Вперёд на Запад глава 27

Глава 27



«Можно» и «нельзя»





Добрыня держал в руках бронзовую втулку:

– Вот, смотрите, она крепко соединяет две части копья. У македонцев не было строевого леса, они делали копья из кизила, а это полукустарник. Одиночное кизиловое копьё будет чуть выше человеческого роста. А соединяем два древка – и у нас уже длинная сарисса. Можно использовать против конных, можно спокойно убивать врагов с короткими копьями. Пока римляне не придумали клееный щит, спасения от сариссы не было. А вот те научились клеить тонкие листы дерева.

– И чтоб волокна в разные стороны, – встрял со своим словом Достомысл.

– Да, волокна поперёк, и ещё кожа на клей, и оковка железом по краям для прочности, – подтвердил Добрыня, – но я не об этом. Втулки эти македонцы ещё использовали. Но были они изначально одинарными. Копьё соединялось раз и навсегда.

Потом вот некоторые стали двойные втулки делать. В самом деле, неплохо подходит и для удочек.



Добрыня повертел бронзовую реликвию в руках, помял бороду, подёргал себя за ус, а потом неспешно пошел к заводным лошадям. К одному седлу был приторочен большой кожаный мешок. Он отвязал его, и стал раскладывать на траве.

Горловина мешка была растянута, и на свет были извлечены три длинных обломка копий. Древесина была буковая, вполне годная.

Добрыня их повертел, прикинул к втулке, положил рядом.

Снова залез в мешок с военной добычей, вытащил широкий стальной наконечник копья, с длинным кованым хвостовиком. На хвостовике были отверстия для продевания фиксирующего ремешка. Хвостовик крепился к короткому, и довольно трухлявому обломку.

Опять порылся, и извлёк навершие булавы размером с кулак, железное, в форме многогранника, несколько приближающегося к шару. Навершие имело втулку с запорным штифтом и крепилось, опять-таки, к обломку рукояти.



Ратибор усмехнулся:

– Роскошная добыча, но как её к делу применить? Для булавы древки длинноваты, пилить жалко. Для копья коротковаты, к тому же их три.



– Зато теперь есть втулка, и можно два древка соединить в одно, – подсказал Достомысл.



– Верно! – произнес Добрыня, – а ты, Лютобор, что об этом думаешь?



Лютик подсел поближе к деталям, посмотрел, взглядом спросил разрешения взять в руки. Добрыня кивнул, соглашаясь.

Лютик разложил предметы в такой последовательности: сначала наконечник копья, потом обломок средней длины, потом втулка, потом самый короткий обломок, потом навершие булавы, и отдельно самый длинный обломок копья.



– И что это значит? – произнёс Мстислав.



– Первая секция будет с копьём. Можно использовать как оружие против пешцев, даже против меча пойдёт. Вторая секция будет с булавой, получится длинная дубина. Страшная вещь, если против человека без доспехов. Если две секции соединить, то против конного можно попробовать.

А третья секция будет запасной для починки, можно использовать как посох, или дурака какого побить, чтобы не насмерть.

– И сколько времени уйдет, чтобы сладить? – поинтересовался Добрыня.

– Ночь клей варить, день склеить, и сутки сушить. Ремень я прямо сейчас нарежу, инструменты есть, за пару дней чехол сделаю с ремнем, – отвечал Лютик.

– Отменно! – обрадовался Добрыня, значит, принимаешь заказ?



– Принимаю, но какие условия?

– Твоя работа пойдёт в качестве приданого за невест. Это будет справедливо.

А вот то оружие, что сделаешь для меня, я подарю уже тебе в качестве выкупа. Не стоит тебе в степь выходить без оружия. Не откажешься?

– Странно немного, но почему бы и нет? Выживать нам вместе, оружие нужно. Но я твой должник теперь.

– А вот это тоже хорошо, хорошо, – огладил бороду Добрыня, – приступай, старайся, для себя работаешь!



Уже вечером Лютик вытащил из мешка костную муку, и начал варить в котелке клей. Тонкий кожаный ремешок был готов заранее, и на следующий день он соединил сегменты втулки, навершие булавы и наконечник копья. Оставшуюся секцию он подровнял, и на ходу принялся крутить вокруг себя посох, следуя за неторопливо идущей в обозе телегой.



