В брежние времена или необязательные мемуары

       
 
                Сереге – Шефу



Меньше года осталось, совсем немного, капля в океане, секунда, да нет!, миг Вечности… И с боем курантов, звоном бока-лов, радостными криками наступит не только 1995-й год, насту-пит год двадцати пятилетия 70-х -  проклятых и благословленных годов, годов, когда мы вступали в жизнь, готовились построить коммунизм и мир во всем мире, годов холодной войны и разрядки, годов «Союз-Аполлона» и звездных войн, годов джаза и рока, годов, в которые кончился Вьетнам и начался Афган, годов, которые привели наше поколение к бутылке, шприцу, петле или (кому повезло!) к трапу самолета или к первой (не последней!) книге.
В эти годы, несмотря на все попытки наших идеологов во главе с серым кардиналом – М.А.Сусловым – перекрыть каналы, с Запада к нам хлынула волна, просто, девятый вал рок музыки.
Даже самые названия ансамблей звучали музыкально: The Beatles, Rolling Stones, Deep Purple, Grand Funk Railroad, Who, Slade, T.Rex, Pink Floyd, Shocking Blue, Queen.
Это было время дискомании. Диски покупались (по жуткой цене – до 50-ти рублей), менялись, переписывались (от 3 до 5 рублей)  на древнейшие (по нынешним меркам) агрегаты: Днiпро – 14А, Комета, Яуза, Дайна, да мало ли еще какие.
Песни групп звучали во дворах под гитару, на танцах и школьных вечерах – под ансамбль из соло -, ритм - и бас-гитар, ударной установки из пионерских барабанов и неизвестно каким образом добытой медной тарелки, а также чудесного ЭМИ (электромузыкального инструмента) под названием «Юность», но более известном, как йоника.
Мальчики ломающимися голосами, стараясь перекричать друг друга и собственные инструменты, причем, каждый метил явно в Яны Гиланы, не меньше, пели песню легендарной ливерпульской четверки, песню, которая только сейчас оказалась легендой, а тогда казалась суровой правдой жизни: «Бэк ин ЮэС, бэк ин ЮэС, бэк ин ЮэСэСА-а-а-а!!!» Завершающее пассаж «а-а-а» они явно старались перевести в ультразвук. И площадка отвечала им шарканьем ног о бетон, содрогаясь в едином пароксизме шейка. А матери никак не могли понять, почему так быстро стираются подошвы у их детей.
Иногда вместо подлинных (точнее, снятых на слух) текстов пелись доморощенные тексты неизвестных авторов, похожие на оригинал так же, как самопальные джинсы на «фирмУ».
Например, битловская  “Can’t By Me Love” пелась с такими словесами:
- Опять на улице облава,
опять кого-то бьют.
Стаканы бьются,
И юбки рвутся,
А «БИтлы» все поют:
и хором:
- Кинь бабе лом…
А великая “Venus” «Шокингов» (попросту говоря, «Шизгара») звучала еще круче:
- А были мы вчера на танцах,
А ты была в червонных штАнцах,
А я был в кирзовых штанАх
И два нагана на боках.

Шизгара… (дальше шел текст, который трудно было принять за английский),

А ты пишла до мене тихо
И взяла меня за лихо…

Дежурившие на танцах милиционеры с дружинниками или, если танцы были в школе, учителя делали стойку, но… дальше шел проигрыш, после которого вновь звучал припев. (Тот самый; псевдоанглийский!)
Но, пропустив в страну заразу, идеологи сдаваться не собирались, и в качестве прививки от нее в журнале «Крокодил» появился зубодробительный фельетон по лихим заголовком «Куда катятся камни?» В этом фельетоне, написанном по заказу, автор, пардон за каламбур, камня на камне не оставлял от группы “Rolling Stones”. При фельетоне была фотография (цветная!) Мика Джаггера (в тогдашней транскрипции), в сценическом гриме, долженствующая убедить всех, какие бяки эти бывшие рабочие парни из Великобритании, продавшиеся гнусному капиталу.
