Философское настроение. Часть4

«Каждое – в каждом».
Николай Кузанский.



Месяц улыбался с неба. Индийский месяц именно улыбается, а не стоит буквой «С», как у нас на севере. Над ним две звёздочки, ну точно забавная рожица.
Я по обыкновению путешественников ищу Полярную звезду, чтобы определить верное направление к дому, куда возвращаться из странствий, когда виза закончится. Для этого надо сначала приметить характерный ковш. Вот и он. Четыре звезды образуют чашу, ещё три – изогнутую ручку. 
  – Совсем как у нас на кухне! – восклицает Рина. – Не понятно только, почему он медведь.
–  Медведица. Большая, – поправила я.
– А вы посмотрите в карту. Просто Медведица проглотила ковш, – засмеялся Рома и показал Рине на телефоне Медведицу с ковшом в животе. Сестра тоже захихикала, а я почему-то обиделась. 
– Ну и где твоя Полярная звезда? – примирительно спросила Рина.
  – Найди самую яркую звезду из четырёхугольника чаши. Это Дубхе. Под ней Мерак. Они обозначают как бы стенку ковша, противоположную от ручки. Если от Мерака провести воображаемую прямую к Дубхе и дальше ещё примерно пять таких расстояний, то как раз доберёшься до Полярной звезды, альфы Малой Медведицы.
– Которая тоже съела ковш, – Рома нашёл соответствующую картинку в телефоне.
– Ужас! Ваша астрономия не лучше философии! – возмутилась Рина. – А эта что съела?
Дочка указала на летучую мышь, свисающую с пальмы вниз головой и заслоняющую собою Полярную звезду.
– Do bats eat cats? – процитировал Рома Алису из страны Чудес. – Эта точно съела кошку. Глядите, какая жирная!
– Потому что она на самом деле не мышь, а летучая лисица! – догадалась я.
Дети от астрономии отвлеклись на зоологию и обсуждали теперь, что едят летучие лисицы. А я вернулась к своему небу. Ласково оглядела и пересчитала любимые звёздочки, как пастушка овец. У каждой красивое имя и особенные характеристики. Я знаю их и не знаю... Вот неразлучные Алькор и Мицар, а в стороне от всех бледненький Бенетнаш. Вот старый Арктур, хранитель небес. Надутая красавица Вега опять высоко забралась. Сколько чудесных, трогательных воспоминаний связывают меня с ними! Здесь, у Антареса, я мечтала. За Стрельцом боязливо заглядывала в страшную чёрную дыру, центр нашей Галактики, раскинувшей светлые крылья прямо надо мной. А здесь, между бетой и гаммой Дракона, выискивала маленькую, едва заметную глазу звёздочку, с которой мы дружили. Тут примеряла Северную Корону. А вон там, над туманностью Андромеды, однажды пролетел великолепный болид с двойным хвостом! 
Каждый закуток неба мне знаком с детства. Я, такая невероятно маленькая во Вселенной, мысленно обнимаю её, как добрую подругу. И она отвечает светлой улыбкой месяца.
– Представьте, дети: на свете есть только мы с вами и эта луна, – я указала на месяц. Две звезды над ним сместились, так что смешная рожица разъехалась. Сияла одна улыбка. Мы дружно уставились на неё.   
– Никого и ничего больше, это очень важно! Только мы и луна. Теперь уберём меня. Остались два наблюдателя. Луна не исчезла?
Дети согласились, что луна не исчезла.
– Дальше интереснее. Убираем Рину. Остаёшься один ты, Рома. Луна не пропала вместе с Риной?
– Луна на месте. А, понял. Сейчас пропаду я, и улыбающийся месяц сгинет в тот же момент. Правильно, мам?
– Вот именно. Зачем жить, если и улыбнуться-то некому? Разве может существовать какая-то там каменюга в полном небытии? Нет жизни – нет ничего. Вроде понятно. Но тогда странная связь выходит между тобой и месяцем. Давай вернём нас с Риной на место, а уберём как раз тебя, Рома. Что произойдёт с нашей луной? Исчезнет?
– На этот раз останется, – уверенно заявила дочка.
– Хорошо. Уберём нас. Нет и луны. Теперь она не менее странно связана с нами, Рина.
– Это возможно объяснить тем, что луна, как неодушевлённый объект, не имеет своей реальности, а существует в наших, – предположил Рома. – Нас трое, значит, она как бы трижды существует. Три луны. Моя, твоя и Ринулина. Если любой кто-то из нас выбывает, остаются две луны. Ну, а когда исчезает жизнь, то пространство и время со всем неодушевлённым содержимым, соответственно, тоже перестают существовать.
