О репрессиях на основе данных по с. Верх-Уймон

Начнём с того, что происходило в моём родном селе. Верх-Уймон расположен в горах Алтая, на юге Западной Сибири, за 500 километров от ближайшей станции железной дороги. В Республике Алтай. Сообщение с миром только по автомобильной дороге, проходящей через четыре горных перевала. Дальше села дороги нет – только неприступные горы, конные тропы и границы с Монголией, Китаем и Казахстаном. Поселение основали около 300 лет назад старообрядцы, бежавшие в горы от преследований государственной власти и церкви. И долго жили свободно, не зная власти, налогов и прочего. Когда власть достала и до них, то всех причислили к инородцам, что означало наличие некоторых вольностей и льгот. Жили своим упорным крестьянским трудом, держали скот, в том числе маралов, пчёл, выращивали ячмень, овёс и даже пшеницу. Огородничали, охотничали, рыбачили, собирали кедровый орех, различные ягоды и грибы. Торговали даже с Китаем. Верховые гоняли в Китай скот, увозили панты маралов, которые очень ценились за границей. Ну, и, когда наладилась связь с основной Россией – возили шерсть, масло и прочую крестьянскую продукцию за 500 километров в купеческий город Бийск. Тяжелый труд в сложных природно-географических условиях вознаграждался богатейшими природными ресурсами Горного Алтая.

Жили верх-уймонцы зажиточно. Для подтверждения привожу данные из статьи Фролова Н.А. «Музей Алтайского марала. Уймонские мараловоды», г. Бийск, 2019 год, 60 стр.

«В Верхнем Уймоне, по материалам переписи, в 1897 году насчитывалось 90 хозяйств. Население составляло 589 человек, в том числе 38 грамотных жителей. Жители этого богатого села имели в собственности 3375 лошадей, 833 быка, 697 коров, более 870 телят и нетелей, 2860 овец и 358 коз. Верх-уймонцы держали 83 марала, хотя эти цифры кажутся заниженными, так как старообрядцы крайне не любили всякого рода учеты и переписи. В деревне насчитали 38 пасек с количеством колодок (ульев) более 800…

В 1917 году в селе уже числилось 130 домохозяйств и 2 человека без хозяйств. Всего в деревне проживало 814 человек. Абсолютное большинство верх-уймонцев являлись коренными жителями и в целом успешно занимались сельским хозяйством. Преобладало разведение скота, что совершенно естественно для горной территории с трудным климатом и общим недостатком земли для устойчивого земледелия. Для крестьян того времени огромное значение в хозяйстве имела лошадь: и как тягловая сила на сельхозработах, и как транспортное средство для перевозки грузов и людей, и как товар для продажи. Все вместе верх-уймонцы держали в деревне 2152 лошади, включая жеребят. На одного жителя приходилось 2,6 лошади. Это очень высокий показатель. Вообще лошадей не имели только в трех семьях: у 65-летнего слесаря И.М. Малашина, 60-летней крестьянки А.С. Огневой и 31-летнего поденщика Е.В. Кудрявцева. Хуже приходилось только У.И. Бочкареву и Г.И. Огневу, которые вообще ничего не имели: ни семьи, ни скота.

В числе 34 хозяйств, имевших от одной до пяти лошадей, в основном числились молодые семьи. Совсем немного таких, которые по разным причинам не могли или не хотели иметь их больше.

Основной доход верх-уймонцы получали от содержания крупного рогатого скота. Молоко и продукты его переработки, мясо, продажа живого скота и шкур — все это было серьезным источником дохода крестьян Уймонской долины. Все вместе жители этой деревни держали 2722 головы крупного рогатого скота.

Вообще не было крупного рогатого скота в хозяйствах С.Л. Караваева (25 лет), И.М. Малашина (65 лет), Т.А. Огнева (43 года). Скорее всего, не из-за бедности, а по каким-то другим причинам.

В составе крупного рогатого скота все вместе верх-уймонцы держали 1294 дойные коровы. В среднем на одно хозяйство приходилось по 10 коров, но в девяти семьях было по одной корове, в восьми семьях — по две, в шести семьях — по три коровы. С другой стороны, в тринадцати семьях содержали более 20 коров в каждой.