Но здесь Суслов и К° просчитались. Молодежь скупала «Крокодил» пачками. И продавцы не могли понять – врубиться – почему эти волосатики скупают именно этот номер, оставляя остальные пылиться и выцветать.
  Короче говоря, фельетон о камнях произвел на молодежь действие сугубо обратное ожидаемому идеологами. Вырезка с фельетоном клеилась в тетрадки, где были тексты песен (опять же снятые на слух), названия дисков и перечисление песен входящих в них (ну, не знали мы тогда слова дискография!). Она складывалась в папочки, где хранились скупые (причем, не всегда ругательные) статьи о группах из журнала «Новое Время» и (почти всегда ругательные) из журнала «Ровесник». Из папочек этих она извлекалась в двух случаях:
1) когда владелец хотел помедитировать над фото Джагера, если оно не было вырезано и
2) когда владелец хотел ее дать почитать какому-нибудь бедолаге, не успевшему купить «Крокодил».
  Вырезались же фотографии по причине вполне утилитарной: значки. Да-да, именно – значки. Сейчас, когда таковых в изобилии, причем, всяческих, трудно представить, что зародилась эта индустрия именно тогда – в 70-ые. Жаль только длилась она недолго, но видимо кто-то из наших воплотил ее в жизнь вторично.
Значки эти делались из мало-мальски хороших и маленьких по размеру (каламбур, ха-ха!) фотографий и носились: вне школы – гордо на нагрудном кармане или лацкане пиджака, в школе – на том же лацкане, с изнанки.
Технология же изготовления была проста, как Ньютоново яблоко: два куска плексигласа по размерам фотографии – нижний толстый, верхний тонкий с, зажатой меж них, фотографией, скреплялись между собой либо промазыванием торцов каким-либо синтетическим клеем (хорош был «Суперцемент»), либо плавлением при помощи паяльника.  После чего в нижний (толстый) вплавлялся обычный металлический значок: или предварительно нагретый на газовой плите, или с помощью того же паяльника. Некоторые вплавляли значок в первую очередь. Но это уже было на любителя.
 Но, ругая рок музыку, кое-кто из членов Союза Композиторов быстренько сориентировался и понял, что на интересе молодежи к ней можно сыграть (в обоих смыслах!). И вот в пику их группам появились наши ВИА (Вокально-Инструментальные Ансамбли). Разнообразные голоса, разноцветные гитары, драгоценности и просто Веселые ребята.
Среди этих, не кривя душой, скажу, пользующихся успехом у молодежи, ВИА был один маленький, по сравнению с другими, просто карлик (четыре человека!) ансамбль, которым управлял Стас Намин. Тот самый Намин, который ныне уверяет, что это была первая рок группа в СССР, в чем с ним полностью солидарен сам Артемий Троицкий.
Возможно, я ошибаюсь, но это был единственный ансамбль в Советском Союзе, который половину, а может, и больше, песен пел собственного сочинения.  Еще раз повторю, возможно, я ошибаюсь, но это объяснялось тем, что полное имя Стаса – Анастас, а настоящая фамилия – Микоян, и приходился он своему тезке-однофамильцу – племянником (внучатым).
Скорее всего, по этой же причине, выступая в мае 1973 года на конкурсе московских ансамблей, он получил первое место, а затем записал два миньона. Не могу удержаться от соблазна, процитировать фрагмент из аннотации на одном из них, при-надлежащей Оскару Фельцману:
- Каждый из участников коллектива пришел в искусство своим путем. Одни из музыкальных учебных заведений, другие – из художественной самодеятельности, но цель и задачи у них од-ни: они пришли на эстраду для того, чтобы посвятить свое искусство пропаганде советской песни.
Наш школьный ВИА имел в своем репертуаре две песни «Цветов» – «Честно Говоря» и «Звездочка Моя Ясная». Двадцать лет прошло, как школа осталась за плечами, а песни эти так же радуют слух и бередят душу.
Но, хая западные группы и подменяя их отечественными ВИА, наши идеологи почему-то разрешили подведомственному им Министерству Культуры, а точнее, подчиненной ему фирме «Мелодия» выпускать пластинки (ну, не гиганты же – миньоны, но все-таки…) охаянных ими Битлов и Роллингов. Видимо тут сработал пресловутый закон правой и левой рук.
