Христианское понимание любви

ХРИСТИАНСКОЕ ПОНИМАНИЕ ЛЮБВИ

АНТИЧНОЕ ПОНИМАНИЕ  ЛЮБВИ. ЭРОС И АГАПЭ

Тема любви занимает одно из центральных (если не центральное) мест в  христианстве.
Исследование  шведского ученого Андреса Теодора Самуэля Нигрена «Эрос и агапэ. Изменение образа христианской любви» – одна из самых  значительных работ, написанных в ХХ в., посвященных  специфике христианского понимания любви и истории этого вопроса  от античности до Реформации.
А. Нигрен рассматривает принципиально  противоположное понимание  любви и в античности и в христианстве, развернутое толкование высказывание о двух типах любви Августина: «одна – это любовь к Богу, доведенная до презрении к себе, другая – любовь к себе, доведенная до презрения к  Богу».
А. Нигрен показал, что античность различала «любовь  небесную и земную». Именно оттуда идет любовь к Софии – премудрости и вечной  женственности. Но христианство знает и братскую любовь друг к другу и допускает даже чувственную любовь.
Однако, как только начиналось ее обоснование и речь заходила об «образе  божьем в человеке», любви к человеку как первой ступеньке  любви к Богу, здесь,  как полагал Нигрен, начиналось смешение эроса и агапэ.
Эрос –  синоним любви и одновременно  бог любви у древних греков. Впервые  Эрос упоминается в «Теогонии» Гесиода, как один из первых богов, родившихся  из хаоса. Орфики писали, что он родился из мирового яйца как первобог  света. Парменид называет его первым из богов. Своё  философское основание учение об эросе  обрело у Платона и нашло завершение у Плотина.
По мнению А. Нигрена,  христианское мировоззрение  основывается на агапэ – одном из синонимов древнегреческого слова «любовь».
В новозаветной литературе оно часто употребляется  в Евангелии от Иоанна и у апостола Павла и означает любовь к Богу или Христу и любовь христиан друг  к другу. В раннехристианской литературе этим термином называлась совместная  религиозная трапеза [1].
Эрос и агапэ, отмечает Нигрен, это характеристические  выражения двух различных жизненных установок, двух основных противоположных друг другу религиозных и этических типов и могут определяться как эгоцентрическая и теоцентрическая.
В первой  религиозное отношение ориентировано на человека, расстояние между ним и божеством не непреодолимо. Человек сходен с божеством или  может быть, сам есть божественная сущность, введенная в заблуждение чувственными вещами. Прийти к самому себе у него значит прийти к божественному. Между божественным  и человеческим предполагается неразрывная связь, в этом его естественная цель,  освобождение и блаженство.
При теоцентрической религиозной установке, напротив, все движется вокруг Бога. Между  Богом и человеком – пропасть, и всякая мысль, что можно поднять себя  к божественной жизни воспринимается как акт титанической гордыни и означает величайшее богохульство. Для человека нет никакой возможности постичь промысел Божий. Мост через пропасть может навести только сам Бог. Человек со своим эросом не может достичь Бога, а действительное сообщество с Богом   может быть образовано только тогда, когда Бог нисходит к человеку в агапэ [2 ].
 

«ПЕРЕОЦЕНКА  ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ»

