Голузин лог

Кому доводилось быть в Ординских землях летом, в самый разгар июля, тот не понаслышке знает, что такое настоящий зной. Солнце восходит рано, медленно идёт по небу, да жарит так, что даже воздух, без того тяжёлый и сухой, поводит мелкой рябью, точно старый пруд под зябким дыханьем ветра на праздник Покрова;.
В самый полдень, даже птицы не поют, прячась от зноя в душном смолистом пологе леса, рожь глядит бескрайним серо-жёлтым одеялом, местами укрытом лоскутами сизой дымки, а над торной, раскалённой солнцем дорогой за каждой телегой пыль встаёт мукой.
День крестьянина в эту пору начинается рано, ещё до рассвета, когда над селом по черному небу будто сочиво рассыпаются бледные звёзды, лёгкой позолотой блещет златорогий месяц и ещё в глубоком морфее на своих насестах почивают самые скорые на песни и горластые деревенские петухи. А работы в хозяйстве много, покормить скотину, надоить парного молока, выгнать кур на двор, запрячь гнедую да ехать то на делянку, где рубили на зиму дрова, то в поле, а как пройдут Петровки - на покосы, где трава под это время входила в самую силу вступала в самый рост.
На покосах утром хорошо, солнце еще не жарит, пахнет летними травами умытыми студеною росой, поздней земляникой, ромашкой, люпинами да васильками. Вот только с обеда работать уже невмоготу. Откуда не возьмись налетает гнус. Тучные оводы, писклявое комарьё да мелкая мошка, коя то и дело лезет в глаза. Людям тяжело, а как коровам? Им не отмахнуться не укрыться ни сбежать от этой напасти, целые стада ревут и, то, бегут с дневного выпаса домой, в сарайку, то забьются в Ординку по самые рога, - недозавёшься... А там…, не приведи Господь, застудят вымя, и тут уж целый месяц не видать хозяину ни масла, ни сметаны, ни сливок, ни молока. От того-то и коров у нас пасли в ночное время целой улицей: сосед за соседа, двор за двор, когда настанет их черёд....
Над Курилово играло ранее утро, по угорам и логам ещё тянулась бледная, дымка, воздух наполняла свежесть ночи, а по улицам деревни и лесам разливались пенье птиц да звучал этот хор так протяжно и светло, как бывает только раз за целый день, в самую заветную минуту, в миг, когда над нашими землями точно уголёк разгорается в небе теплая летняя заря.
В этот время на пыльную дорогу Подгорицы, со стороны Голузина лога высыпало деревенское стадо и мыча, стало расходиться по своим домам. Сзади подгоняя вицей самых упрямых да непослушных тёлок шёл насвистывая парень лет пятнадцати, одетый в простую льняную косоворотку, вытертые порты, да высокие хромовые сапоги, обутые больше для щегольства, и доставшиеся ему, очевидно, от отца. Звали этого парня Стахей Бектерев.
Проходя у крайнего дома, и завидев чужую повозку с пасшейся рядом лошадью, он отметил для себя: «Что-то Анисыч сегодня рано затеял принимать гостей. Да и повозка, вон какая богатая, видно опять у него заезжий купец… Снова какие-то тёмные дела… Навлечёт проблем на всю деревню. Ой не к добру это! Совсем не к добру!».
Этого Анисыча у нас в деревне почитали «скверным мужиком». Появился он из ниоткуда, пришёл однажды вечером, сказал, что хочет здесь жить, справил избёнку, а землю не пашет, всё у него какие-то «дела». И, то проиграется в карты, а потом идёт занимать у всей Подгорицы, то хранит в своих сараях какой-то товар, за которым приезжают по ночам чужие люди, а поутру у кого из сарайки телёнка уведут, у кого утащат петуха, то неделями из дома нос не кажет, прячась неизвестно от кого. Словом, молва о нём у нас в Курилово и о;крест него была дурной.
Из всего хозяйства у Анисыча была лишь тощая корова Зорька, да и её, как считали в деревне, держал он для отвода глаз. Работать Анисыч не любил, и жену нашёл себе под стать. Более сварливой, хитрой да злопамятной бабы, чем Анисиха не знала наша деревня ни после ни до неё.