– Вот и я начинала с этой мысли. Однажды даже предположила, что возраст Вселенной вовсе не миллиарды, а всего каких-то несколько лет или даже дней, или минут. Абсурдным это кажется лишь сперва. Посудите сами. Вопрос о времени, не так ли? Но где нет жизни, там нет и времени. Пока есть жизнь, летит время и существует Вселенная. Для меня, для вас с Риной время началось от появления на свет и закончится со смертью. Для кого время длилось хотя бы один миллион лет? Ни для кого! Значит, такого периода реально и не было! Ни Вселенная, и ничто вообще не существует дольше, чем длится одна жизнь: ваша ли, моя ли, летучей лисы, мотылька, дерева, бактерии или в любом другом из возможных её проявлений.
– Хитроумно, – задумался Рома, – но явно ошибочно. Не могла Вселенная возникнуть вместе с появлением первых живых форм.
– Не могла, – согласилась я. – Очевидно был этот гигантский, невообразимый для нас промежуток времени. Четырнадцать миллиардов лет колоссальное тело Вселенной росло, двигалось, подготавливая условия для появления на свет нашего Солнца, Земли и, наконец, нас самих. И, разумеется, ни единого живого свидетелся всей этой исполинской деятельности. Рома, возможно ли представить движущийся мир, насыщенный событиями, а соответственно и течение времени, при полном отсутствии одушевлённости?
– Совершенно невозможно, – согласился сын. – Существования либо нет, либо оно...
– Одушевлено! – радостно воскликнула я. – Каждое тело, будь то последняя каменюга (я взглянула на месяц, который улыбался свысока над нашими рассуждениями), если оно существует само в себе, не зависимо от постороннего живого наблюдателя, обязательно одушевлено, движется и имеет соответственно свою реальность, своё пространство и время. Иначе быть не может. Кроме того, любое тело является совокупностью, неким гармоничным единством более простых тел. А самое огромное объединение из всех, что мы знаем,  - это, конечно, Вселенная. Она одушевлена и существует, то есть сама создаёт эти четырнадцать миллиардов лет. Иначе откуда бы им, правда, взяться? И каждый из нас, как Вселенная, представляет собой единство множества тел и создаёт свою феноменальную реальность, свой пространственно-временной поток, как бы расходящийся во все стороны от него.
– Да, – продолжала я свои рассуждения, – все мы живём в одном мире, но мир у каждого свой. Однако ж, как быстро ни мчись, хоть беги, хоть лети на другую планету, в другую Галактику, - никуда не сдвинешься из центра создаваемого тобой пространства. А также не выйдешь из настоящего, то есть из центра создаваемого тобой времени. С той непостижимой точки, которая строит реальность, но сама не занимает, как мы уже выяснили, никакого места в ней. Это и есть «я», самая суть каждого из нас, чистейшее бытиё - единственное, что мы верно и несомненно знаем, но о чём не способны думать ни мгновения. Потому как думать можно только о вещах, воображаемо отдельных от себя. Рома, о чём ты в состоянии размышлять?
– Обо всём на свете, – уверенно ответил сын.
– Обо всём в своей феноменальной реальности. Моя, к примеру, или даже Риночкина, или лисицы той, или луны тебе не доступна.
Летучая лисица опасливо покосилась на Рому со своей пальмы.
– Я могу думать и о себе тоже.
– То есть о теле, душевных качествах, чувствах и даже о самих мыслях. Можешь ли ты мыслить о собственных мыслях?
– Конечно.
– Значит, и они принадлежат твоему миру, но не являются вполне тобой. В твоей феноменальной реальности ничто не обладает самостоятельным бытиём: ни я, ни Рина, никакой объект или субъект, ни даже тело твоё, ни качества. Небо с планетами и звёздами, Луна, Земля, страны и города, люди и животные появились с твоим рождением и не переживут тебя ни на миг. Всё на свете в твоей реальности существует лишь относительно тебя, точки истинного бытия, находящейся в самом центре твоего мира и нигде в нём. О ней ты только и знаешь наверняка, но не способен думать нисколько, потому что это и есть ты. 
– Смотрите! Лиса летит! – вдруг закричала Риночка, перебивая мои рассуждения.
Действительно, летучая лисица грациозно расправила крылья и воспарила в чёрное небо навстречу луне, открыв нам для обозрения Полярную звезду.
– Надоело ей висеть вниз головой на пальме и слушать наши философствования, – предположил Рома. – Полетела искать компанию повеселее.
– Как я её понимаю! – вздохнула Риночка.
– Лиса летит... – задумчиво протянула я, любуясь полётом экзотического зверя. – Что она такое? Для меня, допустим, - воплощение идеи свободы. А для тебя, Рина? – Товарищ по несчастью. Мы вместе скучали. А для тебя, Рома, что?
