Победа

                1
Самое трудное – начать. Но коль скоро мы решились (я сочинять, а вы читать), но если есть желание продолжать, то не торопясь, шаг за шагом, а придем мы к какому-нибудь финалу.

Итак, начнем!

А начнем мы так, дорогие товарищи или, если угодно, господа: «Я давно хотел написать рассказ с эффектным названием «Победа». Но не о той победе пойдет речь, после которой устраивают торжественные парады, демонстрируя строевой шаг и военную технику, а о другой, не менее важной – о победе над самим собой, над недостатками, так сказать, своей нервной души. Над трусостью, например. Есть люди (уж я-то знаю, поверьте!), избегающие всякой опасности, никогда не рискующие, потому что ужасно боятся. Но не самой опасности боятся они, а другого: в самый последний момент проявить слабость перед лицом этой самой опасности, показать другим свой страх. Словом, боятся струсить. И вдруг одним отчаянным поступком удается доказать самому себе, что ты не трус. Разве же это не победа?»

Но нет, начнем мы не так, а иначе: «У каждого человека есть мечта…»

Да, вот так! Оставим, пожалуй, - лучшего начала и не придумать!

«У каждого человека есть мечта»…

Не правда ли, сразу же выплывают из небытия образы незабвенных людей (великих людей!), которые, ничего не требуя для себя, мечтали о счастье для всего человечества? И ведь не просто мечтали, но твердо знали (отбросим сомнения!), как его организовать! И даже организовали его, сволочи!..

Я желаю (увы мне, мое желание не столь благородно, но зато и вреда от него никому не будет), я хочу (но только для себя, а не для всего человечества, ибо благими намерениями вымощена дорога в ад), я мечтаю (знаете, о чем?) прыгнуть с парашютом! И ведь не просто прыгнуть, но и (какова наглость, а?) благополучно приземлиться!

Откуда, скажите, взяться этой мечте? Ведь сколько раз, летая самолетами Аэрофлота (не так уж и часто, по правде сказать), смотрел я в иллюминатор и думал: а хорошо бы упасть на эти мягкие, легкие, с такой важностью проплывающие мимо облака, утонуть в них, как в вате, и лететь вместе с ними неизвестно куда – неважно куда! – куда-нибудь далеко, к теплым морям, к непроходимым джунглям, к высоким горам! О парашюте тогда не вспоминалось.

Но вдруг самолет начинал дрожать по неизвестной причине или проваливался в воздушную яму, когда опора под ногами казалась уже легче лезвия бритвы, когда мы были словно подвешены над бездною, только тогда и мелькала мысль: «Парашют! Где парашют? Почему не выдают парашюты?» Но это еще была не мечта, а страх. А когда самолет выравнивался, о парашюте сразу забывалось.

Так откуда взяться этой мечте? А появилась она на фестивале!

Фестиваль! Звук-то какой! Фе-сти-валь! Звук разорвавшейся в небе петарды! Любите ли вы фестиваль так, как люблю его я?

Каждый год в нашем районе проводился он перед уборкой урожая. Последний праздник уходящего лета, последняя возможность понежиться под горячим солнцем, расслабиться, забыть о надвигающейся дождливой осени, а затем и холодной зиме – все это будет потом.

А теперь – фестиваль, или, как его иногда называли не столь романтично, районная спартакиада.

Теперь – футбол, баскетбол, волейбол, гандбол, легкая атлетика, борьба, байга (всё ли перечислил?).

Теперь – разноцветные переносные киоски вокруг стадиона, улыбающиеся продавцы (часто ли увидишь улыбку на их лицах?), лимонад, карамель, пряники, пузатые самовары и запах шашлыка, дурманящий голову!

На краю целинного совхоза разбивают спортивный городок, где в больших палатках или юртах живут спортсмены и прочая приезжая публика. Люди съезжаются со всего района, из всех совхозов: толпа на улице течет по всем направлениям, толпа на стадионе и вокруг него, всюду мелькают знакомые лица, и не сразу вспомнишь, где раньше ты видел этого человека, свой он или приезжий, голова идет кругом…

Под ногами – бумага, фантики, обертки из-под мороженого, ненужные уже лотерейные билеты, бумажные стаканчики, шампуры с недоеденным куском мяса, а в общественный туалет лучше не заходить!

И, разумеется, пиво, много пива, море пива, бутылочное и разливное, «Шахтерское» для суровых колхозников, «Ячменный колос» для интеллигентов и «Жигулевское» для прочих гурманов.

Где пьют, там и спят. Под вечер, глядишь, появляются тут и там обессилевшие любители пива, не рассчитавшие своих сил и возможностей и решившие немного отдохнуть: кто на скамейке, кто в кустах акации, а кто и прямо на дороге. Иного, может, только жена поднимет, ругаясь почем зря, проклиная безумный спорт и все фестивали, а другие, жен оставившие в родном совхозе, так и спят до утра невостребованными, их в этот день даже милиция не подбирает – всех не подберешь! Ночью, замерзнув, встанет такой бедолага, всеми брошенный и забытый, справит малую нужду, облегченно покачиваясь и глядя на звезды, сделает два-три шага (а куда?), споткнется о спящего своего побратима по пиву и упадет рядом. А утром, продрав глаза, удивленно глядя друг на друга, быстро познакомятся и, дрожа от холода и нетерпения, побредут по направлению к пивной бочке поправлять здоровье.

Вот что такое фестиваль!