Вдруг на пороге появился сам хозяин, сладко потянулся. Нарвал самосаду под окном, свернул в трубочку, сел на крыльцо и закурил довольно причмокивая, глядя как над дальним склоном лога, бегут по небу точно овцы на звон пастушьего рожка белые пушистые облака.
Стадо разошлось по домам, Стахей загнал в сарай и покормил свою корову Дымку, залез на сеновал и вскоре принял его в свои объятья глубокий и тихий морфей.
Когда Стахей проснулся, солнце висело высоко. Отец и мать со старшими братьями были уже на покосах. Дома остались лишь он, бабка Маланья да младший брат Ванюша, коему едва исполнилось три.
«Бабушка, я на покосы пошел», - крикнул Стахей, отворяя дверь в избу.  «Обожди внучек, обожди», - закряхтела Маланья, ставя в печку закопчённый чугунок. «Отец не велел на покосы, сказал оставаться дома, ибо сегодня ночью подгорицкое стадо снова тебе пасти». «Это как так мне?» - изумился Стахей, - «сегодня черед Анисыча». «Видел его сутра, на крыльце у себя дымил». «Да знаю я, знаю», - сказала Маланья. «Только потом пришла его жена, сказала, что сбит её благоверный хворью, с ночи в жару; лежит, а у ней, говорит, колени ломит, вот и не могут они сегодня на выпас пойти».
«А на нашей стороне Подгорицы больше никого: Чураковы, Первяковы да Кашины с вечера на покосах, Севастьяновы уехали в город, старик Кощеев с сыновьями в Ординском, а Мехренцев снова запил, вот и вышло, что остался только ты». «Ну всё, пропал вечерний лов!» - с горечью подумал Стахей... Да только что поделать, придётся опять в ночное идти.
Поздним вечером, когда жара понемногу начала спадать, с логов потянуло цветами и травами, а закат над сосновым лесом разгорелся ярким таежным костром, к дому Бектеревых с Нагорицы, так звалась у нас в Курилово верхняя часть села, спустились братья-близнецы Хабаровы и их друг Федор Денисов, бывший погодком Стахея, несший снасти да тряпичный узелок где лежала краюшка хлеба, пара яиц и бутылка парного молока.
«Не получится ребята у меня сегодня с вами на рыбный лов пойти» - сказал с порога Стахей. «Снова в ночное отправляют, так что скоро погоню подгорицкое стадо в Голузин лог». И поведал о том, что видел нынче утром, а также о том, как вышло, что вторую ночь со стадом Подгорицы придётся идти ему. «А знаешь, ну это ловлю, - ответил Фёдор, - пескари от нас не сбегут. Мы с тобой пойдём, разведём костер нажарим печёнок, а ещё поглядим на звезды, говорят в июльские ночи самое красивое небо в году!
Тихо и неспешно в земли по Ординке вступала теплая летняя ночь. С просторов Сенного и Денисого логов потянуло свежестью, на травах заблестели жемчужные росы и со всех опушек, покосов да лугов зазвенели кузнечики, воспевая своей незатейливой игрой тёплое уральское лето, его безграничную щедрость, жаркое солнце да неброскую красу.
На дальнем краю Голузина Лога, как и в прежние ночи гуляло на выпасе стадо Подгорицы, бегал радуясь нежданной свободе косматый пёс Шарик, а под старым могучим тополем мерцал костерок, то и дело выхватывая из тьмы лица четырех ребят, сидевших на мягкой ветоши вокруг него.
"А что Миша, печёнки готовы?" Спросил Федор одного из близнецов Хабаровых, сидевших ближе к огню. " Нет ещё Федя, только проверял, сырые и жёсткие"." Да что же это за напасть! Ответил со вздохом Стахей, - так они вовек не пропекутся, присыпь ещё золой".
Вдруг во тьме Голузина Лога что-то щелкнуло, засвистело, послышался детский смех, а потом все стихло. Снова зазвенели кузнечики и засвистел прохладный ветер, куда-то летевший над грешной землёй. Миша Хабаров от этого звука вздрогнул и поежился: «Надо бы проверить, что там  творится, да и Шарик куда-то запропал, поди теперь ищи его по тёмным логам. «Ты что боишься» - посмеялся над братом Ефим. «А ты что нет?» - обиделся Миша, -«помнишь, что Захарыч про этот лог рассказывал, тут к любому страх придёт».  «Тьфу ты, нечисть! Нашел кого слушать», - плюнул на землю Ефим. Захарыч давно как выжил из ума, ходит теперь по деревне, сказки сочиняет, пугая старух да детей».
