Ч. 4. Сотворение мифа, или Город брюхатых кошек

                ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ, ОБНАДЁЖИВАЮЩИЙ

      Проснувшись утром под звуки распева муэдзина и сладко потянувшись от ощущения полной свободы от экскурсий в тот день, с надеждой взглянула Ия на краешек выглядывающего из-под навеса неба: вроде, мелькнуло голубое пятнышко на по-прежнему затянутом серыми тучами небе. Иечка радостно улыбнулась своему отражению в зеркале за отсутствием другого адресата. Весело пустившись вприпрыжку по ступеням, она спустилась  к завтраку, который каждый день готовил сюрприз, но ни одно блюдо турецкой кухни не вызывало у Ии прилива энтузиазма или аппетита, равно как и виденные на улицах и в витринах  лепёшки с разнообразной начинкой, радостно уплетаемые  туристами. Из уличной экзотики Ия всё же отведала жареных каштанов, которые оказались сладковатой редкой гадостью. Жареную кукурузу, «о которой так долго говорили большевики» (в данном случае, дочь),  она не попробовала, ибо её надо съесть тут же, горячей, а Иечка, как девушка воспитанная, на улице не жуёт.
 
     План на среду был ясен и очень заманчив: Музей археологии и дворец Топкапы. Ия решила отправиться в путь пораньше, чтобы избежать очередей, и всё ей в этот день прекрасно удавалось. Даже более того…
     В Археологический музей попадаете, вскарабкавшись по довольно крутой тропе, идущей по краю парка Гюльхане. Покупаете билет. Кстати, никаких скидок участникам Бородинского сражения нигде не предоставляют: никакой дискриминации – все равны. Может, если бы вы  участвовали в подписании Кучук-Кайнарджийского мира между Россией и Османской империей в 1774 году,  можно было бы на скидочку рассчитывать. Может быть.
      Входите в ажурные чугунные ворота и попадаете в невероятный мир. Перед вами  уютный палисадник, густонаселённый,  вы не поверите, подлинниками античности, которые можно  беспрепятственно трогать, хотя там, наверняка, имеется надпись по-турецки, арабски и английски, призывающая этого не делать. Десятки подлинных греческих и римских мраморных скульптур разной степени сохранности,  как правило, в весьма хорошем состоянии. Лики, фигуры, капители колонн, порфировые саркофаги – всё стоит под открытым небом и не ропщет. Здесь же и огромная голова Медузы Горгоны, на сей раз глядящей вам прямо в глаза. Но с вами происходит не окаменение, а ещё более сильное потрясение, охватившее Иечку  неожиданно и больше уже не отпускавшее.  Раньше ей казалось, что прошлые века, а тем более тысячелетия – это такая давность! А теперь, робко дотрагиваясь до того же камня, которого касалась рука резчика, античного скульптора, две с половиной тысячи лет назад,  она понимала, да что там понимала, физически ощущала их неразрывность: нет прошедшего времени, есть только настоящее  нескончаемое!      Потрясённая сделанным открытием, бродила Иечка по узким тропинкам сада, изобилующего мраморными творениями прежних эпох. Там же, во дворике  есть кафешка, где можно в избранной античной компании выпить заветную чашечку кофе. Однако хватит гулять: пора в музей.
     Справа тянется красивейший классический фасад главного здания музея, построенного в конце 19 века. Но внимание привлекает не столько он, сколько стоящий напротив хрустальный башмачок – Изразцовый павильон, верх средневекового архитектурного изящества. Его строительство было завершено в 1472 году,  и прежде  там располагался гарем султана. Вход в здание украшает мраморный портик, поддерживаемый четырнадцатью колоннами. Фасад выложен плиткой в бело-голубых тонах.

