Хозяин

Он стоял перед аркой не в силах пошевелиться. Был вечер, глубокие фиолетовые сумерки. Они мягко ложились на плотную листву деревьев, вязко стекали с веток, капали в грязь, смешиваясь с ней и цепляясь к подошве. Он видел в грязи и сумерках ее следы. Он знал, что она вошла в арку, пошла дальше, в лес, видел вдалеке рваные куски ее платья меж острых шипов ядовитых кустарников. Он понимал, зачем она туда пошла. Он ее ненавидел.

Но любил значительно больше. И должен был пойти за ней, в это мрачное темное место, куда не проникали прямые солнечные лучи; где страх давил на плечи, опуская тебя на колени; где шепот ветра среди криков хищных птиц звучал как последняя колыбельная. О, как он боялся. Но страшнее было позволить себе прислушаться к здравому смыслу. Он любил ее и не мог себе этого позволить. Он не был храбр и мужественен, но шаг, сделанный в арку, положил этому начало.

Под ногами послышался хруст. Гигантские сороконожки с мощным хитиновым панцирем облепили его ботинки. Он знал, что так будет, и что дальше будет еще хуже, он так хотел сбежать. Она была хороша, но так ли сильно, чтобы ему нужно было идти вперед? Среди почти оглушительной удушливой тишины, которая была лишь одним из трюков, способных повергнуть вас в первозданный ужас от столкновения со звуком бегущей по вашим венам крови, он замер. В тишине вспомнил ее спокойный вкрадчивый голос. Представил, что эти твари вцепились в ее ноги, впускали зубы в ее кожу, пока она бежала вперед, не видя ничего от ужаса, боли и слез. Он растоптал их, но не пугливо, а с гадким отвратительным наслаждением. Вместе, и каждую по очереди. А потом двинулся дальше.

Тут и там встречались ему рваные стены металлических ящиков с пустыми дверьми, таких, в которых иногда живут люди. Двери были выломаны. Хребты этих убогих домишек были вывернуты наизнанку, словно приглашая тебя зайти в окна-глазницы и посмотреть, что же с ними случилось. Ветер перетекал из одного ящика в другой, надрываясь среди ржавого и острого металла, крича и воя от рваных ран. В глубинах «домов» он увидел глаза. Зубы. Холодные белесые тела. Они следили за каждым его шагом, по ветру посылали друг другу слова на своем языке, готовились к атаке. Скалили пасти и кривили свои убогие безносые лица.

Он снова подумал о ней. Как она бежала босиком среди квёлой листвы, покрывшейся склизким налетом плесени и гнили, и как уроды следили за ней из своих убежищ. И как скользил их язык по острым, как бритва, кривым зубам, оставляя на подбородках подтеки слюны. И как ей пришлось бороться с ними и бросаться в их «дома», рвать тонкую светлую кожу об их хребты, в поисках того, за чем она пришла сюда. Он боялся найти среди хибар ее тело. Но больше боялся не найти его вообще. Сорвав с себя часть одежды, он порвал и поджег ее в момент, когда уроды подготовились к атаке. Тряпки, упавшие в сумеречную гнилую слизь, загорелись моментально, словно даже гниль здесь была особенно ядовита и огнеопасна. Белесые тела с тонкой кожей быстро охватил огонь. Лес наполнился предсмертными душераздирающими криками горящих заживо. Тошнотворный запах чуть было не сбил его с ног, но, зажав нос, он поспешил вперед, прямо в кривые пальцы противоестественных растений. Когда сил бежать почти не осталось, он перешел на быстрый шаг, поворачивая голову из стороны в сторону. Ее нигде не было.

Он испытал странное чувство. Гордость. Гордость за то, что она не дала себя покалечить или даже убить до этого момента, что смогла сбежать от уродов, вырваться из пальцев сгущающихся веток и сплетающихся в стены кустарников, уберегла глаза от ядовитых капель древесного сока, дождем проливающегося на кожу и оставляющего на ней глубокие язвы. Он не нашел ее изувеченный труп, а значит, она прошла дальше. И он должен был. Он чувствовал, что она дошла до конца леса, а сейчас просто дожидается его, чтобы он пришел и помог ей вернуться домой. Осознание того, как она была сильна, заставляло его испытывать чувство, похожее на преклонение. Любовь окрыляла его, помогала двигаться дальше легко и даже издевательски, словно делала его бессмертным, пока она имеет силы ждать.

И он нашел ее. И она его ждала. И нашла то, что сама искала.

В своем ожидании она теперь могла провести вечность. Закрыв свое сокровище руками и крепко прижав к телу, она лежала на покрывале из травы, постепенно соединяясь с этим мрачным местом. Светлые волосы разметались вокруг лица, а глаза неестественно закатились назад. На одном из ее запястий поцелуем красовался укус ядовитой змеи. Сама змея, также павшая уже в своей схватке, лежала рядом. Кошка, за которой она пришла сюда, среагировала слишком поздно. Растерзанный труп змеи не смог вернуть ее хозяйку к жизни. Кошка несла свою последнюю вахту, хищно скалясь в руках той, что отдала за нее свою жизнь.

И он ее возненавидел. Какой глупой казалась она ему, какой жалкой и беспомощной, позволившей себе так бесцельно умереть. Возненавидел ее кошку, этот бесполезный бессмысленный мусор, недостойный даже внимания, не спасения. В порыве ярости он стал поджигать все, что видел. Лес сопротивлялся, направляя своих защитников на своей спасение, но ненависть его была так сильна, так разрушительна, что кроме огня он дрался с каждой силой, рвал руками плоть, вырывал зубами конечности, голыми пальцами хватался за острые шипы. Когда все вокруг охватил огонь, он упал на колени перед ее телом. Он так ее любил, так много прошел, что не мог дать ей умереть.

И ядовитый удушливый дым этого неправильного противоестественного места, который он вдыхал на протяжении минут, часов, а может и дней, пока держал ее холодную руку, не просто пропитал его, а смешался с воздухом в его легких, отдал свою темную историю, свою магию его организму. И Он изменился. Он остался единственным выжившим чудовищем в этом лесу, на его пепелище. Хозяином. И как Хозяин, Он заставил Ее пробудиться таким же чудовищем, как и Он сам.

- Какой же ты оказалась слабой, - с отвращением произнес Он, наблюдая, как в Ее светлых глазах вновь появлялась жизнь. - Посмотри, за что ты позволила себе умереть.

Он брезгливо схватил спрыгнувшую с Ее рук кошку и отшвырнул в сторону.

Она чувствовала, что в ней и нём что-то изменилось. Она чувствовала злобу, всепоглощающую тьму, но такой же силы и страсть.

- Но Ты отдал свою жизнь за мою.

- И сделал бы это еще раз.