Кормчий у каждого свой

Вадим спал плохо, всю ночь ему казалось, будто на него неминуемо надвигается поезд, обдувает его жаром и слепит безжалостным светом буферных фонарей. Кроме того, сильно болела голова, и кровь стучала в висках. Под утро Вадим открыл глаза от окутавшей его звенящей тишины и, перевернувшись на другой бок, заснул так крепко и с таким блаженством, как спал в далеком детстве.
Открыв глаза, Вадим подумал, что давно уже не чувствовал себя так хорошо: не болела голова, не стреляло в видавшим виды колене и, что самое интересное, спина не ныла, словно по ней всю ночь черти скакали. Потянувшись, Вадим сел на кровати и обомлел: он сидел на больничной кровати в несуразной длинной белой рубахе. Вокруг висела тишина, и не было видно ни единого человека. Выйдя в коридор, он, запутавшись в полах рубахи, тихо выругался, призывая все кары небесные на голову того умника, который придумал обрядить его, здорового и сильного двухметрового мужика, в неё.
Каждый шаг отзывался гулким эхом и, словно теннисный мячик, отскакивал от стен длинного, залитого белым электрическим светом, коридора. Все двери были открыты, но за ними не было никого, стояли лишь аккуратно заправленные белыми покрывалами кровати. Вадим поёжился и попытался вспомнить события минувшего дня. Еще вчера он, 45-летний ведущий хирург онкологического центра Жихарев Вадим Вячеславович вернулся домой в приподнятом настроении. Причин для радости было немало: его назначили заведующим детского отделения, он переехал в собственный двухэтажный дом, женился на женщине, которую любил 15 лет и завтра, то есть, уже сегодня, они планировали вместе ехать на Байкал, в отпуск. Он отлично помнил, как вечером ложился спать в своей спальне. Неужели ему стало плохо ночью, и Алла вызвала «Скорую»? Недаром говорят, что врачи – самые худшие пациенты, Жихарев терпеть не мог посещать своих коллег и планомерно глушил боль таблетками.
 
- Эй, здесь есть кто-нибудь? – закричал Вадим в пустоту коридора, не особо надеясь на ответ. Однако внезапно он услышал какую-то возню и  поспешил на звук. В самом конце коридора располагалась белая стойка с неуместной, на его взгляд, надписью «Добро пожаловать!», за стойкой сидел старик в камуфляжной форме и рыбацкий сапогах. Повернувшись, старик посмотрел на Жихарева и, разулыбавшись, сказал неожиданно сильным голосом:
- Ну, наконец-то, касатик! Я тебя уже заждался. Мне на реке как-то привольнее, привычнее…Сижу тут как сыч. Еще и Матильда куда-то подевалась! Пошли, нам еще плыть и плыть.
- Куда плыть? – прошептал Вадим, окончательно сбитый с толку. – Где я? Как я здесь оказался?
- Так…Матильда тебя привела. Ко времени, кстати, не опоздала ни на минуту…А то молодая она еще, вечно где-то бегает, ей за самовольства от Изольды достается. Еще и Карлуша не летит! – посетовал старик, бодро шагая по коридору.
Вадим еле успевал за бойким старичком, мысли пчелиным роем крутились у него в голове. «Наверное, я сошел с ума во сне, Алла вызвала «Скорую» и я оказался в психушке…Странная больница, пациентов нет…Кроме одного…Еще какая-то Матильда, это, вероятно, медсестра!».
- Позовите, пожалуйста, медсестру или заведующего отделением! – вдруг резко остановился Вадим и требовательно посмотрел на старика, - я никуда с вами не пойду! У меня, вероятно, амнезия, я не помню, как здесь оказался! И жене моей позвоните! Я требую! Я заведующий детским отделением онкологического центра, я наведу порядок у вас! Я еще выясню, по какой причине отсутствует персонал и почему пациенты предоставлены сами себе!
Старик недоуменно смотрел на возмущенного Вадима, наверное, также он бы смотрел на кота, вздумай тот забраться в городской автобус и попросить передать за проезд, потом хитро улыбнулся и сказал:
- Амнезия, говоришь? Хорошо. Но ты же помнишь, как тебя зовут и даже свою должность. Пошли, лифт пришел.
Когда лифт остановился, и двери открылись, Вадим и вовсе забыл о требовании позвать заведующего, он стоял и смотрел на раскинувшуюся недалеко черную, мрачную и полноводную реку, она выглядела спокойной, но чувствовалась опасная мощь, исходящая от волн. Вода была похожа на черную, топкую смолу, лишь вдалеке мелькали всполохи пламени. Вокруг не было ни цветов, ни растений, только скалы и песок. Двери лифта закрылись, и он погрузился обратно в скалу.
- А как мы попадем обратно? Тут же нет кнопки вызова, - растерянно проговорил Вадим. –  почему здесь так тихо? Даже плеска воды не слышно. Кстати, сколько сейчас времени?
- А здесь всегда одно время, двадцать пятый час, - сказал старик и тут Вадим заметил, что старик слеп, он смотрел на реку совершенно белыми глазами.

***
-Вадим! Вадим! Иди чай пить! – крикнула бабушка в открытое окно, - иди скорей! Плюшки поспели! Если хочешь на реку – иди кушать!
Пятнадцатилетний Вадим Жихарев вихрем ворвался в комнату, возмущенно выговаривая Нине Васильевне:
- Бабушка! Что ты со мной как с маленьким: иди быстрее кушать горячие ватрушечки! Меня Леха Смирнов на смех поднял!
- Так Смирнов твой голытьба и родители у него пьянь, он с роду горячих ватрушек дома не едал! – решительно отрезала бабушка, наливая внуку чай.

Жихарев младший на лето отправлялся к бабушке и дедушке в деревню, по официальной версии – помогать по хозяйству, а по факту – купаться, ловить рыбку, загорать и форсить перед деревенскими своим столичным лоском. Дедушка и бабушка больше жизни любили внука и никакой работой его не нагружали, тем более, когда узнали, что Вадим решил поступать в медицинский на хирурга.

- Пусть руки бережет, - говаривал Матвей Алексеевич, когда родители Вадима возмущались тем, что сын только отдыхает и книжки читает. Однажды отец Вадима рассердился и спросил у отца, почему же он его не берег от тяжелой работы, тогда Матвей Алексеевич поднял на сына светло-голубые, по-стариковски наивные глаза, и сказал:
- Так ты ж на автослесаря собирался, а не на хирурга…И вообще: будут у тебя свои внуки, тогда будет тебе белка, будет и свисток!
 
Однако справедливости ради нужно сказать, что активный, деятельный склад характера не позволял Вадиму стоять в стороне от дела и от помощи он никогда не отбояривался, наоборот, каждое утро подходил к деду и просил ему дать задание на текущий день. Одним летним днем младший Жихарев столярничал у деда в мастерской, дело не ладилось, градус жары и недовольства собой нарастали, паренек во всю мечтал о холодном компоте из погреба и походе на речку, но тут услышал, как кричит сосед Василий Дмитриевич:
- Пожар! Пожар! Милюковы горят!
 Старый деревянный деревенский дом вспыхнул, как факел, пропитанный керосином. Со всех сторон деревни к нему бежали люди, бежали с криком, с ведрами, баграми, хотя понимали, что дом уже не потушить.
-Сколько раз я Ваське говорила, чтобы не хранил дома керосин! – причитала Нина Васильевна, бросая в сердцах на землю пустое ведро. – как же они теперь! Там же двое мальцов!
- Да ладно, не причитай! – закричал Матвей Алексеевич – что мы соседям не поможем и мальцов не поднимем? К себе возьмем на первое время!