     Поскольку раннее утро, посетителей не видно. А у Ии возник вопрос, с которым она обратилась к дежурившему охраннику в надежде, что он от гидов кое-чему научился.  Иечке хотелось узнать, может ли современный турок прочитать замысловатую  арабскую вязь, украшающую  периметр сооружения, содержащую, по-видимому,  выдержки из Корана. Но охранник лишь экал-мэкал и беспомощно разводил руками.  Как только  Ия приступила к осмотру выставленной в залах керамики, прямо перед ней  из-под земли вырос турецкий красавец лет сорока, затянутый в чёрную полицейскую форму. «Мне сказали, что у Вас есть вопрос. Я готов ответить. Я здесь шериф». И всё это он сказал на очень приличном русском языке. Иечка сначала растерялась от неожиданного внимания к себе как к  рядовому посетителю, но быстро освоилась, и они погрузились в приятную и полезную для Ии  историческую беседу, за что она была очень благодарна. Понимая, что человек на службе, она не стала его задерживать своими бесконечно-возникающими вопросами, хотя в его глазах  явно прочитывался интерес.
     Войдя в главное здание, Ия тщательно обошла все залы открытого доступа, подолгу простаивая перед памятниками античной скульптуры. У лика знаменитой древнеримской поэтессы Сапфо она не удержалась и потрогала её чувственные губы, так жаждавшие любви красавца Фаона. Сама скульптура датирована третьим веком до нашей эры, подумать только! Среди самых знаменитых шедевров музея, безусловно, беломраморный саркофаг со сценами битв Александра Македонского, саркофаг плакальщиц, скульптурный портрет Александра Великого и многие другие. 
      Несколько раз на её пути как бы случайно возникал шериф. Теперь Ия звала его «бей», а он её «ханум» – так Ия овладевала турецким. Кстати, на слух турецкая речь звучала для Ии отрывисто и грубо: краткие слова, много согласных. Когда она заметила Ахмеду, что имена у них уж больно короткие, он объяснил это исторически: жизнь турка проходила на лету, в седле, и предводителю, бросающему  клич идти в атаку,  некогда было растекаться  на имена типа Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо – испанского рекордсмена по длине имён, да к тому ещё художника с мировым именем и директора музея Прадо в Мадриде.  Кстати, латиница в Турции только сбивала Ию с толку: она мучительно пыталась понять слово, написанное привычным для неё шрифтом в поисках хоть какого-нибудь знакомого корня,  но  ничего не получалось.  За исключением одного слова: теперь Ия знала, что “durak” -  это «остановка». Так что в музее Ия заметно пополнила свой словарный запас.
      Бей с готовностью давал  подробные объяснения, хотя в его глазах Ия, кстати,  впервые в протяжённой жизни,  читала совсем другой текст. В его взгляде было столько обещаемой чувственности, что Иечка буквально ощущала, как всё у неё внутри тает. Трудно было удержаться от сделанного ей предложения попить кофейку, но она выстояла. Состоялся ещё один краткий колоритный диалог, прояснивший Иечке  отношение турецких беев к ханумам, но глядя на него, можно было понять русских женщин, падких до турков, ибо они все очень хороши собой: тонкие черты лица, густая шевелюра и бородка, прекрасные, созревшие под солнцем юга фигуры. И глаза -- эти удивительно глубокие, с лёгкой грустью красноречивые глаза. А что видят наши женщины в глазах мужчин? Будем откровенны: ничего, что действовало бы на них так же, как эти османские очи.
     Девушки в Турции очень хорошенькие, круглолицые, глазастые. Но с возрастом и рождением множества детей  они расползаются. Как пишет инет, турецким мужчинам нравятся фигуры русских девушек, а не грушевидные формы своих ханум. Во всяком случае, Ия с пониманием стала теперь относиться к  курортным романам русских красавиц с турецкими беями.
 
     Нельзя не сказать несколько слов о создателе музея. Им был Осман Хамди-бей, живописец, археолог, а главное – основатель и директор Стамбульского археологического музея. Его мраморный бюст встречает каждого посетителя. Именно он организовал раскопки и доставку из Ливана, места гибели Александра  Великого, его гробницы, украшенной изысканными барельефами со сценами битв и охоты, на одной из которых  всадник в львинообразном шлеме. Хамди-бей предположил, что этот всадник  и есть  Александр Македонский, а саркофаг  --  последнее пристанище великого завоевателя.  В своём первом предположении он не ошибся.    История доставки и дальнейшая судьба саркофага очень интересны,  и с ними опять же можно ознакомиться нажатием кнопки.
     В одном из первых залов Ия никак не могла оторваться  от фильма, снятого на очередных, уже много десятилетий непрекращающихся раскопках.  Это было столь захватывающим зрелищем, что Ия простояла перед экраном довольно долго и стояла бы ещё… Тут же на полу,  за ограждением, выставлены простейшие инструменты, которые только что можно было видеть на экране и  которыми реально орудовали археологи и рабочие, извлекая из недр  подлинные раритеты и даруя вторую жизнь  бесценным памятникам совсем недавнего, как оказывается, прошлого.

