Глава 13. Я знаю точно невозможное возможно

      Всё хлопает. Онегин входит.

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Сказать, что явление в дом Лариных гостей наделало шуму – это ничего не сказать.
      Ольга вертелась и подпрыгивала на месте, словно маленькая карманная собачка. Пашет, несмотря на ожидаемые от возраста сдержанность и достоинство, тоже не могла устоять – кидалась поправлять платье, стряхивала с рукава невидимую глазу соринку, перевязывала кружевные ленты на своём вдовьем чепце, а ещё направо и налево раздавала ЦУ Филипьевне, Акульке, дворовому мальчику…
      Я равнодушно наблюдала за суетой, скрестив на груди руки и прислонившись спиной к белой колонне веранды.
      Ну, Ленский. Ну, приехал. Но не с войны ж его так сильно ждали!
      Если вспомнить текст канона, так он вообще в усадьбе – каждодневный гость. И зачем же эти ритуальные танцы с бубном вокруг потенциального Оленькина жениха?
      Да, вот сейчас, в современности, всё куда как проще: 1) написал понравившейся девчонке  «ВКонтактике»; 2) прислал дикпик в «Вайцап»; 3) через девять месяцев получили маткапитал и взяли ипотеку. Щастье-е!
      Эх-х, где она, эта моя современность?
      Деятельностная маман вернула меня в реальность – если симуляцию вообще можно таковой именовать – строго велев выпрямить спину и улыбаться.
      С другой стороны дома, во дворе, раздались мужские голоса и приглушённое ржание – нет, ржал, как я надеюсь, не Ленский, а, всё же, конь.
      — Маман, это он! – вновь «завиляла хвостиком» Ольга. – Велите же просить!
      — Проси, скорей, проси! – замахала руками Пашет на мальчика-прислугу.
      В гостиной, через которую торжественно вели гостей, послышались шаги, и вот уже стеклянные двери на веранду распахнулись, пропуская вперёд Владимира и… и…
      Думаю, со стороны я смотрелась, как самая настоящая, канонная Татьяна Ларина: вдохнула, забыв выдохнуть, во все широко открытые глаза уставилась на друга Ленского…
      Голова закружилась, я отступила назад, рукой упёршись в колонну для равновесия…
      Иэн Дарси сделал шаг вперёд, желая поддержать впечатлительную деревенскую девицу, падающую в обморок от одного вида его-раскрасивого…
      Иэн Дарси!
      Как, я ещё не сказала, что под личиной Евгения Онегина скрывался именно он? Ну, это, должно быть, от потрясения.
      Да-да, «цифра» Ленский, «красавец, в полном цвете лет, поклонник Канта и поэт», что «из Германии туманной привёз учёности плоды: вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный, всегда восторженную речь и кудри черные до плеч»* – короче, цифровой слепок с очередной мужской модели из каталога «Цифрослова» – привёз в гости в усадьбу Лариных того самого потенциального дядиного партнёра-англичанина (шотландца!), с появления которого и начались все мои неприятности!
      А-а-а!
      Дарси ни капельки не изменился: всё те же почти два метра росту, всё та же поджарая фигура атлета. Русые с этнической шотландской рыжинкой волосы, зачёсанные назад, и брови в им цвет, породистый нос, аккуратные мужские губы и сдержанная аристократическая красота мужчины на 10-15 лет старше меня.
      И да, красивые серо-голубые глаза интеллектуала и проходимца тоже остались на месте.
      В Крокодиле изменился лишь костюм – фирменные шмотки с Сэвил Роу теперь заменял сюртук, подчёркивающий талию и ширину плеч шотландца, светлые панталоны для верховой езды, демонстрирующие стройные ноги (и, пардон, не только их – да что ж за мода такая, тоже мне, целомудренный XIX век!), цилиндр, белые перчатки и трость были зажаты в непринуждённо согнутой в локте руке…
      — Дарси! – одними губами произнесла я – голос отказывался меня слушаться, а мысли путались.
      Он? Как оказался тут? Кто его сюда поместил? Или это всё специально задумано?
      Я стояла и смотрела, а в голове роились самые нелепые предположения. Что это ещё за новый прикол? Почему мы с Дарси вдвоём оказались в этом Онегинлэнде? Засланец в курсе дядиных планов? Демиюрг с Иэном сговорились – но с какой целью?