Хозяйка дома, Татьяна Милюкова, босая, носилась по двору и страшно кричала, выяснилось, что младший сын Колька спрятался где-то в доме и спасти его уже, видимо, не получится. Откуда взялась тогда небывалая отвага в худощавом, изнеженном, городском подростке не понимал никто, Вадим схватил мокрое полотенце и, не раздумывая, бросился в горящее нутро дома. Когда скрывающегося в горящем доме внука увидела Нина Васильевна, она потеряла сознание.
- Колька. Колька! – кашляя, прокричал Вадим в ревущем от огня нутре дома, - вылезай, миленький, тебя мама зовет! Ты же любишь маму, Коля! Вылезай! Дом упадет сейчас!

Вдруг он услышал плач из-под кровати рядом с открытым окном, он молниеносно выволок упирающегося паренька, схватил за рубаху и буквально выкинул из окна, вслед за ним полетел и рыжий котенок, из-за которого Колька и полез под кровать. Уже слыша треск проваливающейся внутрь горящей крыши, Вадиму удалось самому вылезти из окна, все трое кубарем покатились в овраг за задней стороной дома. Отделались все тогда легко: у Коли была сломана правая рука, Вадим вывихнул плечо и подвернул ногу, а рыжей бестии и вовсе ничего не было. Бабушка сначала долго плакала и обнимала героя, но, когда пришла в себя, отходила мокрым полотенцем до синяков.


***
- Спас ты тогда паренька, да и кота тоже спас, тоже живой…О себе не думал тогда, верно, Вадим? – донесся до Жихарева сильный голос слепца.
- Надо же, так вспомнил все ярко, как кино посмотрел, - задумчиво протянул он.
- А это ты в оконце воспоминаний наступил, здесь их полно. Мальца ты тогда спас, всю жизнь он и мать его свечи в церкви за твое здравие ставили, жаль только, что потом ты его маму, Татьяну, убил.
Вадим опешил и уставился на старика, не зная, что сказать. Он считал себя хорошим врачом, был внимателен к пациентам и даже их родственникам, не допускал паники или упаднических настроений, профессор Толстых считал его диагностом от Бога и удивлялся, что Жихарев выбрал хирургию. «Толковых хирургов много», - говорил профессор, - «А толкового диагноста днем с огнем не сыскать! Ты зачем схватился за скальпель, если у тебя не глаз, а рентген?». Он думал, что Вадим тщеславен и метит на должность заведующего отделением, а то и главврача, а хирургу открыто больше дверей, чем обычному терапевту.

Но Толстых ошибался. Вадим хотел быть хирургом, потому что на его руках умер дед Антон, отец его матери. Умер он от перитонита – не успели прооперировать. Маленький двенадцатилетний паренек отчаянно плакал и не мог поверить, что веселого толстенького дедушки Антона, с такими смешными белыми усами, с такими добрыми глазами больше нет. Он поклялся тогда сам себе, что станет хирургом, чтобы больше никто не умер так нелепо, так никчемно, оставив после себя послевкусие недоуменного горя.
- Я никого не убивал, - тихо проговорил Вадим, - хоть и говорят, что у каждого хирурга есть своё кладбище, у меня за всю практику было только два летальных исхода, один – остановка сердца на операционном столе, а второй – острая лёгочная недостаточность в послеоперационном периоде.
 - Ну в смерти того дедули с остановкой сердца вы и впрямь были не виноваты, его Изольда забрала, он и так перехаживал долго, но за него очень уж его род просил…Больно упрямый был, не хотел с сыном мириться, ну да это другая история. А вот женщина та с закрывшимися лёгкими – это и была Татьяна Милюкова. Как ты мог её не узнать? – с искренним удивлением спросил старик и попинал носком сапога камень. 
- Ну, она меня тоже не узнала! – сердито буркнул Жихарев, - у неё было подозрение на начинающийся перитонит из-за аппендицита, но сознание было не спутанное, она была не в бреду, да и не Милюкова она была, а Лазарева.
- Тьфу ты, чудило ты! Причем тут фамилия? – вскричал старик, - ты людей по фамилиям узнаешь или в лицо? Ты в 12 лет сам себе клятву дал, что станешь хирургом, чтобы никто не умирал нелепо, как же так, Вадим!


***
Вадим быстро шел по коридору больницы, больше всего опасаясь столкнуться с заведующим, который не терпел опозданий, особенно в операционные дни. Этот вторник был как раз операционным, медсестра Васильева Марина уже сообщила ему, что к аппендэктомии готовят пациентку Лазареву Татьяну.
Настроение у Вадима было приподнятое, он вообще был жизнерадостным человеком. Накануне они весело провели время на дне рождения у его новой девушки и, несмотря на легкое недомогание, он со свойственным ему жизнелюбием, приветствовал новый день, ожидая от него новых успехов, знаний и встреч.
- Жихарев! - перед ним словно из воздуха вырос заведующий Ломакин, грозно потрясая кулаком перед носом молодого хирурга, - ты что, забыл, что сегодня у тебя опердень? Нужно приходить за час до начала операций, а не за 15 минут!
- Извините, пожалуйста, Иван Аркадьевич, проспал, - обезоруживающе улыбаясь, проговорил Вадим, - все будет в порядке, бегу мыться!
- Жихарев! Ты что, “после вчерашнего”? - возмущенно прошипел Ломакин.
- Иван Аркадьевич! Буквально пара бокалов вина в честь Дня рождения любимой девушки! Вполне здоров, бодр и готов к свершениям!
-Смотри у меня! - пригрозил ему кулаком заведующий, - быстро мыться и чтоб больше такого себе не позволял, а не то подниму вопрос о дисицплинке, ясно?
Операция прошла без осложнений, что называется, как по маслу: пациентка была стабильная, скачков давления или излишнего кровотечения не выдавала, операцию закончили по плану.
 Однако спустя несколько часов в ординаторскую ворвалась Васильева и закричала, что Лазарева выдала дыхательную недостаточность и умерла. Жихарев и анестезиолог Арзамасов потрясённо молчали.
Потом было длительное и тоскливое расследование обстоятельств смерти пациентки, следствие и суд. Арзамасова осудили, поскольку было доказано, что он халатно отнесся к сбору анамнеза и анализов, в частности, им не был проведен анализ газового состава крови, понадеявшись на данные общих анализов.
 
***
- Я не был в этом виноват, это хлеб анестезиолога подготовить пациента к анестезии, - медленно проговорил Вадим.
- Ну не был - так не был - подозрительно легко согласился с ним проводник, - раз ты уверен, что на тебе нет ответственности, так и ладушки! Ты ж вообще с легкостью уговаривал себя, что ничего плохого не делаешь и действуешь исходя из лучших побуждений.
- Почему виноват я? Я хорошо провел операцию, все, как в учебнике! - вскричал Вадим, вскакивая с земли.
- Почему, почему...Потому что ты врач, ты был ее лечащий врач! Ты даже не спросил у анестезиолога про анализы, хотя знал, что пациентка в возрасте и имеет проблемы с легкими после перенесенной пневмонии. Да что там говорить, ты даже не узнал её вовсе.

Вадим удрученно молчал. Он и вправду умел себя уговаривать, в тот раз он быстро убедил себя, что не виноват в смерти пациентки, что он правильно все сделал, а то, что не спросил про результаты анализов - так это анестезиолог виноват. Только теперь он понял, что виноват не меньше Арзамасова, а по совести говоря и больше, только исправить ничего нельзя было ни тогда, ни, тем более, сейчас.
- Если бы я мог всё исправить, я бы исправил, но я не могу, теперь уже слишком поздно, я бы многое исправил! - проговорил Вадим, глядя на реку, слезы горели в глазах, но плакать было стыдно.
-  Ой, не городи ерунды! Я б исправил! Я б сделал по-другому! - передразнил его старик, - человек слаб и ничего не хочет менять, как правило...Бедным нравится быть бедными, потому что им комфортно жаловаться на жизнь и жалеть себя. Алкашам приятно пить и находить оправдания своему празднеству и пьянству. Сильным часто нравится обижать более слабых, особенно если им за это ничего не будет. Так устроена ваша природа. Жаль, что смысл мало кто из вас улавливает. А смысл прост - делай, что должен и будь, что будет. Смысл один на всех.
 
