О растаявшем Снеговике...

        Неожиданно близко подошли тяжелые события, которые подтолкнули к мысли о своей причастности к ним, как я буду там смотреться, уже на кладбище… Наших дорогих и любимых уносят, а мне где там будет место, где я найду свой последний приют, и почему-то нигде я его для себя не увидела, нигде…Недавно прочитала об истории любви Есенина к своей последней музе - Августе Миклашевской, и один эпизод вызвал во мне нечто похожее на зависть в ситуации, которую трудно оценить, вообще поставить в какую-либо категорию, потому что сцена связана именно с похоронами: через пятьдесят лет после смерти Есенина почила в глубокой старости его драгоценная Августа, и вопреки желанию ее сына, чтобы похороны прошли тихо и незаметно, они переросли в стихийное собрание почитателей поэта, на могиле Миклашевской стали читаться стихи Есенина, посвященные его последней любви, “Вот - это похороны - любо-дорого, - мне б такие”, - протянула я с жалостью мужу и дочке, которые были в тот момент со мною рядом, на что мой муж, в нервности передернув плечами, заметил, что выбьет на моем памятнике его любое моё стихотворение о Снеговике, который растаял от любви…, а дочка моя тут же стала подсчитывать сколько нужно будет набить букв и что памятник выйдет в копеечку…Отчего вся услышанная фантасмагория с похоронами приобрела другое звучание и закончилась раскатистым смехом нас всех.
        А если серьезно, еще не зная о подобном с похоронами Августы Миклашевской, я совсем недавно поступила почти так же: на могиле своей безвременно ушедшей подруги, положила стопку своих стихов, ей посвященных, которые как грибы после дождя, возникли у меня после ее смерти, там были мои слезы, моя печаль, мое отчаяние от того, что она ушла, потому что когда она болела, я не позволяла себе думать, что она не выберется, я даже старалась не встречаться с ней, потому что начинала оплакивать ее, как уже умершую, потому что ничего не могла с собой поделать, меня разрывало отчаяние от невозможности удержать, что уже опрометью несется под гору, вот и шли стихи и до и после ее кончины, а потом я поступила так как не могла не поступить: оставила стопку бумаги со стихами там, где они должны были быть обязательно. И еще всегда вспоминалось, как моя страдалица, когда ничего не предвещало никаких страшных событий, смущенно улыбаясь, а может быть просто шутя, попросила меня написать стих, ей посвященный, но подобная просьба поставила меня в тупик, потому как стало не понятно, что в нем необходимо изложить, внешнее-внутреннее.., что? А потом, когда рванули стихи, связанные с ее угасанием, стало ясно, что я пишу в них свои чувства, и я думаю, ей понравилось бы, что именно на ее могилу положили стихи, ей посвященные, убеждена в этом, и кажется мне, я повторила ту торжественную церемонию прощания с музой, зацепившей своим уходом очередного бумагомарателя меня, церемония моего прощания прошла торжественно: в соответствии с велением души и сердца, согласно духу усопшей…
       И если на моей могиле прочтется только один мой стих, пусть и о растаявшем Снеговике, значит, и я жила не напрасно.