И это я еще ничего не сказал о самом первом дне фестиваля, дне открытия! Это просто фантастика – день открытия! Плеск спортивных флагов на стадионе, спортивные самолеты, выписывающие в небе фигуры высшего пилотажа, пролетающие иногда прямо над головами притихших зрителей, спортсмены-парашютисты, черт знает что творящие в небе, танцевальные ансамбли на футбольном поле, парад команд и зажжение огня спартакиады…

Впрочем, я сейчас немного преувеличил: спортивные самолеты и парашютистов я видел только на областной спартакиаде, в областном центре, когда учился в институте на педагога. На нашей районной спартакиаде они впервые появились только в нашем совхозе… 

Этот шестой уже по счету фестиваль отдали нашему совхозу. Долго мы ждали (целых шесть лет!), долго обходили нас стороной (подумать только, шесть лет!), но вот оно, свершилось: шестилетняя опала завершена! Что произошло? Возможно, впечатлили наши спортивные успехи: с последнего места (на первом фестивале, когда и без того немногочисленная наша команда по легкой атлетике, как мне рассказывали, вышла на старт пьяной) мы пробились чуть ли не в призеры. Или причиной были дожди, мешавшие проведению фестивалей, а наш совхоз они часто обходили стороной. Но главное, что на пятой спартакиаде нас объявили будущими хозяевами праздника. А это еще значило, что наша футбольная команда, минуя отборочные игры, сразу примет участие в финале. Никогда раньше не пробивались мы в финал! Так что у меня появилась прекрасная возможность продемонстрировать свое мастерство на глазах восторженной публики и забить гол или даже два, но лучше, конечно, три!

Однако, как оказалось впоследствии, достижения мои были скромны, в своем единственном матче отличиться я не смог (удар в перекладину не в счет), а только сломал ноготь на большом пальце правой ноги. Да и не футбол стал главным событием фестиваля – нет, совсем не футбол!

А что же тогда? Вы желаете знать, что именно стало главным событием нашего фестиваля? Ну, что ж! Передаю почти дословно (конечно, постольку, поскольку я запомнил в моем-то состоянии!) тот разговор, который состоялся за шесть или семь, а, может быть, и за девять месяцев до фестиваля, разговор, которому я не придал тогда никакого значения – и зря! Он (тот разговор), как выяснилось позже, через шесть, семь или девять месяцев, не был ни пустой болтовней, ни пьяным трепом – всё, что Юра пообещал, он выполнил.

Впрочем, давайте по порядку, не стоит забегать вперед, путать доверчивого читателя, а то ему трудно будет понять, что, где и когда. Ясность и только ясность должны быть девизом каждого писателя или того, кто считает себя писателем, хотя, возможно, и не является таковым.

Во-первых, кто такой Юра.

Юру я помнил еще со своих детских лет. Дружить мы не дружили, потому что он старше меня года на четыре, а в детстве это большая разница, но дружил я с его младшим братом Вовкой, дружили и наши родители, так что я часто бывал у них в доме. В общем, мы общались.

Помню, что Юра всегда мечтал стать летчиком-истребителем, все стены его комнаты были обвешаны фотографиями военных самолетов, фильмы о летчиках он знал наизусть и готов был их рассказывать с утра до вечера, читал воспоминания асов Великой Отечественной войны и заразил окружающих своей мечтой: его друзья тоже мечтали об авиации, хотя и не так серьезно, как Юра, а подруги – женами летчиков.

Летчиком-истребителем Юра не стал. Он рассказывал мне, как выдержал огромный конкурс, правильно ответил, мучительно вспоминая и потея от страха провалиться, на логическую головоломку «сколько дверных ручек в военном училище» (в два раза больше, чем дверей), дотошные врачи обследовали его с ног до головы и почти уже дали «добро», но (надо же, какой пустяк!) что-то неладное было с его носоглоткой. Летчиком-истребителем, сказали ему, с такой проблемой будет трудно дышать в кислородной маске во время перегрузок. И всё, бесполезно спорить, мечта всей жизни рухнула, кричи не кричи. И как жить дальше? Ему, правда, предложили учиться на летчика-бомбардировщика, но Юра, огорченный донельзя, оскорбленный в своих лучших чувствах, отказался: или истребителем, или никем.

Затем наши пути пересеклись в небольшом городе, названия которого не следует и называть, все равно вы его не знаете: Юра учился в индустриальном институте, а я, убивая время перед армией, в индустриальном техникуме, в который после службы не собирался возвращаться.

Вот здесь Юре и улыбнулась удача. Я был свидетелем, как он всеми правдами и неправдами исхитрился перевестись в Казанский авиационный институт. Конечно, как радостно говорил Юра, не летчик-истребитель, но все равно к небу ближе – в Казани есть летная школа. Позже в этот же институт с помощью Юры поступил и его младший брат Вова.

Некоторое время мы не встречались: я был в армии, Юра после окончания института тоже был в армии – а о дальнейшей его карьере мне приходилось только слышать. Знаю, что старший лейтенант запаса Юрий Козак в Ульяновске стал начальником аэроклуба, Вова последовал вслед за братом, как иголка за ниткой.

Вот и все, что я могу сообщить по первому вопросу.

Во-вторых, когда и где проходил тот разговор, и, в-третьих, где он проходил. Это не столь важно, разумеется, но тем не менее: коль уж быть летописцем, то, по возможности, последовательным и обстоятельным.

Юра приехал в гости в наш совхоз, и его отец, Илья Васильевич, главный инженер совхоза, устроил по этому поводу праздник, гулянку, пьянку, называйте, как хотите. А в совхозе главный инженер – это не какой-нибудь инженеришка на заводе в городе, главный инженер совхоза – это личность, если не первый человек (первый, как вы понимаете, директор), то один из первых вместе с заместителем директора, главным агрономом, прорабом, завгаром, зоотехником и другими уважаемыми людьми, главный инженер – это десятый человек, если уж быть точным. По рации его так и вызывали «десятый», а десятый – это не так уж и мало, поверьте мне на слово. Я, преподаватель русского языка и литературы, и в сотню бы не попал, если кто-то бы вздумал всем раздавать номера. К счастью, не додумались до такого, так что мое самолюбие осталось непоколебимым, не пришлось мне убедиться в своей полной ничтожности.