Вадим задумался, всю жизнь он считал себя порядочным человеком, считал, что сделал много хорошего и себе, и людям. Он старался помогать друзьям и родным, прощал недоброжелателей, никогда не мстил и не распускал сплетен. Он спас много жизней, подарил уверенность в себе сотням людей. Но, если подумать, то в глубине души считал он себя лучше других людей: умнее, талантливее, красивее. “У тебя комплекс Бога!”, - как то раз в пылу ссоры выпалила Алла.
-Я попаду в ад? - как-то совсем по-детски, наивно спросил Вадим старца.
Тот посмотрел на него с непониманием, а потом рассмеялся.
-Сколько работаю - столько никак не привыкну, что вы любите себе выдумывать страшилки! Вам так легче жить что ли? Вы сами выбираете себе свой путь. Кто-то живет в радости, ценит каждый день, любит семью  и следует своим путем - у того рай. А кто-то бьет, убивает, грабит или попросту живет в тоске и унынии, ожидая, что счастье будет где-то там, за поворотом, а его все нет почему-то...Вот те на ад себя обрекают...Ну и род, конечно, важен...Вот, к примеру, если род уважаемый, сильный, то и люди в нем здоровые, радостные, крепкие, а если слабый род, трухлявый, то и люди в нем часто злые, больные...
-Да? Какая-то экзистенциальная Вселенная... Получается, что от человека ничего не зависит? Каков род - таков и ты...Если род слабый, то ты априори неудачник?
-Ну елки-палки! Сложно же ожидать, что на сливе вдруг вырастет ананас! - в сердцах крикнул старец.
-Это уже евгеника! - вдруг растеряв весь свой страх раскричался Вадим.  - А те, кто рождается больным? А войны? А те, кого похитили или убили? Те чем виноваты?
-Да что ты виноватых ищешь, бестолковый! Путь у каждого свой! - проговорил старик и уселся на высокий валун.

***
Не вполне уже мирный ход их беседы был прерван внезапно открывшимися дверями лифта. В лифте происходило настоящее сражение. Высокая, худощавая дама в ярко-красном костюме и туфлях в тон на высоких каблуках яростно выталкивала из жалобно скрипящей кабинки лифта сопротивляющегося толстячка в забрызганной кровью белой рубашке.
- А я вам еще раз повторяю: маршрут завершен, транспорт дальше не идет, просим покинуть салон и удостовериться, что вы забрали личные вещи! – шипела она с возмущением, вцепившись ему в плечо.
- Нет, я не могу сейчас уйти! Мне нужна отсрочка дней на десять! Я вам не голь перекатная, у меня квартира, четырехкомнатная, дом и машина! Я по меркам нашего города почти что олигарх!
- Я больше на это не куплюсь! – взвизгнула дама, и толстячок обиженно всхлипнув, словно пробка из бутылки, вылетел из лифта.
Дама спокойно вышла следом, одернула пиджак и покачала головой, оценив ущерб, причиненный ее туфлям. Лифт, облегченно вздохнув, нырнул обратно в скалу.
- Кирилл Сергеевич! Год назад, на смертном одре, вы клятвенно меня уверяли, что вам совершенно необходима отсрочка, потому что ваши жёны и дети устроят смертоубийство, деля наследство. Я вошла в ваше положение, кроме того, за вас очень просила ваша бабушка, я пошла вашему роду навстречу, я вам дала год, хотя срок ваш и истёк! Вы что же, за год не сумели распределить ваши активы?
Толстячок вдруг внезапно залился бордовым цветом и, смущенно потупившись, ковырнул носком камень. Потом тяжело вздохнул и сказал:
- Понимаете…Я тогда сразу пошел и оформил завещание, дом первой жене, поскольку она, хоть и змея подколодная была, но любила загородную жизнь и его не запустила бы…А квартиру второй жене. Она человек городской, светский, тоже по справедливости. Машину сыну, деньги в равных долях, всё чин по чину.
- Тогда на кой…ляд вам нужна очередная отсрочка? Кирилл Сергеевич! Не пудрите мне мозги, садитесь в лодку и езжайте, вернее, плывите! – дама уже окончательно потеряла терпение и возмущенно сверкала большими черными глазами.
- Но я влюбился! И хотел все оставить своей последней, самой настоящей любви, а не этим гадюкам! – пробормотал Кирилл Сергеевич, все еще смущенно опустив глаза вниз.
- Милый мой Кирилл Сергеевич! Стоит ли вам напоминать, что ваша последняя, так называемая любовь, дважды пыталась вас отравить и подрезала тормоза у вашего автомобиля, вследствие чего вы поступили сюда в крайне нелицеприятном виде? – почти ласково уточнила у него дама. Толстячок лишь удрученно вздохнул. Дама покачала головой и молча указала ему на реку.
Вадим повернул голову к реке и увидел, как в берег ткнулась носом большая лодка, на корме стояла высокая, светловолосая девушка с такими же белыми, как у старика глазами, на ее плече сидел большой ворон. Кирилл Сергеевич тяжело вздохнул и поплелся к лодке, смирившись со своей долей. Он неуклюже забрался в лодку, и загадочная проводница ловко повела судно по смоляным волнам.
- А вы что расселись? – накинулась на них валькирия в красном (как ее уже прозвал Вадим), - это вам не курорт! У каждого – свой час! Савелий! Опять нарушаешь!
- Мы ждем! – спокойно ответил старик. Но от напряжения вытянулся, как жердь проглотил. Вадим хмыкнул: и тут начальство!
- Чего вы ждете? Обратного рейса не планируется! – ехидно протянула дама. – вон, Апполинария толстячка подхватила и была такова! Вот у нее с планом все в порядке, Савелий! А мне с тобой под конец векового отчетного периода вообще концы с концами не свести!
- Иза, Карлуша распределение не принес пока что, скоро будет! – сказал старик и поежился под ее гневным взглядом. По всему чувствовалось, что ему хочется оказаться сейчас где угодно, но не тут.
- Да? А почему ее ворон мух не ловит, и распределение получает уже в тот момент, пока я еще даже не в лифте! Карлуша твой байками в канцелярии Тамару кормит, так что ждать вам его до тех пор, пока курицы не закукарекают, а рак не полетит с Кудыкиной горы! – хохотнула дама, повернувшись к лифту.
- Ах, он старый негодник! – подскочил Савелий, - ах, он павлин недоделанный! Сколько раз ему сказано: взял распределение и лети назад! Дело стоит! Опять за свое взялся!
- Да не переживай ты так! Прилетит скоро, Тамара его взашей прогнала, все сердится за тот случай, когда он ее бабулей назвал! – сказала дама и рассмеялась.
- Ой, ну, когда тебе слегка за 25000 лет, то сложно считаться молодухой! – развел руками Савелий.
Лифт, сыто урча, увез даму с собой, оставив Вадима и Савелия дожидаться любвеобильного ворона.
- А кто это дама? – спросил Вадим у старика.
-А, так это Изольда! Её вы, люди, смертью величаете, хотя этих смертей – целый отдел! Но она как бы старшая над всеми смертями, если можно так выразиться, дюже сердитая, каждую буковку в отчете проверяет, а мне так тяжко их готовить, мне на реке…
-…привольнее как бы – перебил его Вадим, и они оба рассмеялись.