Витязи везли невест на заводных лошадях, молодой Ратибор несколько раз пытался поцеловать свою Малушу, но та только смеялась:

– До свадьбы – ни-ни!

Старшие его товарищи только усмехались, и подкручивали усы.



Дорога шла в долине, горы слева практически сошли на нет, а справа рассыпались на гряды поросших лесом круч со множеством ручьев и источников.

Воды было в достатке, она была чистой и удивительно вкусной, после горькой воды Перекопа казалась просто чудесной.



Чехол шить взялся Велимир, он знал ремесло шорника, а вот Достомысл как бы невзначай постоянно оказывался поблизости от Лютика, и с показным огорчением горько вздыхал.

На полуденном привале Лютик напрямик спросил Достомысла:

– Дядька Достомысл, что ты всё вздыхаешь? Что тебе не так?

Достомысл прищурился:

– Жалею вот тебя. Молодой ты ещё, мог бы пожить, а придется помирать!

– С чего бы, дядька Достомысл?

– Так ведь убьют тебя хазары!

Лютик с сомнением взглянул на старейшину.

Достомысл крякнул, и заскреб пальцами нечесаную бороду:

– Вот приедут хазары, спорить начнут. Витязи наши вперёд выедут, мужики оглобли похватают, и тут ты такой красивый с длинным копьём, ведь сзади не усидишь!

Лютик с сомнением посмотрел на Достомысла:

– И что?

– А то! В витязей стрелять не будут – толку нет. Против них хорошо, если с палашом, или с пикой, клевец там какой-нибудь. А тебя уж точно среди мужиков первым выберут. Заметный ты со своим копьём, в глаза бросаешься! А доспеха у тебя нет!

Достомысл победно вперился взглядом в глаза мальца, и вдруг резко отдернулся назад. Взгляд Лютобора на миг полыхнул молнией. Казалось, что на Достомысла взглянул не мальчик, а воин, прошедший десятки схваток.

– Красота убивает, – недобро оскалился Лютобор, – это хорошо, что ты мне напомнил, а я и забыл. Он вскочил, и бросился к Добрыне:

– Добрыня, просьба к тебе большая!

– Говори!

– Ты не подумай чего, но мне нужна помощь. Не знаю, кого лучше попросить. По всему выходит, либо Ратибора надо просить, либо Ладу.

– Что так?

– Да Ратибор из вас самый молодой, а Лада из девочек самая разумная.

– Что нужно?

– Из детского лука в меня тупыми стрелами пострелять.

– Ратибору невместно!

– Тогда, может быть?

– Добро, попросим Ладу. А она тебе в голову не попадет?

– Будем надеяться. Я наконечники из тряпок сделаю, это смягчит удар.



Сначала Лада бросала тупые стрелы руками.

Лютик уворачивался, или сбивал их посохом. Обоз уже шел, им приходилось после остановки бегом догонять медленно ползущие телеги. Так, сочетая упражнения и бег, они занимались до сумерек. На вечернем привале занятия прекратились, но Лютик нашел себе новую работу. Он взял самую рваную одежонку из тех, что были на девочках, когда они бежали от хазар. Одежонку он порвал на лоскуты, и те лоскуты густо привязал к пике. Среди припасов у него нашлась старая сеть, из нее он сделал себе подобие плаща, и тоже лоскутков навязал.



Добрыня глядел на его приготовления, и усмехался. Лютик пояснил:

– У меня нет доспехов, я уязвим против стрел. Может, одну или две отобью. А потом в меня точно попадут. Поэтому мне нужно стать незаметнее. Тогда хазарам будет нелегко увидеть, что у меня особое оружие.

Я бы и вам рекомендовал такие сети сделать.

Добрыня, Мстислав и Ратибор расхохотались.

Кто-то из словен спросил:

– А что смешного? Паренёк дело говорит!



Ратибор отсмеялся:

– Да воины специально одевают блестящие доспехи и яркие плащи, чтобы быть заметнее! А он нам в лохмотья прятаться предлагает!

Лютик пожал плечами.

– Не обижайся, – произнес Мстислав, – тут в другом дело.

– В чём, объясни, – попросил Лютик.

– Отойдем! – коротко бросил Мстислав.



