Милость Императрицы

Уважаемому Николаю Револьдовичу с признательностью от автора.


 Милость Императрицы, или перечитывая «Капитанскую дочку»

«Не гневайтесь, сударь:
по долгу моему
Я должен сей же час отправить вас в
тюрьму.
- Извольте, я готов; но
я в такой надежде,
Что дело объяснить
дозволите мне прежде.
              Княжнин» 
(эпиграф к главе  XIII повести  А.С. Пушкина «Капитанская дочка»)

«Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году.» - так начинается повесть А.С. Пушкина. Трудно представить, что даже отпетые двоечники не читали «Капитанскую дочку»! Ну а если читали «не до конца», то все равно писали в школе сочинение, с той или иной степенью грамотности пересказывая захватывающий сюжет романтической истории любовного треугольника на фоне эпической картины Пугачевского бунта.

Даже перечитывая сию повесть в зрелом возрасте – или же читая её своим отпрыскам «по программе», - не перестаешь удивляться её информативности о реалиях того времени. Чего стоит, например, фраза о попытке приобщения юного главного героя к светскому образованию: «В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе годовым запасом вина и прованского масла.».  В ней и опосредованный намек на благосостояние батюшки – не каждый провинциальный дворянин мог себе позволить нанять своему чаду француза-учителя,  пусть и бывшего парикмахера, коим и был «мусье» Бопре. И указание на отдаленность поместья батюшки – пришлось заодно пополнить запасы вина и прованского масла - ведь не перемещать же «мусье» из Москвы в Симбирские степи порожняком.

Как известно, повесть эта была написана Пушкиным по материалу, подготовленному  для создания истории Пугачёвского бунта.  Причем собранные автором сведения были настолько достоверны и обширны, что одним из героев повести выведен реальный человек.
«На другой день поутру я только что стал одеваться, как дверь отворилась, и ко мне вошел молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым.  … Я догадался, что это был офицер, выписанный из гвардии за поединок.». Так в третьей главе повести появляется Алексей Иванович Швабрин. Роль литературного Швабрина в судьбе Петруши Гринева также хорошо известна. Занятно, что этот офицер «с отменно некрасивым» лицом считается чуть ли не единственным классическим негодяем во всем творческом наследии Пушкина. Позволим себе напомнить, что по сюжету повести последняя встреча Гринева с Швабриным произошла при драматических обстоятельствах во время допроса об участии Петра Андреевича в бунте на стороне Пугачева со товарищи: «Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги.».
В последней главе повести мы узнаем, что только заступничество дочери капитана Миронова - Марьи Ивановны - перед Императрицей спасло Гринева от наказания, как пособника Пугачёва, коим он был признан следственной комиссией по навету того же Швабрина.
Дальнейшая судьба Швабрина после очной ставки с Гриневым в повести никак не обозначена, но представляется, что приговор ему должен был быть сообразен совершенным им преступлениям, как активному участнику бунта, изменившему офицерской присяге.

Известно, что реальным прототипом офицера-изменника был Михаил Александрович Шванвич – подпоручик гренадерского полка, попавший в плен к пугачёвцам в ноябре 1773 года. Избежав казни, которой подверглись другие офицеры его команды, посланной на подавление тогда только набиравшего силу восстания, Шванвич, как образованный человек, был при Пугачеве в роли  штабного писаря. В частности, именно им были написан указ  «императора Петра Фёдоровича», на немецком языке.  Причем по совокупности его преступлений он вполне заслуживал осуждения «по первому разряду» - т.е. к смертной казни. Однако этого не случилось: Шванвич был лишен чинов и дворянства, а во время самой казни Пугачёва был публично «ошельмован» преломлением над головой офицерской шпаги. Затем последовала бессрочная ссылка в Сибирь и забвение …

Между тем в литературоведческих исследованиях первоначального замысла  повести мелькает имя одного из братьев Орловых. Якобы Алексей Орлов, имевший определенные заслуги перед Екатериной II, упросил Императрицу сохранить Шванвичу жизнь.  Однако почему судьба офицера-изменника могла быть не безразлична графу Орлову, да и мог ли он быть знаком со Шванвичем?  А может и сама Императрица, помятуя некие обстоятельства, могла смягчить тому приговор? Конечно же, это была не «дама-государыня» из повести, а сама Е.И.В. Екатерина Вторая:

«… Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. … Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо её, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание. …».


Рецензии