«Переоценка всех античных ценностей» - формула, выведенная Ф. Ницше для выражения отношения христианства к античности.
Этой формулой отрицалось не только значение античности, но и древнего иудаизма и всего дохристианского и внехристианского  мира. Переоценка ценностей наиболее выражена в центральном мотиве христианства – мотиве агапэ.
Эта переоценка всех античных ценностей осознавалась уже с первых дней христианства как  его друзьями, так и врагами. «Бог на кресте» - в этом Павел видел  великую переоценку, осуществлённую христианством: «А мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие».
Но иудеи не могли мыслить мессию распятым. Для иудеев это  оказалось скандалом, потому что агапэ креста перечеркивала  полностью тот  ценностный порядок, который несло иудейское отношение  к богу. Также  агапэ находилось в решительном противоречии как с этической, так и с религиозной точки зрения со всем античным и эллинистическим мировоззрением [3].
Для иудейского благочестия, ориентированного на закон, очевидно, что Бог любит праведных и благочестивых, также  разумеется, что его любовь не для  грешников и праведников. Из этого можно сделать заключение, что  община Бога ориентирована  на закон.
Против этого говорил Иисус Христос: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» [4].
Причина этого лежит в агапэ Бога, ибо по сути, агапэ есть  отпущение грехов. Отсюда борьба Иисуса с фарисеями и борьба Павла с законом.
Идея агапэ решительно противоположна и античному и эллинистическому порядку ценностей, происходящему от идеи эроса.
У греков само собой разумеется, что боги не любят. Да и почему они, собственно, должны любить? Они уже обладают всем, чем желают владеть. У них нет недостатков, нет никаких удовлетворённых желаний, они не  испытывают нужды любить, домогаться, преследовать.
Христианство выступает против этого, когда выдвигает свою основополагающую заповедь: «Бог есть Любовь». Но христианская  любовь не имеет ничего общего с желанием, она  по сути своей жертвенна и требует полной самоотдачи, это и есть агапэ.
Бог любит не для того, чтобы получить от этого какую-то выгоду, ибо это дарующая любовь.
У Платона сказано, что «Бог не водит знакомства с человеком». В христианстве наоборот, агапэ – это и есть организованное Богом сообщество с человеком. Но кто любим божеством? На этот вопрос Аристотель отвечал следующим образом:  «Кто проявляет себя в деятельности ума и  почитает ум, видимо, устроен  наилучшим образом и более  всех любезен богам. Ибо если боги, как принято считать, уделяют какое-то внимание человеческим делам, то было бы вполне понятно, если бы боги наслаждались самым лучшим и самым для них родственным (а  это, видимо, ум)  и если бы воздавали  добро тем людям, которые больше всего его любят  и ценят, за то, что они внимательны к любезным богам и поступают правильно и прекрасно. Нет сомненья, что все это в первую очередь имеется  у мудреца. А значит, он всех любезней богам»  [5].
Согласно Аристотелю, быть разумным, значит, быть любезным богам. Согласно Павлу, наоборот,  божья любовь и избрание противоречат  всему, что должно быть признано разумным: «Но  Бог избрал немудрое  мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы  посрамить сильное; И незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы упразднить  значущее» [6].
Итак, Ницше был прав, когда говорил о христианстве как переоценке всех античных ценностей [7].
Христианство усматривает в любви сущность Бога («Бог есть Любовь»; «Он – вечная любовь» и др.) и одновременно  главную заповедь человека: «возлюби  ближнего твоего, как самого себя» [8]. Предполагалось, что такая любовь сможет побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем  как бы отменить их.
При этом речь идёт о жертвенной, «всё покрывающей» любви «агапэ»  «к ближнему». Не «к близкому» по роду или по личной симпатии, не «к своему», но к тому, кто случайно окажется рядом, и особенно к врагу или  обидчику. Так, Христос говорит:  «А  Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя  в правую щеку твою, обрати к нему  и другую; И кто захочет судиться с тобою и взять  тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; И кто принудит  тебя идти с ним  одно поприще, иди с ним два» [9].
«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» [10].
 
ВЕРА. НАДЕЖДА. ЛЮБОВЬ

Из положения  о том, что  самое  дорогое, что есть у человека это жизнь, естественно вытекает  другое положение, согласно которому, самое страшное, что может с человеком случиться, это смерть. Человек, как и всё живое на земле, хочет  быть, жить, и больше всего  боится не быть, умереть.

В Послании  к Римлянам говорится: «… никто из нас не живёт для себя и никто не умирает для себя, а  живём ли – для Господа живём, умираем ли – для Господа. И потому, живём  ли, или умираем – всегда  Господни [11].
И в цитированном  древнем библейском  утверждении звучит, как это представляется, та мысль, что человек не должен бояться смерти. И еще в дохристианскую эпоху у древних  греков ясно звучит мысль не бояться смерти:  «Павших в битве, – говорит оракул, – боги почитают и люди»; «Сладко ведь жизнь потерять, среди воинов доблестных павши» – вторит спартанский поэт Тиртей. 
В стихотворении Г.Р. Державина «На смерть князя Мещерского» есть такие строчки:

Жизнь есть небес мгновенный  дар.
……………………………………..
Сегодня Бог, а завтра прах;
Сегодня льстит  надежда  лестна,
А завтра: где ты, человек?

