2. Владения бабы Яги

Часть II, Глава 2. 2

Владения бабы Яги

         Лето подходило к концу. Несмотря на это, на душе было празднично. Приближалось первое сентября 1969-го года. Меня и мою подругу Таню Т. ждало много нового и интересного. Мы были зачислены в первый класс московской школы номер 380. И вот удача - в один класс, в 1-й «Б»! Мы, конечно же, собирались сесть за одну парту и неспеша прогуливались по нашему переулку, обсуждая предстоящие события. Минуя танин дом мы оказались перед перекрестком с 3-й улицей Бухвостова, повернули направо за угол и, пройдя немного, оказались перед изгородью дома номер тринадцать.

         У калитки из редкого покосившегося штакетника стояла древняя  сгорбленная старушка и смотрела на улицу. Её туловище было согнуто почти что под углом девяносто градусов. Рукой она опиралась на кривую клюку, выструганную из ветви дерева. На ее голове был теплый платок, а телогрейка и платье сильно изношены. Она походила на Бабу Ягу из русской народной сказки. Увидев нас бабушка повернула деревянную щеколду, распахнув калитку, и пригласила зайти во двор. Мы с удовольствием приняли приглашение. Вдвоем с подружкой было не страшно, но очень интересно. Двор был просторный, с большой вытоптанной площадкой в середине его и редкими клоками травы по периметру. Дом, стоящий в дальней левой стороне участка, был сложен из толстых не крашенных и серых от врмени бревен. Он походил на бедную крестьянскую избу. Перед домом, недалеко от крыльца стояла покосившаяся колода для колки дров с воткнутым в нее топором. Вокруг колоды валялись уже расколотые поленья.

         В ее бревенчатый домик-избушку мы поднялись по ступеням крыльца, скрипящим и покосившимся вбок. Переступив через порог, прошли через темный тамбур и сразу  же оказались в маленькой кухоньке с русской печкой. Печка была точно как в сказке про Бабу-Ягу. Я видела иллюстрации в книжке. Напротив печи окно во двор, из которого виднелось крыльцо по которому мы только что поднимались. Следующий дверной проем вел уже в комнаты.

         В общем-то, ничего особо удивительного мы не увидели. Многие дома в наших улицах и переулках строились когда-то из таких же, ничем не прикрытых добротных и толстых бревен. И только двухэтажные доходные дома поверху были обиты доской-вагонкой, что придавало им более современный вид. Остальные же одноэтажные дома походили на деревенские избы с непременными украшениями -  искусными резными наличниками, карнизами и чердаками. К последним, зачастую были пристроены маленькие, будто игрушечные, мини-балкончики.

         День близился к закату. И хотя за окном еще довольно ярко светило вечернее солнце, в доме старушки уже начали сгущаться нешуточные сумерки. У маленького и, казалось, никогда не мытого оконца стоял кухонный стол стол. Напротив же окна едва белела в темноте закопченная печь с полукруглым отверстием и прислоненным к ней ухватом. Точно, как в сказке. Через открытую дверь была видна комната, в которой везде и в большом количестве была разложена одежда, похожая на старье. В чреве комнаты царила темень и разглядеть из кухни что-либо в подробностях не представлялось возможным. В доме приятно пахло керосином, как и в халупе стариков из нашего двора. Казалось, в кухне и вокруг не было ничего, что имело хоть какой-то оттенок светлого. Кругом царил полумрак, сделавший все предметы более или менее черными и будто закопченными. Ничто не радовало детский глаз.

         Старушка усадила нас за стол и состоялся неспешный разговор. Мы говорили  про школу, про родителей и еще много о чем. Потом бабушка стала потчевать нас «чем бог послал». Предложила нам по куску черного хлеба и налила в металлические кружки, похожие на солдатские, чая. Чёрный хлеб я запомнила хорошо, его я любила с детства и люблю до сих пор. Свежий и посоленный, он являлся изысканным лакомством. А еще, бывало, мать намазывала его сверху топленым маслом, а потом уже солью. От этого кушанья было просто за уши не оттянуть. Но у этой бабушки хлеб был другим, немного черствым, но все равно вкусным. Мы с подружкой отведали угощенье. Безмятежность старушки распространилась и на нас. У нее в доме, несмотря на неприветливое убранство, нам было спокойно и уютно. Внутрь дома, в комнаты она нас не пригласила, но зато по окончании трапезы  предложила осмотреть двор.