– Симпатичное, но глупое рукокрылое млекопитающее.
– Для своего малыша она мама, – продолжала я. – Для местного фермера - первый враг, а для охотника лакомая добыча. Для какой-нибудь вши она вроде густого леса. Для бактерии - не знаю, что-нибудь непонятное, но очень большое, с целую страну. Каждый, кто её видит, слышит и как то ощущает, создаёт собственный феноменальный образ в зависимости от своей функциональной организации и набора органов чувств. Сама для себя она нечто совершенно иное, чем для кого бы то ни было со стороны. Так что тело вроде одно, а образов не счесть. Их столько же, сколько миров-реальностей, создаваемых нами, в которые наша лиса попала. Но все эти феноменальные чудеса Майи обманчивы, лишены самостоятельного бытия, а существуют лишь в субъективном восприятии наблюдателя, как мы уже убедились на примере луны.
– Так где же единственно настоящая лиса и что она такое? – задумался Рома, – Единственно настоящая луна, не исчезающая с потерей наблюдателя? Что все эти формы и тела, нас окружающие? Наконец, что такое настоящая Вселенная? Можем ли мы узнать? Увидеть вещь, как она есть, свободной от какого бы то ни было фантомного образа, нарисованного нашими органами чувств и фантазией?
– Разумеется, нет, – безжалостно отрезала Рина.
– Давайте разберёмся, – предложила я. – Итак, что я имею? Свою реальность, которую создаю и в центре которой нахожусь, но не занимаю в ней места, а связана с ней посредством тела. Истинное бытиё относится лишь ко мне. «Я есть» - это единственное, что я точно и несомненно знаю. Я бытиё. Моя феноменальная реальность не имеет самостоятельного существования. Здесь я могу получать представление о вас, например, да и о всех вещах лишь как о феноменах. Знать что-то кроме себя в настоящей, самостоятельной сути, я не способна. Иначе мне надо было бы покинуть свою реальность. Но я могу предположить, что суть всех вещей, всех тел и всех форм - совершенно то же, что и суть меня, а именно чистое бытиё «я есть». Возьмём Рину.
– Опять меня! – возмутилась девочка. Но я, несмотря на её протесты, продолжала:
– Возьмём Рину. Для тебя, Рома, она сестра. Для кого-то хорошая, красивая девочка, а для кого-то и нет. Не знаю, кем она показалась нашей висящей вниз головой лисице... огромным перевёртышем. В общем, феноменальных, не обладающих собственной одушевлённостью Рин не счесть и они самые немыслимо разнообразные, появляются и исчезают в чреде реальностей. Ты, Риночка, моя доченька. Я знаю тебя, как никто, хорошо, с самого рождения. Каждую твою чёрточку, каждое побуждение. Иногда угадываю, о чём ты думаешь и что чувствуешь. Но и для меня ты всего лишь часть, пусть даже и очень значимая, создаваемой мною реальности. То пропадаешь, то появляешься. И исчезнешь вовсе вместе с моим исчезновением. Другой, такой, какая ты для Ромы или для лисы нашей, я не могу тебя знать. И не могу знать тебя, как есть, настоящей, в твоём независимом существовании. Однако догадываюсь, что ты, подобно всем нам, создаёшь собственный пространственно-временной поток, свою феноменальную реальность, схожую, может быть, с моей и такую же призрачную. Сама всегда будешь в центре неё и нигде в ней, потому что являешься чистым бытиём. Тем же, чем являюсь я, Рома, лиса, луна и Вселенная.
– Вот мы и выяснили, – подвёл итог Рома, – что ты, мама, чистое бытиё «я есть», Ринуля тоже, я, каменюга та (Рома кивнул в сторону луны). Но сколько их, этих бытий? Интересный вопрос! Не может быть много. Пространства-то нет. Выходит, одно, общее на всю братию. Тогда ответ на мой вопрос, могу ли я знать вещь в настоящей её сути, будет положительным. Более того, только так я и могу её с точностью, несомненно знать. Ведь она то же «я есть».
– Не «я есть», а «Мы есть», – произнесла я торжественно свой любимый вывод.   
– Где-то я это уже слышала, – улыбнулась Рина. – Если отбросить все фантомные качества, то мама, Рома, лиса, Луна и горшок из-под нашей азалии окажутся одним и тем же. Но меня к вашей куче, прошу, не примешивайте.
И девочка с достоинством покинула нашу компанию. А мы с Ромой ещё долго молча сидели, удивлённо глядя друг на друга и по сторонам, как будто только что свалились с посмеивающейся над нами Луны.


Рецензии