Из 130 семей деревни Верхний Уймон 104 семьи держали овец. Общее поголовье составляло 3265 животных. Шерсть овец свободно продавалась на рынке, баранина являлась отличным продуктом в семье и на рынке. Ценились также и шкуры овец. В основном семьи держали от 10 до 30 овец.

Менее пяти овец в хозяйстве держали только пять семей, а 20% семей не держали их вообще. Меньше всего в деревне Верхний Уймон держали свиней. Всего 33 семьи вместе выращивали 185 свиней. Пятнадцать семей (45%) держали по одной-две свиньи.»

По рассказам моей бабушки в селе было не более 5 бедных семей, которые попали в трудную жизненную ситуацию по инвалидности, болезни или по причине пьянства. Их жалели, помогали продуктами, работами. Подкармливали детей.

И немаловажно то, что только в самых крупных хозяйствах использовался наёмный труд, да и то в основном сезонный – во время заготовки кормов для скота. Не было эксплуататоров и эксплуатируемых. Большие хозяйства содержались посредством упорного и тяжелого крестьянского труда всех членов семьи. А семьи были большими. Так, в семье моего прадеда Атаманова Вахрамея Семёновича (48 лет) в 1917 году было 11 человек. В хозяйстве содержалось 190 голов скота, включая жеребят, телят и ягнят. Наёмных работников привлекали только на время покоса.

В 1924 – 1925 годах в Верх-Уймоне числилось 206 домохозяйств.  Видимо к тому времени под воздействием факторов советской власти крестьянские хозяйства делились с выходом из них взрослых сыновей с соответствующим имущественных наделом. Этим можно объяснить увеличение количества хозяйств на 158 % за семь лет. Но суть не в этом.

Так вот, по данным Книги памяти Республики Алтай за период с 1921 по 1948 год по политическим статьям репрессировано и в последствии реабилитировано 90 уроженцев и жителей села Верх-Уймон. Из них 24 человека расстреляно. Что, они, живущие в «тьмутаракани», у чёрта на кличках, были шпионами, вредителями, террористами? Да, многие из них не хотели идти в колхозы, критиковали власть и коллективизацию. Некоторые из них с семьями и со скотом уходили ещё дальше в горы, строили там заново дома, бани, хозяйственные постройки. Но их объявляли бандитами и посылали за ними вооруженные отряды. Уничтожали глав хозяйств, а жен и детей садили в лагеря по ложным объявлениям.

Вспоминаю такую историю. В конце 1989 – 1990 годах, работая в Комитете финансов Республики Алтай, я рассматривал материалы по компенсациям за имущество, конфискованное у репрессированных и реабилитированных граждан.  С соответствующими заявлениями обращались наследники реабилитированных. Запомнилось одно дело. Был арестован и расстрелян крестьянин, алтаец по национальности. Из глухого национального села. Неграмотный, вместо подписи ставил крестики. Конфисковали дом, нехитрое крестьянское имущество: сани, хомуты, вилы и т.д.  А у него одиннадцать детей. Обвинили в шпионаже в пользу Японии. Неграмотный мужик, живущий в глухом алтайском ауле, да ещё с одиннадцатью детьми! Был Японским шпионом, находясь в нескольких тысячах километров от Японии? Господа – товарищи сталинисты, вы в это можете поверить? И это не единичный случай. Все расстрелянные как правило получали обвинения за шпионаж или за создание и участие в террористических организациях, готовивших свержение советской власти. В каждой деревне на просторах СССР НКВД находило и уничтожало десятками шпионов и террористов.