         Мы спустились во двор и начали его изучать. Старушка заковыляла за нами. На огромном вытаптанном пространстве ничего не произрастало. Казалось, что по двору ежедневно топчется большое количество народа. Но старушка жила совсем одна. Лишь по углам двора и вдоль заборов пробивалась хилая растительность. В дальней части двора, напротив входа, во всю ширину двора размещался ряд сараев. Я подошла поближе. Заметив мое любопытство, хозяйка предложила мне зайти в сарай через застывшую от времени полуоткрытую дверь.

         Сарай меня поразил. В нашем дворе таких сараев не было. Неприметный снаружи, он был огромен и чудесен внутри. Стоял он в ряду других сараев, примкнув к дому и внешне был ничем не примечателен. Зайдя внутрь сооружения, мы оказались в туманном пространстве, похожем на огромную пещеру. Высоко сверху, через прямоугольное незастекленное окошкоиз под самой крыши, пробивался, пронизав насквозь помещение, предзакатный луч света. Несметное количество пылинок кружилось внутри луча, отчего нутро помещения за ним казалось ещё более призрачным и таинственным.

         Память сохранила множество незнакомых городскому человеку предметов сельской утвари, развешенных по стенам и даже под самой крышей сарая, казавшегося изнутри гигантским. Часть хозяйственного инвентаря стояла на полу, прислоненная к стене. Другие инструменты и предметы быта, упорядоченно и аккуратно были разложены на столах и верстаках. Те же расставленны вдоль стен в особом порядке, известном только хозяину. Взгляд ухватил полосу - лезвие косы, серп, пилу и ещё множество известных и неизвестных мне деревянных и металлических предметов и крестьянских орудий. Различной утвари и инструментов было большое количество. В глаза бросалось то, что каждому предмету было свое место, согласно порядку,  установленному кем-то раз и навсегда. Возникало ощущение, что владелец этого добра незримо присутствует и наблюдает за нами. Стережет свое имущество, в которое он когда-то вложил немалые средства и которым он, в свое время, очень гордился, дорожил и относился с трепетом. Оно было ему очень необходимо когда-то,  при жизни в этом доме. Казалось, еще немного, и за спиной раздадутся уверенные громкие шаги хозяина всего этого богатства, недовольного нашим вторжением.

         Исходя из количества орудий труда и площади придомового участка, можно было предположить, что семья старушки была многочисленна и имела крепкое хозяйство. Разложенные в идеальном порядке и покрытые толстым слоем пыли предметы ждали своего часа. Точнее, человека, который когда-то так заботливо развесил и расставил их по местам.

         Это происходило давным-давно. Однажды наступил день когда плотник, строитель этой избы, произнес: «Ну все, хозяйка, готов твой дом, осталось только крышу застелить. Можешь стол накрывать!» Хозяйка подняла глаза и увидела букет цветов, притороченный к коньку крыши – верный признак того, что пора рассчитаться с мастерами. БОльшая часть работ выполнена. Печь в доме тоже сложена, но пока не готовая к использованию, стояла с одним не побеленным углом. Через него должно было выскочить вон все нечистое, что ненароком застряло в печи во время ее укладки. Сами хозяева с детьми поселились на время строительства в сарае. В соседнем устроились рабочие. Август, пока еще тепло, но с завершением работ надо было поспешить. Пока хозяйка с детьми накрывала стол во дворе, хозяин расплачивался в мастерами и уточнял сроки окончательного завершения строительства.

         Наконец все уселись за стол. Угощенье было нехитрое: борщ, вареная картошка, сало, соленья, немного свежих овощей и, конечно же, бутыль водки. Борщ был сварен хозяйкой на костре, разведенном посреди двора и от того казался особенно ароматным. Съев по миске, работяги не постеснялись и попросили добавки. Хозяйка была несомненно довольна. Дом почти достроен. Все живы-здоровы и борщь удался! Это ли не счастье?

         Хозяин разлил по стаканам и сказал небольшой тост. Далее были еще тосты, но говорили уже работники. Желали дому простоять как минимум двести лет и, конечно же, долгих лет жизни хозяевам и их детям. Все, и хозяева, и работники остались довольны. Жаль только, что их пожелания не сбылись. Не более семидесяти лет было отпущено судьбой этому дому, как и всем деревянным дореволюционным постройкам этого места. Но в тот день об этом никто не думал, никто не думал о плохом. И это было правильно.

         Надеюсь, что 70 лет спустя, орудия труда, найденные на развалинах этого дома, попали в хорошие руки. Может их забрали себе работяги, разбирающие строения. А может их разобрали по своим коллекциям любители антиквариата и старины, массова рыщущие по опустевшим, приговоренным к сносу переулкам и домам.

