С другого побережья

Они познакомились случайно — в большом городе, в маленьком магазинчике, где ещё продавали виниловые пластинки.
Оба столкнулись у отдела всем известного певца — Фредди Меркьюри.

— Билл, — широко улыбаясь, сказал парень в тёмной кожаной куртке с зачёсанными набок волосами.
Он был афроамериканцем, в светлых джинсах и с серьгой в виде черепа в ухе.

Другой смущённо взглянул на Билла, замялся, но всё же ответил:
— Джеймс. Я — Джеймс.

— Имя, что надо! — подмигнул Билл и добавил, кивнув в сторону пластинок: — Обожаю его!

Джеймс немного расстаял.
— Я тоже. Вот хотел что-то купить… Собираю коллекцию, с детства слушаю.

— А сколько тебе? — спросил Билл. Он не был развязным, напротив — вызывал симпатию, смотрел дружелюбно, излучая шарм и доброту.

Джеймс, наоборот, казался скованным. Одет был неважно, даже безвкусно. Его узкое бледное лицо, однако, украшали большие глаза цвета неба в хорошую погоду.

— И что будешь брать?

— Ещё не решил, — скромно сказал Джеймс, пропустив предыдущий вопрос.

— А ты отсюда? Раньше никогда тебя не встречал.

— Ну, город большой, — позволил себе слабую улыбку Джеймс.

— Я имею в виду эту музыкальную шкатулку. Я тут часто бываю, — снова подмигнул Билл.

Некоторое время они рассматривали пластинки. Билл говорил много, но со временем разговорился и Джеймс.
Незаметно прошло около часа, а они всё болтали.

Когда стало темнеть, решили заскочить в соседний бар — на пару кружек пива.
Они будто были едины душой, понимали друг друга с полуслова, как будто знали друг друга уже полжизни.

В баре на них хмуро посмотрела кучка бородатых мужиков с пропитыми рожами.

— Ну вот, ещё парочка! — буркнул один, не стесняясь, специально в их сторону.
Другие посетители исподтишка поглядывали на Билла и Джеймса.

— Не бери в голову, бывает. Я ведь чёрный — уже нежелателен, — усмехнулся Билл.

Но группа продолжала:
— Глянь-ка, две девицы! Одна даже от обезьяны! — заходились они каким-то неестественным смехом.

— Ты привык? — вдруг спросил Джеймс, когда они уселись за дальний столик.

— К тому, что я чёрный и меня встречают с «распростёртыми объятиями»? Или к другому? — прямо глядя в глаза собеседнику, спросил Билл.

— К дру...гому, — заикаясь и немного краснея, сказал Джеймс.

— Я не обращаю внимания. Всё равно без толку. Мы ведь не одни такие.

Помолчав и выпив залпом кружку пива, он немного наклонился к Джеймсу:
— А ты бы пошёл со мной туда, где такие, как ты и я, встречаются?

— Боюсь, моя семья… — вяло начал Джеймс.

— Подумывал. Небось набожные? А ты для них болен? К экзорцисту не водили? — усмехнулся Билл, и в его глазах мелькнуло нечто, что уже не напоминало дружелюбие.
Но он тут же извинился:
— Прости. Зашёл дальше, чем следует.

Он добавил:
— Я чёрный. Знаю, что такое быть изгоем уже по одному этому поводу. Но ещё и «другое»... Но я свободен. Послал подальше семейку, когда они мне пытались внушить то же, что и тебе.
Но я могу за себя постоять, особенно теперь, когда сам себе хозяин. А вот таким парням, как ты, — туго.

Он залпом выпил вторую кружку и так сильно стукнул ею по столу, что Джеймс невольно вздрогнул.

— Если честно, — голубые глаза Джеймса уставились на нетронутое пиво, — родители житья мне не дают. В церковь заставляют ходить, соседи пялятся, другие парни постоянно придираются ко мне.

— Придираются? — приподнял бровь Билл.

— Бьют часто, — выпалил Джеймс.

— Я бы на твоём месте давно свалил. Забил бы на всё и жил своей жизнью!

— Не получится, — устало выдавил Джеймс. — Некуда идти. Школу едва закончил, на работу не берут, денег нет. Вот и живу у них. Иначе бы с голоду на улице…

Билл закурил сигарету, откинулся назад и просто сказал:
— Так уходи ко мне. Живу я захудало, но денег за крышу над головой не надо. Да и другого тоже. Поживёшь у меня, пока не пристроим тебя куда-нибудь. Работу найдём. Я правду говорю. Таких, как ты, навидался.

Джеймс слушал недоверчиво — ведь познакомился он с Биллом только сегодня.

— Я правда хочу просто помочь, — уверенно сказал Билл и снова добродушно улыбнулся.

И Джеймс решился. Что ему было терять? В последнее время он только и думал о самоубийстве.

Пару недель всё шло гладко. Они хорошо ужились. Билл где-то подрабатывал, но предпочитал об этом молчать.
Джеймса он пристроил на склад, два дня через три.
Билл, как и говорил, даже намёков на что-то не делал, и Джеймс впервые в жизни почувствовал себя лучше.
Даже какое-то пьянящее чувство свободы охватило его — как будто он сбросил с души огромный мешок камней.

Но однажды, когда Билл жарил ужин, а Джеймс весело наблюдал за ним, в дверь сердито постучали.

— Ты кого-то ждёшь? — спросил Джеймс.

— Вообще-то нет. Сейчас гляну.

Стук повторился:
— Полиция! Откройте!

— Ого, — выдохнул Билл, открыл кухонный ящик — в руке мелькнула пушка. Он сунул её в карман, подошёл к двери и спокойно открыл.

На пороге стояла группа полицейских с направленными пистолетами.

Джеймс побелел как полотно и, оцепенев, не смел пошевелиться.

— Поднимите руки и пройдёмте с нами, мистер Уайт, — произнёс один.
(Не странная ли фамилия для афроамериканца?)

Но Билл, видимо, не собирался этого делать.
Он рывком достал оружие и двумя выстрелами в упор уложил двоих полицейских.

— Извини, Джеймс! — успел выкрикнуть он, прежде чем его самого настигла пуля.
Он осел на пол с дырой во лбу, из которой сочилась и капала кровь.

Потом были какие-то допросы. Джеймса отпустили — за неимением улик.
Чем занимался Билл и почему всё это случилось, ему не сказали.
Мельком только — мол, с какой-то бандой связан был.

Квартиру опечатали.
А Джеймс, когда его отпустили, побрёл куда глаза глядят.
На сердце было неописуемо тоскливо.
Его недолгая свобода, его небольшой кусочек счастья были убиты за секунды.

Домой возвращаться не имело смысла.
Жизнь без Билла он себе больше не представлял.

Когда он прыгал с моста, он думал о Билле.
И перед смертью мысленно поблагодарил его за всё немногое хорошее, что было в его такой короткой жизни.