«Мне мой тятя тоже про Голузин лог рассказывал», - вмешался в перепалку братьев Федор. Говорил, что бывает здесь всякое, да и строго настрого наказывал не гулять здесь ночью в одного, коли не заставит нужда». «А что он такое говорил? Расскажи!» - вмешался Стахей, - «всё одно печёнки не готовы, а так хоть послушаем». «Ну хорошо, так уж и быть, расскажу. Говорил, что место это хитрое, заколдованное, дескать, по ночам здесь, то смех разливается, то ярмарка шумит, то младенец агукает. А бывает и вовсе гудит паровоз. Пойдешь на этот звук - заплутаешь, станут попадаться незнакомые места, и так по логами да буераками можно скитаться неделями, покуда Голузин лог не натешится да не решит отпустить тебя».
«Да ... А я ведь, признаться, тоже слышал про этот лог от тяти старого, задумчиво сказал Ефим. Говорил он что есть в логу такие места, где земляника краснеет ягодами от первых проталин до первого снега и растет кругами, а не гнездами. Под такими кругами таится клад, только вот является он не всякому, и не всякий час. Здесь смекалка нужна и разрыв-трава».
«А я другое слышал про этот лог, - сказал Стахей. Есть такие туманы зеленовато-синего цвета, что приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Вот такие здесь бывают. Называют их народе странствующими. И Боже упаси попасть в один из них! Можно заплутать в холодной дымке и исчезнуть навсегда. Помните Сеньку Кашина? Пошел он теленка пропавшего искать, спустился в Голузин лог, когда такой туман стоял, скрылся в его холодной дымке и всё, пропал: ни слуху ни следа».
«Да…» - только и смог ответить на это Фёдор. От такого рассказа сразу все притихли, подсели ближе к огню, а сам Стахей, закусил травинку и стал смотреть как искры да всполохи костра пронзают синюю ночную тьму.
Вдруг в логу поднялся сильный ветер, засвистело, завыло на все лады, над дорогой закружилась непроглядное облако пыли, а в следующий миг из него на полном скаку вылетела тройка огненно-рыжих коней, запряженных в резную телегу коей правил коренастый и такой же рыжий страничек, сидевший на мешках с мукой.
Кони совсем не разбирали дороги, бежали прямо на ребят, но в последний миг, завидев огонь встали как вкопанные, от чего телега перевернулась, свалившись в небольшой, заросший бурьяном овраг куда скатился и сам возница и все его мешки.
Стахей, как самый старший, первым понял, что к чему и бросился вытаскивать из бурьяна заезжего старичка. Возница лежал на спине, хватался за плечо и еле слышно хрипел. Стахей склонился над ним: «Дайте посмотрю, что там у вас, может быть мы с ребятами как-то подсобим... Старик убрал ладонь и парень смог пощупать повреждение. «Э…, да у вас там вывих,  такие я ни  раз вправлял коровам да телятам, потерпите чуть-чуть» -  и дёрнул что было сил. Над Голузиным логом раздался такой рев, рёв что Миша вскочил, Ефим поперхнулся краюшкой хлеба, а Фёдор просто замер и выпучил глаза.
Старик, меж тем сел, все ещё потирая больное место, но теперь он уже иначе смотрел на своего спасителя и даже попытался улыбнуться в ответ. Стахей помог ему подняться и довел до трещавшего костра. Братья Хабаровы, тем временем, вернули на место телегу и один за другим стали поднимать из оврага мешки, полные мукой. Федор в свой черёд, сел у телеги и стал осматривать ось: «Погнулась при паденье, да так погнулась, что дальше не будет езды». «Эх! Были бы мы в деревне, сходил бы в отцову кузню, взял бы средний молот, а им поправить не станет труда!».
