Поселок стратегического назначения

Для меня, коренного дальневосточника, все, что связано с Дальним Востоком, близко и знакомо. Узнав, что недавно один из поселков Хабаровского края отметил своё 85-летие, я решил написать о нем материал для моих читателей из других регионов огромной России.

На этот раз предлагаю отправиться в Амурский район, где расположен посёлок стратегического назначения.

Есть в названии Эльбан что-то лёгкое и далёкое, не то мексиканское, не то арабское, как будто совсем по соседству находятся Эльдорадо, Эль-Пасо или Эль-Аламейн. На деле посёлок в приамурской тайге находится в сотне вёрст от Комсомольска и, несмотря на юный возраст, обладает своей уникальной историей с героическими и трагическими страницами, с собственными подвигами и предательствами, победами и неудачами.

Посёлок был образован в сентябре 1936 года и стал быстро развиваться после начала Великой Отечественной со строительством Эльбанского механического завода (сейчас АО ДВПО «Восход»). В декабре 1936 года был построен мост через Ульбинку, в этом же году железнодорожный участок в 77 километрах от г. Комсомольска-на-Амуре и получил название «Разъезд № 26».
В 1940 году на эту станцию был перевезён военный склад № 975.
В сентябре 1941 года в тяжёлых условиях первые рабочие завода организовали на складе снаряжательный завод Народного комиссариата обороны под №637 по производству боеприпасов.

В это время посёлок получает имя Эльбан. В декабре 1941 года выпущена первая партия боеприпасов для фронта.
К концу 1942 года на нём было организовано массовое производство боеприпасов: авиабомб, мин, снарядов 76 и 120 мм.
Улица, которая стала строиться от завода к переезду, стала впоследствии называться Заводской. С ростом населения посёлка в 1943—1944 годах было построено 12 стандартных домов по улицам 1-я Стандартная и 2-я Стандартная, отсюда и название данных улиц.

В период наивысшего экономического развития (конец 1980-х годов) численность населения поселка достигала 17 тыс. человек. На территории поселка стабильно и в полную силу работали ДВПО «Восход», совхоз «Эльбанский», комбинат «Волна», «Управление строительства — 104 с 9 подразделениями», ПМК — 81. Была развита сеть объектов социально-культурного назначения: работали — 2 дома культуры, 5 детских садов, 4 школы, стадион «Восход», спортивный комплекс «Совхоз», расширялась больница, планировалось строительство Дворца культуры и дальнейшее развитие жилого сектора.
 
В начале 1990-х годов Эльбан захлестнула волна социально-экономического спада.

В 2015 году в поселке открылся новый следственный изолятор на 800 мест, построенный в виде шести лучей звезды с применением новых технологий и современных материалов. В народе ему дали название «Снежинка». Все здания и помещения режимного объекта выполнены в соответствии с европейскими правилами и требованиями к содержанию подследственных. В настоящее он превращён в исправительную колонию особого режима для пожизненно осуждённых.

А теперь вернемся к первым годам существование поселка Эльбан, что об этом вспоминали первостроители поселка городского типа с героическим прошлым.

«Ванькина деревня»
Масштабная индустриализация Советского Союза к началу 40-х годов прошлого века основательно пришла и на Дальний Восток. Энтузиасты-комсомольцы и заключённые ГУЛАГ НКВД СССР начали строить Комсомольск и его будущие гигантские заводы, через сопки и таёжную глушь люди к будущему городу тянули железные дороги и пробивали автомобильные трассы. В конце 1934-го началась большая работа над чугункой от Волочаевки до города юности, которую в основном строили осуждённые под руководством известного чекиста Терентия Дерибаса.