 Пятаки этих пластинок были просто «шедеврами»; кроме перечисления песен вместо названия группы красовалось Вокально-инструментальный ансамбль (Англия), а чтобы мы, не дай Бог, не подумали, что в Англии говорят на суахили или хинди, нижняя строчка этикетки гласила: На английском языке. В отличии от Битлз, Роллинг Стоунз  названия все же удостоились, но сакраментальная фраза об английском языке наличествовала и на их пятаке.
А где-то в подполье зарождались будущие властители умов и сердец: Машина Времени и Аквариум. Окончивший Гнесинку оперный певец (!) Александр Градский, явно предпочитая рок опере, писал рок песни для своей группы Скоморохи на стихи великих поэтов и был приглашен написать музыку для фильма не какого-нибудь зелененького дебютанта, а метра Михалкова-Кончаловского Романс о влюбленных.
Именно в эти годы я открыл для себя авторов, заявивших о себе еще в оттепель: Вознесенского, Рождественского, Ахмадулину, Евтушенко (об этом подробнее в другой раз и в другом месте!). Найденная в макулатуре Юность за 1968 год познакомила с Аксеновым.
Но в большей степени тогда влекла к себе фантастика. А кто нас снабжал этим жанром? Мизерными порциями ее отвешивали Техника – молодежи, Знание – сила и Вокруг света. Детская литература в серии библиотека приключений и научной фанта-стики, среди книголюбов виньетка, печатала Стругацких, Булычева, Гуревича и других. В Молодой гвардии выходила Библиотека советской фантастики, которую тогда еще можно было читать, а не просто любоваться иллюстрациями. Правда, постепенно вторая часть поглотила первую. Но были же, были: и те же Стругацкие, и Сода-солнце Анчарова, и Внимание, ахи! Бахнова, и Бульвар Целакантус Львова, и Скромный гений Шефнера…
В музеях и на выставках, а так же на вкладках журналов вывешивались и репродуцировались,  как будто писанные од-ной рукой, портреты, на которых строители БАМа ничем не отличались от нефтяников Тюмени, а лопающиеся с жиру коровы от таких доярок, доящих их.
Против других художников, ну, никак не желающих видеть мир сквозь розовые очки соцреализма, было применены действенные аргументы – брандспойт и бульдозер. Поэтому, чтобы выжить, им приходилось заниматься книжной и журнальной иллюстрацией.
Вадим Сидур, Николай Лемпорт, Эрнст Неизвестный, Оскар Рабин, Борис Жутовской, Илья Кабаков и много-много других. Они жили рядом, в одной стране, но мы их не знали. Тогда, в 70-ые, они разделились. Уезжающим – Синай, остающимся – Голгофа… (Борис Чичибабин)
  В эти годы Андрей Тарковский, наконец, увидел своего несчастного Андрея Рублева в отечественном прокате, снял Солярис, Зеркало и Сталкер, пробивая каждый фильм ценой собственного здоровья. Больше фильмов в нашей стране он не снимет… Живой классик Леонид Гайдай, ударившись в экранизации, снял Двенадцать стульев, Иван Васильевич меняет профессию, Не может быть! и Инкогнито из Петербурга. Другой классик – Эльдар Рязанов – Старики-разбойники, Итальянцев в России, волшебную сказку, надолго прописавшуюся на голубом экране под Новый Год Иронию судьбы или С легким паром и другую – Служебный роман. Никита Михалков, ранее актер, вихрем ворвался в режиссуру и снял несколько фильмов не похожих ни на что. Появились великие фильмы Леонида Быкова В бой идут одни старики и Аты-баты, шли солдаты…, а сам он погиб в автокатастрофе.
Блеснул ролями Владислав Дворжецкий и сгорел, как метеор. В фильме Михалкова Свой среди чужих… дебютировал Юрий Богатырев, умерший в восьмидесятые. Последнее десятилетие жили Высоцкий и Даль. В 1971-ом умер Ромм, в 1973-м – Козинцев, в 1974-ом покончил с собой Шпаликов, а через один-надцать дней ушел Урусевский, его соавтор по кинопоэме Пой песню, поэт… Патриарх Сергей Юткевич снял Маяковский смеется по Клопу, фильм не похожий на другие его работы.