         Новый дом - новая жизнь! Не успели хозяева оглянуться, как прошли и даже пробежали недолгие годы счастья в новом жилище. Потом началась круговерть. Революция, войны, репрессии закружили в своих водоворотах и засосали в свои черные дыры, унеся в небытие всех, кто жил в этом доме и для кого он был построен. И женщина эта, хозяйка дома, теперь старая и согбенная, осталась совсем одна. Куда сгинули отец, муж, сыновья и дочери этого семейства? Куда канули люди создавшие этот дои и жившие в нем? Исчезли на необъятных просторах России или были перемолоты ею же в пыть, унесенную ветром?

         Обо всем этом я, конечно же, не думала в семилетнем возрасте. Это сейчас, анализируя картинки далекого детства, я предполагаю и даже фантазирую.
Воспоминаниями не живут, воспоминаниями умирают. Сожаление о прошедшем – путь, ведущий в никуда. Тяжелый скрипящий молох, прокручивающий нереализованные мечты о счастливой жизни на давно скрывшемся под водой островке. Воспоминания о любви и ожидании счастья. Щемящее осознание того, что все могло бы состояться, но что все было зря и напрасно – путь, у которого «нет начала, а в конце без дня трясина»*.

         Предметы все понимают и даже говорят. Они свидетели прошлого, его суть. Старые вещи, артефакты - опасная штука. Сосуды, наполненные чудодейственным элексиром или ядовитым зельем. Серп со стертым лезвием, висящий на стене сарая - его много раз точили, а значит им часто и много косили. Где эта трава? Она росла в этом дворе? Или ее косили неподалеку, на правом заливном берегу Яузы? Или в сочных лугах за рекой, в Сокольниках? Кто был тот косарь? Куда унесло его время? О чем он думал, когда точил свой серп? Может, мысли его были заняты тем, что пора сколотить новую лавку в избе. И хватит ли семье денег, чтобы дотянуть до весны. О чем может думать счастливый человек или не очень? Да о чем угодно. И всему этому был свидетель - старый серп. Все это он запомнил, все занес на карту своей памяти. Старые вещи – опасная штука. Будьте осторожны, берегите их и берегитесь. Возьмешь в руки - и открывается целый мир! Хорошо, если он светлый и добрый. А если нет?

         Полвека пронеслись одним мгновеньем. Рушилось все вокруг, а сарай оставался стоять, и предметы в нем лежали не одно десятилетие в неприкосновенном порядке, ожидая чего-то и надеясь на чудо. Старушка же все ближе и ближе клонилась к земле, будто кланялась ей, молилась или просто просила о чем-то неведомые силы.

         Вспоминая стариков, повстречавшихся мне в детстве, не могу перестать удивляться доброте почти нищих, уже совсем не молодых, а порой и совсем немощных людей, по которым, как катком, прошлась первая половина двадцатого столетия. Да и потом стало не легче, как этой старушке, Бебе-Яге, из страны моего детства.

         Вскоре мы покинули этот забытый мир, неожиданно приоткрывшийся нам словно через волшебный портал и поразивший меня до глубины души. Удивительная детская память избирает и хранит подробности некоторых событий и предметов, пронося их через многие десятилетия. «Детство врезается в нас, как наскальная живопись, штрихами и навсегда!»**

         Начавшееся в 70-х годах ХХ века расселение наших улиц и переулков, прозванных среди первых местных жителей Гучками, несло для таких стариков не только улучшение жилищных условий. Это было совсем неплохо. Однако, конец истории их жизни в местности, которая энергетически подпитывала их и в которую они проросли корнями, лишил их остатка жизненных сил, поставив жирную точку в конце.  Растерзанные тела домов, сараев, разметанная по поверхности земли утварь и никому не нужное старье - все напоминало о тленности бытия.

         Через много лет, когда наши переулки были давно и окончательно стерты с лица Москвы, я сделала по памяти рисунок. На нем была изображена сгорбленная старушка с клюкой, ее дом, двор, воткнутый в колоду топор и разбросанные по земле поленья. Картинку я подписала так: «Владения Бабы-Яги. 60-е годы ХХ века. 3-я ул. Бухвостова, д. № 13, близь Преображенской площади».




*Строка из песни Турропуто. Сказка Александра Шарова «Человек-Горошина        и Простак».

** Цитата от Марины Голуб, российской актрисы.