В ноябре 1936 года в Комсомольск-на-Амуре по новой колее пришёл первый поезд. Героя революции, впрочем, это не спасло. В награду за ударный труд на сложных участках магистрали он освобождал заключённых, которые обычно оставались на этой же стройке вольнонаёмными: рабочие, построившие мост через речку Ульбинку, тогда пошутили: «Ульбин изменил своё русло – Ульбин изменил нашу жизнь». Этот факт начальнику НКВД Дальнего Востока вскоре припомнили, Дерибаса арестовали в Москве в 1937 году, обвинили в троцкизме и шпионаже и расстреляли, а скоро район будущего посёлка Эльбан на железнодорожном разъезде № 26 присмотрели под площадку для складов с боеприпасами.
- Нас, восемь молодых воентехников Ленинградского артиллерийско-технического училища, направили сюда проходить военную службу, - вспоминает первый начальник испытательного полигона завода № 637 Пётр Козлов. - Проехали всю страну с запада на восток, в Хабаровск прибыли 20 октября 1940 года. После митинга 7 ноября нас направили на разъезд № 26, где всех разместили в одной комнате, на деревянных раскладушках и соломенных тюфяках. Утром увидели в окно снег почти метровой толщины. Вокруг лес, тишина и трескучий мороз.

К этому времени на разъезде уже стояли новенькие строения: деревянная жилая двухэтажка, водонапорная башня для снабжения паровозов, армейская казарма, дом начсостава с баней и несколько хибар. Прибывших специалистов направили на стройку складов, работой руководил майор Иван Смирнов по прозвищу «Дед» из-за его бороды, остряки быстро окрестили точку «Ванькина деревня» по его имени.

Ждать было нельзя
Дикая природа вокруг станции поражала строителей военных складов богатством — дикий виноград, малина, голубика, клюква, кедровые орехи и поляны грибов, реки, полные рыбы, и почти непуганая птица и звери в лесах. Лосося, приходившего в Ульбинку на нерест, просто руками ловили. Всё перечеркнула война.

Арсенал № 975 вдали от фронта в сентябре 1941 года назначили снаряжательным заводом № 637 Народного комиссариата обороны, для организации производства с фронта отозвали специалиста, инженера-химика. Осенью 1941-го Алексей Секрет приехал в Эльбан, но ничего похожего на завод и заводской посёлок не увидел — стена деревьев, покрытых инеем, морозно и тихо. Будущая фабрика предстала перед ним деревянным домиком, в нескольких комнатах которого было заводоуправление, а вокруг — тайга.
- Алексею Секрету пришлось учить новому делу всех, начиная от учащихся созданной на производстве школы фабрично-заводского обучения, ФЗО, и кончая инженерами и работниками основного производства, - пишет в воспоминаниях технолог цеха Наталья Фуфыгина. - Документации не было, а ждать нельзя – фронт требовал мины, гранаты, снаряды.

Алексей Секрет начертил планы сам, проявил смекалку, и без станков, с помощью примитивных приспособлений и инструментов, завод начал снаряжение боеприпасов. 5 декабря 1941 года ещё пахнущий смолой недавно срубленных деревьев цех уже отправил на фронт первую партию ручных гранат, эта дата стала днём создания завода и его коллектива.
- С сентября и до половины ноября 1941 года жили в палатках без печей, хотя уже шли дожди с мокрым снегом, - рассказывает мастер завода Селиверст Куловеров. - Спать ложились промокшими до костей. 16 ноября нам построили деревянную казарму с двухъярусными нарами, даже кинофильм привезли, но посмотреть его не пришлось: только попадали в тепло и через пятнадцать минут все спали. В тот же день мне, как производственному мастеру, выпала честь первому войти в цех под №1. Оборудования, станков в нём не было, всё пришлось конструировать и устанавливать самим. Первые пять дней ничего не получалось, но на шестой приспособились и стали выполнять задание Родины. В смену выпускали до тридцати тысяч ручных гранат.

Военнослужащие расформированной воинской части, непригодные для фронта, просто пожилые мужчины и подростки в возрасте 14-16 лет составили основную трудовую силу нового завода. Работа по 12-16 часов в сутки, питание скудное, быт более, чем скромный. В школу ФЗО при производстве набирали военкоматы, не по желанию вчерашних детей, а по приказу. За годы Великой Отечественной войны науку эльбанских цехов прошли более 700 юношей и девушек.

- Мне только исполнилось 15 лет, как вечером пришёл участковый с повесткой: «Собирайте дочку, - говорит матери, - есть приказ ехать в Хабаровский край в школу ФЗО. Война, нужны рабочие руки. Девка рослая, не пропадёт», - вспоминает Мария Лубягина. - Мать в слёзы. Из одного района забрали в Эльбан человек двадцать. От вокзала до завода сплошной лес, а по нему тропинка, мы по ней километров пять гуськом за провожатым. Поселили девушек в общежитии на кроватях, парней в другом здании на нарах, выдали телогрейки, войлочные сапоги и отправили на работу.