***
Жихарев проснулся в отличном настроении. За окном жил своей жизнью 2010 год, щебетали птицы, светило солнце… Нет, не так – светило ласковое солнышко и весь мир казался Вадиму добрым, дружелюбным и полным любви. Это был самый лучший день за пять последних лет, сегодня его давняя мечта – новенький Nissan Teana – должна была сбыться. Недаром, teana переводится как «рассвет» или «прекрасное звучание природы», в душе у Вадима пел хор ангелов, нет, даже не хор – там играла настоящая Ода восторга и любви ко всему сущему.
Последние пять лет он работал на износ, брал одно дежурство за другим, заменял всех, кого было только можно, устроился в частную клинику, где два раза в неделю осматривал бодрых строителей и водителей по медкомиссии. Он даже свадьбу отменил из-за этой машины, Алла тогда его, конечно, поняла. Он очень ценил эту её способность – понимать и принимать жизнь такой, какая она есть и умение решать проблемы по мере их поступления. Зато будущая тёща устроила ему такой разнос, что он потом два года с ней не разговаривал даже по телефону.

- Тебе какая-то железка, пусть дорогая, но железка, дороже любви и семьи! – кричала тогда Нора Эдуардовна ему и горько плакала потом. А вот Алла поняла, что это была не просто «железка», это была мечта.
Наскоро выпив кофе и уже одеваясь, Вадим услышал звонок в дверь. В эту минуту он остро почувствовал, что пришла беда и никакой машины, по крайней мере, в ближайшее время не будет. На ватных ногах он подошел к дверям, пришел его старый школьный приятель и «дуралей Всея Руси» Аркаша Сытников.
Веселый балагур Сытников выглядел как тень самого себя. Он вошел в квартиру и медленно опустился прямо на пол.
- Что случилось, Аркадий? День не задался или задолжал опять кому? Сразу скажу - денег не дам! - начал было Вадим, но Сытников посмотрел на него так тоскливо, что он осекся на полуслове.
- Я пришел попрощаться, дружище. Мне не жить, не сегодня так завтра Сталь меня найдет, а он не любит продлевать срок ожидания возврата денег. - сказал Аркадий и вдруг расплакался, он долго и сбивчиво рассказывал, как сглупил, как сел играть в покер совсем не с теми людьми, с теми, с кем не стоит даже знаться, не то чтобы играть в покер.

Стоит отметить, что Аркадию играть нельзя было вообще, он не любил вина, он не курил и не был сластолюбив, но он был игрок, вовремя уйти от стола он не мог. А еще он был игрок неудачливый, ведь зачастую страсть охватывает того, кто совершенно не имеет к ней расположенности.
Конечно, он проиграл. Проиграл много и не кому-то, а известному в городе своей принципиальностью и жестокостью игроку по фамилии Сталь. Сталь был известен криминальным прошлым и долги не прощал никому, он не простил карточного долга даже родному брату, который после их конфликта куда-то бесследно пропал. Сытникова ожидала незавидная участь, он был готов продать квартиру в соседнем городке, но покупатель все не находился, а риелтор сказал, что покупатель будет только через три месяца. Естественно, Сталь ждать не захотел и квартиру забирать тоже не пожелал, потому что сумма долга хотя и была приличной, но меньше стоимости квартиры, а Сталь, как ни странно, был принципиален: не больше, не меньше, а ровно столько, сколько полагается.

Сытников рассказывал долго, они уже переместились из коридора в комнату, Вадим стоял около окна и смотрел как подростки беззаботно гоняют мяч по двору, душу накрыло штормом переживаний и тоски. Когда Аркадий замолчал, Вадим его ударил, ударил так сильно, что выбил тому зуб, а потом еще несколько раз, чтобы остановиться и вынырнуть из омута ярости, Вадим ударил изо всех сил кулаком по стене. Острая боль пронзила его и охладила ум.
- Телефон, - сказал он, протянув руку к сидящему рядом всхлипывающему Сытникову.
Аркадий молча протянул ему бумажку с номером. Жихарев молча набрал номер, на звонок ответили сразу, его удивил голос собеседника: мягкий, тихий, даже вкрадчивый.
- Слышал я, что Сытников вам задолжал немного? - спокойно спросил Вадим, - я бы хотел передать вам долг целиком, когда и как мы можем встретиться?

Собеседник усмехнулся, немного помолчал и назвал адрес кафе “Аллегро”, находившееся неподалеку. Вадим повесил трубку, вздохнул и начал собираться на неожиданную встречу. Аркадий виновато суетился рядом, бормотал, что продаст квартиру и отдаст все до рубля, просил прощения и чуть ли не руки целовал спасителю. А Вадиму было одновременно тяжело, тоскливо и спокойно. Он понимал, что ничего ему Аркадий не вернет, но и спокойно ездить на машине, зная, что школьного друга убили за долги, он бы не смог.
- Знаешь, если еще раз ты влезешь во что-то подобное, то я отдам тебя на растерзание псам Стали или кого-то еще лично сам, понял? Потому что тогда это будет вопрос твоего личного выбора. Иди домой, Аркаша, иди домой, - зло сказал Жихарев, закрывая дверь в квартиру.
Жихарев неторопливо шел по улице, вдыхая раскаленный город, растворяясь в нем, думал ли он о себе в этот момент? Задумывался ли о том, что эта встреча может для него самого закончится неожиданно? Нет, не думал, он просто шел в ритме города, в своем ритме. В кафе он занял место около окна и попросил официантку принести воду с газом.
- Это вы по делу Сытникова? - спросил его высокий приветливый мужчина. Получив утвердительный ответ, мужчина протянул Вадиму руку и представился, Вадим пожал руку неожиданному знакомому и вдруг поймал себя на мысли, что этот человек, по слухам жестокий и величавый, как скандинавский бог Видар, совсем не производит на него неприятного впечатления. Перед ним сидел моложавый, привлекательный мужчина атлетического телосложения с густыми русыми волосами и ярко-голубыми глазами, одет он был в белоснежную рубашку и светлые джинсы.
- Почему вы хотите вернуть долг за чужого человека? - вдруг спросил Сталь, пристально глядя в глаза Жихареву.
- Так ли уж это важно для вас? - сухо спросил тот, потом немного помолчав, добавил, - Аркадий - мой давний друг, еще со школы, я не смог бросить его в этой ситуации.
Николай Юрьевич (а так звали нового знакомого Вадима) молча посмотрел в окно, потом вытащил из папки, которую носил с собой, расписку и, после получения всей суммы, передал ее Жихареву.
- Николай Юрьевич, у меня к вам одна просьба, если Сытников придет к вам повторно, не пускайте его за игральный стол, ему нельзя играть и денег у него нет.

Сталь усмехнулся, помолчал и дал слово, что Аркадия за стол больше не пустит, Вадим почему-то поверил ему, недаром все-таки у того была такая фамилия, говорящая что ли.
Когда прохлада спустилась на город и мягкая, уютная мгла окутала его улицы, домой вернулась Алла. Она сразу поняла, что произошло нечто страшное, непреодолимое и невозможное для поиска оправданий. На кухне сидел Жихарев и в полной темноте пил коньяк.
- Почему ты не купил машину? Почему ты не встретил меня с работы? И почему в конце концов ты сидишь здесь в темноте и глушишь коньяк? - шипящим шепотом произнесла Алла, понимая, что вряд ли получит хоть отдаленно вразумительный ответ.
- Я не купил машину, не встретил тебя и сижу тут, глушу коньяк, потому что спас сегодня человека от неминуемой смерти, глупого, никчемного, дурного, но человека.
- Я понимаю, то есть, потратить огромную сумму, чтобы вытащить дружка из неприятностей - это нормально, а потратить эти деньги на свадьбу - это “ну ты же понимаешь, машина - это мечта!” - буквально заорала Алла.
- Ты глупая? Ты не понимаешь разницы между свадьбой и смертью? Сегодня я лишился мечты, когда я еще смогу купить машину, я не знаю. Но зато я знаю, что я буду спать спокойно в ближайшее время.
- Отлично! Я еще и дура! - крикнула Алла уже из коридора - ты будешь спать спокойно, но только без меня! Всего хорошего!
Вадим еще долго сидел в темной кухне, пил коньяк и плакал, даже толком не понимая, что именно он оплакивает: потерянную мечту, оскверненную дружбу или покрывшуюся кракелюром недоверия любовь.