Начался Исход. И национальность не всегда была причиной. Покинувший страну в 1974 Александр Галич был принужден к нему за то, что сочинял и пел не те песни, какие от него ждали вожди. Виктор Некрасов, чья совесть не позволяла сотрудничать с ложью, так же был вытолкнут из страны. В том же 1974 году, в феврале, из страны насильно выслали литературного власовца – Александра Исаевича Солженицына, на кое действо с чувством глубокого удовлетворения откликнулись коллеги по перу: Степан Щипачев, Михаил Алексеев, Петр Проскурин, Борис Дьяков в Литературной газете. В том же номере напечатали двухполосную статью Продавшийся. Впоследствии автор ее, Н.Н. Яковлев, получит пощечину от академика А.Д. Сахарова. Четы-ре года спустя, вышла книга Евтушенко Утренний народ, где этот непримиримый борец с режимом  в стихотворении Учители России ничтоже сумняшися выдавал:
- Когда Россию учит Пиночет
и проявляет даже бывший власовец
умильную учительскую ласковость –
учеников у них в России нет.
Солженицын собирается вернуться. Как Евтушенко будет смотреть ему в глаза, а?
Другой шестидесятник – Вознесенский – в 1975 году напечатал (в Избранном) стихотворение В непогоду, где бесхитростно описал, как он с неким удивительным детиной/плечом толкали из кювета/забуксовавшую машину и т. д. И лишь в 1990 году в книге Аксиома самоиска метр признался, что детина – это Александр Исаевич.
В том же 1974 году в Известиях шли репортажи о суде над двумя отщепенцами – Петром Якиром и Виктором Красиным, которые просто-таки ненавидели нашу счастливую страну победившего социализма.
А сколько анекдотов было рассказано?..  И сколько матери-ала давали для их появления исторические события мирового значения: визиты разных политических деятелей, визиты верного ленинца в разные страны, награды ему же (один орден Победы чего стоил, даже анекдот не сочиняли), выход в свет книг дяди Лени – Малая земля, Возрождение и Целина.
Помню, как принес Малую землю в отдел механика метизно-го цеха завода ТДиН, где тогда работал. Какими шуточками комментировали работяги эти воспоминания (Все, что было не со мной, помню!). Буквально в каждом абзаце находилась фраза, на которую отпускались ехидные замечания. Например, на слова, что автор плавает как рыба, один заявил: «Брешет!», на что ему тут же ответили: «Нет! Говно не тонет!» Со стороны это, наверно, выглядело знаменитой картиной Репина «Запорожцы». До сих пор удивляюсь, почему никого из той компании не потянули в Контору Глубокого Бурения?
Кстати, о Конторе. Несмотря на то, что один из анекдотов гласил, что дорогой Леонид Ильич собирает анекдоты о себе и заполняет ими очередной лагерь, я травил эти, да и о других великих деятелях КП, анекдоты направо и налево. И ни разу не был вызван ни в саму Контору, ни в ее заводской филиал.
Странно, не правда ли? Но может, где-нибудь в архиве лежит и ждет своего часа дело на меня, как уверяет один из моих друзей. А может, и пополняется потихоньку? Хотя мне лично кажется, что Контору не привлекала моя личность болтуна; вот если б я листовки печатал, изготовлял и распространял самиздат, терракт, в конце концов, готовил, а так…
Семидесятые кончались… Сколько было еще впереди: и долгий путь из Афгана домой, и Олимпиада, и смерть Высоцкого, и ссылка Сахарова, и лишение гражданства Аксенова, и перестройкаускорениегласность (ГЛСНСТ?), и много чего еще. Но мы еще не знали о будущем десятилетии ничего, а между тем…
Маразм крепчал… Программу Время окрестили Бенефис Леонида Ильича Брежнева и немного о погоде, и она стала просто точкой отсчета показа фильмов: до Времени и после.
Начинались неизвестные 80-ые, и это были другие года. И другие мемуары.
                Февраль 1994.