Они отошли от ярких костров обоза, встали под светом звёзд. Мстислав припал к земле, осмотрелся вокруг:

– Можно говорить. Ты, значит, нам костюм лешего изобрёл, прогрессор хренов. Чую, уже одолевают тебя мысли и о командирской башенке. Что, ещё не сформировалась идея? Прискорбно сие. Ну да ладно. Итак, о чём я?

Мстислав вдруг повысил голос, рявкнул:

– Здравствуйте, товарищи артиллеристы! – и в глаза пареньку уставился.

Тот вздрогнул, похоже, испугался

– К торжественному маршу, побатальонно, на одного линейного дистанции! – снова пуганул его витязь.

– Дядька Мстислав, что с тобой? – жалобно промолвил паренёк.

– Болезнь такая, – объявил Мстислав, – не обращай внимания, это у меня после удара по шлему, иногда накрывает, ты никому не рассказывай, ладно? Ну и замечательно! О чём это я хотел сказать?

Ах, да. Тогда я своими словами, как хроноаборигену. Вот представь, родился ребёночек, в хорошей семье, родители над ним дышат не надышатся, генеалогию ему разъясняют о происхождении непосредственно от самого Солнца. Или там, что тоже часто случается, как именно их племя, едва хвосты откинуло, уже богам служить определено было, и на космической базе богов мусор подметало.

И вот теперь их сыночек, такой лапочка, всеми другими племенами повелевать либо самим Солнцем, либо особым распоряжением Бога Единого определен.

Или он просто всё может сделать, потому что папа его царский писарь, и от любой беды его отмажет.

И ребёночек сначала пузыри слюнявые пускает, потом уже вдумчиво слушает, а потом начинает пробовать, искать пределы дозволенного. Берет, например, гвоздик, и начинает им сначала маму колоть, потом служанку, а потом собачку попробует. И годам к пяти узнает, что служанку можно, маму можно, но будут все долго и громко ругать, а вот собачку – нельзя, у собачки зубки остренькие. К десяти годам он уже родителей гвоздиком не тычет, а вот прислугу бьёт, собачку обходит, а вот котят и щеночков мучает. Так и растет. Понемногу узнаёт, что можно, а чего нельзя. Но постоянно пытается раздвигать границы дозволенного.

– Зачем? – не понял Лютик.

– А потому, что он особенный, одаренный, избранный, не такой как все.

Тут такая логика работает, если он не такой, то ему можно больше, чем другим. Но, – Мстислав посмотрел искоса на Лютика, – насколько больше? Чем запретов больше, тем они крепче. Чем запретов меньше, тем они слабее становятся. Не приходилось слышать: «Я своему ребенку всё разрешаю»?



Лютик уже запутался, не понимая, при чем тут это, и почему под накидкой сетчатой прятаться нельзя. Он потряс головой:

– Дядька Мстислав, нас-то это каким боком касается? Мы в колодец не плюем, в реку, не зная брода, не суемся, на рожон с голыми руками не лезем, пахоту не топчем, вперёд старшего слово не молвим, и это, того – снявши голову, по волосам не плачем.



Мстислав улыбнулся:

У нас в каганате народов множество. И большинство из них либо от Солнца происхождение ведут, либо от племени, Богом избранного.

И детишек своих воспитывают, как избранных, которым никаких запретов нет. Сейчас о мальчиках в основном речь, вот и вырастает у них юноша, склонный отбирать чужое добро, себе присваивая, унижать слабых, но склоняться пред сильными.



Вырастает он, а потом садится на коня, и едет, глядя, где бы что отнять, и так, чтобы ему ничего за это не было. И в руках у него уже не гвоздик, далеко не гвоздик в руках у него. Но всё равно, пробует, пробует, ищет предел, пока не сложит, наконец, буйну голову. Но это уже как кому повезет. В целом, опыт накапливает.

И если видит людей, похожих на сыновей служанки – то мучит их, а если видит людей, похожих на собачку с зубками – обходит.

Оттого витязи своё оружие не травят, а начищают до блеска, плащи одевают красные, а не серые, встают гордо, и перед врагом выходят все напоказ, не пряча резервов и диверсов.

Впрочем, это больше касается воинов в броне, и с хорошим оружием.