***
- А почему ты перестал потом общаться с Аркашей? - спросил внезапно проводник, вырвав Жихарева из водоворота воспоминаний.
Вадим пожал плечами, у него не было четкого ответа на этот вопрос, просто после этого случая Аркадий перестал появляться, а он и не искал его, позже от кого-то из бывших одноклассников случайно узнал, что тот уехал в другой город и след его потерялся. Вадиму было удобно так думать.
- Ты спас его тогда, во всех смыслах, - немного помолчав, добавил старик.
 
После Савелий рассказал, что после того случая Сталь нашел Аркадия и велел убираться из города, сказал, чтобы тот уезжал в тот городишко, где у того была квартира. Оно и понятно: у Аль Капоне местного разлива был свой кодекс чести, он же пообещал, что Аркадий не сядет больше играть, но это он сам его бы за стол не пустил, а следить за всеми игроками в городе возможности у него не было, а в другом городе его, так сказать, “юрисдикция” кончается. В том городе у Стали водился знакомый, не много не мало, а директор школы, тот взял Сытникова к себе учителем физкультуры. И не пожалел ни одного дня! Жизнь Аркадия изменилась, он открыл в себе педагогический талант, ему так понравилась работа учителем, что он постоянно участвовал в конкурсах, повышал квалификацию, писал статьи и даже создал две секции по волейболу в городе - детскую и взрослую. В детской секции занимались три группы: от 7 до 10, от 10 до 13 и от 13 до 17 лет. Во взрослой также было три группы: от 18 до 30, от 30 до 45, от 45 до 60. Для жителей, которые были старше 60, но желали заниматься спортом, Аркадий организовал занятия гимнастикой “Золотая аллея”.  Два раза в год проводился спортивный праздник, главным событием которого был чемпионат по волейболу среди местных команд имени А.В. Сытникова.
 
- В общем, - подытожил старик, - ты открыл ему новую жизнь! Молодец!
-Не я, - ворчит Вадим, - а Сталь и он сам, не я же его устроил его в школу и заставлял его работать.
Но ему было приятно слышать, что у бывшего уже друга всё сложилось хорошо. И в самом деле, почему он его не искал? Наверное, боялся узнать, что Аркадий опустился или погиб, боялся, что придется окончательно уничтожить детское воспоминание о той дружбе.

Потом они долго молчали и смотрели на реку, каждый думал о чем-то своем, о чем не хотелось рассказывать и что не хотелось бы обсуждать, не все мысли имеют четкую форму, не всегда знаешь даже, о чем именно думаешь, просто чувствуешь, что где-то внутри становится тепло или, наоборот, грустно. Мама Вадима называла это “работой души”, но ему самому не нравилось это ощущение, в этим моменты он чувствовал себя беззащитным, словно без кожи, он словно терял контроль над ситуацией, а этого не любил.
-А что, - вдруг спросил он у старика, - у вас не только проводники-мужчины встречаются, но и женщины тоже?
Савелий сначала с непониманием покрутил головой, а потом ухмыльнулся и ответил:
-Ну, так, надо думать! 21 век не только у вас, у нас тут тоже какой-никакой прогресс есть, будь он неладен! Всё началось с того, что молодые кормчие устроили забастовку, мол, пороги реки не чистят, не пройти-не проехать, новые лодки не выдают, Калинов мост давно требует капитального ремонта! Ну и они под это дело создали...как это...ммм...проф...чего-то там...
-Профсоюз? - недоуменно спросил Вадим, чувствуя себя героем какой-то фантасмагории.
-Точно! Профсоюз кормчих, но я туда не вхожу, стар я для этих фокусов. Мне на пенсию через пару веков.
-У вас есть ПРОФСОЮЗ?! - переспросил Вадим и захохотал так, что даже забыл, где находится.
-А что в этом смешного? - немного обидевшись, спросил Савелий, - хотя от этих крикунов слишком много шуму, но, тем не менее: лодки теперь все новые, берега почистили и мост отремонтировали! Он теперь на загляденье: свет, стекло и бетон! Но зато теперь в отпуск приходится ходить, а что мне в отпуске делать 50 лет? Да и девиц в кормчих понабирали, а они вести себя на реке не умеют, правила нарушают и все вперёд лезут!
-Ужасно, ужасно, - ехидно прогундосил Вадим, - девицы и отпуск - это форменное безобразие, как это можно терпеть? Отдать их всех дракону вместе с профсоюзом! А давай мы тебя в председатели выдвинем? Создашь свою предвыборную кампанию под лозунгом “Девицам место у печи, а не на корме!”, как думаешь, долго продержишься?
-Очень смешно! - пробубнил Савелий, - выйди я с таким лозунгом, так меня назавтра на скалу памяти Изольда сопроводит, еще и выговор вкатит, что я сам виноват!
-А куда ты меня повезешь, когда неведомый Карлуша прилетит? - спросил Вадим, с опаской глядя на реку.
-Как куда? - удивленно посмотрел на него старик, - на суд! После смерти мы перевозим вас к мосту, вы через него переходите и попадаете на суд рода, род решает, что с вами делать. Но ты не волнуйся, ты хорошую жизнь прожил, много хорошего сделал людям, если б не гордыня твоя немыслимая, но - кто не без греха?
Потом старик долго рассказывал, как проходит суд рода, по его словам выходило, что на него собирается весь род, своего рода, суд присяжных, из числа присутствующих выбираются Адвокат и Прокурор, далее решают, какое дело человек сделал в своей жизни самое светлое, самое хорошее и значимое, а какое - самое мерзкое и отвратительное. Савелий даже вспомнил, что Изольда рассказывала как-то на собрании, что у одного человека самым светлым поступком было то, что он, будучи врачом, не допустил на рейс водителя “после вчерашнего”, оказывается, что, если бы он вышел на линию, то погибло бы много людей.
-Вот так, никогда не знаешь, где найдешь - где потеряешь! - вздохнул старик.
-Суд рода? Очень интересно, а я думал, что судят Бог и Дьявол, кого - в рай, кого - на сковородку.
-Очень надо! - фыркнул проводник, - если Бог и Дьявол целыми днями будут вас судить, им мирозданием некогда заниматься будет!
-А кто будет мои адвокат и прокурор? - спросил Вадим.
-Адвокатом будет твоя бабушка, очень она гордилась тем, что ты стал хирургом и спас много жизней, а вот прокурором - твой сын.
-Сын? Но у меня нет никакого сына, насколько мне это известно - медленно проговорил Вадим.
-Нерожденный, - тихо ответил старик.

В эту минуту Вадим понял, о чем говорит старик. Тогда, когда он помог Аркадию, фактически спас ему жизнь, он потерял сына. Тогда Алла ушла и всё решила сама, руководствуясь своим самым любимым принципом «Лошадь сдохла – слезь!», она тогда была уверена, что больше их ничего не связывает, и будущего у них нет. Какое уж тут, право слово, продолжение рода? А продолжать род, что называется, « в одно лицо» Алла никогда бы не стала, при всех ее достоинствах, она была полна такого нестерпимого, жгучего и непоколебимого самолюбия, гордости, что Вадиму иногда хотелось связать ее и посадить на пару дней в погреб, чтобы остудить горячую головушку. Оставив в стороне несколько маньяческие мысли о погребе, Вадим снова задумался, почему все-таки она ему даже не попыталась намекнуть о своем положении. Наоборот, она всячески избегала каких-либо встреч или объяснений.
И правда, они не встречались несколько лет, он, конечно, пытался дозвониться до нее, искал с ней встречи, но оказалось, что ее отправили в длительную командировку (или она сама приложила все усилия, чтобы уехать). Потом, уже спустя несколько лет, совершенно случайно, они столкнулись фактически лоб в лоб в магазине, где одновременно схватились за один и тот же чайник. Потом они смеялись и всем вокруг говорили, что символ их семейного счастья – чайник! Даже на этажерке с милыми сердцу вещицами в самом центре стоял красивый небольшой серебряный чайник.

