столу, нервно наливает себе рюмку настойки из графинчика, махом выпивает. Берет яблоко, подносит к губам, но не откусывает, а замирает. По щеке у неё течет слеза.
- Я всё помню, Лёля… И как увидела вас в гостиной на диване, бесстыжих. И как кольцо Викоше швырнула прямо в наглую его морду. И как ты прощение у меня вымаливала, по ковру на коленях ползая. Всё помню.

АННА роняет яблоко, то катится по полу
- За что ты его убила?
ОЛЬГА, поражённая словами сестры, отворачивается к ней спиной и начинает говорить.
- Знаешь… я бы ни за что не призналась тебе в этом, но Викоша твой… мой… был… Он был сволочь, сволочь! (утыкается в ладони, какое-то время стоит)
- Ты… тебя я понимаю, ты хотела его денег, а я – я любила его всего, понимаешь? Мне нравились его рыжие кудри, то, как он морщил нос, как смеялись его глаза. Мне нравилось, как смешно, по-купечески, он прихлёбывал чай, наливая его в блюдечко, как неловко колол сахар, и тот всё время ускакивал под стол. Помнишь, как Пусьхен гонялся за ними и крохотными своими зубками пытался ухватить кусок? Ах, Пусьхен, он тоже уже лежит мёртвым под старой ёлкой…
Я любила его от кончиков ногтей до длинных ног, от сильной спины до длинных ресниц. Весь, весь он был совершенством, как греческий бог! Дионис, Аполлон, Марс! Совратитель и искуситель! Ах, как я хотела принадлежать ему, и чтобы он принадлежал мне… Но не свершилось.
ОЛЬГА падает на пол, рыдая в ладони
- Ах, и он, мой бог, с этой кокоткой… Душа моя свернулась как шагреневая кожа, стала жёстким, тугим комком боли! Он – мой ангел – вышел из этого вертепа разврата, из этого дома с мерзкими девицами в обнимку с какой-то дрянью! Сердце моё заледенело, а голову словно огнём объяло…
АННА, тихо, но осуждающе
- И ты убила
ОЛЬГА, вызывающе, радостно
- Да! Да! Я умерла сама и убила его, чтобы и по ту сторону жизни быть вместе, быть навсегда.
АННА, строго
- Но ты была достаточно разумна, чтобы подкараулить его одного в парке. Куда ты дела отцовский револьвер?
ОЛЬГА, начиная раскачиваться
- В пруду, я утопила его в пруду… Ах! (обращаясь к сестре) Но это ты его убила, а не я!
АННА, пугаясь
-Что?
ОЛЬГА, распаляя себя
- О-о, ты знаешь свою вину! Ты сделала так, что он больше не захотел быть со мной, ты расстроила мою свадьбу…
АННА, саркастично
- А ты – мою
ОЛЬГА, не замечая ремарки
- Ты настроила Викошу против меня, ты…
АННА, жестко
- Я спасла тебя, дура.
АННА, начиная расхаживать взад-вперед
- Когда той ночью ты явилась домой – жалкая, мокрая, растрёпанная, залитая кровью, я всё поняла. Скажи, ты наверняка елозила по трупу, пытаясь вымолить прощение, оживить его? А, можешь не отвечать – это было очевидно. Ума хватило прийти через чёрную дверь, не будя дворню, но толку?! Наутро это именно я встречала полицмейстера и поила его наливками, и кокетничала, и врала!

АННА, голос всё больше повышается
- И это я сказала, что ты больна, и я солгала пред лицом Господа, когда отец Фрол привёл меня к исповеди… Гореть мне за это в аду! И я же виновна! Да, я виновна, виновна, бог тому свидетель, но не в этом!
ОЛЬГА вскакивая
- Лукавая душа твоя… Убийца! Убийца!
ОЛЬГА, в помутнении рассудка то рвёт на себе одежду, то бегает туда-сюда, то смахивает со стола какие-то вещи. Наконец хватает большую вазу и бьёт её об пол. Раздаётся оглушительный звон, ваза разлетается на куски. Наступает тишина, сёстры замирают в картинных позах, из-под стола полувылезла Ташка с округлившимися глазами и разинутым ртом. В тишине слышно, как чирикают воробьи, вдалеке бьёт к вечере колокол. С шестым ударом звон стихает, и картина отмирает.
АННА, молча подходит к сестре и обвивает рукой её талию. ОЛЬГА прижимает руки к груди и склоняет голову на плечо сестры. АННА начинает покачиваться из стороны в сторону. Начинает играть колыбельная:
Много было в небе звезд
Теплой ночью ясной.
Тихо спал Иисус Христос
На соломе в яслях.
Тихо спал,
Тихо спал Христос
На соломе в яслях
Дева-Мать, склонясь над Ним,
Нежно напевала
Ночь мерцала золотым
Звездным покрывалом
Ночь мерцала золотым,
Звездным покрывалом.
Звездным покрывалом….
Сестры обнимаются и вместе уходят. ТАШКА вылезает из-под стола, убирает столовые приборы, осколки разбитой вазы, и, почти уйдя за кулисы, оборачивается на стол. С легкой улыбкой подходит и передвигает оставшуюся вазу ровно на середину стола. Уходит. Затихает свет, на вазу направляется свет прожектора, затем медленно гаснет.