Итак, место действия: дом главного инженера совхоза. Действующие лица: сами хозяева, Юра, старший лейтенант запаса и начальник аэроклуба, мой отец в качестве друга семьи и его сын, то есть ваш покорный слуга. Остальных гостей за давностью времени и количества выпитого установить теперь не представляется возможным. Единственное, что могу сказать однозначно: директор совхоза А.Ф, (Антон Фомич) точно был, потому что именно между ним и Юрой и состоялся тот самый разговор, о котором я уже столько времени пытаюсь поведать.

Но сначала и не возникло никакого разговора – так, пустая болтовня ни о чем, восхищение Юрой, тосты, но затем речь зашла о грядущем фестивале. Директор совхоза обещал грандиозное зрелище. Так-таки и сказал:

- Я обещаю грандиозное зрелище! Вот где будет фестиваль! Ты сам увидишь, Юрий Ильич, если приедешь! Вы все увидите! Не то что в прошлом году, в том, как его – прошу прощения у дам –засранном совхозе! Если не умеют ни хрена, то и браться не надо!

- Все верно, А.Ф., если не умеют, то не надо и браться!

Кто это сказал? Не помню. Надеюсь, что не я.

- Им надо учиться здесь! Здесь вот! – А.Ф. постучал кулаком по столу. - Вот здесь им надо учиться! Даже областную спартакиаду переплюнем! Не умеют ни хрена!
- Вы знаете, А.Ф., - на этот раз уже точно я решил вставить свои пять копеек, - может быть, я не прав, вы извините… Но, по-моему, областная спартакиада неплохой была. Нет?

- Что? Неплохая спартакиада была? Ну, ладно, ты учитель, тебе простительно, ты моих дочерей учишь. А вот если бы это сказал ты, - А.Ф. ткнул указательным пальцем в одного из гостей, - то тебе было бы непростительно!

- Что вы, что вы, А.Ф., и я не говорю!

- Ну, твое счастье!

Я, совсем сбитый с толку и даже немного протрезвевший:
- Как… Мое мнение, но… Даже парашютисты прыгали! Я, конечно, не знаю, но…

- А если не знаешь, так и не говори! «Парашютисты»! Чепуха эти твои парашютисты! Лучше налей, видишь, в рюмках пусто!

Мой неудачный дебют этим и завершился. Но на сцену выступил Юра, от директора совхоза никоим образом не зависевший, а потому и имевший собственное мнение о парашютистах:
- Хорошие парашютисты – совсем не чепуха! Особенно если они из нашего аэроклуба!

- Ну, если хорошие… Я не спорю… Выпьем!

- Выпьем, - согласился Юра. – Но вы сами убедитесь, что у нас хорошие парашютисты! Мы приедем к вам на фестиваль!

- Приедете? Точно? К нам?

- Приедем! Точно! И даже спортивные самолеты пригоним! Вы увидите, что такое высший пилотаж! Это совсем не чепуха!

Стали оговаривать детали: горючее для самолетов, жилье для летчиков и, разумеется, оплата в разумных пределах – не бесплатно ведь работать!

- Ты свое дело знай, Юрий Ильич, а мы свое знаем! Заплатим мы хорошо!

Забегая вперед: этого «заплатим хорошо» при инфляции тех лет только и хватило на мороженое. Каждому летчику по стаканчику. Или чуть-чуть больше.

А Юра разошелся не на шутку:
- А знаете, что, А.Ф.! Мы и ваших ребят обучим парашютному спорту! Подберем крепких ребят, проведем инструктаж – и пусть прыгают!.. Это совсем не чепуха!..

Не тогда ли появилась моя мечта? Может быть, и тогда. Но наверняка я этого утверждать не стану. Да, действительно, именно после того разговора появилось у меня желание попасть в группу крепких ребят, испытать себя, узнать, что чувствует человек, падающий в бездну, и не просто желание, а огромное желание! Но только желание. Еще не мечта. Я хотел спросить у Юры, когда вышли мы покурить, нельзя ли и мне как-нибудь затесаться в компанию крепких ребят, я тоже хочу прыгнуть с парашютом, пусть он и меня запишет хотя бы по дружбе, пусть прямо сейчас и запишет или запомнит, но я не решился спросить. Испугался насмешки. Ведь я совсем не был похож на крепкого парня, каким представлялся мне парашютист. Но помимо нерешительности здесь был и скепсис. Много ли наберется в нашем совхозе людей с пламенным мотором вместо сердца, с крепким здоровьем, с железными мускулами? Человек десять – вряд ли больше. Да и каждый ли из них решится головой в пропасть? Так что не будет никаких местных парашютистов!

Но все-таки зря я не спросил! Вдруг Юра сделал бы исключение для меня?
 
Нет, пустое, ничем бы он мне не помог! Ведь, наверное, перед прыжком (и не наверное, а наверняка, я уверен в этом) потенциальных парашютистов будет осматривать врач, а сердце у меня… «Сердце у вас, как и у каждого учителя», - совсем недавно сказал мне врач, снявший кардиограмму. На мое сердце надежды мало, подведет меня мое сердце. Поэтому и остается – забыть! И больше не думать никогда!