- Но почему она никогда не рассказывала о своей беременности? – спросил Вадим у старика, - потом, ни в ссоре, ни в моменты особой откровенности, никогда! Я даже не думал…
- А ты вообще мало о чем задумывался в своей жизни, - сварливо проворчал Савелий, - думал, что всё просто, что люди будут предсказуемы, будут делать только так, как хочешь ты. Она и сделала так, чтобы тебе было удобно. Потом не стала рассказывать, а какой смысл? Перевесить часть вины на тебя? Да и не вернешь ничего!

Вадим глубоко задумался. Верно говорил старик: мало он задумывался об окружающих. Он считал, что и так совершает много достойных уважения и восхищения поступков. А то, что не любит выслушивать о проблемах окружающих – так времени нет на нытьё! «Я не психолог, я хирург! Давайте все сядем и поплачем, глядишь, пациент и выздоровеет!», - можно было часто услышать от него на врачебных конференциях, когда главврач упрекал его за излишнюю прямолинейность или даже грубость при разговорах с пациентами.
- Но как же так…В чем мой сын может меня обвинить, если я даже не знал, что он пожелал у нас родиться? – тихо проговорил Жихарев, глядя на реку.

Старик промолчал, да и что тут скажешь? Банальную фразу про то, что незнание закона не освобождает от ответственности? В эту минуту послышался шелест птичьих крыльев и рядом с ними уселся огромный и элегантный как рояль (если так можно сказать о птице) вОрон.
- Явился, птичье недоразумение! – вскочил Савелий, - я сколько раз тебе говорил: взял камень распределения и пулей обратно! Мы из-за тебя море времени потеряли, еще и от Изольды досталось!
- А куда вам торопиться? – проскрипел вОрон, мигнув черными глазами, - перед вами раскрылись врата вечности, а вы снова куда-то торопитесь!
- Ты о чем там с Тамарой разговоры вел, павлин ты молью побитый! Мало тебе было, когда она тебя при всех за твой же хвост из канцелярии и выкинула? – не успокаивался Савелий, яростно сверля птицу глазами.

Ворон ничего не ответил, спокойно перелетел на другой камень и склонил голову набок, так иногда смотрят матери на нерадивых детей и врачи на пациентов, нарушающих диету и отрицающих это. Вадим не мог отвести взгляд от птицы, вОрон был просто огромный, размером с хорошего индюка (если такое сравнение не оскорбит столь величавую птицу), перья его переливались мягким глянцевым свечением, пожалуй, если бы художники искали эталон черного цвета, то это был бы он!
- Я не обязан отчитываться перед тобой о своей личной жизни! – высокомерно пророкотал ворон, - это ты бобылем всю жизнь жил, да так бобылем на покой и уйдешь, а я, может, еще не теряю надежды устроить свое гнездо, чтоб было с кем словом перемолвиться.
- Какое гнездо? Какое «словом перемолвиться?» Да просто ты старый сплетник! Тебя ж напополам разорвет, если ты за день не перемоешь кости всем, кого видел! И подруг себе таких же выбираешь, – рявкнул Савелий, резко выхватив из-под воронового крыла небольшой красный камень.
Ворон обиженно встряхнулся, и Вадиму даже стало немного жаль его, не все ж одиночество любят, даже «на том свете».
- Или уже на этом? – пробормотал он и задумался, - на каком я теперь свете? При жизни говорят «уйдешь на тот свет», а если уже ушел, то ты «пришел на тот свет»? Или «вернулся к свету»?

Савелий странно крякнул и только головой покачал, всем своим видом показывая, что не желает вступать в филологический спор. Молча они забрались в лодку, там старик поклонился реке и опустил камень в воду, вода еще больше потемнела и со всех сторон к лодке потянулся туман, проводник тяжело вздохнул, а потом укутал Вадима в нечто напоминающее плащ-палатку.
- Непогода идет, тяжело пойдем, это только святые с солнышком и по штилю плывут аки по суху идут, а вас, сумеречных, тяжело везти, так и норовите потонуть.
- Потонуть? – переспросил Вадим и усмехнулся, - почему? Грехи тянут что ли?
- Грехи – это ваш личный выбор, а вот страх есть ваше начало. Страшно не то, что не найдешь света, страшно, что вечность будешь бродить во тьме, – проговорил старик, уверенно ведя лодку по течению.

Началась настоящая буря, было столько воды, что Вадим перестал понимать, где верх, где низ, куда они двигаются, лишь бы все это закончилось быстрее. Но буря лишь набирала обороты, вода хлестала так, что ворон, потеряв весь свой лоск, забился Вадиму под плащ, и там тревожно ворочался. Лодка тяжело прорезала черные, тягучие воды реки, Вадиму все казалось, что кто-то смотрит на него из глубин воды, он слышал, что кто-то зовет его, но издалека.
 
Очнулся он от того, что Савелий буквально за шиворот тащил его из темной воды, громко ругаясь на странное существо, тянувшее несчастного в воду.
- Слышь, старик, ну отдай ты мне его! Ну, скажешь, что не уберег, не отвоевал! Слыхал про баланс Добра и Зла? Я от вашего брата уже пару веков ни одного усопшего не получил, одними суицидниками и питаюсь, а они от тоски своей уж такие горькие, что и не описать!
- А я тебе еще раз повторяю, не видать тебе от меня, тварь ты богомерзкая, ни одного усопшего! Не в мою смену, Володар, не в мою смену! Изольда меня самого на куски порубит и тебе же скормит! – зарычал Савелий и огрел странное существо, больше всего напоминающее морского котика, веслом. Неизвестный науке Володар, обиженно заскулив, ушел под воду, а Вадим пришел наконец в себя.
-Кто это был? – просипел он не своим голосом, кивая на скрывшегося в воде загадочного Володара.
- А, это Володар, мерзкий водяной упырь! Утаскивает на дно усопших и питается их страхами, пока душа не истончится и не превратится в такого же, как он, упыря.
- Водяной что ли? – непонятно для чего уточнил Вадим.
- Как хочешь – так и называй: русалка, водяной…Здесь их называют душеедами. Давай-ка, вылезай, прибыли.
Вадим выбрался из лодки и посмотрел вокруг, пейзаж немного изменился, камней стало меньше, а растительности - больше, неподалеку от причала возвышался мост, великий, монументальный, уходящий ввысь сводами арок, которые в своей изящной красоте, терялись в туманном небе.
-Настоящий Лондон, - пробормотал Вадим, - я несколько по-другому представлял себе Калинов мост. Что-то более близкое древнему деревянному зодчеству.