Смертельные подарки для врага
К ноябрю 1942 года на заводе работали уже шесть цехов. Снаряды для пушек, мины, авиабомбы, гранаты - производство в таёжной глуши наращивало объём выпуска боеприпасов. Поступило эвакуированное оборудование с запада СССР, приехали после институтов молодые специалисты, в числе которых был 22-летний Алексей Чёрный.
- Два выходных в месяц, первого и пятнадцатого числа, на баню и стирку, - говорит Мария Лубягина. - Работали по 14-16 часов, нужно было выполнить две нормы, не сделаешь – не уйдёшь. Всегда хотелось есть, хоть и кормили нас, как тогда считалось, лучше, чем гражданских. Но ведь мы ещё росли. Хлеба давали 800 граммов в день, в столовой суп, каша, иногда сало. Стахановцам обед накрывали на отдельных столах, их питание было усиленным, но не настолько, чтобы они не чувствовали голода. Когда ветошь для обтирки снарядов давали, выбирали нитки, лоскутки небольшие, вязали носки, чулки, пытались шить юбки на руках, иголкой.
Люди, а особенно подростки, уставали так, что часто после смены оставались спать в цехах. Проснулись, позавтракали в столовой и снова к станкам. Как вспоминает рабочий завода Сергей Лысюк, особенно плохо с едой было в 1942-1943 годах, утром поллитра овощного супа, в котором был небольшой кусочек мороженой капусты, на обед первым блюдом суп-лапша, о котором они говорили, что лапшинка в желудке за лапшинкой гоняется, на второе 40 граммов солёного карася, ужина нет.
- В первый день цех встретил нас перезвоном мин и бомб, катящихся по потоку, - говорит он. - Мы предполагали, что нас начнут учить наукам по программе, а нам показали, как счищать ржавчину с корпусов мин, дореволюционным прессом набивать мины амматолом, заливать взрывчаткой 100- и 250-килограммовые фугасные бомбы и много других утомительно тяжёлых, но простых операций. На этом обучение закончилось. Всё время хотелось есть, а купить негде – вокруг завода тайга. Многие были похожи на дистрофиков, особенно жалко было смотреть на девчат. На потоке они, надсаживаясь, поднимали холодный металл мин тонкими руками, калибровали, укладывали. Особенно старался для нас, молодых рабочих, технолог, комсомолец Чёрный Алексей Климентьевич, от него не ускользало ничто. Он отдавал смертельно уставшим и голодным собственные стахановские талоны на дополнительное питание и колдовал над тележкой, на которой мы возили ящики со снарядами, чтобы легче было её таскать из цеха на улицу и обратно.

Фронт вдали от фронта
В 1942 году коллектив завода насчитывал 822 человека, 302 из них учащиеся школы ФЗО. К декабрю следующего - 1211 человек, в 1944 году - 1264. Эти люди за годы войны произвели 14 миллионов снарядов и мин и 355 тысяч авиабомб. Вдали от фронта, но в не меньшей опасности из-за самого характера производства, Эльбанский механический завод собирал и отправлял на фронт смертельные подарки для врага. Все силы — на борьбу с оккупантами, а после смен в цехах рабочие меняли профиль и на землях неподалеку стали выращивать для столовой картошку с капустой и прочими овощами.
 
Падали в обмороки, но собирали мины и гранаты. Модернизировали старое оборудование и создавали новые технологии снаряжения. Шутили: «Лётчики работают в воздухе, умирают на земле, а сапёры и снаряжатели работают на земле, умирают в воздухе». Опасная продукция взрывалась в руках и калечила рабочих, каждый этап в любом из цехов грозил смертью, любая ошибка вела к трагедии. Летом жарко, а зимой стократ хуже, руки прилипали к мёрзлой стали корпусов снарядов и авиабомб. От ядовитой пыли взрывчатки не спасали маски, лица рабочих становились жёлтыми, а руки зелёными от химикатов. 200 процентов от суточного плана, 300 процентов, когда работа на свежем воздухе в подсобном хозяйстве была праздником, и все разговоры в оставшиеся свободными часы начинались фразой «Вот кончится война...».