Сам не зная зачем вернулся к костру, сел на ветошь и потянулся к своему узелку, где у него лежала краюшка хлеба молоко в бутылке и два варёных яйца. Дай, думает, угощу заезжего гостя. Развязал узелок и встал в изумлении, рядом с припасами темнел тот самый кузнечий молот. Как он попал сюда, кто подстроил?! А впрочем, неважно, чего рассуждать. Взял и принялся за дело. Когда все было готово все собрались у костра, печенка уже поспела. Миша собрал из припасов поздний ужин и честно поделил его на пятерых.
Старик совсем расцвёл, сыпал благодарности на все лады, а о себе говорил неохотно, дескать «еду по делам оттуда и туда». Уже совсем наевшись, и вдоволь запив походный ужин свежим молоком, он вдруг спросил ребят: «А чьих вы будете, и кто послал вас в этот лог коров пасти?».
Ребята начали рассказ, старик внимательно слушал, улыбался и тихо кивал головой. Стахей, тем временем, во все глаза рассматривал ночного гостя. Какой-то он был чудной. Сам весь рыжий волосы до пят, борода курчавая, и в нее зачем-то тут и там  вплетены ржаные колоски!      
«А ну ка ребята покажите ка руки старику» - ни с того ни с сего попросил их ночной гость. Братья Хабаровы переглянулись пожали плечами, но протянули ему свои руки ладонями на свет.  «Вот ребята молодцы, живёте честным трудом, - сказал он взглянув на ладони братьев, - целый день таскаете мешки на мельнице, а зимой идёте в город на фабрику и работаете там до седьмого пота, с первых петухов и допоздна». Братья удивлённо переглянулись. «Ты тоже живёшь своим трудом, сказал возница,  глядя на ладони Федора, по мозолям вижу, целый день в жару и дыме отцовой кузницы держишь молот и клещи от зари до зари!». «А эти мозоли, я узнаю из тысячи, - сказал старик, глядя на ладони Стахея, - ты растишь хлеб», и широко улыбнулся, а в глазах его заиграл какой-то тёплый, добрый огонёк.
Время меж тем клонилось за полночь. «Ну ладно ребята, - промолвил поздний гость, - мне пора на боковую. Завтра опять в далёкий путь». «А долго вам ехать», - спросил Миша. «Долго, ответил старик, надо поглядеть как хлеб на свете растёт, да как колос наливается, а когда закончу свой объезд, там уже метели придут, наступит зима». Ребята переглянулись. Ефим пожал плечами, а Миша украдкой состроил смешную мину, дескать " глядите: старик-чудак".
А гость, меж тем продолжал: хочу вас ребята наградить за вашу помощь и доброе сердце, только вот нет у меня ничего с собой, кроме этой старой керосиновой лампы, а впрочем…, сгодится и она». «Возьми её» - сказал он Стахею. «Держи её всегда при себе, а как позовёт в дорогу, так сбирайся в путь один, иди куда укажет свет. Сделаешь всё так, добудешь счастье»,
Стахей взял лампу, повертел её в руках и спросил: «А как она может позвать». Но старик не ответил, сказав одно: «Узнаешь как придёт для этого время. Утро вечера мудренее». С этим словами на ребят откуда не возьмись напала такая дрёма, что просто сбивала с ног. Стахей, почуяв что засыпает попытался встать, да не тут то было! Силы, казалось, покинули его, парень дёрнулся, выпрямил спину струной и, незаметно для себя рухнул наземь чурбаном. Костёр догорел, и над Голузиным логом снова воцарилась тёмная ночь.
«Братцы вставайте! Мы проспали, всё проспали!». «Как проспали, что проспали» - не понял Стахей едва открыв глаза от глубокого морфея. «Как что! Весь выпас проспали, - не унимался Миша Хабаров, - мы не поставили даже часовых! А если ночью волки стадо подрали, с кого потом спросят, кто проспал –мы!». Ребята повыскакивали бросились в обход, но всё было тихо, все коровы на месте и вскоре собравшись у потухшего костроваища, стали снова раздувать огонь да ставить походный котелок».
«Братцы, а мне сегодня такой необычный сон приснился, будто мы спасли из бурьяна какого-то рыжего старика. «И мне» - сказал, Фёдор, «и мне» - ответил Стахей, «и даже мне» - сердито буркнул Ефим.
«Всё это Голузин лог с его чарами, зевнул во весь рот Стахей, тут и не такое бывает». С этими словами он потянулся к своему узелку, и вдруг нащупал керосинку. Встал как вкопанный показал её друзьям, уставился на свою находку, а сам не знает, что сказать.