И нет ответа. Страх, а всякий страх есть, прежде всего, по сути, страх смерти есть  свойство недостойное высокого имени человека, и коль так, то герои являют пример презрения к смерти. Отсюда один шаг до понимания чести, например, у многих  народов  существуют  крылатые выражения: лучше  честная смерть, чем позорная жизнь;  лучше умереть стоя, чем жить на коленях и т.д.
И здесь нельзя не  сказать о  феномене веры. Вера, как  представляется, вообще есть жизнеутверждающее начало,  ожидание лучшего. Сказано в Святом Писании: «Ты имеешь веру? Имей её сам в себе, пред Богом. Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает» [12]; «Впрочем  спасётся…, если пребудет в вере и любви…» [13]; вера делает настоящим ожидаемое: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность  в невидимом» [14]; всегдашнее устремление духовного взора на Бога и есть вера; вера есть дар Божий [15].
Бывает и так, что человек не верит для другого (или для других), но оставляет веру при себе – как же глубоко должно быть скрыто сокровенное.
Человек смертен, утверждает логический  силлогизм, но он никак не может верить в то, что умрёт, возможно, поэтому и возникла идея о бессмертии души. К тому же, наблюдая за явлениями природы, за временами года, он видит непрерывную цепь рождений и смертей. Конец года знаменуется  осенью и уборкой урожая, а начало года – с весной, которая суть символизирует обновление и возрождение природы.

Главным здесь, на земле, оказывается  ожидание. Здесь как с любовью, как со счастьем – всё в ожидании. Ожидание любви, ожидание счастья уже счастье.
И здесь тоже парадокс, потому что  всегда ожидание, и отнюдь не всегда исполнение ожидания, даже, напротив, никогда исполнение. Всё лучшее где-то там, впереди, подобно тому, как лучшей  книгой считается та, что не написана, лучшая песня ещё не спета.
Этот момент описан поэтом:

Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни  даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Всё  потеряв невозвратимо;
И всё равно: надежда им
Лжёт детским лепетом своим [16].

В ожидании лучшего как составляющей  веры  и  заключается, вероятно, главное отличие от суеверия, которое, как  запрет,  функционально  как бы предупреждает от возможности  совершить ошибку и ожидать худшего.
Наверное, можно верить, что Творец есть, но как  можно верить, что Его нет? Г.Р. Державин  свои размышления  о человеческом  Я заключил в следующих строчках  стихотворения «БОГ»:

Я связь миров повсюду сущих,
Я крайняя степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я Бог!

Средневековый мусульманский поэт, звезда Востока, аль-Газали писал: «Надежда – это ожидание человеком того, что им любимо. Если ты подумал о будущем и оно завладело твоим сердцем, это называется ожиданием. Если ожидание ненавистно, то в сердце возникает боль, именуемая страхом или боязнью. Если оно любимо, и сердце занято им, и оно составляет предмет дум, в сердце возникает удовольствие и радостное удовлетворение. Это и есть надежда» [17].
Когда Екклесиаст  пишет: «Суета сует… всё  суета… всё –  суета и томление дух!..» [18], причём эта мысль звучит рефреном и повторяется  в книге  десятки раз, то он тем самым  ясно указывает на то, что вся наша жизнь состоит преимущественно из мелочей и одно наше воображение  способно придавать вещам определённую цену. Даже когда мы повторяем: «Самое дорогое, что есть у человека это  жизнь», - то тем самым  пытаемся  придавать цену жизни. Остаётся только выяснить – для кого это самое дорогое?.. только для самого человека или ещё для кого-то? И  так получается, что наиболее ценной оказывается  жизнь того, с кем кто-то другой связывает своё  счастье.