Многотиражная заводская газета «За Родину!» в феврале 1944 года опубликовала письмо с фронта, от старшего брата учащегося ФЗО 14-летнего Петра Лесогора: «Здравствуй, Петя! Сообщаю, что был в разведке и убил семерых немцев. Разведка была удачной, захватили «языка». Так мы воюем. А что делаешь ты, Петя? Хоть ты и маленький, а у меня к тебе просьба: помогай нам хорошей работой добивать немцев-шакалов».

Мальчуган стал работать ещё лучше, все удивляются, как он выполняет ежедневно две взрослые нормы.
- А как же иначе, - говорит Петя, - у меня папа и два брата на фронте. Вот я им и помогаю. 

Эльбанский завод, как и все остальные, для соблюдения секретности в газетах того времени называвшийся «Энским», во Всесоюзном социалистическом соревновании среди предприятий Наркомата боеприпасов СССР не смог выйти на первое место в стране, но регулярно оказывался вторым. Здесь, в относительной дали от боёв, руками подростков и пожилых мастеров с ежеминутным риском для жизни и в невообразимых для современного человека тяжёлых условиях ковалась победа страны.
 
Закончилась война на западе страны, Красная Армия разгромила японские войска и освободила Китай и Корею. Эльбанский завод со временем вырос в мощный комплекс по производству боеприпасов НПО «Восход», на землях бывшего подсобного хозяйства заработал совхоз-миллионер, посёлок до времени рос и обустраивался жилыми многоэтажками, школами, детскими садами — всё шло хорошо до начала 90-х, пока в жизнь людей не вмешалась «перестройка». Несмотря ни на что, первое предприятие посёлка работает и сегодня, а сам посёлок уже не выглядит умирающим, как это было всего пару десятков лет назад. Потомки людей, в тяжелейших условиях выстоявших на трудовом фронте Великой Отечественной, просто так сдаваться не намерены.

Кстати, о происхождении названия Эльбан есть несколько теорий. По одной из них, это перевод слова «простор» с эвенкийского, только звучание «альбин» трансформировалось в нынешнюю форму. Второй вариант ульчский, он означает комфортное место для стоянки. Третий — нанайский, «солнечная долина», и все они подходят к этой далёкой точке на карте.

А сейчас я хочу предоставить слово бывшему первому секретарю Хабаровского крайкома КПСС Алексею Клементьевичу Черному, который начал свой трудовой путь в Хабаровском крае в поселке Эльбан. Он написал мемуары под названием «Остаюсь дальневосточником», в которых есть глава «Заводские будни». Я процитирую несколько абзацев из этой главы, чтобы читатели могли понять, в каких условиях трудились в годы войны трудящиеся этого поселка.

Места, куда мы попали, конечно, поражали ь первого взгляда.  Они сильно отличались от тихих подмосковных пейзажей, не говоря уже об украинских, среди которых я вырос.  Утром в поселке висел туман – это означало сорок градусов ниже нуля. В нескольких километрах к северу от производственной площадки поднимались сопки. Поросшие лесом, а дальше виднелись гольцы, на вершинах которых даже летом не таял снег.

Рядом с поселком протекала быстрая горная речка Ульбинка, бравшая начало в этих сопках. Нередко, особенно в осенние паводки, она заливала часть территории завода и поселка. Заводской площадке не раз угрожали лесные пожары, подходящие непосредственно к складам боеприпасов и взрывчатый веществ. Тогда на борьбу с наводнением и пожарами поднимались все жители поселка и работники завода.

Отопление всех жилых и служебных помещений было печное (кроме цехов), водоснабжение из колодцев, канализации не было, «удобства» во дворе. Первые цеха представляли из себя деревянные одноэтажные здания. Они мало чем отличались от привычных бараков Вводились новые цеха и производства, одновременно выпускались боеприпасы для фронта.  Это были 76-мм снаряды, авиабомбы АО-25, ФАБ-100, ФАБ-250, противотанковые мины нескольких типов, ручные гранты Ф-1. Позже начали осваивать запалы Кавешникова, реактивные снаряды для самолетов.