«Да не может такого быть» - прошептал Ефим, вон тот овраг, куда скатилась повозка, даже травы не примяты, а вон дорога, по которой он ехал, посмотрите, нет ни колеи от колёс телеги, ни конского следа».
«Ладно, позже разберёмся, - улыбнулся Фёдор, давайте завтракать, глядите небо какое синее, скоро заря разгорится, в деревню идти пора». Только сели завтракать, Стахей осёкся, встал и стал глядеть кругом. Сердце, ни с того ни с сего забилось часто, и точно невидимый ангел-хранитель тихо нашёптывал ему: берегись, опасность! Да и сам он понимал, творится что-то не то.
Птицы смолкли, ветер исчез, притихли кузнечики, воцарилась такая звенящая тишина, коя бывает морозным утром в крещенский сочельник, когда на охотничьих лыжах уйдёшь далеко от деревни в самый тёмный дремучий бор. Стахей осмотрелся и замер…С дальнего конца Голузина лога поднималась какая-то дымка, она скрывала под собою кусты и травы да всё больше начинала отливать какой-то странной, непроглядной, зеленоватой синевой.
«Господи, мой свет!» -  воскликнул Фёдор, уставившись туда. «Не думал, что увижу такое на своём веку». Надо было бежать, а куда? В деревню не успеешь, да и как оставить в логу без присмотра стадо. Ребята не сговариваясь стали бросать в костёр всё что было рядом: сухую траву, ветки, остатки завтрака, кусочки бересты, чтобы костёр разгорелся ярко и не подпустил бы к ним холодную мглу.
Наконец туман добрался и до них. Он оказался густым как молоко, неестественно вязким и холодным как лёд. Ребята жались ближе к костру. За вставшей кругом пеленой не было видно даже ближних коров и только их тёплое дыхание, шорох травы, да редкое тревожное «Муу!!!», говорило,  о том, что стадо рядом и не разбежалась по простору лога, кто куда.
«Братцы, смотрите что творится, - крикнул Миша, указав пальцем на ту самую, непонятно откуда взявшуюся керосиновую лампу, кою так небрежно бросил у своих припасов Стахей.  В ней загорелся тусклый огонёк.
Когда Стахей взял её за ручку, от костра в туман загорелась целая дорожка из таких же маленьких бегущих огоньков.  «Так вот, что значит, «лампа в путь позовёт»» - сказал он. «Ну что поделаешь, надо идти!». «Ты что спятил!», набросился на друга Фёдор, ты что про Сеньку Кашина забыл?».
«А что Сенька? Мы старика спасли, худого он не сделает, сказал же хочет наградить». «Хорошо, тогда и мы с тобой» - сказали хором братья Хабаровы. «Не надо со мной ходить, - ответил Стахей, - старик сказал ясно, нужно идти одному. Да и если вы пойдёте, кто будет смотреть за стадом, кто обо всём расскажет на деревне, коли я назад ни приду».
«На, - буркнул Фёдор, - достав непонятно откуда моток ниток, - берёг для рыбалки. Один конец привяжем к тополю, а ты бери моток да иди разматывай, так-то ты всяко вернёшься назад». На том и поладили.
Пошёл Стахей по логу куда ведут огоньки и видит, от его керосинки, как бы ни был бледен её свет туман слега расступился, точно пропуская его вперёд. Наконец перед ним во всей своей красе показалась какая-то полуразрушенная арка, точно ворота от барской усадьбы, оставленной  хозяином и всеми забытой много веков назад.  «Сколько бродил по логу - подумал Стахей, а такого не видал». Огоньки уводили прямо к ней и дальше, где туман стоял особенно густой. Отступать было поздно парень перекрестился, поглядел по сторонам и вступил неведомо куда.
Прямо за аркой дул холодный порывистый ветер, но туман и не думал расходиться, а при каждом его ударе точно становился всё густее и густей. В тумане гуляли неведомые звуки, стояли незнакомые запахи и, то и дело, пробегали тени неведомых ему существ. Этих существ было очень много они подходили ближе, Стахей ощущал их горячее дыханье, но не мог разглядеть. Он то и дело подымал свою лампу, чтобы развеять мглу и эти существа исчезали, точно ночные сны, а может быть просто отходили подальше, и он продолжал свой путь за бегущими огнями неведомо куда.