А теперь немного из истории жизни моего земляка из Верх-Уймона. Тимофея Филипповича Бочкарева. Он как раз входит в число 90 репрессированных односельчан. Его отец, старожил и типичный крестьянин-труженик Верх-Уймона, Филипп Максимович, в 1929 году увёл семью и хозяйство в глухие горы. От коллективизации.  И остался в живых только потому, что посланный за переселенцами вооруженный отряд карателей не застал его на месте.  Как раз наступил сезон охоты и Филипп Максимович на всю зиму ушел на охоту - ещё дальше в горы. Их новое поселение (дом, баня и хозяйственные постройки – всё построили заново) сожгли, а жену и двух детей вывезли в долину и поместили на некоторое время в местную каталажку. На этом злоключения этой семьи не закончились.  В 1936 году семью выслали в Северный Казахстан на принудительные работы, откуда они бежали на свою родину, спасаясь от верной смерти от голода и холода. И финишную точку в истории этой семьи органы НКВД СССР поставили В 1937 году. Отца Тимофея, Филиппа Максимовича, расстреляли, а мать, сестру и самого Тимофея отправили ГУЛАГовские лагеря. Девятнадцатилетний Тимофей, усердно трудившийся штатным охотником – промысловиком и поощряемый своим начальством был приговорён тройкой к 8 годам заключения.

Тимофей Филиппович, будучи уже в преклонном возрасте записал свои воспоминания, в том числе об аресте и отбывании наказания в лагерях на лесоповале и стройках. Он поведал о том, как выбивали в органах НКВД показания, как люди гибли от голода, холода, несчастных случаев на работе и от непосильного труда. Плюс к тому - о том, как лагерная охрана стреляла заключённых «как мух». Только один пример из его повествования - с конца февраля по 1 апреля 1938 года (за один месяц с небольшим) на лесоповале, где он работал, погибло две трети из общего состава лагерников: «1 апреля мы живые покинули, то есть ушли, семьдесят шесть. А 143 остались в снегу». Тела погибших всего-навсего прикапывали снегом.

Ниже – выписки из текста рукописи Т.Ф. Бочкарева.

Выписки из монографии Н.И. Шитовой «Рукописи старообрядца Т.Ф. Бочкарева в контексте истории и культуры старообрядцев Уймона (18 – 21 вв)»,  г. Горно-Алтайск, РИО Горно-Алтайского государственного университета, 2013 год, 359 страниц.

 

РУКОПИСЬ 4. Тетрадь №1.

 Л. 3 – 4 об, (с. 93 - 95). - в рукописи, стр. 244 - 245 в монографии. 1937 год.

«… 15 ноября нас повезли на машинах в Усть-Кан.

Подошла машина к дому. Открыли борта. И 3 человека упали. 2 человека на носилках унесли, а один сам встал.

…Ночь прошла быстро. Кто-то крикнул: «Подъём». Зашумела солома, пришла охрана. Один с наганом, а один с винтовкой. Один сказал: «Выходите по 4 человека в туалет». Друг Григорьев был у дверей. Крикнул: «Бочкарев, пойдём». Я лежал. Шапка–алтайка была высока, но узковата. Я её полностью на голову не надевал, лиж бы на голове. Пошли в туалет, трое зашли, а я попросил: «Гражданин боес, разреши горбыль перевернуть». – «Переверни». Я его перевернул. В этот момент выстрел. Я мгновенно вскочил в туалет. Товарищи посмотрели: шапка была расстреляна. Голова моя была ранена, с головы бежала кровь. Шапку одевать нельзя. Носовой платочек намочил ссецом, положил на голову, а шапку понес в руках.

 … «Гражданин боес, разрешите сделать перевязку». – «Делайте». Татьяна рану промыла, чем-то засыпала, наложила какой-то мази, на что-то белое прилепила на рану и забинтовала. «Аптечку возьми. Рана до кости, перевязку делай через день. Как ты остался жив?» - «Ты знаешь, почему я остался жив». – «Знаю». Конвой крикнул: «Стройся».

 Л. 7-9, (с. 100 – 105). - в рукописи, стр. 247 - 248 в монографии.

