Шуточная. Про Батюшку Игнатия и его бородку

После того как Марина с детьми и котом ушла, Игнатий начал попивать.
Он скрывал это, конечно, будучи батюшкой в селе. Но скрыть, что его покинула матушка с тремя детьми и даже кота Гришку прихватила, уехав к другому мужику, он не мог.

Как литургию теперь вести? Что говорить при встречах односельчанам?
Не совсем ведь слепы и дураки — знают же, что матушка Марина, с которой они состояли в браке уже пять лет, ушла от него месяц назад.

Как он будет представлять теперь Господа на земле, если собственная жена с детворой, по которой он отчаянно скучал, ушла, бросив веру, послав Бога и его, Игнатия, к чёртовой бабушке?

Скандал, когда она уезжала, в их доме был и так слышен на всю Европу!

И так кто-то уже ехидно посмеивался из прихожан, проходя мимо.
Пару неверующих вообще приставали к нему:
— Ну что, батюшка? Мало молился? Что жёнка тебе рожки наставила? Видать, сатана в тебе сейчас сидит! Смотри, ещё копыта расти начнут!

А всё Зоя, эта девка, жившая на отшибе! То есть не совсем в деревне их, Лютовке, а сама по себе. Под тридцать, но одна как перст. Да и пригожая — загляденье!

От этого всё и пошло!

Игнатий служил всей верой и правдой, но не мог более совладать с собой, увидев эту Зою.
Она редко в селе-то и бывала — ходила пешком со своего холмика в роще, проживая в избе, оставленной ей матерью, всего раз в два-три месяца — на почту в село.

Там-то наш батюшка Игнатий её и приметил. И сердце его дрогнуло.
Ничего с собой поделать не мог. Не выходила Зойка эта у него из головы, хоть они и словом не перемолвились.
Она взглянула на него только — и он чуть не упал, пакет даже выронил из рук.

Не то чтобы он матушку Марину — им было по тридцать шесть и тридцать восемь лет — не любил, не почитал. Но вот чувства и желания, скверные, как он думал, прося Господа избавить его от них, к Зое были другого калибра.
Такие вещи он себе представлять начал, что бы сделал с ней, лёжа, однако, рядом с матушкой в кровати, не слыша даже сопящих и орущих по ночам чад своих, что утром бежал к иконостасу, падал на колени, крестился и слёзно молил, чтобы Бог помог ему.

С иконок в церкви на него строго смотрели Иисус и все святые — Игнатию казалось, каждый день всё строже!
А желания его всё разгорались.

И начал он предлог искать, чтобы на холмик наведаться.

В первый раз, с подкосившимися ногами, он, запыхавшись, добрался до избёнки Зои, придумав предлог, что заплутал.
Зоя как раз поливала смородину, когда увидела Игнатия — в рясе, с бородой, с болтающимся крестом от его усилий взойти на холм.

Когда он добрался до её калитки, она уже стояла молча и разглядывала его.

Немного отдышавшись, он выпалил:
— Заплутал, Зоя Геннадьевна! Вот не чаял, что изба здесь Ваша!

Зоя только сказала:
— Не люблю бородатых мужиков.

Игнатий опешил:
— Я же батюшка... ну... при церкви.

Зоя повторила:
— Вот и говорю — не люблю я бородатых. Побреешься — может, в дом приглашу.

И затворила калитку перед его носом, ушла в дом свой.

Игнатий даже чертыхнулся:
— Да что это? Баба простая! В церкви никогда не бывает! Околдовала ведьма! Божий человек я!

И вдруг как бы услышал Зоин голос:
— Что ж Бог твой тебя от меня не бережёт?

Он не воспринял это всерьёз, но пот покатился с него градом.

Прошло недели две — и он побрился!

Матушка Марина ахнула:
— Да что с тобой, сердешный?

Игнатий замялся:
— Да можно сейчас так. Борода не обязательна. А то в тридцать восемь лет стариком себя чувствую! Глянь, вон новости, да канал наш «Спас» — полно батюшек без бород! Да и мешает она мне — жарко!

Матушка Марина внимательно выслушала его. Весь её вид говорил о том, что она ни слову мужа своего не верит.

Но Игнатий, перебрав на литургии с праведностью, читая слово Божье уже будучи без бороды, думал только о Зое.

Вот и погнал к ней, да и случай подвернулся: посылка на почте для неё пришла.
«Доставлю!» — сказал он и попёрся в гору, на холм, к домику.

Ой, жара была! А он в рясе чёрной, пот льёт ручьём, и крест всё так же туда-сюда болтается, как маятник.

В этот раз Зоя пустила его в дом.

Так и началось. Украдкой стал похаживать Игнатий под всякими предлогами — и для жены, и для Зои — на холмик возле рощи.

Но село есть село. Заприметили, конечно: и хитрые бабульки, ошивавшиеся где попало голожопые дети, мужики на лесопильне, да и горсточка прихожан тоже.

Вот и матушка узнала.

Игнатий почуял неладное, когда, после свидания с Зоей, пришёл домой и увидел сидевшую Марину, которая пристально изучала его.
Он протянул руку по привычке, чтобы погладить бороду, но вспомнил, что нету её уж. Так и застыл с приподнятой рукой.

— Что, сердешный, с Зойкой закрутил, значит? — Марина и не стала долго ждать.

Игнатий оправдывался:
— Нет! Что? Как? Кто сказал? Захаживал, да! Но ничего не было!

Кроме цветов да любовных стихов у них на самом деле ничего не было ещё.

— Вот! — матушка Марина вытащила из подола бумажонку. — Твоя ведь? «Очей очарованье»? Хоть бы у Пушкина не крал, смерд постылый!

Игнатий попятился, зная свою жёнушку. В гневе — ого! Лучше руки в ноги, да бегом!

— Ухожу я тогда! Болван проклятый! Жааарко ему с бородой, понятненько!
У меня тож, может, мужик давно есть — сохну по нему! А вот с тобой тут, Иродом, просиживала, детей подарила, хату драила, а он тут проповеди гонит, а сам — налево!

Так и ушла! Взяла детей, кота — и уехала. Тут же. Так обидел он её.

Но не всё это было. Не было у неё другого.
Игнатий, уже совсем запутавшись, эту байку селу и поведал — чтоб как-то хоть оправдаться перед односельчанами.

А иконы в церкви опять со всей строгостью смотрели на молящегося батюшку.

— Пал я, пал я, Господи! — лепетал он, стоя на коленях перед Христом медным.
А тот, так Игнатию показалось, аж плюнул на него!

Перепугавшись, он выбежал из церкви. Дома стащил рясу и решил уехать из села.

— Не моё это, видно, Господу служить. Всё Зойка!

Он уж и не думал о ней с таким вожделением. «Любовь» как рукой сняло.
Видно, Бог услышал его молитвы