Пионерско комсомольская одиссея

В день пионерии мне одна знакомая написала: «Память сразу выдала картинку как в воинской части мне повязали красный галстук. Был дождь, но мы шли домой расстегнула пальто. Гордость переполняла»

Я попросил ее  уточнить,  гордость за что  конкретно  ее переполняла.  На мой циничный или она как  правоверный октябренок, так переполнились идеями диалектического материализма и научного марксизма, что испытала гордость от приобщения к борьбе за освобождение человечества. Или галстук являлся свидетельством того, что она подросла. И была этим горда. В детстве все хотят стать старше. А вот при получении пенсионной  книжки вряд ли переполняет гордость. 

 Поделюсь  воспоминаниями, как меня принимали в пионеры, и чем это аукнулось. Принимали нас в нашей школе. Я деталей не помню. Помню только, что заучивал торжественную  клятву. Конечно принимали все наши четыре класса скопом. Не КГБ, чтобы с каждым отдельно беседовать. Торжественное собрание по приему в пионеры состоялось после уроков. Повязали нам галстуки, поздравили – и всем спасибо, все свободны. И вот  идем мы школы с моим приятелем Сашей.  Он не был тогда мне близким другом.  Слишком разными мы были по характеру. У меня были более близкие друзья. Но Саша жил в доме напротив. И поэтому из школы нам было по пути.  А с моими друзьями - не по пути. (А теперь этот Саша Коднер из моего класса живет в Иерусалиме. И я к нему периодически приезжаю в гости и периодически названиваю. Неисповедимы пути господни) Итак, вышли мы из школы и попилили домой. Было достаточно прохладно. На нас были пальто. И ничего особенного в моем первом прохождении по городу в качестве пионера не было. Никто на нас - обычных школьников с портфелями, не обращал внимания.

 Правда дома на первых порах мама определила для моего галстука отдельную вешалку, чтобы не мялся. Но он все равно мялся.  Я не сильно был этим озабочен. Но в школе, сначала мне, указали на непотребный вид моего галстука. А потом позвонили маме.  И галстук стал первым предметом, который мама мне доверяла гладить.  Она мне гладить на тех порах не доверяла. Боялась, что я дом спалю. Утюги тогда еще автоматически не отключались.
 
В школу я повязывал пионерский галстук. Это было обязательно. Но конечно, если я шел в кино, или в гости, я галстук не повязывал.  Потом, когда стал постарше, этого и в школе не стали требовать. И я галстук не носил. Тем более, что я достаточно подрос и окреп, и не нужно было дополнительных свидетельств, что я повзрослел.

 И вот подошла пора поступать в комсомол.  И хотя это мероприятие тоже проводилось массовым порядком, но все же с более индивидуальным подходом.  Нас предупреждали, что каждому будут задавать различные вопросы, касающиеся политики партии, международной обстановки. Короче комсомол. Как девушка, любит молодых и политически грамотных.  Повели нас всем классом в городской комитет комсомола. Мы ждали в коридоре. Заводили по три - четыре человека в специальный кабинет, где и проходил процесс переработки в комсомольца. А поскольку процесс занимал время, прием затянулся.  Первых запускали девочек. А я оказался в арьергарде. Мы от долгого ожидания расшумелись в коридоре. И на наш шум из кабинета вышел какой-то рассерженный секретарь и сказал, что хулиганам, срывающим мероприятие, в комсомоле не место.  И чтобы мы катили колбаской. Нас, хулиганов, оказалось, кажется, четверо. Помню только, что в их числе был мой тогдашний приятель, ныне военный врач, доктор медицинских наук и как бы не генерал Саша Иванченко. И пошли мы, непринятые, солнцем палимы.
 
Я из-за этого фиаско не сильно переживал. Да и остальные не плакали.  И все, о том, что мы не приняты, забыли. И школа, и комсомол. Некоторые мои друзья ходили в городской комсомольский штаб. Занимались комсомольской деятельностью: ходили в походы, иногда разыгрывали что-то типа капустников. И просили даже, чтобы я, который, глядишь, мог и зарифмовать, что-то им накропал.  И проходило. От того, что текст написан не комсомольцем, капустник не запрещали.  А уже пошел девятый класс. И мама, смотревшая далеко вперед, стала тревожиться.  Не комсомольца в институт не примут. Но передо мной стоял барьер. Не хотелось идти в то самое место, откуда нас с позором шуганули, и теперь униженно просить, чтобы приняли.