"... Мы не успели сести, как открылась дверь. Зачитали фамилия-имя-отчество, вызвали 8 человек с вещами. Таким образом прошло время. 25 ноября 7 человек увели, 28 н. - 5 человек. 1 декабря к нам - 15 человек. 10 декабря 7 чел. увели. Таким путём уводили. А возвратились то 1, то 2. На прогулку ходили через 5 дней. 20 декабря нам ничего не дали. У кого было из дому, те ели. 27-го принесли хлеба по 600 грамм, такой же бульон. 28 увели 8 человек. Так уводили. До меня очередь дошла 24 генваря. Нас повели семерых. Меня - к следователю. Положил ко мне лист бумаги и сказал: "Что написано, прочитай. Если виновен, подчеркнуто, подпиши, а не виновен - зачеркнуть можешь". Я зачеркнул. Он глянул. В этот миг на семь суток всё забыл, как бить то бы... Проснулса - лева рука не работала, правой рукой обшарил: кругом холодные стены. Хотел подняться - не смог. Но увидел: в стене маленькое оконце, на полочке маленька кружечка, кусочек хлеба. Но я его достать не смогу. А как уснул, не помню. Сколько спал, не помню. Проснулса: кто-то меня ведёт. Привели в комнату. Посадили на стул, принесли теплой воды. Начали меня мыть. Кровь отмыли, чем-то намазали, рубаху мне сменили. А одна сестра спросила: "Тима, есть будешь?" Я рукой помаячил. Она поняла, принесла, принесла рыбьего жиру. Налила ложку, я выпил, ещё ложку к бутылке. Она стала бутылку закрывать. А я руку к сердцу, и в глаза ей посмотрел. Она поняла мою просьбу, ещё налила. Я выпил и ей помаячил: есь хочу. Она манну кашу, почерпнула лошкой кашу - лошка с кашей в рот не помещается. А она на меня смотрит, у меня слёзы побежали. Она рукой за голову, а другой за челюсть, и сказала: "Открой рот". Язык был опухшим. Вот, ложись на койку, вернее уложила, а сама куда-то убежала. Когда они пришли, я не знаю. Посадили, что-то мне в рот наливали.  Я проснулса. "Тима, языком шевели, лекарство не глотай, вот сюда выплёвывай". Поднесла мне к роту кружку: "Набирай в рот, языком шевели, промывай во рту". И я узнал Таню, с которой мы учились. (1929 году). 29 января меня привели в камеру. 1 февраля меня из камеры вызвали в коридор, в коридоре было 6 человек. И нас погнали двое: один с винтовкой, один с наганом. Пригнали нас к яме. Поперёк ямы лежит плаха. С наганом сказал переднему. Он стал на плаху. В этот момент крикнул курьер от следователя, Подбежал, спросил: "Кто Бочкарёв?, - и рукой к груди: "Иди за мной". Я был третьим у ямы. Пошел к следователю. Курьер открыл мне дверь: "Заходи". Я зашел. Следователь ходит по кабинету, я подошел к столу. На столе лежит 2 листа. 1 лист, который я зачертил, 2 лист также написан. Я его читать не стал, взял ручку, что было написано, всё подписал, из-за стола встал. Следователь спросил: "Подписал?" Я взял лист, ему показал".

 Л. 10 об., (с. 108). - в рукописи, стр. 249 - 250 в монографии, 1938 год.

«5 февраля в коридоре поставили стол. Сидели 3 начальника, и нас вызывали по алфавиту. Объявили срок наказания. Начальник зачитывал: Бочкарев Тимофей Филиппович, 1917 год рождения, срок 8 лет тюремного заключения, 5 лет избирательных прав.»

 Л. 11 – 12, (с. 110 - 114). - в рукописи, стр. 250 - 252 в монографии.

«…Нас вызвали, подогнали к «ворону», открыли двери. Я оказался последним. В машине было туго. С наганом, у машины ручки, он взялся руками за ручки а ногой утолкал дальше. И меня туда затолкали, а двери захлопнул. Нам дышать нечем. Сидели без движения. Привезли к вагону, открыли дверь, я выпал. А остальных вытаскивали из машины и – в вагон. В вагоне двухэтажные нары. В вагоне была железная печка, а посреди вагона в полу – дыра, закрывалась крышкой. Это был туалет. Один оправляется, а все нюхают. Но оправлялись редко. Нас вагон – 40 человек…

… 15 февраля были на станции Чусовая. Стояли 2 дня. Мы все спали. Получился какой то грохот, застучали вагоны. Паровозный водитель неосторожно подъехал к вагонам. У нас в вагоне 17 февраля померли 2 чел. Их положили под нары. Колесы стучат, значит везут. 18 февраля опять 2 человека. Привезли в какой-то город. Наш староста стучал в двери, кто-то проходил мимо вагона, кому-то сказал: «В 30 вагоне стучат». Наш вожатый подошел, открыл дверь: «В чем нуждаетесь?». Староста сказал: «У нас 4 человека улезли под нары». Провожатый сказал: «В каждом вагоне по 3, по 4 человека». «А сколько вагонов?» - «80 вагонов, 2 паровоза…».