Впрочем, если рассудить трезво, мало ли что мог Юра сболтнуть спьяну! Как это можно за три дня, пусть за пять дней научить обыкновенного человека прыгать с парашютом? Игрушки вам, что ли? Здесь не один месяц подготовки требуется, потому что жизнью рисковать приходится!

Но все-таки зря я не спросил!..
               
                2
Как бы там ни было, но я сильно пожалел о своей нерешительности, потому что Юра своё слово сдержал: за несколько дней до фестиваля рядом с нашим совхозом, за котлованом, в чистом поле приземлился АН-2. Я сначала не придал этому значения, потому что «кукурузники» к нам иногда залетали для сельскохозяйственных нужд – опрыскивать кукурузу, так сказать. Но вслед за ним строем пролетели спортивные самолеты, которые и должны были продемонстрировать невежественным сельским жителям, что есть высший пилотаж.

 И высший пилотаж начался уже с первых дней: почти постоянно в воздухе находился один какой-нибудь самолет. Особенно заметен был небольшой юркий самолетик с неприятным, резким звуком мотора. Летал он всегда так низко, что, казалось, посшибает все телевизионные антенны, торчавшие над крышами домов, или, того хуже, спикирует и врежется в крышу дома твоего. Утки во дворах поднимали испуганный крик, а собаки дико лаяли и срывались с цепи.

Приземлялся один – и тут же появлялся другой. Казалось, они вели постоянное дежурство в небе, напоминая: «Мы здесь! Мы вам покажем, что такое высший пилотаж! Это совсем не чепуха!»

Летал и дельтаплан с мотором, но чуть в стороне от совхоза, над строящейся птицефабрикой, на которой собирались разводить уток и которую А.Ф. решил почему-то разместить в другой стороне от котлована, вдали от воды, но летал недолго: однажды мотор заглох, и дельтаплан спикировал вниз. Падение смягчили провода, которые успели натянуть, но еще не провели электричество, так что летчик остался жив, отделавшись переломом руки.

И такое поведение летчиков начинало раздражать: да что они там, совсем нас за людей нас не считают? Прилетели – так сидите тихо, пока вас не позовут!

Эти летчики представлялись мне людьми гордыми и самовлюбленными, презирающими всякий труд, кроме своего. Наверное, с простым смертным учителем и разговаривать не пожелают. Конечно, что еще можно чувствовать, имея единственного друга – холодное и неприветливое небо! Опасный друг, стерегущий каждую твою ошибку и мстящий за нее беспощадно. Я понимаю эту страсть. Может быть, я чувствовал бы то же самое, будь я летчиком. Но я не летчик. Да и вообще много на свете других полезных профессий!..

Поэтому на футбольном поле во время тренировки, когда самолет настырно кружил над нами, то ли наслаждаясь нашей игрой, то ли нам предлагая насладиться его виражами, я пошутил – неудачно, должен признать:
- Жаль, что нет пулемета! Я бы сбил эту цель!

- А чего так? – спросил капитан команды, усмехнувшись. – Чем он тебе помешал?

- Шума много! А пользы никакой!

- Почему же никакой? В спортзале уже запись идет на прыжки с парашютом.

- А всех записывают? А много желающих? А врач там осматривает?

- Желающих много! А врача нет, они там сами давление измеряют!

- А ты записался? – спросил я.
- Нет, - ответил капитан, снова усмехнувшись. – Не хочется как-то. Мне футбола хватает.

Записаться? Но там измеряют давление, а оно у меня всегда было повышенным. Не возьмут - скорее всего, не возьмут! Значит – крест. Забыть!

Но забыть оказалось не так-то просто. Через два дня почти все мы, зеваки, стояли возле своих домов, задрав головы и глядя в небо. А в небе кружил АН-2. Все ждали. Сегодня должны были прыгать наши. Фамилии «местных десантников» передавались из уст в уста, от дома к дому. Среди них были старшеклассники и даже старшеклассницы.

- Сейчас пойдут, - сказал сосед.

Самолет, как показалось, завис. Жутко чернела раскрытая его дверь. Каково тому, кто стоит у этой двери?
 
- Пошли!

От самолета отделился человек, похожий по размерам почти на муравья, и тут же за его спиной раскрылся маленький парашютик. Секунда, две…

- Ой, мама! – сказала какая-то женщина.

И вдруг маленький парашютик устремился вверх, парашютист провалился в яму, а затем над ним раскрылся белый купол. И человек облегченно раскачивается на стропах где-то высоко в небе, а мы стоим внизу и смотрим.

Потом пошел второй, третий, четвертый… И если парашют долго, как нам казалось, не раскрывался, мы замирали и ждали, затаив дыхание: ну же! Давай! Раскрывайся!

И вслед за тем привычная уже картина: человек, провалившись, летит вниз, но тут же над ним – большой белый купол.

Самое страшное, подумал я, этот провал, когда раскрывается большой парашют, когда думаешь, что уже всё, конец, не раскрылся, черт возьми! Но в ту же секунду какая-то неведомая сила подхватывает тебя, и сила эта – парашют!

- Смотрю я на них и зависть берет, - сказал сосед. – Если бы не мои годы, сам бы, наверное, прыгнул!

- Да. – подтвердил я, чтобы хоть что-то сказать.

- А ты не с ними? – спросил он, кивнув на небо. – Не будешь прыгать?

- Нет. Я прыгать не буду.

- Страшно?

- Пожалуй, не страшно. Здесь-то не страшно, а там… Не знаю!

- Да, там совсем другое дело. Конечно!

- Я просто не записался почему-то. А хотелось бы!

- Так, наверное, еще не поздно?

Наверное, уже поздно. Раньше надо было думать! Послезавтра открытие фестиваля, потом два дня соревнований – и конец. Поздно.