Некоторое время путники шли молча, разговаривать совершенно не хотелось, Савелий что-то бормотал себе под нос, вОрон вальяжно перелетал с дерева на дерево и, как ему казалось, изящно встряхивал крыльями, на деле казалось, будто у птицы Паркинсон.
-Если вы не будете пошевеливаться, то к Горынычу мы доберемся аккурат к пересменку, а я лично не хочу торчать на КПП еще пару дней! - проворчал старик, поворачиваясь к своим спутникам.
-К Горынычу говоришь? А зачем нам к Горынычу? Он же, пишут, очень злой, с богатырями бьется, девиц ворует и есть! А я не девица и не богатырь! - уже ничему не удивляясь, пропыхтел Вадим, поднимаясь по склону.
-На самом деле, раньше, предки наших Горынычей и правда лютовали! Жгли посевы, похищали людей, вообще были крайне агрессивны, но со временем поуспокоились, понравилось им жить спокойно да размеренно, кстати, как ни странно, очень они любят земледелие теперь, в отличие от своих предков, везде, где селятся нынешние Горынычи, растут клумбы, хоть кактус какой затряхоточный, а стоять в кадке будет...Вот такое дела... А Калинов мост, к твоему сведению, объект стратегический, просто так попасть на него нельзя, ну а после некоторых интересных событий около него посадили стражу, и Горынычи при деле и на виду, и на мост в обнимку с любимым котом никто не бежит - проговорил вОрон и пустился в воспоминания.
Оказалось, что раньше усопшие как только не пытались перейти через мост! Пытались тащить с собой котов, собак, некоторые, особенно темные, пытались забирать с собой родню. Воины и вовсе пытались преодолеть мост  на лошадях. С тех пор был проведен капитальный ремонт моста и около него установлен КПП, только страж решает, кого пропускать, и не несет ли тот “кто-то” чего-нибудь лишнего с собой.
-А почему это они на конях, а я в несуразной белой рубахе? - возмутился вдруг Вадим.
-Потому что только воины преодолевают Калинов Мост в том обмундировании и со всем арсеналом, при котором приняли смерть! Только воины! Простые смертные идут так, как родились: в чем пришел - в том и уйдешь! Что тут непонятного? - пророкотал Савелий, сверкнув глазами. - таков порядок. Изначальный. И поверь мне, по ту сторону им это частенько доставляет не мало хлопот.
-А Горыныч и правда змей? Прям дракон? - прошептал Вадим вОрону, не зная, к чему еще надо готовиться в этом сумрачном, столь не похожим на Явь, месте.
-Ну, в каком-то смысле, да, - неопределенно хмыкнул вОрон.
Около моста стояла небольшое, современного вида строение, рядом с котором копалось в кустах чайных роз странного вида существо, существо самозабвенно выводило рулады и с большой любовью орудовало тяпкой, избавляя розы от вездесущих сорняков. Услышав путников, оно подпрыгнуло, поправило мантию и представилось:
-Горыныч Евгений Николаевич! Предъявите камень, пожалуйста!
-И это Горыныч? А где трехглавый дракон? - глупо брякнул Вадим во все глаза глядя на существо, отдаленно похожего на человека, отдаленно - на рептилию.
Горыныч непонимающе уставился на Вадима немигающим взглядом, Савелий ткнул того в бок локтем и заговорил:
-Ой, да не обращай ты внимание, Женя! Темный он, только преставился, еще и Володар его чуть на дно не утащил. Он думал, что Горыныч - это трехглавый дракон...
Пограничник лишь закатил глаза, махнул лапой, взял камень и зашел внутрь строения:
-Да, раньше-то, даже пару тысяч лет тому назад, предки-то наши и правда были таковыми, трехглавыми, нецивилизованными, малообразованными, жгли посевы, похищали людей, но ведь и вы люди склонны эволюционировать, и мы тоже не чужды прогрессу.
-Слыхал, ты женился? Мне Кощей разболтал давеча. - хитро прищурившись, спросил Савелий.
-Ой, - вздохнул Горыныч, - женился, лучше б не женился, честное змеиное! Сначала вроде все хорошо было, а пару веков назад Василиску-то мою как подменили! Всю плешь мне проела! “И что ты там сидишь на этом своем КПП! Давай проси повышение! Нам терем нужен новый, надоело мне в пещере твоей коммунальной собачиться с соседями!”, вот столько веков было все нормально, а теперь, вишь, надоело! И соседи нормальные, такие же Горынычи! Ай, да что там говорить, не поворотишь!
Потом он поместил камень в светящуюся синим светом сферу, пощелкал клавишами компьютера и открыл шлагбаум.
-Доступ открыт, прощайтесь и можете проходить Вадим Вячеславович, - вежливо проговорил Горыныч.
Вадим повернулся к старику и его обуял такой первобытный ужас, что он, не помня себя, вцепился ему в руки:
-Пойдем со мной, пожалуйста!!! Я боюсь! Я, знаешь ли, никогда еще не умирал, а ты все тут знаешь, доведешь меня до конца, а дальше обратно пойдешь!
-Даже если бы я и захотел, мост меня на себя не пропустит! Горыныч может и пропустит, а мост - нет! Слушай, ты не паникуй! Я тебе сейчас дам кое-что, только ты внимательно меня послушай...

Савелий достал из-под полы рубахи красный клубок ниток, обвязал по талии Вадима и клубок дал тому в руки.
- Помнишь мифы Древней Греции? Про то, как Ариадна дала Тесею клубок ниток и то смог выбраться из лабиринта Минотавра?
Старик быстро зашептал, что надо будет делать, Вадим со страху не мог уловить смысл того, что говорит проводник, но, немного успокоившись, понял, что надо будет делать. Старик объяснил, что, когда Вадим взойдет на мост, он должен будет положить клубок на землю, взять нить в руку, опустить глаза вниз и идти строго вперед за нитью. Нельзя ни в коем случае оглядываться и пытаться кому-то помочь. Его будут звать, кричать, он может слышать детский плач, крики боли и страданий, но он должен идти прямо за нитью и знать, что помочь он никому не сможет, а вот остаться во тьме навсегда - легко! Если он почувствует, что кто-то хватает его за руки, тянет за собой или зовет, то надо сказать “Я иду своей дорогой и ты иди своей!”.

Обнявшись совсем по-семейному, Вадим прошел через шлагбаум, который сразу же за ним опустился, он в последний раз оглянулся назад и увидел поникшего вОрона, переступающего с ноги на ногу Савелия и Горыныча, который даже попытался подбадривающе улыбнуться, больше это походило на оскал крокодила перед прыжком, но Вадим понимал, что все желают ему удачно перейти через мост. Между тем, вокруг стемнело, на мост опустился густой белый туман, высоко зажглись ярчайшие фонари, которые, к сожалению, не способствовали пониманию, куда идти и где это самое “прямо”. Не к месту вспомнив фильм “Сайлент Хилл”, Вадим дрожащей рукой опустил клубок на землю, схватился за конец нити, опустил глаза и, подбадривая себя тем, что он уже умер и вряд ли умрет во второй раз, сделал первый шаг.

Тишина окутала его вязким облаком, он слышал каждый свой шаг, каждое движение отдавалось гулким эхом. Вадим чувствовал, что грядет что-то страшное, что-то,к  чему он, разумеется, не готов, он ощущал, как мост считывает его, ищет его слабые места. А слабых мест было, как оказалось, не мало! Одна гордыня чего только стоит! Памятуя о совете старика, Вадим шел медленно, держался за нить и смотрел вниз. Вдруг он услышал шорох и шёпот, словно из воздуха рядом с ним появилась девочка и протянула к нему руку:
-Помоги мне выбраться! Я просто пойду с тобой! Я не буду тебе мешать! Я так устала здесь ходить, маму я потеряла давно, а эти ужасные мыши меня пугают!
-Я иду своей дорогой и ты иди своей! - проговорил Вадим, не поднимая глаз и двинулся дальше, он слышал, что девочка плачет и зовет его, сердце его обливалось кровью, но он не повернулся. Вдруг “девочка” с душераздирающим визгом взлетела наверх, пролетела мимо него и, задержавшись буквально на пару секунд, прожгла его абсолютно белыми глазами и прошипела:
-Ничего, наша встреча не за горами!

