5. Бедный мой Ванька

5. "Бедный мой Ванька!"…

                Как всем (ну, или почти всем) известно, в повести Пушкина «Капитанская дочка» есть особая глава, которую сам автор назвал «Пропущенная глава». (Именно оттуда все цитируют фразу про русский бунт, «бессмысленный и беспощадный»).

Самая странная, мистическая, загадочная сцена этой главы, - лично для меня, - дана в её начале. Это сцена с плывущей виселицей.

Во-первых, она выбивается из всего повествования. Хотя, конечно, это исторический факт – что бунтовщиков вешали и именно так сплавляли по Волге, и об этом есть, например, у Державина, в водевиле «Дурочка умнее умных»: «Бывало, что взглянешь, то и видишь: по Волге вниз плывут плоты с виселицами да с висельниками». Пушкин почти повторил эту фразу: «Плот поплыл вниз по реке». Но сцена эта никак не влияет на сюжет. Это – вставная сцена, без которой можно обойтись – сюжет из-за этого ничуть не пострадает.

Во-вторых, тут есть странность. Герой (Буланин) даже не задумывается о предании трупов земле. Наверное, хоронить их было нельзя, они призваны были устрашать народ. Но ведь хотя бы задуматься, хотя бы пожалеть о том, что нельзя захоронить, - своего же слугу, Ваньку, - должен был этот, в целом, положительный герой, - Буланин, он же Гринев? А так, получается, что он поступил, как тот трусливый мужик, в стихотворении «Утопленник»: «Он потопленное тело. В воду за ноги тащит, И от берега крутого. Оттолкнул его веслом, И мертвец вниз поплыл снова. За могилой и крестом…»!

В-третьих, откуда он взялся, этот Ванька? Не было же его! Был только Савельич.  А Ванька явно какой-то лишний, придуманный, вставленный герой! Для чего же он вставлен?

Перечитаем ещё раз описание повешенных.


«… По моему приказанию гребцы зацепили плот багром, лодка моя толкнулась о плывучую виселицу. Я выпрыгнул и очутился между ужасными столбами. Яркая луна озаряла обезображенные лица несчастных. Один из них был старый чуваш, другой русский крестьянин, сильный и здоровый малый лет 20-ти. Но, взглянув на третьего, я сильно был поражен и не мог удержаться от жалобного восклицания: это был Ванька, бедный мой Ванька, по глупости своей приставший к Пугачеву. Над ними прибита была черная доска, на которой белыми крупными буквами было написано: «Воры и бунтовщики». Гребцы смотрели равнодушно и ожидали меня, удерживая плот багром. Я сел опять в лодку. Плот поплыл вниз по реке. Виселица долго чернела во мраке. Наконец она исчезла, и лодка моя причалила к высокому и крутому берегу...».

   Вообще, первое, что меня здесь поразило, ещё школьницей – это описание обезображенного трупа молодого крестьянина как «сильного и здорового малого». Какой к чёрту сильный и здоровый, когда его уже на том свете праотцы обнимают! Где его сила и здоровье?! ..  Но почему-то Пушкин пишет о нём, как … о живом!

А другой – старый чуваш. Ну, тут вроде всё обычно. Да, чуваши были в отряде Пугачёва, среди прочих малых угнетаемых царизмом народностей. Ладно, оставим пока старого чуваша.

  Вернёмся к другому повешенному, единственному названному, идентифицированному, - Ваньке. Так откуда и зачем он взялся? Не было же его, и не нужно было! Зачем этот «лишний» герой?..

 Сейчас только, немного отвлекусь ещё…

  При чтении этой главы ещё, конечно, всплывает мистическая виселица Яна Потоцкого, под которой, между трупами братьев-разбойников Зото, оказывается то один, то другой герой. Несомненно, Потоцкий создал виселицу-знак, виселицу-символ, некое «мементо мори». Герои его романа «Рукопись, найденная в Сарагосе» как будто примеряют на себя эту виселицу. Этакое «повиси-ка на нём» (Илья Кормильцев) 18-го - -начала 19 века…   То есть, на ней. Повиси, а потом поговорим, и погуляем – по воде…

Хотя, что я говорю!  Ведь братья Зото были разбойники, а не святые! И у Пушкина – воры и разбойники. То есть, бунтовщики. Написано белым по чёрному. (Странно, не правда ли? Обычно ведь – чёрным по белому!).

Итак, откуда этот Ванька? Да из … «Конька-Горбунка»! Почему он «пристал к Пугачёву» «по глупости своей»? Да потому что стал тем, кем хотел стать Пугачёв – русским царём, избранным народом.   И кем хотел стать сам Пушкин.  Да-да! А вы думаете, это случайно, - такие оговорки: «Лобное место. Пушкин идет, окруженный народом» («Борис Годунов»). Слышу, слышу: «Не тот Пушкин! Анахронизм!».

Вечно вы, маменька, помечтать не даёте!… 

Мне не даёте, так хоть Пушкину дайте! Да-да, вот такие мечты – «в глуши забытого селенья!»…

И вчитайтесь: «пристал по глупости». Во-первых, это значит, что Ванька – дурак, - то есть, - снова наш сказочный Ванька. Во-вторых, «по глупости» звучит почти так же как «по милости», - то есть, благодаря своей глупости.

Итак, я думаю, что этот бедный Ванька – тот же Иван Дурак. Только в сказке он не умер и стал царём, - потому что это сказка. И три котла там воспринимаются только как сказочное испытание. Но в жизни (в истории), чтобы стать царём, надо повисеть на кресте, - или в петле. В 18 веке в России не было казни на кресте. А самая позорная была – казнь через повешение (как и в 19-м веке). Конечно, чтобы стать именно Царём – подобным Христу, - царство которого не от мира сего.

К чему я веду? К тому, что эта виселица в Пропущенной главе – это Русская Голгофа.
Иван на ней – это русский Христос, здоровый молодой крестьянин – это спасшийся разбойник, а старый чуваш – нераскаявшийся разбойник. (Чувашей крестили с 16-го века, но они очень сопротивлялись, и окончательно их  окрестил уже только Николай, в 1830 году. Так что, старый чуваш вполне мог быть язычником).

  Это – русская Голгофа, где Иван (бедный Ванька) – это, конечно, Пушкин, - так же как и счастливый Ванька в «Коньке-Горбунке». Они составляют, таким образом, одно целое. Нигде, правда, не написано, что этот Ванька висит посередине, как положено висеть на Кресте Христу. Но обычно человек смотрит вправо и влево, а потом уже прямо. Бедный Ванька описан третьим, - так что сходится. Так же, как и с тем, что Христос был третьим осуждённым, после того, как выбыл разбойник Варрава.

Лобное место на Красной площади тоже, кстати, Голгофа (С иврита слово «голгофа» — переводится как  «лобное место»). Видите, за сколько времени Пушкин провидел себя на ней?

Лобное место. Пушкин идёт, окруженный народом.

Да-да, себя! А не далёкого предка из начала 17-го столетия.


Иллюстрация:Николай Каразин. Капитанская дочка. Виселица на Волге. 1899.
Что-то у Каразина только двое повешенных!

Продолжение:http://proza.ru/2023/06/03/1197