Наконец, ноги его оказались в воде, перед ним простиралась река, а огоньки бежали прямо по её мерцающей глади, стало быть дальше вплавь.
Когда Стахей добрался до другого берега, туман слегка рассеялся открыв перед ним во всей своей красе богатый крестьянский дом с узорными наличниками, на которых искусной рукою хозяина были вырезаны ржаные колоски. «Будто настоящие», - подумал Стахей выжимая рубаху и порты, выливая воду и снова надевая отцовы сапоги.
Вдруг из калитки этого дома вышла девушка с расписным коромыслом, на котором болтались вёдра, и напевая что-то себе под нос, пошла к реке. Стахей оробел, таких прекрасных девушек не видел он ни в Курилово, ни в Голузино, ни Ашапе, ни в самом Кунгуре, куда на шумные ярмарки на быстрых тройках с весёлым колокольчиком съезжался честный люд, казалось, со всей земли.
Она была одета в небесно-синий сарафан, такой же лентой заплеталась пшенично русая коса, струившаяся по её высокой, гордой спине почти до пят, до самой земли. Но самое главное это глаза, в них как будто отразилось летнее небо. Стахей всё стоял и смотрел на девушку, просто не мог отвесть взгляд.
Девушка, меж тем, набрала одно ведро, принялась за второе и тут увидела незваного гостя, едва не сев от удивленья на пологом каменистом брегу. «Что ты тут делаешь, как попал сюда?! – строго спросила она, скорей возвращайся назад, покуда тебя ещё ни кто не видел, потом уж будет поздно». Голос её звучал высоко и тонко, будто песня соловья в июньскую ночь, алые губы поджались с укором, а в глазах блестел неподдельный страх, отчего Стахей залился краской и казалось ещё сильнее оробел».
«Да я, как бы вот, коровы, а тут телега , ну и мы, в общем, вот…». Только и смог он выдавать из себя протянув незнакомой девушке свою керосиновую лампу. «А…- сказала она, - так это тятя тебя сюда послал. Тогда другое дело, заходи скорее в дом, будешь гостем, у меня как раз пекутся пироги». Стахей повиновался, он последовал за девушкой и вскоре вступил в широкую горницу богатого резного дома на брегу безвестной реки.
До самого вечера просидели они у самовара. Стахей говорил о жизни в деревне, а девушка слушала, иногда вспоминая такие чудеса от которых у куриловского парня едва не лезли на лоб глаза. Когда пробила полночь, девушка вдруг посуровела: «А теперь-то самое время. Слушай Стахей что я тебе скажу». «Мы с отцом не любим быть в долгу, ты помог ему в трудное время, а я наведу тебя на счастье, вот только удержать его – твоя забота, вставай из-за стола, пошли».
Вышли они из дома через заднюю дверь, туман продолжал клубится да и тьма сгустилась такая, что хоть глаз выколи. «Подними свою лампу и ступай к лесу, сказала девушка, там на опушке найдёшь колодец, схоронись у него и жди. Чтобы не явилось, чтобы не поблазилось ударь палкой наотмашь и скажи ему «рассыпаться». Сделаешь всё верно, добудешь счастье, а если нет – не твоя судьба.
Пошёл Стахей куда было велено, набрёл на колодец у самой опушки темного леса, подобрал под пологом древ сучковатую палку, залез за куст малины и стал ждать.
От колодца тянуло холодом, шёл непонятный гул, а из самых его глубин точно вырывался ветер будто из печного устья в дни непогоды в конце ноября. Наконец, что-то загремело в колодце заохало и из его пучины вылетела золотая птица, расправила крылья и вспорхнула в небеса. Стахей не успел ничего поделать, только открыл было рот и не солоно хлебавши вернулся в богатый дом.
«Значит не твоё это счастье. Погости пока у нас – сказала девушка, может быть завтра то, что судьбой предписано найдёшь. Утро вечера мудренее».