Вадим резко остановился и закрыл глаза, нить тянула его за собой и он продолжил движение, в сотый раз благодаря старца за клубок, без него он уже точно потерял бы вектор движения. Вдруг нить перестала тянуть его за собой и машинально вслед за клубком остановился и Вадим. Он чувствовал, что вокруг происходит что-то, мелькали какие-то тени, кто-то плакал, кто-то смеялся, отчетливо слышался плеск воды, словно рядом был небольшой водопад, внезапно Вадим почувствовал, как чья-то рука опустилась ему на плечо и мягкий, вкрадчивый голос произнес:
-Ducunt volentem fata, nolentem trahunt , не так ли, друг мой?
-Логично, - ответил Вадим, как ни странно, но он не чувствовал страха перед этим, словно сотканным из тумана, высоким незнакомцем. Тот был двухметрового роста, широк в плечах, плотный капюшон черной мантии полностью скрывал лицо, казалось, что там поселилась тьма. Во всяком случае, Вадим не испытывал желания знать, что же там за мантией. Судя по латыни, что-то древнее и не факт, что такое уж дружественное.
-Как жаль, что у вас, людей, есть настолько дурацкая привычка быстро умирать, это, право слово, нелогично: только ты накопил опыт, понял, как надо жить, а - вуаля! - и крышка гроба захлопнулась, и ты едешь в лодке проводника на суд. А в чем, в сущности, ты виноват? В том, что боролся за жизнь, как мог?
-Это не ко мне вопрос, я не силен в вопросах мироздания. - проговорил Вадим, понимая, что допустил ошибку, он больше не смотрел вниз, он смотрел прям в лицо незнакомцу и нить его больше не вела.
-Я могу предложить тебе хорошую альтернативу суду. - немного помолчав проговорил незнакомец, - в Междумирье стало неспокойно, война, друг мой, раздирает сумеречный мир, я могу сделать тебя своим...ммм...партнером, ты же врач, без дела ты у нас не останешься!
-Заманчивое предложение...Ты предлагаешь мне свернуть в туман с тобой и блуждать в нем вечность? Спасибо! Но я уж лучше пойду на суд, - проговорил Вадим, пристально глядя на незнакомца и вдруг, не удержавшись, спросил, - а ты кто? Тоже врач получается?
-Да, я лекарь со стажем, в Междумирье врачую Безликих уже почитай пару тысяч лет, я бы всему тебя научил, ты не боишься нас, а это очень важно в сумерках. Ты бы стал знатным вельможей со временем, жизнь в Яви удалилась бы настолько, что ты забыл бы даже кто ты и откуда пришел, а Навь тебя никогда бы уже и не приняла, но зато ты стал бы Врачующим Бессмертным. Поверь мне: это не так и плохо. Hon;res mutant mores .
-Ясно. Я, конечно, не был хорошим сыном, внуком, мужем и уж, тем более, отцом, но я никогда не был трусом и я всегда шел вперед, не сворачивая, так что, пожалуй, я откажусь от твоего предложения, но спасибо за предложение,  я тщеславен, знаешь ли.Так что, memento quia pulvis est , иди своей дорогой, а я пойду своей, - проговорил Вадим и решительно шагнул вперед.

Незнакомец покачнулся на носках и, неопределенно усмехнувшись, отошел в туман:
-Возможно, мы еще встретимся, мой друг.
-Надеюсь, что нет, я уже не так чтобы стремлюсь к приключением, - пробубнил Вадим, бодро шагая вперед за клубком, который вновь покатился вперед, - так что, вперед и - Fiat lux!
С этими словами Вадим слишком уж ускорил шаг и буквально кубарем скатился с моста вниз, в полете он, используя ненормативную лексику, отметил несколько неудачное архитектурное решение завершать мост крутыми ступеньками. Вадим поднялся на ноги и осмотрелся вокруг, он стоял на полной зелени и цветов лесной опушке, туман рассеялся, светило солнце, вокруг было так хорошо и привольно, что он даже рассмеялся от переполнявшей радости, но, потом спохватился, и обернулся на голос, который тихо и насмешливо произнес:
-Не высокого ты мнения о Вечном архитекторе, судя по всему!
-Бабушка! Бабушка, это ты?! - воскликнул Вадим, не веря своим глазам. Перед ним стояла вполне себе живая, если можно так выразиться, бабушка, Нина Васильевна. Но как же хорошо она выглядела! В длинном, белом, льняном платье, по подолу которого хороводом бежали васильки, окутанная в тон василькам шелковой шалью, она словно светилась изнутри нежным, золотистым светом. 
-Я, конечно, а кого ты ожидал увидеть? Единорога? - в свойственной ей при жизни саркастичной манере сказала Нина Васильевна, - даааа, дорогой мой, рановато ты прибыл, запустил ты себя! Сам врач, а сердце не уберег свое же!
-Ой, бабушка, ну что теперь рассуждать? - немного раздражённо буркнул Вадим, - обратно не поворотишь же.
-Ну, это как посмотреть...Ладно, пойдем-ка со мной.
-Бабуль, а говорят, что у меня сын должен был быть, ты его видела когда-нибудь? - еле успевая за бодро шагающей бабушкой, спросил  он.
-Савелий растрепал? Ну, конечно! Он неровно дышит к смертным, любит поговорить, порассуждать. Ну да, видела я его, он редко к роду приходит, нерожденные они к Иным больше относятся.

Больше она ничего не стала говорить, а Вадим не стал расспрашивать, понимая, что ясности ему это не добавит и все он узнает в свое время. Наконец они подошли к большому, бревенчатому дому на холме. Бабушка провела его в большую, светлую комнату и велела выпить кружку холодного питья, оно походило на ягодный морс, но с более пряным привкусом, дальше она сказала, что теперь, с дороги, ему нужно отдохнуть, а после он все поймет и сам. Вадим почувствовал такую усталость, что даже удивился: ведь с момента, как он умер, он ни разу не чувствовал ни голода, ни жажды, ни усталости, а тут он захотел всего и сразу, но больше всего ему захотелось спать. Он лег на большую кровать и уткнулся в подушку, от которой исходил аромат луговых трав, уже засыпая, он увидел, как в дверях появилась Изольда, только сейчас на ней был белоснежный костюм и она улыбалась.
-Не такая уж ты и страшная, смерть Изольда, - прошептал Вадим, проваливаясь в глубокий сон.

***
Резкая боль выдернула его из благостного сна и Вадим тяжело задышал, рядом противно запищал какой-то аппарат, кто-то забегал, перед ним возникло обеспокоенно лицо Аллы:
-Вадюша, ты очнулся! Как это хорошо! Сейчас я врача позову!
-О, Вадим Вячеславович! Вы очнулись! Это просто чудо какое-то! Знаете, как вы нас напугали! У вас случился обширный инфаркт, дальше наступила кома и почти месяц вы были между жизнью и смертью. - кардиолог говорил тихо, стараясь не волновать лишний раз пациента, хотя тот уже разволновался так, что врач дал знак медсестре, чтобы та ввела легкое успокоительное.
-Однако, дорогой вы наш, теперь вам придется пересмотреть ваш образ жизни: вам необходимо правильно питаться, больше бывать на свежем, лучше морском, воздухе, меньше нервничать. Жизнь ваша теперь подобна хрустальному....
-...гробу! - закончил вместо него непокорный пациент. - Ладно, доктор, что вы меня агитируете! Я сам врач, что, по вашему, не знаю, что такое инфаркт и кома?

А дальше было длительное лечение и восстановление, результаты которого ошеломили даже опытных светил кардиологии: сердце словно заново переродилось, словно и не было никакого инфаркта, однако Вадим не стал испытывать судьбу, после лечения Вадим Вячеславович Жихарев вместе с женой переехали жить ближе к морю, где год спустя у них родился сын, которого они назвали Савелий. Жихарев однако медицину не оставил, он перешел на работу в местную клиническую больницу в качестве заведующего одним из отделений, о чем он ни разу не пожалел, а еще Вадима пригласили преподавать в местном университете и он, наконец, возобновил работу над давно заброшенной книгой по торакальной хирургии.
В своем домашнем кабинете Вадим повесил портрет своей бабушки, Нины Васильевны, и перед тем, как принимать то или иной сложное решение, он подолгу стоял перед портретом, словно советуясь с бабушкой. Алла считала это небольшой странностью после комы, но мнения своего не высказывала. Вадим знал, что Алла не поверила его рассказу о том, что он видел, пока находился в коме, она посчитала это галлюцинациями умирающих нейронных связей мозга, но он-то абсолютно точно знал: кормчий у каждого свой.