Изделие

Россия, которой никогда не было       
               

-Слюшай, Лаврентий, – отдаленный, пролетевший столько километров в эфире, голос Сталина казался тихим и проникновенным. – Твоя фамилия склоняется?
Перепуганный мозг уловил только последнее слово.
- Что ты, колбатоно! – подобострастно зашептал тот в чудо-аппарат НТЗ (Носимый Телефон Зворыкина). – Я ни перед кем никогда не склоняюсь.
- Кроме тебя, конечно, колбатоно Коба! – произнес он после небольшой паузы, которую трудно было заметить, но Сталин не был бы Сталиным, если бы не заметил. – Я твой ученик, я твой… раб…
- Даже так?.. – хохотнул добродушно (или делая вид, что добродушно) великий вождь. -  Гляди-ка, «раб»! Слюшай, Лаврентий, может тебя в рабство Трумэну продать, а? Будешь помогать союзникам изделие делать…
В словах «помогать союзникам» прозвучало столько сарказма, что Лаврентий Павлович Берия тоже хохотнул в ответ.
- Да у них там, Коба колбатоно, и делать-то некому. Один этот… еврейчик… как его?.. А-а, вспомнил – Оппенгеймер! 
Но на этот раз ответом ему было тягостное молчание вождя. Такое тягостное, что Лаврентий испугался и затараторил:
- Коба колбатоно, у нас все готово. Через десять минут изделие сработает…
- Или не сработает… - отозвался Сталин тихим эхом.
- Сработает, сработает! – продолжил тараторить Лаврентий. – Ух, я им, если что… в лагерную пыль… всех на урановые рудники!
- Всэх?! – как-то недоуменно спросил вождь.
Лаврентий обвел взглядом всех обитателей бункера. Вот у перископа застыли Курчатов и двое иностранцев: чернявый и верткий итальяшка Ферми и медлительный и основательный датчанин Бор.
Остальные стояли группой возле стенки: Флёров, Жолио-Кюри,, молодые Сахаров и Понтекорво, Лео Сциллард, Эдвард Теллер и единственная женщина в проекте – Лиза Мейтнер.
Хлопнула дверь. Это вошел с улицы еще один беглец от Гитлера – Клаус Фукс.
Больше всего Лаврентий боялся, что прошлогодняя победа под Сталинградом подействует на ученых-иностранцев расслабляюще; дескать, к чему торопиться: Гитлер сломан и отступает без всякой бомбы, и тому подобная дребедень.
Но, на удивление, темп работ оставался прежним, и вот именно сегодня, в день рождения «Великого Учителя» (правда, Коба произносил эти слова с глубокой иронией) было назначено испытание «изделия» – первой атомной бомбы. Причем, первой в мире.
Ибо, стоило прибыть первым беженцам от Гитлера, которые тут же спевшись с нашими физиками, начали работать над бомбой, как они, а точнее от их имени сам Лаврентий предложил наложить запрет на все публикации по атомной проблеме.
А по донесениям разведчиков Исаева из Германии и Фишера из Штатов там ничего подобного нет.
Поэтому, еще раз обведя всех присутствующих ледяным взглядом кобры, обнаружившей добычу, Лаврентий, наконец, ответил:
- Всех! Всех до одного!
- И тебя? – сыронизировал Сталин. И, наверное, представив лицо Лаврентия, хохотнул. – Шучу, шучу, Лаврентий.
И отключился.
На часах секундная стрелка пошла описывать последний оборот. И когда она вновь вернулась к цифре 12, Лаврентий нажал кнопку и тут же прильнул к перископу.
Сначала он видел только гористый пейзаж Новой Земли, но тут ночное небо осветилось новым, рукотворным, солнцем.
И эта вспышка была последним, что увидели те, кто был в бункере. Поскольку воздух неожиданно из неощутимого стал тверже стали, и снес бункер со всеми его обитателями.