ПРОПОВЕДЬ СМИРЕНИЯ И ЛЮБВИ

Главный критерий всякой деятельности  есть любовь, – говорит патриарх Московский и всея Руси Кирилл, есть любовь – есть Христос – единственный Богом определённый закон, которым мы  и спасаемся.
Разве можно человеку разрешить верить или запретить верить? Это было бы всё равно, что запретить ему размышлять.
Рефреном звучит Священном Писании мысль о любви: «Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи» [19]; «Более же всего имейте усердную  любовь друг  ко другу, потому что любовь покрывает множество  грехов» [20]; «Лучше блюдо зелени  и при нём любовь, нежели откормленный бык, и при нём ненависть» [21]. Но  как это следует понимать, ведь, кроме прямого  смысла, здесь есть еще,  наверное,  и скрытый.
Кто-то справедливо заметил,  что когда человек рождается, то он плачет, а все  вокруг смеются, так вот, жить надо так, чтобы когда  он умирал, то чтобы  все  вокруг плакали, а он бы смеялся.
Гимны поют жизни, и если  еще можно, выдавая желаемое за действительное  когда-нибудь признать: всё  к лучшему, но невозможно петь песню смерти, поэтому и написано: «Живому псу лучше, чем мёртвому льву».
В Новом завете, в Евангелии от Матфея, от Марка и от Луки повторяется  мысль:  «Бог не есть Бог мёртвых, но Бог живых» [22]; «Бог же не есть Бог мёртвых, но живых, ибо у  Него все живы» [23].
Когда один из книжников, слыша, что Христос хорошо отвечал саддукеям  спросил: «Какая первая из всех  заповедей?» - то Христос отвечал: «Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, – вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби  ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет»  [24].
Христианство принесло в мир новое понимание любви,  любви всеобъемлющей, и в этом  коренное отличие  от античного взгляда на феномен любви.
Если в Ветхом завете главным принципом взаимодействия человека с Богом был страх, то в Новом завете им стала любовь.
Сам факт того, что Сын Божий был послан на землю, его жизнь и позорная смерть на кресте во имя искупления  всех грехов человеческих является актом  божественного милосердия и доказательством  любви Бога к людям.
«Ибо  Бог так возлюбил этот мир, что пожертвовал  Своим  Единственным Сыном ради того, чтобы  каждый, кто уверует в Него не погиб, а обрёл  вечную жизнь. Не для того послал Бог  Своего Сына  в мир, чтобы осудить его, а для того, чтобы спасти мир через Него» [25].
Нагорная проповедь Христа основана на принципах любви и призывает побеждать зло любовью [26].
Сопоставляя  этот удивительный  акт  любви Бога к людям, апостол Павел отмечает, что  не всякий  человек и не всегда готов отдать жизнь за  другого, а «Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были  еще грешниками» [27].
Сам  Бог показал людям пример бесконечной и спасительной любви, в Послании  к Ефесянам говорится: «Подражайте Богу, как дети возлюбленные, и живите жизнью, отмеченной любовью, как Христос любил нас, принёс Себя в жертву ради нас» [28].
В качестве главных заповедей Иисус выдвигал две заповеди, которые объединяются в одну: «…Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим» и: «Возлюби ближнего твоего как самого себя» [29].
Первой заповедью Христос называет любовь к Богу, но она не может быть реализована без второй заповеди, любви к ближнему: «Если кто-то говорит: «Я люблю Бога», - а ненавидит брата своего, ибо кто не видит брата своего, которого видит, не может любить Бога, которого не видел» [30].
Таким образом, любовь к ближнему, то есть к каждому человеку в Новом завете основное условие любви к Богу. Апостол Павел убеждал римлян: «Не будьте ни у кого в долгу, пусть единственным вашим долгом будет долг любви друг к другу, ибо кто возлюбит ближнего своего, исполнит закон… Какие бы еще ни существовали заповеди, все они вместе  сводятся вот к чему: «Возлюби ближнего, как самого себя» [31].
Другие  заповеди, помимо главных (любовь к Богу и любовь к ближнему) включают  и элементарные нравственные требования такие как: чти отца твоего и мать твою, не  убий, не прелюбодействуй, не укради, не возводи клеветы на друга, не желай имущества ближнего твоего.
Проповедями и личным примером Иисус внедряет в человеческие сердца идею любви к ближнему. И на прощальной беседе с учениками даёт Он им новую заповедь, чтобы они руководствовались ею после Его ухода: «Заповедь  новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» [32]. Эту заповедь Иисус повторяет три раза. Данная заповедь призывает человека любить ближнего не только человеческой любовью, но и божественной, какой Христос любил людей. Движимый этой божественной заповедью, Иисус призывает людей к всепобеждающей и жертвенной любви: «Нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою за друзей» [33].
Итак, любовь людей друг к другу способна вывести  человека из рабского состояния и, при соблюдении  заповеди любви, другом его становится Бог. Античная философия знала два вида любви – чувственную любовь (Афродиту земную) и божественный эрос (Афродиту небесную), но не знала всепрощающей любви к ближнему, которая, по христианским представлениям, только и делает человека подобным Богу.