     Не дав себе передохнуть, Ия продолжила поход, конечной целью которого было знакомство с дворцом Топкапы, четырёхсотлетней резиденцией османских падишахов. Расположенный в историческом центре Стамбула, он возвышается на мысе Сарайбурну в месте впадения Босфора  в Мраморное море. После падения Османской империи в 1923 году императорский дворец был превращён в музей.
     Топкапы переводится как «пушечные ворота», ибо каждый раз, когда султан покидал резиденцию, должен был раздаваться пушечный выстрел.
     В дохристианские времена на этом месте находился акрополь, или крепость, античного Византия. Здесь же в начале четвёртого века нашей эры была возведена первая христианская базилика Константинополя – церковь Святой Ирины, сохранившаяся до наших дней,  сооруженная ещё до постройки Святой Софии.
Во дворце за четыре столетия жили и правили 25 султанов. Так было до 1854 года, когда резиденцией стал Долмабахче. Дворец Топкапы построен по принципу четырёх дворов, окружённых стеной  и разделённых между собой. Это скорее небольшой город, где было всё -- от казны до кухонь, от канцелярии и сокровищницы до гарема.  Сегодня это музей,  один из самых популярных в Стамбуле.
     Пожалуй, четвёртый двор Топкапы – самая живописная и романтическая часть дворца. Это уединённый сад на вершине холма с прекрасными павильонами, беседками и фонтанами. Все туристы, в основном, там и толпятся, потому что вдоволь насладиться этой красотой, плюс красивейшие виды, открывающиеся оттуда на Босфор, бухту Золотой Рог, Мраморное море, Галатский мост и  Девичью башню представляется невозможным. Периодический дождь нахлынывал сильно и коротко, вселяя в душу надежду на светлое, солнечное завтра, когда состоится запланированный круиз. С завтраком.
     Уходить не хочется: жаждется неотрывно смотреть и смотреть, познавая новое.  Вдоль второго двора тянется огромная кухня, где трудилась тысяча поваров. Она состоит из десяти просторных помещений, где сегодня экспонируется интереснейшая кухонная утварь. В других отсеках – гигантские расписные керамические сосуды, предназначенные для хранения продуктов. Следующий отсек –  богатейшая выставка фарфора: сервизы, поднесённые султану в подарок. Наконец удалось за всё время пребывания в Стамбуле увидеть что-то российское -- роскошный столовый сервиз.
     А уж из отсека, посвящённого кофе, Ию было просто не вытащить. Она почерпнула столько бесценной информации о выращивании кофе, хитроумных операциях с его зёрнами, приготовлении  и  подаче кофе, что в итоге не могла удержаться и  не купить в известной лавочке Ахмеда  прелестную чашечку с блюдцем, изумительно расписанную в непостижимой  турецкой манере. Теперь каждый раз, заваривая кофе в джезве по утрам, она погружается в незабываемую атмосферу Востока с его бытом и традициями.
     На гарем, насчитывающий 300 комнат, у Ии не хватило ни сил ни духа. Кроме того, для общего развития ей было достаточно гарема в Долме. Выйдя в первый, самый просторный двор, Ия направилась к Святой Ирине, посещение которой входило в стоимость общего билета. Напомним: четвёртый век нашей эры. Голые стены, идут реставрационные работы. Но ступить туда своими ногами, коснуться кирпичной кладки четвёртого века очень хотелось.

     Периодически проглядывающее из-за туч солнышко придало Ие сил для  без-конкретно-целевой прогулки. В районе площади Султанахмет под лучами выглянувшего солнца всё смотрится совершенно иначе: ярко играют краски богатейшей палитры тюльпанов и других цветов, умело и со вкусом подобранных для создания клумб с турецким орнаментом. Клумбы, скамейки, фонтаны, туристы, тележки с варёной и жареной кукурузой, каштаны – повсюду царит праздничное настроение. В одиночку на этом празднике жизни гуляет одна Ия, остальные по двое-трое, а то и большими семьями с многочисленными родственниками. Дойдя до конца бывшего Ипподрома, она сворачивает налево: указатель говорит, что там находится Большой базар, но там его нет – он в противоположном направлении. Но это не важно, ибо мысль о его размерах и многолюдье скорее отпугивала, чем притягивала Иечку. Ну, не базарная она девушка!
     Спускаясь по террасам, Ия видит тесно прижавшиеся друг к другу домики, яркие вывески, сладости, ковры – в общем, ту же товарную мозаику, что и в любой другой части города. Зато спустившись с 50-метровой высоты холма, на котором стоит город, видно, что он слеплен как ласточкино гнездо, только здесь  на холме  нарезано несколько террас,  где лепится  всё строительное многообразие,  на самом деле, весьма однообразное.
 