Прыгали и на следующей день, но уже прямо над стадионом: ветром парашютистов относило за котлован в поле.

Я сидел на футбольном поле и наблюдал за этими прыжками. Вдруг от одного парашютиста отделилась маленькая точка и полетела к земле. Я наблюдал за нею и вскоре понял, что это мотоциклетный шлем. Он упал недалеко от меня, но вот что самое удивительное – не развалился пополам, хотя упал с такой высоты. Были ли на нем трещины, я не знаю. Кто-то поднял этот шлем и унес.

А по совхозу и без того уже пошли разговоры, все только и судачили о наших парашютистах. Говорили, что музыкальный руководитель нашего совхоза отправился прыгать вместе с женой, и жена его прыгнула, а он – нет, испугался в самый последний момент.

Ну, не прыгнул и не прыгнул, мало ли у кого какие фобии, я вот, например, змей боюсь, но никто не знает об этом, потому что вблизи нашего совхоза змеи не водятся. Но ведь люди выдумывали разные пикантные подробности: дескать, наш музыкант лично вытолкал жену из самолета, а сам струсил!

Еще рассказывали, что наш главный школьный хулиган, девятиклассник, постоянно крутился возле самолетов и приставал к летчикам, просил (даже не просил, а требовал!) разрешения на прыжок. Ему поначалу отказывали: мал еще! Но настолько он достал летчиков, что те надели на него парашют, подняли в небо и выбросили из самолета. Потом он, приземлившись, целый час лежал в канаве и блевал.

Была в этих разговорах доля истины, но сплетен и злопыхательства гораздо больше. И сплетни, я думаю, распускались из зависти: вот почему они в небе, а я на земле?

Вот и я был на земле и, хотя сплетни не распускал, а только их слушал, тоже ужасно завидовал. Но вдруг на улице от услышал подсказку: Вовка! Мой лучший друг детства Вовка! И, что самое главное, - родной брат Юры! Он, оказывается, тоже здесь по случаю фестиваля. Позвонить? А почему бы и нет? Хотя и разошлись давно наши пути, но старая дружба не забывается. Или забывается?

Но я позвонил. Привет! Как дела? Слушай, поговори с Юрой. Так прыгнуть хочется! Как думаешь, еще не поздно? Думаешь, нет? Что? Слишком много желающих? Так я ведь не абы кто, сколько лет дружили! Так ты поговоришь? Спасибо, друг!

Второй шаг в этом направлении, по этой зыбкой почве, которая мало оставляет надежды: мой друг и коллега, преподаватель труда и черчения Вася, Василий Петрович, как его называли ученики, тоже мечтает прыгнуть. И вроде бы, сказал он мне, летчики набирают еще одну группу, завтра последние прыжки, а запись идет у председателя профкома. И он, Вася, уже записался, хотя надежды мало, слишком много желающих. Слушай, так ты и меня запиши, а то я с профкомом не очень общаюсь! Идет? А я, ежели что, через Юру действовать буду!

Второй день фестиваля. Утром (в семь часов утра!) играли полуфинальную встречу. Почти без зрителей – кто поднимется в такую рань, к тому же нахлеставшись с вечера пива? Наши соперники забили нам три гола, мы тоже три, но два из них в свои ворота. Полный разгром! Покидали поле под свист зрителей, которые все-таки подошли к концу матча. Конечно, они не видели всей игры, не знали, как близки мы были к успеху, как при счете 1:2 я головой перекинул мяч через вратаря, кто-то даже закричал раньше времени «гол», но мяч попал в перекладину, ударился о землю, а затем защитник выбил его куда подальше. А голы в свои ворота мы поднасобирали уже к концу встречи, когда ринулись отыгрываться.

Трибуны свистели, и только верный мой друг Вася, Василий Петрович, поджидал меня с несколькими банками пива.

- Не буду, - сказал я. – Вечером играем за третье место.

- Ну, чуть-чуть можно!

- Разве что чуть-чуть. Пошли ко мне домой.

Выпили по стакану, выпили по второму. Вася и без того не обходил стороной пивную бочку у стадиона, а потому был уже подшофе.

- Это я с горя, - объяснил он. – Смотрел, как вы проигрываете … и вот…

И тут не поспоришь, нечего возразить: не только дворовый, но и большой наш футбол кого угодно доведет до пьянства. Вася, впрочем, не был азартным болельщиком, а потому не особенно я ему и поверил.

- Ну, да, рассказывай! Было тебе дело до футбола! Что там наш профком? Что сказал?

- Не видел я его! Да и черт с ним!

- Может, Юре позвонить?

- А позвони! Почему бы и нет? «Позвони мне, позвони! Позвони мне, ради бога!»
Я всегда (интуитивно, из гордости) придерживался булгаковского принципа: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас!» - но тут вдруг сразу решился.

- Ладно! Позвоню! Только вряд ли его теперь дома застанешь!

Но я вдруг попал в полосу везения: Юра был дома.

- Привет, - сказал я. – Вова говорил с тобой?
- Это чтобы прыгнуть? Ну, говорил!

- И как, Юра? Можно?

- Как мне все надоели! Пообедать спокойно не могу! Каждую минуту звонят!

- Значит, нельзя?

- Ладно, приходите к интернату, где летчики живут. Там и будем решать, что с вами делать. Понял?

- Понял?

- Тогда все.

Проблеск надежды. Неужели?

В нашем совхозе был интернат, в котором, когда шли школьные занятия, жили дети со второго отделения нашего совхоза, с дальнего отделения. Но во время школьных каникул он пустовал. В него и поселили летчиков из Ульяновска. Надо и нам туда идти!

Вася сразу засуетился.