На вторую ночь Стахей вернулся к колодцу, спрятался за тот же куст и навострился бросить палку как появится птица. Снова зашумел колодец, снова завозилось что-то в его чертогах, как вдруг из темноты как выскочит серебряный заяц да как бросится от колодца в тёмный лес наутек. К такому Стахей совсем не был готов. Погнался он за ним да что было толку? Где косого догонишь, особенно в ночном лесу, когда вокруг туман стоит как молоко?
Снова пришлось вернуться Стахею ни с чем в богатый дом. «Значит и это не твоя судьба - сказала девушка. Завтра пойдёшь в третий раз, но имей ввиду, коли не поймаешь, не видать тебе счастья целый век».
На третью ночь Стахей опять схоронился за малиновым кустом, сидел и ждал готовый ко всему. Вдруг видит, вылазит из колодца человек, да какой –то странный: всё его тело, руки и одежда отливают лёгкой непонятной синевой. Вылез из колодца да побежал. Стахей не мешкал, бросился за ним, схватил за плечо развернул к себе и ахнул: те же курчавые волосы, яркие веснушки, острый подбородок, и большие глаза. Пред ним стоял он сам! Не мешкая ударил виденье дубиной наотмашь и крикнул, что было мочи: «Рассыпься!».
Тут же раздался треск, точно разбился глиняный горшок, ударила молния и на месте где стояло видение, оказался старинный серебряный поднос, а на нём такой же серебряный кувшин, доверху набитый монетами из чистого золота.
Ошалев от радости, Стахей схватил добычу, и бросился что было сил к дому девушки. Она, как оказалось, уже его ждала. Девушка поздравила Стахея, собрала в дорогу узелок да научила, как дойти до той самой арки, за которой лежала его родина, где Стахея, наверное, уже обыскались родные и друзья. И в самый последний миг, когда настала пора прощаться Стахей отчётливо понял, что больше он не хочет расставаться с этой девушкой, а сердце его давно и безраздельно принадлежало ей.
«А знаешь,  - лукаво сказала она, ты ведь можешь взять другую награду, оставайся у нас, чем тебе здесь не жизнь? Вернётся отец своё слово скажет, а по зимнему мясоеду сыграем свадьбу».  «Как так оставайся, - изумился Стахей, а родные, а хозяйство, а друзья, они ведь потеряли меня наверное, и во всю уже ищут в Голузином логу». «Ну это дело твоё», - загадочно улыбнулась девушка, - только помни, коли награда не по сердцу, счастья от неё не будет никому». На том и расстались.
«Ты где это взял» - спросил Фёдор, когда Стахей появился из тумана и зашагал к тому самому тополю, где три дня назад пасли они подгорецкое стадо да жгли костёр. «А вы чего тут делайте? – изумился Стахей, - так и просидели тут три дня?». «Какие три дня, -  крякнул Миша, ты ушёл в туман и сразу вышел, мы и глаза отвесть не успели, а ты уже воло;чишь кувшин да поднос. Ну, рассказывай давай, что там произошло.
Стахей подсел к костру на своё законное место и начал свой рассказ о том,  как гостил в туманных землях, в безвестном краю у прекрасной девушки целых три дня. «Дурак ты Стахей», - сказал Миша. «Почему?» - не понял тот. «Я бы остался, - ответил Хабаров – но у тебя на плечах своя голова».
Когда ребята гнали стадо назад в деревню, на завалинке крайнего дома, они приметили Анисыча, что-то выяснявшего у старика Кощеева, только что вернувшегося на телеге с сыновьями из Ординского. «Эй ребята, что там у Вас, - а ну ка покажите! – крикнул Сидор Кощеев подзывая мальчиков к себе. Стахей подошёл, показал находки и рассказал без утайки, как всё было, как скот они пасли, и где он  был, как казалось ему три дня. Сидор усмехнулся и поглядел Стахею прямо в глаза: «Да ты ведь во взятья собрался к полевому». «Ничего я не собрался, - заупрямился Стахей, - вот она та награда, какую я взял». «А я ведь всё вижу, - подмигнул ему Сидор Кощеев, - ну да ладно, идите домой». И широко улыбнулся в усы.
Кувшин, блюдо и старинные монеты продали вскоре за большую цену кунгурскому купцу. Деньги честно поделили на всех четверых, вот только счастья ребятам они совсем не принесли.