…26 ф. наш вагон открылся. Наш проводник сказал: «Забирайте вещи и выходите».

 …Мы ещё спали. Открылась дверь, начальник конвоя сказал: «Выходите, стройтесь». Мы построились, он пересчитал – трёх не хватает. Я сказал: «Могут, под нары спрятались». Начальник послал конвоира. Он пошел в барак, и под нарами нашел троих беглецов мертвых.»

 Л. 18 -19, (с. 125 – 127). - в рукописи, стр. 255 в монографии.

"Я приступил к работе. Я уже свалил 5 сосен, и пришли 4 мужика. Спросили: "Где нам начинать?" - "По левой стороне начинайте". Ещё свалил 8, приступил к очистке. Сучья собрал, раскрижевал. Ещё свалил 3 сосны, разделал. Мужики сели к костру, и подошел к ним. Шагов 5 от костра стала сосна, я к ней боком навалился. Из них, руки грел охранник, свистнул. "Гражданин боес, еще поработам. Дальна бригада пойдёт, а мы вперёд". Выстрел - мне левый бок сожгла. Я поднял рубаху. Подошел ко мне, посмотрел, сказал: "Кожу прострелил. А у парня 4 пальса повешались над костром. .... Подъехал командир взвода, спросил: "Кого стрелял?" Я поднял рубаху. "А за что?" - "Он свистнул, я сказал: "Маленько поработам, бригада пойдёт, а мы вперёд её. И он по нам стрельнул". Командир сказал нам: "Идите в лагерь". Мы пошли. Я почуял: меня знобит. Когда в лагерь пришли, я не помню. Я опомнился на шестые сутки в центральной больнице" …

 Л. 23 – 24, (с. 138 – 140). - в рукописи, стр. 259 в монографии.

"Дерево закатили, и за это вам большое спасибо. Стал разделывать бревно. Подошла Галина, сказала: "Вот этим 2 парням комендант - похоронить Сартакова, они отказались". "Сестричка, это наш земляк. Пойдём похороним".

Подошли, около него выкопали яму, только и всего, и снегом загребли. Лагерь - к западу, а на елке затесано к востоку, и написано: "Похоронено 142". Мы похоронили 143 -го". Пришли к дровам, подошел Зимин. Я попросил: "Давайте бревно забросим на козлы". И бревно покатилось, распятнал. Зимин сказал: "Бочкарь, пошли на обед". Пообедали, Галя пошла в амбулаторию. Зашла, за ней вслед зашел комендант. Из лесу привезли 2 человека деревом, у одного нога сломана, у одного рука сломана".

 Л. 30 об., (с. 154). - в рукописи, стр. 263 в монографии.

"1 апреля 1938 года, мы живые покинули, то есть ушли, семьдесят шесть. А 143 оставили в снегу".

 

Тетрадь №2

 Л.53 – 54. - в рукописи, стр. 280 – 281 в монографии.

«5 сентября наше звено – 60 человек лесорубов – готовить лес для домов. Шли по тропинке. С обоих сторон ягоды: голубиса и чернига. И четыре вооруженных. Нас построили по два человека в ряд, пересчитали, объявили: шаг в право, шаг в лево – применяем оружие без предупреждения. И пошли по этой тропинке. Вскоре зашли в лес. Мужики придумали поись ягоды. Шаг с тропинки за ягодой – выстрел, и он свалился. И так свалились 9 человек. Подошли к бараку. Мы заняли кладовую, а лесорубы в барак. Нам обещали: «Вас будет кормить походная кухня». Но вечером кухня не пришла. У кого что было, то и поели, и улеглися спать. Лагерь был обтянут колючей проволокой. У лесорубов 2 бригадира. Я сказал бригадирам: «Ставьте бригады одну к востоку, а другую к западу». Я опять свой язык выпилил: «Пойдемте повалим, и будем на месте контовать». Звеньевой сказал: «Бочкарев прав, а кухня виновата». Приступили к валке. Групповод сказал: «Вы валите, а мы с Бочкаревым будем кантовать». А жрать нечего. Работа пошла. А ягоды привлекают.  А в лесосеках было уже 2 выстрела – опять двух нет.».