- Как же так? А мы в таком состоянии, после пива! Да если бы я знал! Пошли скорее! Нет, стой! Выпьем на дорожку! За удачу!

- Нет. Если идем, так идем.

А на улице мы встретили еще одного нашего друга и коллегу, учителя географии Юрия Ивановича Беседу. Он сразу уловил запах пива, который от нас исходил, - запах зависти. И поинтересовался, щелкнув себя пальцем по горлу:
- Вы куда? Третий нужен?

- Мы идем прыгать с парашютом! – гордо объявил Вася.

- И я с вами! Я тоже хочу!

Надо же! А ведь я раньше думал, во время того памятного разговора, что мало у нас наберется рисковых людей, а тут – почти весь совхоз!

И вот втроем подходим мы к интернату. Четверо летчиков сидят на улице, а перед ними ведро с пивом, из которого они черпают кружками. Меня это нисколько не удивило и не смутило, надо ведь понимать – фестиваль! К тому же пиво – не водка. Да и мы сами порой, когда заканчивались школьные занятия, втроем закрывались в школьной мастерской, где никто не мог помешать (мастерская находилась в метрах тридцати от главного школьного здания, небольшая, одноэтажная, бывшая наша школа, в которой я сам учился в детстве, пока не построили у нас современную школу) – и выпивали, снимали нагрузку после занятий. Выпивали до тех пор, пока не появлялась в окне фигура Ольги Васильевны, учительницы математики и по совместительству жены Юрия Ивановича Беседы. Она забирала Юру домой, а вскоре после этого уходили и мы с Васей.

- Мы от Юры, - сказал я летчикам и тут же поправился: - От Юрия Ильича.

- Да, он звонил. Через час подходите к спортзалу. Там парашюты. Там будет инструктаж.

Мы с Васей сразу отправились к спортзалу (подождем, ради такого случая, мы люди не гордые!), а вот Юрий Иванович куда-то исчез. Через час он подошел вместе со своим братом Александром. Подошел и председатель профкома, мой бывший учитель, некогда преподававший у нас предмет под названием «Трактор», а теперь уже я учил его детей. Все-таки запись председатель профкома производил, но, видимо, записал только себя.

Вскоре появился инструктор.

- А можно, он тоже прыгнет? – спросил Юрий Иванович, указав на своего брата.

Вот зачем он спросил? Ведь никто не говорил, сколько нас должно быть!

Инструктор скептически посмотрел на Александра и отрезал:
- Нельзя!

И Александр тут же исчез, будто его и не было. А мы начали слушать инструктаж. Он, надо сказать, оказался не самым сложным и не самым долгим.

- Я не буду вас учить, как собирать парашют, все они уже собраны, - говорил инструктор. – В воздухе парашют раскрывается сам, так что за кольцо, в принципе, дергать необязательно.

- А зачем тогда дергать?

- Так надежнее. И интереснее. Мы привяжем кольцо к запястью вашей правой руки вот этой резинкой. Потерпите немного в самолете, больших неудобств нет, просто правая рука лежит у левого плеча, где находится кольцо парашюта. Зато, когда вы дерните за кольцо, оно останется висеть у вас на руке. А то мы уже замучались эти кольца на земле собирать! Не грибы все-таки, попробуй потом найти!..

- А может ли парашютист в воздухе наложить в штаны? – спросил председатель профкома.

- Никогда не слышал о таких случаях, - ответил инструктор.

И продолжил:
- За кольцо надо дернуть через три секунды после того, как вы покинули самолет. Не раньше! Так что сначала посчитайте! Все умеют считать? Но считать надо не «раз, два, три», этак вы за секунду посчитаете. А по-другому: «Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три». Как раз три секунды и пройдет!

- А может ли парашют зацепиться за хвост самолета? – спросил я. – Я читал, что такое случается!

- У нас – не может! У нас обтекатели установлены!

Что за обтекатели такие? Я не стал уточнять. А потому до сих пор имею о них лишь смутное представление.

Инструктор ничуть не обижался на то, что его перебивают, может быть, даже мысленно поощрял нас за эти вопросы.

И снова продолжал:
- Вы прыгнули. Сразу, сам, откроется маленький, стабилизирующий парашют, он и вытянет основной. А когда раскроется основной, посмотрите вверх. Бывает, что стропы оказываются на куполе парашюта. Дергайте за стропы и постарайтесь их скинуть оттуда. Если не получится, не страшно! Вы все равно сможете приземлиться. Но приземление будет жестким!

- А если парашют вообще не раскроется?

- Тоже не страшно! На животе у вас будет запасной парашют. Дергаете за кольцо – и все. Но и суетиться не надо, запасной парашют тоже раскрывается автоматически. Но если у вас все в порядке, он не должен раскрываться! Вот смотрите! В кольцо запасного парашюта продет шнурок. Кольцо срабатывает, уходит вниз, тянет за собой этот шнурок – и парашют раскрывается. Поэтому, если у вас все в порядке, вы выдергиваете этот шнурок из кольца – и все! Не раскроется! Но, допустим, вы забыли выдернуть шнурок. Будет хлопок. Услышите его, сразу хватайтесь руками за живот, не давайте раскрыться запасному парашюту! Потом медленно вытаскивайте его и пропускайте между ног, держите ногами. Но если вы и этого не смогли сделать, то тоже не беда: просто управляйте этим парашютом, как будто вы сидите в телеге, держите вожжи и управляете лошадью. Некоторые ваши спортсмены уже спускались на двух парашютах.

Инструктор помолчал и добавил:
- Но очень прошу вас, ребята, отключите запасной парашют! Пожалейте нас, мы уже замучались эти парашюты собирать!