Вижу, понял ты основное?



– Да, дядька Мстислав, только больно мудрено ты говоришь. Надо их видом своим воинственным напугать, так мне понятнее.



Мстислав вздохнул, и поглядел на звёзды:

– Упрощаешь, боец. Дело не в том, чтобы напугать, а в том, чтобы установить нормы «можно» и «нельзя».



Лютик не все слова воина понимал, но чувствовал, что за ними есть ещё кое-что, скрытое, о чем говорить при других нельзя.

– Но я же без доспехов, нет брони у меня, – проговорил, наконец, он.

– Твоя правда, и частично моя вина, не обеспечил снабжение, – признал Мстислав.

– И что делать тогда? Сдирать обратно всё? – спросил Лютик.

– Тут, как говорится, есть нюансы. В нашем прекрасном мире, что нас сейчас с тобой окружает, есть два варианта для воина без доспехов. У германцев и северных воинов есть путь волка и путь медведя.

Первый – вервольф, оборотень, обычно носит шкуру волка, прячется в тени, убивает больше ночью.

Второй – берсерк, не прячется, доспехи презирает, может шкуру медведя накинуть, а может и по пояс голым воевать. Убивает преимущественно днём.

Эх, был у нас витязь в шкуре барса когда-то, но таких уже давно нет, ибо то зверь царственный, а у нас уже сотни лет нет своего царства.

До барсовой шкуры тебе как до неба, силы бера у тебя нет, так что, если хочешь, можешь выбрать путь воина тени, сможешь тайно врагов убивать, но при свете дня пользы от тебя будет меньше.

А мы, как ты понимаешь, те самые зубки, которые врагу явно показывать надобно.



– Так мне что, копьё обратно обдирать?

Мстислав покачал головой:

– Не спеши! Итак, ты пока без доспехов, и силой не вышел, а вот ловкость есть, и из лёгкого лука хорошо стреляешь. Тебе ещё ножевой бой освоить, и готовый пластун. Сейчас идём обратно, лишнего не болтай. Знаешь главное правило вервольфа?

– Какое, дядя Мстислав?

– Никому не рассказывай, что ты вервольф.

Продолжай тренировку по отражению стрел длинным оружием. Тряпочки с пики пока сними, но не выбрасывай. Глядишь, и пригодятся. Теперь пошли обратно к костру, там Ратибор тебя введёт в курс дела.



Ратибор был не очень словоохотлив:

– Формально мы сейчас хазары. В каганате множество племён, есть иранцы, есть остатки сарматов, много тюрок, словене тоже есть.

Но сейчас каган забрал почти всех воинов на штурм Тбилиси, здесь почти никого не осталось. Однако, отдельные отряды будут встречаться. Племя гуннугундур сейчас идёт из Фракии, их каган хочет построить своё царство – Великую Болгарию. А столицей он Фанагорию хочет сделать. Так что тут все готовятся к смене власти. Никому тут лишние драки сейчас не нужны. Однако, слабых ограбить никто не побрезгует.

Так что мы заранее вас встретили, во избежание, так сказать, провокаций.

Теперь по оружию. Сейчас конники степи отошли и от тактики скифов, и от боя гуннов.



– А что это были за тактики? – ввернул слово Достомысл.

Ратибор исподлобья глянул на Достомысла, но перечить не стал, постарался подробно объяснить:

– У скифов была засада, они заманивали притворным отступлением, а потом пускали стрелы.

Гунны были столь многочисленны, что притворное бегство было невозможно. Но они изобрели притворную атаку. Налетят, стрелы пустят, и в стороны. И такую карусель вертят постоянно. Но гунны рассеялись.

И сейчас снова возвращается сарматская тактика: сомкнутый строй латной конницы, копейный удар, а потом сеча убегающих противников. Потому луки временно уходят на второй план. Ну и пехота своё значение практически потеряла.

В ближайшие несколько лет ослабнут и хазары, и болгары, из степей придут новые народы, к пахарям враждебные.

Наша задача: помочь словенам выжить при смене власти в степи, и понемногу переселяться на север, в зону лесов.



Достомысл, на что был остр умом, а такую связную речь, похоже, слышал впервые.

– Да тебе воеводой быть, витязь! – произнес он с уважением.