 Л. 54 об. - в рукописи, стр. 281 в монографии.

«До 10 сентября готовили лес. А 10 приступили к стройке. За 5 дней мы срубили сруб. 14 сентября померли 4 человека, а трёх убила охрана.

 . … 16 числа приехали прораб и бригадир, сказали: «Забирайте инструмент, поедем на Березову…

Л. 55. - в рукописи, стр. 282 в монографии.

«Шофер спросил: «Что за выстрелы?» Я ему сказал: «Руку за ягодой протянет – охранник стреляет. Уже 11 человек убили. Уничтожают как мух. За один шаг – и человека нет».

 Л. 56 - 57. - в рукописи, стр. 283 в монографии.

«21 июля приехало начальство, прогудел гудок к построению.

… Начальник лагеря выступил. «В нашем лагере продукты на исходе, у нас рекордисты есь и ещё будут. А чем, из чего будут повара готовить премиальное блюдо? У нас остаетса зелена капуста и зелены помидоры». И медсестра заявляла: «Медикаменты выходят. За июнь померло, за июль – 24 с убитыми. Люди убивают, а план на всех». В это время привезли 3 человека убитых. Медсестра посмотрела и сказала: «2 убиты – в правый бок пуля, а левый вышла; а один в левый бок стрелян, а в правый вышла». Начальники пообещали и пошли в охрану. Из охраны вышли и уехали.»

Л. 66-69. - в рукописи, стр. 290-292 в монографии.

«Сестрички спросили: «1 мая встретимся?». Я сказал: «Утро вечера мудренее. Вечером жив, а утром мертв». Попрощались….

Зашел командир взвода с самоохранником, сказал: «Бажин Дмитрий Яковлевич, Топоров Семен Федорович,  Бочкарев Тимофей Филиппович – с вашими личными вещами выходите». Мы вышли. Командир взвода самоохраннику сказал: «Вот этих уведи в центральный лагерь». И мы оставили этот лагерь навсегда…

Я сидел у земляка на койке. Койка была против окна. Я видел: Бажина заводил в следственный комитет. Я наблюдал. Я увидел: Бажин сидел за столом в следственном, и вдруг исчез. Я в своем уме: куда Бажин делса.

Увидел: Семен заходит в кабинет, и Семен за стол сел. Мы смотрели с земляком, и мы увидели: один начальник чем-то черным ударил по голове, и его не стало видно. И он исчез. Килин сказал: «Тимофей, за тобой идёт». Зашел курьер, спросил: «Бочкарев здесь?». Килин ответил: «Здесь». Я пошел к дверям, пошли рядом. Курьер сказал: «Я про вас слышал. Вас по всем лагерям ставили в пример. Вы проданы. Кто вас продал, они станут на вашу работу». Я зашел в кабинет. Показал на стул. Я сел. Один спросил: «Чем хотите заняться?». Я ответил: «Что нам скажет наше начальство, то мы обязаны выполнять честно и добросовестным трудом». Получил.

Я слышал, кто-то меня трес. Кто-то спросил: «Говорить будет?». Кто-то сказал: «Не будет». Слышу, меня куда-то потащил. Услышал: кто-то около меня шевелитса. Кто-то ко мне подошел, к носу понес. Сказал: «Нюхай». Я всемя воздуху набрал, потом вздохнул.  Еще подошел в белом халате: «Еще понюхай». Сказал: «Поднимайтесь». Была ночь, стали подыматься. Поднялись, врач сказал: «пойдемте в столову»…

Курьер нам сообщил: «Если вас начальство производства вас не охлопочет, за 24 часа вас расстреляют».