 Все разрешилось неожиданно. Наша русачка Евгения Петровна или согласно учебному плану, или просто по ностальгическому капризу, дала нам задание написать дома сочинение на тему: «Как меня принимали в пионеры и в комсомол». Что мне было писать?   Задача непростая.  про прием в пионеры еще что-то можно изобразить, а что про комсомол?  Значит, придется про пионеров расписать, чтобы про комсомол русачка и не вспомнила. Я долго выдаивал по слову про прием в пионеры. И написал, что мы с Сашей потом шли вместе домой. А про комсомол упомянул обтекаемо.  Надеялся, что прокатит.

Через неделю Евгения Петровна принесла стопку наших тетрадей и так ими хлопнула по учительскому столу, что стало понятно: предстоит аутодафе.  Очередь распинаемых дошла и до меня. Евгения Петровна, хорошая учительница, внимательно читала дома по вечерам  бред наших сочинений. И от нее не скрылась маленькая деталь, что после принятия в пионеры я пошел домой вместе с Сашей. И Саша про это же написал. И вот уже классе Евгения Петровна стала зачитывать сточки, то из моего сочинения, то из Сашиного.

- Коднер, - говорила Евгения Петровна, - пишет, что несмотря на то, что было холодно,  он распахнул пальто, чтобы все видели, что он пионер. А вот Колос не распахивал, словно он этого стыдится. 

  И   закончила тем, что  Коднеру  по сочинению за содержание она ставит  пять, а мне два. И что такие, как я, недостойны быть в комсомоле. И тут Васильева, комсорг класса, подложила язык:

- А он не комсомолец. И взносов не платит. И Иванченко не комсомолец, и Марченко,

- Как так?  - ахнула Евгения Петровна, - А куда Тамара Александровна смотрит? –   Тамара Александровна была нашей классной и учителем математики.

- А она их тренирует на олимпиады, - язвительно заметила Васильева, у которой был по математике трояк.
 
В тот же день после уроков мы оказались на ковре у Таисии Тимофеевны, директора школы. Она, сидя за столом, смотрела на нас с печальным укором, точно на непонятных птиц, неизвестно как в эти края залетевших.  Конечно, нам пришлось объяснять, как мы дошли до такой жизни – без комсомола.   И естественно, из наших слов получалось, что виноваты комитетчики, а не мы. 

- Не нужно с больной головы на здоровую валить, - сказала Таисия Тимофеевна, -    Вы виноваты в первую голову.  А ваши родитель куда смотрят.   Позовете родителей. А с Тамарой Александровной отдельно поговорим. Думаете, из-за вас меня по головке погладят?

 Она с тяжелым вздохом набрала номер, и извиняющимся голосом сообщила в трубку, что затесались тут трое лоботрясов, оказавшиеся не охваченными.

- Вот и я думаю, - сказала Таисия Тимофеевна и назвала наши фамилии
 
  Когда директор школы сообщает по телефону твою фамилию в комитет комсомола это ничего хорошего не сулит. Что нам грозило? О чем Таисия Тимофеевна сказала «вот и я думаю»?  Выгнать нас из школы? Перевести в ПТУ? Пошли минуты напряженного ожидания. И наконец, Таисия Тимофеевна сказала удивленно

- Как?  Понятно. Значит им нужно явиться? Хорошо. Спасибо. А то я уже чуть инфаркт не схватила, - и обратилась к нам, - Ступайте в комитет комсомола. Вы уже давно приняты. Давно числитесь. Там вам дадут значки.  А вот с вашими взносами мы еще разберемся. 
 
В тот же день мы получили значки. Не смели игнорировать формальности.   Формальность свыше нам дана, замена знаниям она. На следующий день я пришел в школу при значке. Чтобы все учителя и Васильева успокоились. Значок свидетельствовал, что я стал полноправным членом общества.

 А мама мне советовала, будешь подавать документы в институт - прицепи значок.  Не повредит. Я так и сделал. На всякий случай. В качестве оберега.   Никто на мой оберег и не глянул. А уже на вступительные экзамены я его не носил.  И на этом моя значковая одиссея закончилась.