     Стрелки часов движутся к четырём, а значит, надо двигаться в сторону дома.   После уже ставшей привычной процедуры кофепития и непродолжительного отдыха вновь отправляется неугомонная Ия в поход. С каждым днём она всё глубже погружается в парк Гюльхане. Вот и сегодня, минуя растянувшихся в лучах заходящего солнца хвостатых стражей, она идёт по боковой аллее к полюбившемуся мраморному  фонтану, украшенному  наклонившимися беломраморными кувшинами, из которых струится вода в широкую чашу. Повсюду море цветущих тюльпанов: особенно красива поляна, устланная по контрасту жёлто-яичными тюльпанами и сиреневыми, густо посаженными мускари, или мышиным гиацинтом. Жёлтое поле выглядит точь в точь  как утренний омлет. Зачарованная Иечка любуется тихо плещущимся в одиночестве фонтаном, поглаживает  белоснежный  мрамор  и в задумчивости взгляд её скользит всё выше и выше. Запрокинув голову, она вдруг увидела над собой изощрённую арабскую вязь, бегущую по кругу -- точно такую,  как на керамической плитке Изразцового павильона. Тонкие линии причудливо изгибались, переплетались с более толстыми, как будто сплетающиеся тела. Это был бесконечный хоровод любви, от созерцания которого трудно было оторваться. Сомкнувшимися телами служили бесчисленные, диковинно изогнутые  прутики и веточки платанов. А в середине оставался небольшой, чётко очерченный кружок  неба. И как здорово, оказывается, что это апрель и что нет пока листвы, которая потом поглотит это ставшее незабываемым зрелище.

     Но вечер чудес на этом не кончился, ибо опустив, наконец,  голову и посмотрев вдаль, Ия увидела ещё одну удивительную картину: на горизонте узкая полоса тускло-жёлтого света рассекала, казалось, непроницаемое небо. Далее следовала ставшая уже привычной серая полоса, над которой тянулась ещё одна яркая узкая полоса радости - солнечного света - и само заходящее солнце -  точно по размеру вместившееся в образовавшуюся щель. Не иначе как Аллах устроил Иечке пямятное прощание: больше в этот сад она не придёт. И что интересно: на следующий день на пароходе Ия разговорилась с  туристкой из Петербурга, и та стала ей показывать сделанные накануне фотографии: на одной из них был описанный выше момент, только самого солнышка в открывшейся светлой полосе у неё не было.

     Вот и конец парка: аллея упирается в ажурные чугунные ворота; дальше - оживлённая трасса, пешеходный переход. Ия пересекает шоссе и оказывается в симпатичном скверике. По правую руку возвышается памятник Ататюрку – хорошее лицо, хорошая поза.
     Теперь она стоит на самом краю мыса: перед ней,  как на ладони,  бухта, пролив и море. В порту, что на азиатской стороне, готовится к отплытию огромный океанский лайнер. Медленно и как бы неповоротливо он разворачивается, давая долгий сигнал,  и, наконец, ложится на курс, уходя в Мраморное, Средиземное и прочие моря. Лайнер становится всё меньше и меньше, превращаясь в едва видимую вдали точку. «Это Стамбул прощается с тобой», думала Иечка, стоя у самой кромки воды. Ослепительная мраморная площадка, выложенная на краю мыса, содержит  подробную карту главных достопримечательностей города.
     Ступени от неё спускаются прямо к воде, и Ия, конечно, не упускает возможности окунуть в неё пальцы и испробовать на вкус морскую воду. Ей повезло, ибо в ноябре, когда дочь была в Стамбуле, площадка ещё только сооружалась.

     Однако надо возвращаться, наступают весенние сумерки. Она опять входит в парк и обращается к охраннику с вопросом, можно ли обойти дворец с другой стороны для разнообразия, но он не говорит ни на одном известном Ие языке. Услышав, что она из России, он неожиданно на вполне понятном английском вопрошает: ”Could we be friends?”, т.е. «Мы могли бы быть друзьями?»  Иечка, поняв его буквально, тут же начинает что-то бодро-весело, с энтузиазмом щебетать про дружбу наших президентов. Он куда-то отлучается и тут же появляется вновь уже с телефоном и с намерением записать Иин номер, подкинув тем самым ей  пищи для размышлений.  Ей подумалось: может, поведение русских женщин в Турции за последние 30 лет создало такой очевидный стереотип доступности. Как знать, как знать…
     Без утайки вынесенные из кафе за завтраком огромные киви  послужат хорошим ужином, за которым последует сладкий сон. Без друзей…