Заводу не хватало материалов, рабочей силы, особенно недоставало квалифицированных строителей. При закладке фундаментов и прокладке коммуникаций в глубоко промерзший галечный грунт строителям приходилось буквально вгрызаться, как в железобетон. Ввод в действие каждого последующего цеха давался ценой предельного напряжения сил и нервов. А одновременно форсировалось строительство заводского поселка. Повсюду стоял приятный запах от смолистой щепы, досок и бревен, раздавался стук топоров, шумели пилы, вырастали все новые и новые бараки-общежития, ведь на завод прибывали очередные партии рабочих.

По законам военного времени рабочий день длился 12 часов, но нередко приходилось работать и больше. Вначале выходных не было вовсе, но затем ввели один выходной через 2 недели.  Время было тревожное, голодное и тяжелое.  Гитлеровская военная машина со скрипом, но еще двигалась на восток, и чем дальше продвигались фашисты в глубь нашей страны, тем ожесточеннее работали люди у станков и аппаратов, порой сутками не уходя с завода.

А питание в ту зиму было очень скудным, по карточкам выдавали регулярно только хлеб. Своих овощей не было, привозных не хватала даже для столовой. Очень редко поступал мерзлый картофель. У людей началась цинга. Сказались тяжелая работа без отдыха, холод, скудное питание без овощей и витаминов. Заводская больница порой была переполнена. Сначала на заводе и в поселке работал один врач – терапевт Достовалов. Он лечил всех и от всех болезней. Зимой от цинги Достовалов спасал людей отваром хвои, летом ели черемшу и ягоды шиповника. В экстренных случаях больных доставляли в город на поезде, проходившем раз в сутки.

И все же завод действовал. В цехах организовались фронтовые бригады. Первую такую бригаду возглавила молодая работница Воронова, а потом её почину последовали десятки других бригад.

Это только часть воспоминаний А.К.Черного,  который после войны работал и в Комсомольском горкоме партии, первым секретарем райкома КПСС района имени Лазо, председателем облисполкома и первым секретарем обкома партии Еврейской автономной  области, затем председателем Хабаровского крайисполкома и 18 лет первым секретарем Хабаровского крайкома КПСС. Он оставил у жителей края о себе много в памяти – и новых заводов, зданий, птицефабрик и свинокомплексов, линий электропередач и ТЭЦ, мостов и других материальных ценностей.

Мне дважды довелось побывать в Эльбане. Первый раз в 1987 году, когда я в должности главного рентгенолога края приехал знакомиться с местной больницей и рентгеновским кабинетом в ней.  Мне понравилась и больница, и кабинет, и персонал в нем. Прошелся я и по поселку. Он был уже не такой, как описывал его А.К.Черный, состоял в основном из многоэтажных кирпичных и панельных зданий. Побывал я и в магазинах. Они показались побогаче, чем в краевом центре.  Все верно, завод выпускал снаряды, нужные для войны в Афганистане, каждый день вылетал самолет АН-26, загруженный ящиками с боеприпасами.  Люди работали с напряжением, и обеспечение должно было быть получше. К этому времени поселок вырос до 17 тысяч жителей

А второй раз я приехал в 1990 году, в разгар горбачевский «перестройки», уже в качестве первого заместителя заведующего отделом здравоохранения крайисполкома. Социально-политическая ситуация в стране накалялась, а в это время на Первом съезде народных депутатов СССР витийствовали либеральные депутаты, обещавшие золотые горы, если народ пойдет за ними, а не за коммунистами. Тоже самое было и в Эльбане. Война в Афганистане завершилась, план по выпуску снарядов снизили, заработки упали, так что напряжение среди трудящихся росло. Народ ходил злой, но он такой был везде, не только в Эльбане.

С тех пор прошло больше 30 лет.  В поселке многое изменились и не в лучшую сторону.  Сократилась до 10 тысяч численность населения. Но он продолжает жить, хотя, как мне кажется, особо светлого будущего у него нет, если только на местном НПО «Восток» не начнется выпуск боеприпасов в больших количествах. Ведь для нашей армии они очень нужны. Но в этих вопросах я не разбираюсь, поэтому на этом заканчиваю свой рассказ о поселке Эльбан Амурского района Хабаровского края. В нем долгие годы живет моя землячка из нижнего Амура, с которой мы учились в одной школе, только она на 2 года старше, Любовь Димаева (Хохлова). Она истинная патриотка Эльбана, хотя в нем было всякое – и хорошее, и не очень.