…Зашел в барак молодой парень, спросил: «Бочкарев здесь?». Килин ответил: «Здесь». «Как бы его увидеть?». Я с койки встал, подошел к нему. «Я Бочкарёв, а вы кто будете?» - «Я Шестов, бригадир лучкистов. Все бараки прошел – тебя ищу. Я знаю твою мать, и сестру, и тебя. Пойдешь в мою бригаду лучкистом? Мы тебя возьмём на поруки. Еслив не расстреляют, то в штрафную бригаду, под усиленный контроль. Я слышал, как об вас начальство хлопочет.» - «Товарищ Шестов, у меня, кроме вас, выхода нет. Иду». Судейский курьер шел возле барака, в окно нас увидел и зашел, сказал: «Бочкарев от расстрела отменен, а под усиленный конвой». Шестов сказал: «Пойдем в наш барак». …

Л. 78 – 80. - в рукописи, стр. 298 - 300 в монографии.

Пушкарев рассказал: «Я у друга выпил, пошел домой. У дороги столб, я к нему подошел, его обнял и него спросил: «Ты пойдёшь в колхоз?»  Он мне ответил: «В колхозе плохо кормят и денег не дают». А сзади меня под руки, и в одиночку и отломили 10 лет. И вот сюда.» …

 «…. 10 октября начальник лагерей приказал нашу бригаду и лесорубов 2 бригады – под город Чердынь – 200 километров. А меня не отпускают. Я попросил товарищей, чтобы они мои вещи вынесли из лагеря. Мы выходили по 4 человека в ряд. Я был, меня хотели вернуть. Я сказал: «Расстреляйте, где стою». Конвоир в этапном списке отметил, и пошли. К вечеру подошли к деревне. У скотного двора стоял старый мужик конвоир. К нему подошел, постояли. Старик пошел в деревню, а охранник нам приказал: «Заходите в базу». Мы зашли и двери закрылись. Возле стен кормушки, и по середине – 2 ряда. Я лег в кормушку, а ноги кверху на перегородку.
… Утром ещё темновато, конвоир приказал: «Выходите, стройтесь». Вышли, построились. Пересчитал – двоих нет. Ещё пересчитал. Я сказал: «Проверьте в базе». Один пошел и нашел: они мертвы. Они остались, а мы ушли. И так шли 10 дней, а по дороге оставили 11 человек. 20 пришли в лагерь Усть-Язва….

… 28 ноября пришел приказ стройку прекратить – на постройку маток. …. Вот мы строим на льду. Пригнали, или пришли 300 человек. Бараки переполнены, ходить на работу 6 километров. Снег глубокий, тропинка узка, идти по одному. …

… К новому году 1 плот был готов. За декабрь похоронено 21 ч. Наступил 1940. Я от многих слышал: «Всё равно жизнь пропащая, не буду работать, скорее умру». Вот они и умирали, и бивала охрана….

 Л. 81 об. – 82. - в рукописи, стр. 301 в монографии.

… Второго накормили рано, но железо сбрякало. Вскоре бригадир сказал: «Бригада выходим». Все бригады построились, ворота открылись. Стали выходить, и мы вышли. Охранник другой. Пришли к первой матке. Бригадир охраннику сказал: «Мы не грузчики, а строители». Охранник сказал: «Тогда сидите». Мы развели костёр и сели вокруг костра, и сидим. Вдруг 2 выстрела, ещё 2 выстрела. К обеду приехало начальство. Подъехали к нашему костру. Начальник лагеря спросил, и командир взвода подъехал. Мы ответили: «Греемся». Бригадир сказал: «На объект охранник не пустил. А вон там 4 убитых». Начальник лагеря сказал: «Товарищ командир, это уничтожение рабочей силы кончитса? Такой снег, зима, кто побежит? Рабочих бьёте, как мух» …

 Л. 85. - в рукописи, стр. 303 в монографии.

…. Я забыл. 38 году на последних числах октября пришел пароход, баржа с горючим, с двумя цистернами. Бригадир сказал: «Вот тебе Бочкарев 3 человека. Ручной пожарной машиной перекачивайте на береговые цистерны». Двое качают, двое отдыхают. На 3 день закончили. Ночью мужики в опилках вырыли нору, влезли спать. А я сделал ямку. Утром я их вытащил мертвых…»

 Это писал простой мужик. О том, что сам испытал и что видел. Малограмотный. Не писатель.