Стахей свою долю отдал родителям, те убрали их в сундук, а на следующий день, когда семья была на покосах в дом к ним залезли воры, забрали и эти деньги и всё другое ценное, что можно было унести.  Фёдор, на то, что ему причиталось, купил с отцом Абрамом лошадь, попытались её запрячь, а она  как шальная вырвалась у них из узды и убежала в поля. Сколько потом не ходили ни искали, так и не нашли. Братья Хабаровы, всю свою долю проиграли в карты, и ещё должны остались, от того ещё до осенин ушли работать в город, чтобы было чем платить долг.
Долго кувшин, монеты и блюдо пылились в лавке у того купца, что купил их у Стахея, заломил он за них такую невиданную цену, что все ходили, смотрели, дивились, а никто не брал. Наконец, прознал про это диво Сергей Григорьевич Строганов, послал своего человека в Кунгур, тот заплатил что нужно было и отбыл с покупкой в Петербург.
Радости купца не было границ, до самой ночи сидел он в лавке и считал свои кредитные рубли. Наконец, он запер лавку, пошёл на второй этаж погутарил с женой да отошёл ко сну. Ночью в доме случился пожар, сгорело всё: и жильё, и лавка, и товары, и эти злосчастные рубли. Сам хозяин, его жена и дети, едва спаслись выбежав в ночных рубашках на задний двор.
Да и у графа Строганова богатства Голузина Лога как-то не прижились, отдал он их вскоре с другим закамским серебром в казну, а оттуда попали они в Эрмитаж. Там и хранятся кувшин, диковинное блюдо да старинные монеты в наши дни.
В тот же день как Стахей с друзьями вернулся с кладом, на всю округу разнеслась благая весть, что Анисыч излечился от опасной хвори, и поэтому неделю будет сам водить подгорицкое стадо в Голузин лог.
Ходил он так неделю, потом вторую, а однажды утром исчез без следа. Кинулись наши его искать. В логу коровы ходят, в костре дотлевают угли, трава примята рядом, а на вёрсты кругом не души. Пытались тогда ребята отыскать ту самую арку, всё обошли и так и сяк, да только вернулись ни с чем.
 С этого дня прошёл год, за ним второй. Стали замечать ребята: со Стахеем что-то не то. Ни с кем не общается, дома сидит, а как представится случай уходит на ночь в Голузин лог один, жжёт костёр у старого тополя, сидит и смотрит на тёмные дали до самого утра.
Однажды в ноябрьским утром, когда рассвело, отправил кузнец Абрам сына Фёдора к старшому Бехтереву, по хозяйскому делу. Погутарил Фёдор с отцом Стахея, ищет друга взглядом по избе, а того нет. Тут он и задал  старику вопрос: «А где ваш сын». «Так в Голузино подался к моей сестре, своей тётке, должен был вернуться по заре, да только нет ещё его».
Что-то кольнуло сердце Фёдора. Он распрощался с отцом Стахея и ничего не сказав побежал что было сил в Голузин лог. Уже на самом краю огромного лога увидел парень как тает в траве зеленовато-синий туман, и примятую дорожку от заветного тополя, ведущую в никуда. Фёдор понял всё…
Пыльным и душным, да почти лишённым дождей случилось лето в Курилово в 1885 году. Ранним июльским утром одного из дней по просёлочной дороге сквозь Голузин лог, ехал на телеге Фёдор вместе с сыном Матвеем, коему шёл пятый год, на дальние покосы, посмотреть, как там уродилась трава. Мальчику всё было в диковинку, он смотрел на бабочек, на жуков, и даже на телёнка, отбившегося от стада, коего вёл на верёвочке пастух по дороге в родное село. «Тятя, тятя, смотри какая красота!». Фёдор повернулся, и обомлел, прямо перед ним в остатках зеленовато-синего тумана стояла полуразрушенная арка, точно бы вход в какой-то богатый сад. «Тятя, тятя, снова закричал Матвей, а что там за тётя с дядей». «Какие тётя с дядей?», - не понял Фёдор, но тут же всё увидел сам. Прямо за аркой в густом тумане стояли, глядя на него, мужчина и женщина с ребёнком на руках, Они глядели на Фёдора с сыном  и улыбались, точно между ними была невидимая граница, перейти которую нельзя.
Кощеев Д.А. 30.04.2023