Потом инструктор объяснил нам, как нужно вести себя во время приземления. Сначала, говорил он, мы будем просто висеть в воздухе, наслаждаясь полетом, и не увидим, как приближается к нам земля. Затем, когда мы опустимся достаточно низко, она начнет плыть нам навстречу. И должна плыть именно навстречу! Если она убегает от нас, то мы неправильно приземляемся, приземляемся спиной. Нужно разворачивать парашют.

- И не пытайтесь перебирать ногами, не ловите землю! – сказал инструктор. – Вы все равно не поймете, высоко или низко находитесь над ней. Бывает – особенно зимой – когда до земли еще метров пять, а человек уже сучит ногами. Просто немного согните ноги в коленях и ждите. Земля ударит в ноги – падайте на бок. Потом вскакивайте. Нужно забежать вперед парашюта и загасить, смять его. Иначе, если есть сильный ветер, парашют будет тащить вас по земле. Иногда при сильном ветре это заканчивается трагически! Всё! Инструктаж завершен!

И я грешным делом подумал: видимо, летчики и инструктажи замучились проводить.

Но это оказалось еще не всё, завершен был только устный инструктаж. Но прошли мы и практический: на улице, на площадке с простыми школьными тренажерами мы висели на четырех свободных концах парашюта, которые прикреплены были не к стропам, а к горизонтальной железной лестнице, метра на два приподнятой над землей, и учились управлять парашютом, разворачивать его вправо и влево.

И вот это действительно было всё.

- В семнадцать ноль-ноль быть у самолета! Опоздавших ждать не будем! – предупредил инструктор.

А в семнадцать ноль-ноль назначена была игра за третье место. Но парашют важнее! Опять же и палец на ноге из-за сломанного ногтя у меня болел, и команда знала об этом – не осудят. Забегая вперед, скажу, что та игра закончилась вничью, но наша команда проиграла по пенальти. А я был штатным пенальтистом, мог забить, помочь команде завоевать бронзовые медали и навсегда вписать свое имя в книгу славы. Хотя мог и не забить (я не всегда забивал) и вписать, пусть и не навсегда, а только на время, своё имя в книгу позора. А потому не следует жалеть об упущенных возможностях!

Уходя, я спросил у инструктора:
- А нас только трое будет?

- Зачем только трое? Еще другие ребята и девчата подойдут. Но им не нужен инструктаж, они его давно прошли и даже прыгали, - ответил инструктор. – Кстати, и ваш знаменитый музыкант обещал подойти. Тот, что не прыгнул. Решил попробовать еще раз! И это правильно! Никогда нельзя сдаваться!

А на прощание инструктор дал нам один совет:
- Когда будете стоять у двери, готовясь к прыжку, не смотрите вниз. Лучше смотреть на хвост самолета.

В назначенное время мы все собрались у самолета АН-2. Парашюты лежали на земле.

Среди других прыгавших уже парашютистов, которые не проходили инструктаж, я увидел двух одиннадцатиклассниц – я был у них классным руководителем. И понял, что обратной дороги нет: либо прыгать, либо умереть. Но если уж умирать, то сначала лучше прыгнуть. А вот наш музыкант так и не пришел, решил не испытывать судьбу вторично и не усугублять ситуацию, зато Юрий Иванович Беседа снова заявился вместе со своим братом Александром.
 
- Что-то я не помню тебя на инструктаже, - сказал инструктор, покосившись на Александра.

- Он был, был! – заверил Юрий Иванович.

- Точно был?

- Точно, - подтвердил сам Александр, впрочем, не очень уверенно.

- Ладно, надевай парашют. Все надевают парашюты!

Видимо, летчики и спорить замучались! Но здесь я их прекрасно понимал: наш главный школьный хулиган, который постоянно крутился возле летчиков и которого якобы выбросили из самолета, кого угодно с ума сведет!

Как надо застегивать парашют, я забыл, а потому застегнул его неправильно. Но инструктор все проверил и, что-то недовольно бурча, застегнул его на мне, как надо. Мы также надели шлемы и ботинки на толстой подошве, которые лежали рядом с парашютами.

И вот мы уже в самолете. Сидим, прислонив правую руку к левому плечу – наши запястья привязаны к кольцу. Самолет начал движение, и я заметил, как за ним, размахивая руками, бежит сторож – парень из нашего совхоза. Позже он сказал мне: хотел предупредить летчика, что тот забыл нацепить обтекатель.

Опять этот обтекатель! Да существует ли он вообще в природе? Может быть, это выдумка летчиков, чтобы успокоить начинающих парашютистов?

Самолет поднялся вверх, и я вопреки предупреждению инструктора посмотрел в иллюминатор. Земля, расчерченная на квадраты. Особого страха я, кажется, не испытывал, но было такое ощущение, будто я пьян, частичное отупение чувств, я бы сказал. В самолете стоял страшный гул мотора, ничего не слышно.

Но вот инструктор подал знак рукой: приготовиться! Открыл дверь. Парашютисты один за другим стали исчезать в дверном проеме. Я стоял вслед за Васей. Инструктор хлопнул его по плечу, и Вася тоже исчез. Я стою перед открытой дверью, но смотрю не вниз, а на хвост самолета. Почувствовал на плече руку инструктора и сразу прыгнул вниз головой. Я не упал, а как будто покатился с не самой крутой горки, почти вровень с самолетом. Мелькнула его обшивка. Я забыл, что надо считать и дернул за кольцо – рука сама дернула. И вот уже не горка, а сработал тормоз, и я стремглав полетел в пропасть. Но летел недолго – раскрылся купол. Я посмотрел вверх. Самолета нет. Стропы на купол не закинулись. Я уже хотел отключить запасной парашют, но для верности еще раз посмотрел на купол. Все в порядке, никаких строп на нём. И лишь после этого я выдернул шнурок из кольца запасного парашюта.