ВМЕСТО ВЫВОДА

Идея жертвы хорошо понималась уже в древнюю эпоху, и по-прежнему нелегко найти великую душу, готовую отдать  всё самое дорогое  ради кого-то или во имя чего-то.
Исследователь феномена  любви А.А. Ивин писал: «Бог есть любовь» - в этой краткой формуле глубинный  общечеловеческий  смысл христианства, который, увы, до сих пор остаётся в целом непонятым человечеством, люди же которые  постигли, может быть величайший  идеал человеческого бытия, почитаются в нашем социуме сумасшедшими, больными, в лучшем  случае чудаками» [34].
И всё же,  сколько будет жить человек на земле, столько  будет  жить и любовь.
Стихотворение А.С. Пушкина  «Отцы пустынники и жёны непорочны…»  соединяет в себе стремление молиться и любить:

Отцы пустынники и жёны непорочны,
Чтоб возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его
Средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв.
Но ни одна меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные великого поста
Всех чаще мне  она приходит на уста
И падшего  крепит неведомою силой.
Владыко дней моих, дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей
И  празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

В идеале любви рисуется возвышенная, всё облагораживающая будущность человека, нет любви – нет и смысла существования, именно  всё побеждающее чувство любви способно придать истинную  ценность бытию, именно в любви  человек обретает подлинную ценность жизни.
Эта мысль  глубоко интеллектуально и поэтически  сильно  изложена в новозаветном  гимне: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал  звучащий. Если  имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я  ничто.
И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не  превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется  истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.
Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и  знание упразднится».

Проходят годы, века,  «мгновенной жатвой поколенья, по тайной воле провиденья, восходят, зреют и падут, другие им вослед идут», но вечны духовные ценности и христианство дарует нам в утешение три великих права: право надеяться, право верить и право любить.


Литература
1. См.: Размышления о любви (Любовь как нравственное явление) (Сборник). – М.: Знание, 1989. – 64 с. // Коммент и перевод А.Г. Вашестова. с. 51-52.
2. См.: Андрес Теодор Самуэл Нигрен «Эрос и агапэ. Изменение образа христианской любви» // Размышления о любви (Любовь как нравственное явление) (Сборник). – М.: Знание, 1989. – 64 с. // Коммент и перевод А.Г. Вашестова. с. 58-59.
3. См..: Андрес Теодор Самуэл Нигрен «Эрос и агапэ. Изменение образа христианской любви» // Размышления о любви (Любовь как нравственное явление) (Сборник). – М.: Знание, 1989. – 64 с. // Коммент. и перевод  А.Г. Вашестова. с. 56-57.
4.Мк. 2:17.
5. Аристотель. Никомахова этика // Соч. В 4-х т. т. 4. – М.:  Мысль, 1984. с. 287.
6. 1 Кор. 27-28.
7. См.: Andres Nygren. Eros und Agape. Geschtaltwandlungen der christlichen  Liebe  Erster Teil, Gent, 1930. Цит. по: Размышления о любви (Любовь как нравственное явление) (Сборник). – М.: Знание, 1989. – 64 с. // Коммент и перевод А.Г. Вашестова. с. 54-56.
8. Мк. 12:31.
9.  Мф. 5 : 39-41.
10. Мф. 5 : 44.
11. Рим. 14:7-8.
12. Рим. 14:22.
13. 1 Тим. 2:15.
14. Евр. 11:1.
15.Псал. 120 и др. – см.:.Библейский словарь пастора Б Геце. Германия. 1997. с. 68.
16. Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава  пятая, стр. VII.
17. См.: Суфии: собрание притч и афоризмов.  М., 2001. с. 38-39.
18. Еккл. 1:2, 14.
19. Пр. 10:12.
20. 1 Пет. 4:8.
21. Пр. 15:17.
22. Мф. 22:32; Мк. 12:27.
23. Лк. 20:38.
24. Мк. 12: 29-31.
25. Ин. 3:16-17. http://www.apologia.narod.ru/bible
26. См.: Мф. 5:38-44.
27. Рим. 5:8.
28. Еф. 5:1-2.
29. Мф. 22: 37-40.
30. 1Ин. 4:20. http://www.apologia.narod.ru/bible
31. Рим. 13:8-9. http://www.apologia.narod.ru/bible
32. Ин. 13:34. http://www.apologia.narod.ru/bible 
33. Ин. 15:13. http://www.apologia.narod.ru/bible
34. Ивин А.А. Философия любви. М.: ИФ РАН, 1995. с. 43.



Святоотеческие традиции в русской литературе: сборник материалов II Всероссийской научной конференции с международным участием / Отв. ред. В.В. Соломонова, С.А. Демченков. – Омск: Вариант-Омск, 2009. – 208 с.  с. 22-27.