      Единственное, в чём я не сомневалась – передо мной стоял вовсе не цифровой слепок с Крокодила – о, любой тестировщик сразу, по совокупности признаков умеет отличить «цифру» от клиента, без этого нам никак, – а сам шотландец. И отсюда плавно вытекают лишь два варианта: либо Иэн Дарси – актёр покруче Камбербэтча (вон как лихо под Онегина косит!), либо шотландец здесь, в симуляции, тоже не по своей воле очутился.   
      Неловкость затягивалась.
      На меня начали смотреть – матушка и Ольга с беспокойством и неодобрением, соответственно; Ленский – с любопытством.
      Титаническим волевым усилием я собрала себя в кучку, решив пока не думать о том, почему в глазах Дарси не мелькает даже проблеска узнавания меня, и, вновь выпрямившись, онемевшими губами даже выдавила из себя некое подобие улыбки.
      Маман и Ольга вздохнули с облегчением, Владимир вновь залучился поэтическим восторгом, пойдя по сценарию:
      — Mesdames! Я взял на себя смелость привесть приятеля. Рекомендую вам: Онегин, мой сосед.**
      Крокодил вежливо поклонился, ни на секунду не выпадая из роли:
      — Я очень счастлив!
      Если в столице это Онегинское «счастлив» могло было быть дежурной формой приветствия, то здесь, в Тверской глубинке, Пашет Ларина, давно, после брака, выпавшая из светских условностей, даже как-то сконфузилась, чуть не описавшись от восторга:
      — Помилуйте, мы рады вам! Присядьте же! Вот дочери мои…
      «На выданье» – вот как звучало непроизнесённое окончание этой последней фразы маман.
      — Я очень, очень рад! – холодно раскланялся с нами Иэн.
      Я кивнула, попытавшись поймать его взгляд – и снова лишь пустота не узнавания в ответ, словно и не он меня ещё день назад кормил омлетом в Питерском кафе.
      Да что за фигня тут творится? Нужно улучить момент для тет-а-тет с шотландцем – уж я из него все ответы выжму, дайте срок!
      Ларина же, между тем, всё суетилась и суетилась, не зная, как бы ещё «облизать» гостей:
      — Войдёмте в комнаты! Иль, может быть, хотите остаться на вольном воздухе? Прошу вас, будьте без церемоний, мы соседи, так нам чиниться нечего!
      Владимир был единственным из двоих мужчин, кто самым искренним образом отвечал на это радушие – вот она, волшебная сила любви, полностью отключающая мозг, даже «отягощённый» заграничным высшим образование!
      — Прелестно здесь! Люблю я этот укромный и тенистый сад! В нем так уютно!
      Ага, уютно, закатила я глаза. Особенно вечером – представляю, как без репеллента в этой чащобе кусаются комары! Даже меня – любителя природы – эти кровососы пугают.
      Но маман радостно подхватила восторженный лепет поэта:
      — Прекрасно!
      И, тут же сориентировавшись, многозначительно велела мне и не устающей улыбаться вежливо молчащей Оленьке:
      — Пойду похлопотать в доме по хозяйству. А вы гостей займите. Я сейчас.
      Ольга покраснела от удовольствия и уже, не пряча взгляда, уставилась на Ленского – вот они, нехитрые радости смотрин позапрошлого века!
      А я с досадой отметила, что и к моим щекам тоже приливает волна жара.
      Только, вот, причины краснеть у нас с «младшей сестрой» были различны. В частности, мои щёки начали пылать от сдерживаемого гнева, недоумения, абсурдности всей ситуации. И вовсе не от того, как пристально моё лицо разглядывал так органично вписавшийся в роль Евгения Онегина Иэн Дарси.
      Сильно ли я отклонюсь от канона, и последует ли за этим какая «ответочка» от биосимуляции, если я прямо сейчас подойду к шотландцу и приглашу проследовать за мной – да хоть в тот же сад, на приватный разговор «по душам»?
      Но, поразмыслив, я рассудила так: если Дарси столь убедительно разыгрывает из себя настоящего Онегина, на то есть веская причина.
      Да, пока она мне не известна.
      Но она определённо есть!
      А, значит, нужно дать и себе, и иностранцу время: всё равно канон столкнёт «Татьяну» и «Евгения». И уж тогда я точно воспользуюсь шансом вытрясти из этого напыщенного индюка всю необходимую мне информацию.

      _______________________

      * А.С. Пушкин, «Евгений Онегин».
      ** Здесь и далее: выдержки из либретто оперы П.И. Чайковского «Евгений Онегин» (авт. П. И. Чайковский и К. С. Шиловский), Москва – май 1877, Сан-Ремо – февр. 1878.