- Вася! – крикнул я. – Отключи запасной парашют!

И услышал ответ от него:
- Отключи запасной!

Вася говорил мне потом, что не услышал моих слов, а только крик. Но вспомнил про запасной парашют. И решил мне тоже о нем напомнить!..

И вот ведь что самое интересное: хотя нашу группу готовили недолго, все без исключения отключили запасные парашюты.

Вы знаете, что такое парить в воздухе на парашюте? Подобного удовольствия я никогда раньше не испытывал! Вот уж действительно – наслаждение от полета!

Потом земля поплыла мне навстречу, и я сделал все по инструкции: согнул ноги в коленях, почувствовал неожиданный удар о землю, крякнул, завалился набок, вскочил, загасил купол.

Ко мне на мотоцикле подъехал мой отец. Был он заметно навеселе – разумеется, отец, а не мотоцикл.

- Ты чего там сверху кричал? – спросил он. – От страха, что ли?

- С Васей разговаривал, - ответил я, но отец, кажется, мне не поверил. А мне и не хотелось его переубеждать, я всё еще был в небе и переживал этот невероятный, великолепный, потрясающий, удивительный полет.

Мы свалили парашют в коляску и поехал к месту, где находились летчики и куда стягивались парашютисты. Надо было вернуть амуницию.

- Ну, и как ощущения? – спросил меня один из летчиков. – Прыгнул бы снова?
- Да! – искренне ответил я. – Хоть сейчас снова в самолет!

Это лишь на следующий день я испытал настоящий страх. Вспоминая, как стоял перед раскрытой дверью самолета, я физически ощущал, как душа уходит в пятки и щекочет меня там. Не зря, оказывается, придумали это выражение – душа в пятках!

Никто не упрекнул меня в том, что я рано раскрыл парашют, но я сам сказал об этом.

- Да, рановато, - согласился летчик. А потом то ли в шутку, то ли всерьез сказал, чтобы мы вечером приходили к ним с водкой отметить это событие.

Мы с отцом на мотоцикле отправились домой. Но на повороте отец резко вывернул руль на коляску – и мотоцикл опрокинулся. Скорость, к счастью, была небольшой, а потому мотоцикл не пострадал. Мы тоже. Но вот был бы фокус: удачно прыгнуть с парашютом и тут же разбиться на мотоцикле! Чем вам не «Фаталист» Лермонтова?

Вечером мы с Васей пошли на праздник, гулянку, пьянку, называйте, как хотите. И не важно теперь, сколько мы выпили и о чем разговаривали с летчиками. Но помню, что над дельтапланеристом с переломанной рукой летчики постоянно подшучивали. Был там и Юра Козак, он, наверное, корил себя за то, что не очень вежливо разговаривал со мной по телефону, а потому предложил мне завтра полетать с ним на спортивном самолете. Я отказался – меня переполняли впечатления после прыжка. Сколько раз потом я жалел, что отказался от самолета! Но чего уж теперь?

Впрочем, был Юра недолго и вскоре ушел, а вот его брат, мой друг детства Вова засиделся с нами. И запомнились мне его слова, что самый страшный не первый, а второй прыжок.
 
- А ты сколько раз прыгал? – спросил я.

- Ни разу! И не собираюсь! Ищи дурака рисковать жизнью!

И еще один летчик сказал:
- Ребята, мы преступники! Мы не имели права делать это! Ведь мы вас всех не подготовили, как следует!

А затем за мной пришла жена, и была она очень сердита: опять пьешь, учитель!
Я искренне не мог понять, почему она злится. Ведь мы праздновали победу!

Больше с парашютом я не прыгал, так что мечта осталась: совершить второй, более страшный прыжок.

И сколько же раз мне снилось потом, как я прыгаю с парашютом! А иногда снилось другое: я нахожусь в самолете, но в последний момент испытываю невероятный ужас и отказываюсь от прыжка. Но во сне всегда страшно, гораздо страшнее, чем в жизни. А потому я уверен, что если бы мне представилась такая возможность, то я прыгнул бы и второй раз.

Или все-таки нет?

                3
Больше тридцати лет минуло с тех пор. Юра оставил свой аэроклуб, переехал из Ульяновска в Челябинск и занялся выгодным бизнесом: продажей зерна. Дела у него шли хорошо, однажды он приезжал в совхоз на дорогущем джипе. Но вскоре после этого он вместе со своей подругой уехал в Москву продавать этот джип - и пропал. Их тела нашли на свалке под Астраханью. Родители Юры, которые к тому времени жили уже в Южноуральске, были уверены, что Юру заказал его компаньон, но настоящего расследования так и не провели.

Вова ударился в религию и ничем всерьез не занимался, но как-то вспомнил, что в подмосковном бандитском городе остались предприниматели, которые должны Юре большие деньги. И отправился эти долги выбивать. Его нашли повешенным в небольшом лесу. Сотрудники милиции объявили это самоубийством.

Юрий Иванович Беседа умер в 2013 году, прожив всего 49 лет. Через несколько лет умерла и жена его Ольга Васильевна.

Я давно переехал в город, да и от прежнего нашего совхоза почти ничего не осталось: растащили, разбили, бросили. Нет работы, а потому люди постепенно перебираются в другие места, бросая свои дома. Школу закрыли, потому что мало теперь учеников, наш сельский клуб лежит в развалинах, как после бомбежки. И только в памяти моей самолеты продолжают кружить над совхозом, а парашютисты один за другим опускаются на землю.